Даня думает, что явно проебал что-то в своей жизни, потому что сейчас в его гостиничном номере, в кресле напротив, сидит Крид. И они сейчас, чёрт возьми, разговаривают друг с другом обо всём и ни о чём так, словно не встретились впервые в жизни, а знают друг друга уже лет сто.
На столе, что служит между ними единственной преградой, стоит бутылка и два стакана с виски; они в очередной раз говорят какой-то неважный и глупый тост, чокаясь (
в прямом и переносном смысле) и синхронно делая пару глотков янтарной жидкости.
Рыжий в самом деле понятия не имеет, как так вышло, что Егор сначала спросил про то, в каком городе он вообще обитает, затем аккуратно выяснил, где снимает временно жильё, а потом предложил довезти и… напросился в гости, сказав, что у него в бардачке лежит ещё нетронутая бутылка Jack Daniel’sа.
Ещё Даня подмечает, что не такой уж Егор и пластмассовый мудак, а вполне живой и настоящий. Когда он смеётся своим хриплым голосом и во внешних уголках глаз появляются маленькие и до чего же, сука, очаровательные морщинки, Даня заглядывается на них и тоже начинает улыбаться как полный идиот, правда, у него наверняка не получается делать это так красиво, как у Егора.
Всё течёт так правильно и своим чередом, когда они оказываются вместе на кровати, а Егор нависает сверху и помогает избавиться от ненужной футболки, откидывая её в сторону. Проводит ладонями по худощавому торсу парня снизу вверх, надавливая пальцами на выпирающие рёбра и заставляя извиваться под собой.
Прочь летит теперь и его футболка. Тело Егора мускулистое и подкаченное, голубые глаза Дани бегают по нему изучающе, цепляясь взглядом за отдельные татуировки.
— Нравится смотреть на меня? — шёпот Егора звучит рядом с левым ухом, и Даня шумно выдыхает воздух, закрывая (точнее, закатывая) глаза и сипло выдавливая из себя: «Пошёл нахуй».
Их второй поцелуй выходит значительно лучше, хотя бы потому, что Данил теперь не пытается отстраниться, а наоборот — отзывчиво идёт своим языком навстречу, уверенно сплетаясь с егоровским. Он терпит болезненные укусы за губы, хоть такое ему и не особо нравится, пару раз он даже дёргается в сторону, но Егор, мать его, такой настойчивый, что тут же возвращает упущенные дюймы расстояния между ними, ещё и приговаривая что-то вроде: «
Слишком поздно пытаться убежать от меня».
Грубость граничит с какой-то блевотной нежностью. Егор вроде как больно хватает за руки, лишний раз сжимает у себя в ладонях его бедра, кусает за нежную кожу шеи так жёстко и бесцеремонно. А потом мягко зарывается в рыжую копну волос, поглаживает скулу Дани при поцелуях и так, блять, чутко проводит подушечками пальцев вдоль груди, что пробегается целое стадо мурашек, а сам Даня сдавленно стонет.
— Хочу слышать тебя, не сдерживайся.
Булаткин прикусывает его за загривок сразу после того, как разворачивает к себе спиной и ставит на колени, дразнящими движениями задевает пальцами возбуждённые соски, плавно ведет ладонь вниз, задевая ремень на джинсах, но не торопится с его снятием, будто задирает Даню этим. Касается возбужденного члена через ткань плотной джинсы поглаживающим, раззадоривающим движением, вынуждающим выгнуться рыжего в спине похлеще всяких тёлочек и глухо застонать в подушку.
— Скажи, что мне сделать?
— Сука, ты издеваешься! — почти скулит Даня, с остервенением комкая в руках простынь.
— Скажи.
— Я лучше сделаю всё сам.
— Да? — томно выдыхает куда-то в область его шеи Егор, перехватывая руки, которые действительно тянутся к ширинке джинсов, и заводя их за спину. — Такой упрямый… Просто скажи, чего ты хочешь.
— Штаны.
— Что?
— Сними.
Через минуту злосчастные джинсы летят в сторону, Егор оттягивает зубами мочку уха Дани, после спускаясь чуть ниже и оставляя пару багровых засосов на задней части шеи, в это же время приспускает его нижнее бельё.
Он молча подносит ко рту рыжего два пальца, без спросу толкая их внутрь, несмотря на неудовлетворенное мычание, в котором можно было расслышать что-то про «что ты творишь нахуй, уёбок?»
— Будешь кусаться — получишь по заднице, — отзывается Егор на агрессивные укусы его пальцев. — Оближи.
Несколько секунд Поперечный, кажется, мысленно борется с самим собой, прежде чем начинает старательно обводить пальцы влажным языком, обсасывая их. А у Егора в этот момент башню немного косоёбит, потому что он представляет, как вместо пальцев во рту у него оказался бы его член, который сейчас мучительно изнывает и пульсирует.
Он вытаскивает пальцы изо рта, подносит их к розовой дырочке сзади и поочередно просовывает их внутрь — сначала один, затем второй и третий, начиная растягивать тугое отверстие аккуратно, без резких движений. Плечи Данилы напряженно содрогаются, он сжимает пальцы внутри себя, тяжело выдыхая воздух.
— Никогда не пробовал с парнями? — спрашивает Егор и, исходя из злобного шипения в ответ, понимает, что не пробовал. — Расслабься.
