***
Небо бесконечно. Бесконечно в своих красках, бесконечно в своем величие. Стоя на земле, все в том же парке, где они обязались встретиться с Кроули, Азирафаель смотрел на небо, отраженное в ряби озера. Ему нравилось небо: яркое, необьятное, свободное от всего и вся. Облака, в которых можно беззаботно спать. Конечно, в них нельзя было спать, не позволял закон и еще много чего. Например, неприятно мокрые ботинки и костюм, влажные волосы и, иногда, простуда. Да, определенно нельзя. Утки покачивались на мелких волнах, которые сами и создавали. Азирафаель как-то упустил из виду, как переключил на них свое внимание. Такие разные: кто больше, кто меньше. Думалось ли Азирафаелю, что уткам нравится больше: плавать или летать? О да, он определенно много думал над этим, хотя так и не пришел к конкретному выводу. Однако для себя он решил, что все свои занятия они любят одинаково. Но стоило ли говорить, что сам ангел, если бы был уткой, непременно бы любил летать? Думаю, не стоит. Хотя иногда спускался бы в Сент-Джеймсский парк ради пары вкусных хлебных крошек, потому что они стоили того, чтобы за ними спускаться. Может быть, даже и не иногда. — Ангел, — раздался голос Кроули откуда-то слева, на что Азирафаель мгновенно откликнулся. — Кроули, рад тебя видеть. Мысли бесконечны. Они так же необьятны и прекрасны в своих вариациях, как и небо. Стоит ли говорить, что Азирафаэль любил размышлять? О да, об этом стоит говорить. Но говорить не каждому. Например, Азирафаель не хотел говорить Кроули. Почему? Потому что нельзя, и этому был ряд весомых причин, одной из которых являлось правило «не говорить о чем ты думаешь тому, о ком ты думаешь». А еще ангел боялся. Определенно эта причина была значимей, но для кого? Мысли ведь непонятны, запутанны и туманны, а с тех пор, как прошло почти 6000 лет в компании с неугомонным демоном, они и вовсе перестали быть хоть капельку доступными. Но они были. И было их много. И сейчас в голове одного ангела они принимали приятные оттенки, такие как нежно-голубая радость, пурпурно-розовое наслаждение и нестерпимо белая любовь. И как такие мысли расскажешь? Вот и Азирафаель решил, что лучше думать об утках и их невероятной диллеме между прекрасным небом и вкусными ломтиками хлеба. — Так… Зачем мы здесь? — задал Кроули вопрос, едва покачиваясь на месте в такт биению собственного сердца. Возможно, конечно, причиной тому была музыка, но это совсем не точно. Темные очки скрывали заинтересованный взгляд, обращенный к одному не менее интересовавшего его ангелу. Кроули не любил думать. Это виделось ему сложным и долгим процессом, в конце которого находилось постоянное «ничего», потому что конца не было. Но что Кроули не любил больше, чем думать? Нет, не Хастура или Вельзевул, хотя определенно некоторую нишу ненависти они занимали. Не любил бесконечность. Эта вечность. Эта недостижимость. Эта… неустойчивость, переменность, неизвестность. Да, он определенно ненавидел все то, что не имело конца. Потому, пока один ангел смотрел в небо и думал о том, как утки любят небо, один демон смотрел на воду, и все думал — почему утки не тонут, ведь смерть — это конец. А еще — тонуть проще, чем плавать. И нет, Кроули знал, почему утки плавают, но думать над этим было бессмысленно и бесполезно, ровно как и вспоминать об этом, потому Кроули просто остановился на этой мысли: не развивая, но и не отмахивась от нее. — Я хотел… — замялся ангел, отрывая очередной ломтик хлеба и бросая его все тем же уткам, — Хотел поговорить. Глаза ангела спокойно следили за утками, которые охотно подплывали ближе к крошкам, иногда медленно пересекая горизонт и неизменно останавливаясь на плывущих облаках. Заинтересованный взгляд Кроули стал еще более заинтересованным: ровно на столько, сколько нужно было интереса, чтобы мысль об утках пропала, и появилась новая. О, поверьте, для этого нужно было много интереса. Но темные очки все так же прятали этот взгляд от ангела. Кстати, Азирафаель думал не только об утках. Как и говорилось, он думал о многом и не все, о чем