Пьяное танго

— А теперь поднимем наши бокалы в честь виновницы торжества — Бокуто Котаро! Куроо вопит на весь дом, срывая горло и тут же заливая голосовые связки текилой, хлебая прямо из горла. Длинная челка лезет ей в лицо, скрывает хитрый, чуть затуманенный взгляд. Тетсуро громко хохочет и лезет к Бокуто обниматься. — До сих пор не верю, что моя девочка выросла, — утирает несуществующие слезы Куроо, размахивая бутылкой и хватая Бокуто за шею сгибом локтя. Тетсуро треплет по коротким мелированным волосам рукой, а Бокуто белозубо улыбается во весь рот и морщит курносый нос. В доме шумно, музыка орет так, что не слышно даже собственных мыслей — но Бокуто это нравится. Вокруг неё — шумная вечеринка; вокруг неё — все и всё для неё, а Бокуто нравится быть в центре внимания. Куроо что-то пытается ей объяснить, но из-за шума не слышно ни слова, и Тетсуро смешно злится из-за этого, дает пендаль бедолаге «диджею», что невольно оказался рядом с колонками. Котаро хохочет и делает огромный глоток какого-то слепленного из чего попало коктейля цвета фуксии. Но тут даже через весь шум и пьяные крики слышится привычное бурчание: — Угомонись уже, лохматая катастрофа, — Кенма пропихивается сквозь толпу танцующих тел и одаривает Куроо уничтожающим взглядом, под каким киснет молоко. Тетсуро, не растерявшись, притягивает её к себе свободной рукой и обнимает так же, как и Котаро. Почти. Кенма устало отхлебывает пунш. — Не кисни, детка, моей любви хватит на всех, — ехидничает Тетсуро, чмокает Козуме в лоб и довольно щурится, как кошка. — Этого я и боюсь, — признается Кенма, но в прикосновениях заметно нежится. — Ну не перед моим салатом, бро, — наигранно морщится Бокуто и тут же смеется. У Котаро смех всегда громкий, заливистый — поэтому Куроо хохочет в ответ, качая головой, а Кенма лишь лаконично улыбается. Бокуто видит, как Куроо смотрит на Козуме, и сердце болезненно ёкает. На грани сознания пробивается неприятная мысль — Котаро пытается её отогнать. Получается не очень, поэтому она решает выйти на воздух — подышать. Ценой собственной прически, Бокуто выбирается из цепкой хватки подруги, озирается в поисках сползшей с волос резинки. Затея оказывается абсолютно провальной — в такой толпе едва ли можно самому не потеряться, что уж говорить про резинку. Котаро трясет головой, поправляя едва отросшие ниже плеч черно-белые волосы. — Ты просто завидуешь, — тем временем ухмыляется Куроо, прижимая Кенму к себе ближе. Козуме кладет голову её на плечо, допивая пунш. Бокуто закатывает глаза, но над словами задумывается — может, и правда завидует? Потому что Куроо тут, рядом с Кенмой, смотрит на неё влюбленным глупым взглядом, а та ей улыбается? А что Бокуто? А Бокуто распахивает глаза и судорожно кого-то ищет. Она вытягивает шею и озирается по сторонам, но, очевидно, не находит того, что искала. Точнее, кого. — А где Акааши? — растерянно спрашивает Котаро, расстегивая пуговицу своего поло. В помещении душно и жарко. Срочно нужно на улицу — там море, там свежо. Кстати, снять домик на побережье было идеей Кейджи — эта мысль простреливает Бокуто висок. Тут кто-то хлопает её по плечу — Котаро резко оборачивается — Сугуру Дайшо собственной персоной. Вот уж точно не до кого сейчас. — Бо-чан! — ужасное прозвище, — Какую классную тусу ты закатила! Сугуру затягивает шипящие, хитро растягивая тонкие губы. — Если не секрет, куда же ты уезжаешь, раз устраиваешь такие проводы? — щурится Дайшо, и её болотного цвета волосы падают на глаза. Веселый настрой Бокуто окончательно исчезает, и выражение её лица приобретает острые, хищные, не предвещающие ничего хорошего черты. Она хмурит светлые