Часть 1
31 июля 2019 г. в 17:17
— Ты и представить себе не можешь, насколько я рад тебя здесь видеть, — с улыбкой произносит вместо приветствия Джордж Уикхем, несильно хлопая Денни по плечу. — Не знаю, как можно выдержать эту, и без того тоскливую, церемонию, если шафер — напыщенный индюк.
Денни не знает, что и ответить. Просто не представляет. Поздравить со скорой свадьбой, которой на самом деле особенно никто не рад, кроме Лидии Беннет? Упрекнуть в том, что он, Денни, до сих пор готов провалиться со стыда при виде семейств Беннетов, Гардинеров и вообще всех жителей Меритона? Рассказать последние новости из Брайтона, которые Уикхему едва ли интересны? Спросить об удивительном участии Дарси во всей этой истории? Денни ужасно хочется узнать подробности скандальной истории, но он даже не знает, как спросить об этом.
Уикхем молчание друга понимает по-своему — щурится, на мгновенье хмурится, неодобрительно хмыкает, а потом снова расплывается в донельзя доброжелательной улыбке. В фальшивой улыбке, которых у Уикхема в запасе куда больше, чем может показаться на первый взгляд.
Он откладывает в сторону столовые приборы, поднимается из-за стола, за которым сидел мгновение назад, и жестом показывает, что следует подойти к Гардинеру, Дарси и Лидии.
К тому моменту, как Денни добирается до друга — они знакомы всего ничего, но Денни ужасно хочется считать Уихкема своим другом, — он успевает пересечься парой слов с мистером Гардинером, человеком, к которому трудно было испытывать что-либо, кроме уважения.
Ничего нового из этой беседы Денни не узнаёт — Гардинер что есть сил клянёт Лидию, эту бестолковую, взбалмошную, распущенную и своевольную девчонку, твердит, что будь на то его воля, ещё года три назад, как раз в начале увлечения беспутными офицерами, запер бы младшую племянницу в пансионе благородных девиц до тех самых пор, пока в её голове не появилось бы хоть что-нибудь, помимо платьев, шляпок, кавалеров и танцев (как и советовал настоятельно супругу своей дорогой Кейти), клянёт Уикхема, этого бессовестного типа без всякого чувства морали, без чувства чести, сетует, что старшим сестрицам Лидии этот скандал наверняка будет стоить отказа от надежд на удачную партию, клянёт свою глупую сестрицу, не сумевшую воспитать дочь настоящей леди, клянёт её супруга, отнёсшегося ко всему чересчур равнодушно, когда ещё можно было не допустить скандала.
Лицо у Гардинера такое красное, будто его вот-вот хватит удар, и спрашивать его о скандале — настоящее свинство. Уикхем же молчит, хотя обыкновенно более чем говорлив, и просто улыбается.
С мистером Дарси Денни не заговаривает ни тогда, когда впервые замечает его рядом с Гардинером, ни сейчас— по правде говоря, он даже смотреть ему в глаза не осмеливается, хотя стыдиться ему нечего.
В отличие от Джорджа Уикхема — тот посмеивается и нагло, без тени стыда или страха, смотрит Дарси и Гардинеру прямо в глаза, подмигивает своей невесте и порывисто приобнимает её за плечи (изящная ручка тут же прижавшейся к Уикхему Лидии, надо сказать, в этот момент спускается несколько ниже, чем позволено приличиями, а на счастливом здоровом личике её и вовсе нет должного для столь юной барышни смущения, когда она не менее порывисто прижимается к щеке своего жениха губами).
Настроение у Уикхема гораздо более приподнятое, нежели следовало ожидать — он весьма беззлобно подтрунивает над беспечной Лидией Беннет (пока ещё — Беннет), которая, топнув ножкой в изящной туфельке, капризно заявляет мистеру Дарси и своему дяде о том, что наотрез отказывается выходить замуж в недостаточно красивом и дорогом платье (и если платье к завтрашнему дню не успеют пошить — она будет ждать столько, сколько необходимо), непринуждённо заводит светские беседы с посеревшим от гнева и отвращения мистером Гардинером (который разве что зубами не скрипит при виде нового родственника), обворожительно улыбается хихикающим местным девицам и ест и пьёт за двоих — судя по тому сколько пустых тарелок было у него на столе.
За счёт того самого «напыщенного индюка», которого так не желает видеть своим шафером, с какой-то горечью думает Денни. За счёт того самого «напыщенного индюка», что единственный может заставить Джорджа Уикхема рассердиться по-настоящему. Возможно, Уикхем и не сияет от счастья подобно Лидии, получившей желаемое (пусть и таким путём, от которого у всех её родных кружилась голова), но вполне доволен собой в целом и ситуацией в частном.