Проходит ещё минуты три, прежде чем Егор вынимает пальцы и расстегивает молнию на своих штанах, приспуская их вместе с боксёрами, и плюёт в ладонь, размазывая слюну по своему члену для наиболее комфортного проникновения.
Всё ещё ощущая не спадающее напряжение со стороны Дани, он изо всех сил сдерживает себя и решает немного повременить, осыпая лёгкими поцелуями кожу на спине, плечах, ласкающими движениями поглаживая торс и спускаясь ниже, обхватывает возбуждённую плоть и делает несколько движений верх-вниз.
Тело всё же расслабляется, и Егор, пользуясь моментом, входит сразу на полную длину — резко и без предупреждения, с нахальством обхватывая худые бедра по обе стороны и начиная медленно двигаться. В комнате звучит болезненный стон Данилы, который весь сжимается. Он такой узкий и податливый, горячие стенки крепко обхватывают член Егора, точно вакуум, и это
настолько охуенное чувство, что Егор закатывает глаза, шумно дыша в ухо рыжего.
Неторопливые и аккуратные движения совсем скоро превращаются в жёсткие, яростные толчки. Егор несколько раз заставляет вскрикнуть Даню, который комкает простынь в своих ладонях с такой силой, что она становится предельно мятой, и вгрызается в мягкую подушку.
Егор слизывает капли пота, стекающие по спине, усыпанной мелкими веснушками, напоминающими ночное звёздное небо, периодически кусая нежную кожу и вдалбливаясь ещё сильнее, до больного безумства. Он понимает, что расположить Даню к себе спиной было весьма ошибочное решение, потому что как же, блять, сильно хочется сейчас всматриваться в его лицо.
Ближе к концу Егор накрывает рукой член Данилы, принимаясь дрочить ему в такт собственным движениям и ощущая то, как его неистово колбасит. Он дрожит всем телом, стонет так громко и хрипло, что это окончательно сводит с ума, двигает своими блядскими бёдрами навстречу Егору.
Даня кончает первым, стонет протяжно так, словно вымученно, и почти падает, потому что колени теперь точно вата, они отказываются держать, Егор подхватывает его под живот, придерживая, и продолжает быстрые, резкие толчки, правда, хватает его всего на ещё парочку таких. Он изливается прямо в Даню, оставляя последний кровоподтёк на плече и выпуская вымученного парня из своей хватки, и сам заваливается рядом, слушая прерывистое дыхание прямо около своего уха. Тело ощущается будто не своим — таким лёгким и одновременно настолько тяжелым, что напоминает огромный каменный валун.
Егор мягко проводит пальцами по взмокшим рыжим волосам, чуть оттягивая их и поворачивая голову Дани лицом к себе, чтобы наконец взглянуть на него. Голубые глаза смотрят мутно и расфокусировано, словно перед ними сейчас стоит белая пелена, влажный рот приоткрыт —
от одного только этого вида хочется выебать его ещё раз, ещё грубее и жестче, но Даня точно уже без сил. Он, будто в подтверждение мыслям Егора, смыкает веки, позволяя любоваться на свои дрожащие светлые ресницы.
***
Утро начинается с неизбежного, максимально мучительного похмелья и с ярких воспоминаний о сегодняшней ночи. Настолько ярких, что Поперечный морщится так, словно они, подобно солнечным лучам, бьют в глаза. Он помнил всё — каждый мимолётный взгляд, каждое касание и каждое слово, а особо остро он помнил собственные ощущения и чувства.
Помнил то, как они неотрывно смотрели друг другу в глаза перед поцелуем…
Поцелуем вкуса металлической крови и терпкого алкоголя. Помнил, какой у Егора горячий, прыткий язык и раскалённые пальцы, что своим жаром оставляли невидимое клеймо на теле Дани раз за разом.
Данил лежит и понимает, что лучше бы весь выпитый алкоголь со вчерашнего вечера стёр ему память, потому что в номере находится лишь он наедине с собой. А то, что Егор вообще был здесь несколькими часами раннее, подтверждает лишь опустошенная бутылка с двумя стаканами на столе и раскиданная по номеру одежда Дани. Может быть, это и правильно, только вот отчего-то тягостно и досадно на душе.
Нет, это не привязанность, она ведь не могла появиться с какой-то одной до смешного сумбурной встречи, верно? Верно, — отвечает сам себе парень и стоит перед зеркалом в ванной, всматриваясь в багровые отметки на своей коже. Раз, два, три… сука, их дохуя! Даня злится,
и эта злость пропитана угрюмой безысходностью.
Он выходит из душевой, промакивая белоснежным,
как зубы, сука, Крида, полотенцем свои мокрые волосы и приближается к окну, чтобы открыть его и немного проветрить комнату. Может, тогда он простудится нахуй, и из его башки хотя бы на время выскочит существование этого человека. Даня уже тянется к оконной ручке, как в следующее мгновение натыкается взглядом на какой-то листочек, лежащий на подоконнике.
Сердце падает в пятки и начинает биться в бешеном темпе, а Даня ещё пару минут стоит как вкопанный, смотрит на эти аккуратно выведенные буквы чёрной гелевой ручкой, понимая —
если путь назад и был, то он явно его проебал.
«Ты выглядишь так мило, когда спишь».
Даня опускает взгляд голубых глаз чуть ниже, где находится номер мобильного телефона, и уже знает, что подпишет Егора как «приторно-карамельного уёбка».