он думал, мог обликать в слова. Так произошло и в этот раз. Мысли ангела были просты: он хотел полетать. Но летать одному — занятие скучное и вовсе не благородное, а еще и опасное, и несет за собой множество нарушений, бумажной волокиты, возможным выговором… Однако, несмотря на все минусы, Азирафаель хотел полетать. И как бы эта мысль не была странна в своем проявлении, стоило принять тот факт, что она уже была. — Ангел, для этого изобрели телефон! — слегка щурясь от легкой улыбки, ответил демон. Хотелось ли Кроули шутить об этом? Нет. Хотелось ли Кроули смущать этим вопросом Азирафаеля? Нет, определенно нет, хотя, возможно, и так. Хотелось ли Кроули обидеть Азирафаеля? Вот уж точно нет. Но Кроули не любил думать, а потому сначала делал, а потом думал. Так произошло и сейчас. — Ох, дорогой… — сконфужено отозвался смущенный ангел, — Ты же знаешь, я не совсем понимаю, как они работают. Демон прекрасно это помнил и знал, потому как первая попытка познакомить Азирафаеля с важнейшим достижением человечества нового столетия — мобильным телефоном, — окончилась почти что печально, если бы не так весело. Хотя весело было только Кроули. Так что да, после первой попытки, громко смеясь, демон было предпринял еще несколько, но все они кончились на том, что ангел испугался внезапной вибрации телефона из-за пришедшего сообщения, и тот, едва сошедший с магазиной полки, был мгновенно… как это говорится, «развоплощен». Вместе со столом, на котором вибрировал. На этом закончилось знакомство Азирафаеля с технологическими достижениями человечества в сфере коммуникаций. — Знаю, знаю… И все же, ангел? Ну вот, настал момент, когда ангел стал боятся собственных мыслей. А хотел ли Кроули летать? Может быть, ему было до глубины души противно это занятие? Или у него были дела, а Азирафаель его отвлек из-за такого пустяка? Все-таки полет — это ребячество. Ну в самом деле? — Кроули, дорогой, не хочешь полетать? Ангелу лишь оставалось тяжело вздохнуть — почему он не говорит то, о чем думает? — и бросить очередную корку хлеба в озеро. Кроули задумался над этим. Не поймите неправильно, и до этого момента Кроули посещала подобная мысль. И вот она посетила его снова — невзначай блеснула где-то на том краю озера, где-то на краюшке белоснежных ресниц и курчавых волос. Где-то там, определенно. Но Кроули не летал из принципа. Какого? Змеи не летают. Но для чего тогда змее крылья, спросите вы? Возможно, чтобы помнить о том, что однажды она была птицей. — А почему бы и нет, ангел? — ответил вопросом на вопрос демон и полностью обернулся к ангелу, который поступил так же. Мысли ведь иногда сходятся.***
Взлет — процесс обескураживающий. Клубы пыли, травы и листьев — все оставалось внизу, в то время как взлет всегда был направлен вверх. Ангел оторвался от земли, приятно ощущая лопатками мягкую тяжесть собственных крыльев. Частые взмахи, резкий подъем, свежий ветер в лицо. И фигура, что одиноко стояла внизу. Кроули действительно хотел полетать: день выдался на редкость светлым, теплым и почти безоблачным. Рад ли этому был Кроули? Возможно, что так. Но еще радостнее ему было бы, если бы солнце не слепило глаза, если бы облаков было больше, если бы пошел дождь! но это совсем в идеале. Да, Кроули не хотел думать о том, что он не хочет летать. Не сейчас. Азирафаель поднялся на достаточную высоту и постарался ее сохранить, дожидаясь Кроули. — Ангел, ангел… — ухмыльнулся демон, снимая очки и пряча их в кармане пиджака, который немедленно оказался на траве. И кто вообще придумал летать в пиджаке? Он не совсем… точнее совсем не удобен для подобного дела! Но Азирафаель летал в пиджаке. Даже не так — в костюме. И что же было не так с Азирафаелем? Ничего. И Кроули подумал, что летать в пиджаке все же «не совсем» подходящее, чем «совсем не» подходящее дело. А может быть даже и подходящее? Кто его знает? Вот и сам Кроули не знал, потому что не летал в пиджаке. Скорее всего, в пиджаке хорошо. Знал ли один демон, что никто не летал в пиджаке кроме одного ангела? Знал ли ангел, что никто, кроме