Дарси — с чего бы он так озабочен этим делом — и Гардинер кажутся почти одинаково мрачными и раздражёнными — впрочем, если Дарси почти скрывает это, только взгляд выдаёт, за привычной маской угрюмости и безразличия, чувства Гардинера куда более очевидны. Порой они оба с презрением поглядывают то на обнаглевшего жениха (Денни думает, что Уикхем сейчас до удивления напоминает наглого кота, объевшегося сметаной, рыбой и колбасой сразу), то на легкомысленную невесту, щебечущую о том, как важно правильно подобрать ленты и шляпку к новому платью, вероятно, куда более дорогому, чем может себе позволить пятнадцатилетняя девчонка из не самой богатой семьи.
Каждое движение Дарси говорит о том, как претит ему необходимость даже дышать одним воздухом с Уикхемом — не то что оказывать ему помощь. Каждое движение Гардинера — что он с удовольствием выпорол бы обоих, и самодовольную дурочку-племянницу, втянувшую всё своё семейство в весьма скандальную историю, и её нахального беспутного (и совершенно бессовестного) кавалера.
Венчание состоится уже завтра, слышит Денни. Для этого уже всё готово — Денни слышит краем уха, что почти все прихоти (капризы, ребячество — раздражённо шепчет мистер Гардинер) жениха и невесты удовлетворены, улажены многие формальности, которые только можно уладить в их случае, сделаны необходимые приготовления. В общем, ничего не мешает обвенчать Уикхема и Лидию уже завтра — Гардинер явно торопится, вероятно, опасаясь, что жениху или, что менее вероятно, невесте, взбредёт в голову отказаться от свадьбы.
— Мы сейчас же отправляемся в гостиницу, — недовольно бросает Гардинер своей племяннице.
Та всем своим видом изображает недовольство, хмурит брови и кривит губы — правда, при этом как-то умудряется подмигивать и улыбаться Денни (подумать только, ещё полгода назад она считала его, а не Уикхема, своим суженным). Впрочем, Лидия нисколько не сопротивляется. Она послушно идёт вслед за дядей, запрыгивает в коляску и посылает всем троим молодым людям — и Дарси тоже, что заставляет и Уикхема, и Дарси почти одновременно (и, как ни странно, весьма похоже) скривиться — воздушные поцелуи. Реакции на свою выходку она не замечает. Лишь прижимается к плечу дяди и улыбается ещё более счастливо и мечтательно.
Коляска уезжает, и Дарси, наградив Денни молчаливым прощальным кивком и оставив Уикхема и вовсе без внимания, удаляется. И Денни внезапно чувствует себя настолько виноватым, что хочется провалиться под землю от стыда. Он не знает, куда деться, и некоторое время просто смотрит Дарси вслед, гадая, что именно могло повергнуть его уладить судьбу человека, к которому чувствует сильную и взаимную неприязнь.
— Предлагаю вернуться в кабак и выпить, — вдруг произносит Уикхем уже гораздо мрачнее.
Весёлость — опять напускная — слетает с его лица, и Денни впервые за сегодня видит похудевшее, побледневшее лицо друга, тени под его глазами и взгляд, полный какого-то нехорошего лихорадочного блеска. Денни клянёт себя за то, что не заметил раньше, хотя тут же робко оправдывает себя тем, что никто не мог заметить в Уикхеме хоть что-либо, чего он не желал показывать, пока не становилось слишком поздно.
Денни молча кивает и покорно идёт за Уикхемом — как и всегда в Меритоне или Брайтоне. Денни никогда не мог отказать другу в чём-либо, кроме денег, которых у него и самого не водилось, и сейчас тем более не может. Они приходят в кабак, где им приносят две бутылки вина — не особенно хорошего, но, впрочем, и не слишком плохого. Как раз такого, какое ещё можно пить, не кривясь, но и не надеясь, впрочем, на изысканный вкус. Уикхем молча открывает свою и, не смотря на Денни, делает глоток. Потом ещё один. И ещё.
И молчит. Не говорит ни слова. Ровным счётом ничего. Ничего, что может помочь Денни понять его. Ни оправданий, ни каких-либо откровений. Ничего. Уикхем молчит и пьёт, и выглядит при этом почти настолько же мрачным, как Дарси или Гардинер.
Тёмные кудри, слипшиеся от пота, спадают Уикхему на лоб, и от этого отчего-то лицо его кажется ещё более бледным и осунувшимся. И Денни хочется — не в первый раз, впрочем — провести пальцами по щеке, убрать со лба друга волосы и... Помочь хоть чем-нибудь. Денни именно поэтому здесь — потому что хочет помочь чем угодно. Но он до сих пор не знает, чем именно.
Дело в Лидии, с некоторой едва ли объяснимой ревностью думает Денни. В очаровательнейшей, задорнейшей и милейшей партнёрше по танцам, жмуркам или фантам, но на деле самой настоящей дурочке, легкомысленной, ветреной, капризной и настолько восторженной, что мало кто на самом деле желал бы взять её замуж. Всё дело в Лидии — девчонке, что с раннего возраста читает романы, весьма вредные для девиц подобного круга и для девиц вообще. В ком ещё может быть дело, если не в ней?
Редкий мужчина захочет видеть своей спутницей жизни девушку, способную решиться на побег с едва незнакомым ей джентльменом (или не совсем джентльменом), думает Денни. Даже если он сам и является тем самым кавалером, начисто разрушившим её репутацию. Наверное, тут даже можно сказать «тем более, если он и является тем самым кавалером».
— Джордж, — говорит Денни как можно мягче, стараясь придумать как можно больше достоинств сложившейся ситуации и Лидии Беннет, — я понимаю, Лидия несколько не та девушка, что может стать хорошей женой, но...
— При чём здесь Лидия? — раздражённо обрывает его Уикхем. — Она — забавная маленькая девочка и виновата только в том, что не богатая наследница, но тут мне всё сполна компенсировали.
С этими словами Уикхем открывает вторую бутылку и разливает её содержимое по бокалам — им принесли как раз два.
— Тогда что здесь «при чём»? В чём дело? — спрашивает Денни, не слишком-то надеясь на ответ, а потом, подумав мгновенье, не может сдержать удивлённого и самую чуточку разочарованного вздоха. — Лиззи?
Денни отчего-то с грустью вспоминает взгляды Уикхема, которые он когда-то дарил второй по старшинству мисс Беннет, Элизабет — тогда сам Денни ловил себя на странной мысли, что только радуется скорому отъезду в Брайтон, где эта девушка, весьма милая, образованная и в должной степени смешливая, перестанет занимать всё внимание Уикхема с тех самых пор, как сам же Денни их и познакомил. Что Лидию Беннет отец рискнёт отправить в Брайтон, даже предположить было невозможно.
Элизабет — образчик редкого благоразумия среди девиц её возраста. Она, может, не столь красива, как её старшая сестра, и гораздо более разборчива в женихах, чем следует девушке её материального положения, но весьма недурна собой и хорошо образована. И Уикхему, должно быть, до сих пор с ней интересно. Было бы, говорит себе Денни, если бы он не втянул её сестру в скандал. Было бы, если бы Беннеты давали за своих дочерей большее приданное.
Денни не говорит ничего о том, как стало раздражать его семейство Беннетов с тех самых пор, как Уикхем объявился в Меритоне. Денни не чувствует себя вправе говорить это — уж точно не накануне свадьбы, которая и без того обошлась кучей усилий уважаемому мистеру Гардинеру. Денни вообще не чувствует себя вправе это говорить.
— Нет, — усмехается Уикхем. — И не в ней тоже. Хотя они обе улыбаются так же, как моя несчастная матушка.
И после недолгого молчания начинает:
— Я знаю, что сын не обязан быть похожим на отца (я ведь не похож на своего), но к этому весьма трудно привыкнуть, — последовавший за этим вздох отчего-то заставляет Денни опустить взгляд. — И, хоть и знаю, что он не был способен на жестокость к кому-либо, не могу отделаться от мысли, что довольно жестоко приучать кого-либо к мысли, что он является твоей семьёй, если он никогда семьёй не станет, и навсегда останется лишь сыном верного слуги, которого просто пожалели и приютили. Который никогда не станет братом твоему сыну — просто мальчишкой, общество которого тебе навязали и которого ты едва терпишь.
Уикхем одним глотком осушает свой бокал — Денни не может сделать и глотка из своего. Некоторое время они молчат. Джордж разглядывает что-то за спиной Денни — тот не смеет повернуться и посмотреть, что же там находится. А сам Денни разглядывает лицо своего друга — куда более уставшего и мрачного, чем запомнил его в Брайтоне.
— А ещё я скучаю, — говорит Уикхем так тихо, что Денни приходится прислушиваться к каждому его слову. — По покойному мистеру Дарси, по матери и по Пемберли. И по миссис Дарси, пожалуй, тоже. И в преддверии свадьбы почему-то гораздо сильнее, чем мне бы того хотелось.
Денни невыносимо хочется сделать хоть что-нибудь, но он не уверен, что его участие уместно, что оно требуется, что оно не причинит ещё больше хлопот им всем. Денни не уверен, что может сделать хоть что-нибудь, что сможет что-то исправить. А Уикхем вдруг поднимается со своего места, снова легонько хлопает Денни по плечу и улыбается. Ещё задорнее, чем прежде.
— Всё это пустяки, милый мой Денни, — говорит он с привычной доброжелательной усмешкой. — Нечего долго хандрить или тосковать! У меня завтра свадьба с самой взбалмошной девицей Англии, и я сумел выторговать у зануды Фицуильяма сумму, которая гораздо больше моих долгов. Гуляем, друг мой! Завтра придётся слушать скучную проповедь — так повеселимся же, пока есть возможность!