одного демона, не летал вовсе? Возможно, нет, но, возможно, что да, ведь мыслей у Азирафаеля было много, и он мог просто не заметить одну из них, как и Кроули, который просто не думал об этом, а принимал, как должное. Оторваться от земли для демона оказалось слегка болезненно. Да, пожалуй, 6000 лет в обществе с людьми дают о себе знать. Неловко двигая крыльями и ощущая каждый мускул, что пытается заставить его тело взлететь, Кроули определенно ощущал дискомфорт. А еще солнце слепило глаза так, что не представлялось возможным видеть, но он упорно махал крыльями, пока шум листьев и травы не остался далеко внизу, а его глаза наконец смогли видеть, не скрываясь за веками. И нет, солнце не скрылось за тучами. Просто один ангел помог одному демону, закрыв солнце собой, и как можно больше расправляя белоснежные крылья, как можно дольше задерживаясь на месте, как можно аккуратнее подлетая ближе. — Погожий денек, ангел! — ухмыльнувшись, сказал демон, сохраняя свое положение и оставаясь в теньке, не спеша уходить из-под заботливого крыла. Азирафаэль улыбнулся в ответ. Очаровательные морщинки собрались в уголках глаз. Кромка крыльев поблескивала в ответ на легких ветерок. — Кроули, дорогой, иди сюда. И один ангел протянул руку одному демону. Что же сделал демон? Взмах за взмахом, все ближе и ближе, он принял протянутую руку. — Все хорошо? Мог ли Кроули сказать, что все хорошо? Не совсем. Мог ли Кроули сказать, что все плохо? Не совсем — смотря, о чем был вопрос. Теплое голубое небо, яркое Солнце — и нет, это не та звезда, что показывают по телеку и чьи вспышки обсуждают ученые, нет. Это Солнце сейчас в своей привычной манере легко улыбалось, и чья едва заметная тревога скрылась в глубине бесконечно голубых глаз. Если говорить об это, то было определенно хорошо. Пожалуй, Кроули не ненавидел бесконечность: в этих глазах она обретала новые краски, новые черты, новые мысли. И мысли эти были такими легкими и приятными, что хотелось улыбаться… Улыбаться, и самую малость думать. — Все в порядке, ангел, — улыбаясь, ответил демон, покрепче хватая протянутую ладонь и поднимаясь все выше и выше. Взмах за взмахом, один демон все больше отдалялся от земли, а один ангел все крепче сжимал теплую руку. Уже вечерело. Знаете, все-таки скрытое от людских глаз место в таком большом Лондоне довольно трудно найти. Поэтому вечерело. На горизонте солнце почти спряталось за домами и высокими крышами, окрашивая напоследок все алыми цветами, а ночь плавно накрывала этот уютный островок спокойствия. Но вдруг Кроули остановился, подтягивая Азирафаеля к себе и, смотря прямо в ту самую небесную бесконечность родных глаз, смеясь, крикнул от всей своей души: — Ангел, давай потанцуем! Взмахи, легкий свист перьев, рассекаемый прохладный воздух и теплота взглядов, звонкий смех одного демона и тихая улыбка одного ангела. Закатные лучи солнца слепили обоих, а поднявшийся холодный ветер приятно обдувал разгоряченную кожу. Облака россыпью влаги окутывали шею, плечи, руки и каждое перо было в их власти, а они все продолжали бесконечно кружиться. Два существа. Ангел и демон. Переплетая руки и перья, бесконечно ловя друг на друге взгляды, улыбки, смех и радость, они танцевали. Крылья едва ныли от непривычной нагрузки, но один демон упорно взлетал все выше, а один ангел не спешил покидать столь милую для него компанию. Никто не заметил, как вечер сменился безоблачной ночью, а все тот же демон продолжал кружить в небе и смех его слышен был только все тому же ангелу, что не спеша, словно вальсируя, наблюдал за каждым рывком неугомонного «вовсе не друга». О чем думал Кроули, вновь и вновь прорываясь сквозь темное полотно такого нелюбимого неба? О звездах? О солнце? Об утках? О чем думал Азирафаель, вновь и вновь, протягивая руку демону, кружа того в безумном вихре из перьев и лунного света? О небе? О крыльях? Об утках? Возможно. Но много думать вредно, а потому они просто продолжали исполнять свой сумасшедший танец под невидимыми облаками на границе ночи. На краю мира. На кончике иглы.