брови и сжимает губы в тонкую линию. Мысли начинают зудеть в мозгу, а Акааши все ещё не видно. — А ты так и не нарадуешься, Сугуру, что в университетских соревнованиях мы больше не встретимся? — язвит Котаро, нервно и злобно хрустит суставами пальцев. Дайшо этот раздраженный взгляд меланхолично сносит, пожимая плечами: — Просто интересуюсь. От участи быть прожженной яростным взглядом Сугуру спасает только мелькнувшая в толпе черная макушка. Бокуто выпрыгивает из компании, как пружина, оставляя любые разговоры. От сердца немного отлегло. — Акааши! Но ненадолго. Черным всполохом взметнулись волосы — Кейджи вертит головой в поисках источника звука. Встретившись взглядом с Котаро, она хитро и кривовато подмигивает левым глазом и манит тонким наманикюренным пальчиком за собой. Не успевает Бокуто спросить, как Кейджи через распахнутую дверь выскакивает на улицу. Её тоже тянет на воздух. Не без удивления Котаро успевает понять — Акааши пьяна вдрызг. И это, на самом деле, пугает — такого затуманенного взгляда у Акааши Бокуто ещё не видела. Котаро срочно должна оказаться рядом с ней. Она чертыхается, грубо пробирается сквозь людей, которые попутно её благодарят и расхваливают: только вот она их не слышит. Вечеринка за спиной тухнет, а алкоголь из крови мгновенно куда-то исчезает. Темнота ночи широким крылом накрывает с головой, впитывая в себя все, что происходит вокруг. Дверь захлопывается. — Бокутоооооо! — сиреной поет Акааши тихим голосом, что сливается с шумом волны. Кейджи бежит по песку, спотыкаясь, к Котаро не оборачивается — знает, что та пойдет за ней. Соленый воздух бьет в лицо, а ноги проваливаются, но здесь пахнет свободой и немного — печалью, и Акааши эти ощущения новы и непонятны, поэтому она зовет Бокуто — на помощь, ведь она обязательно поможет. Кейджи дышит глубоко, улыбается и смеется, а морской ветер её волосы расчесывает ласково, любовно, и Бокуто почти ревнует. Акааши останавливается у самой воды, но волна без разрешения не смеет лизать ноги своей богини. Котаро застывает, наблюдая за этой картиной, пытается злиться на Кейджи, даже рассерженную гримасу строит, только вот правда не может. Акааши не та, на кого Бокуто может сердиться, поэтому она быстро сдается и поддается даже. Бокуто соврала бы, если бы сказала, что не любуется. В свете луны Кейджи похожа на морскую нимфу — тонкая фигурка кажется выточенной из самого красивого перламутра, что можно найти на глубине. Худые руки расставлены в стороны, будто пытаются поймать сам океан, только вот он уже у ног Акааши, как и сама Котаро. Бокуто — для Акааши. Это знают все. Поэтому Котаро теряет счет времени, разглядывая стройные ноги и хрупкие плечи, благодарит богов за то, что может видеть, чувствовать её — такую беззащитную и прекрасную — Акааши. А дорогу обратно из мыслей Котаро находит лишь благодаря любимому, хоть сейчас и плывущему, голосу: — Котаро! — зовет Кейджи, наконец, оборачиваясь. Лунный свет бликует на красивом лице, целуя высокие скулы и ровный нос. Бокуто хочется тоже, и она идет навстречу любимой сирене, не боясь о скалы разбиться. Котаро прижимается сзади, держит руками узкие плечи — Кейджи шатает нещадно, но она стойко делает вид, что все нормально. Бокуто мотает головой, волосами щекоча чужую шею — мол, так не пойдет. Акааши откидывает голову ей на грудь. От Кейджи сильно пахнет спиртным и немного свежими легкими духами. — Ты напилась, — констатирует факт Котаро, горячим дыханием обжигая увешанную сережками ушную раковину. Кейджи хихикает и её голова идет кругом. Котаро держит её за талию — крепче, сильнее. Руки горят от контакта с голой полоской холодной мраморной кожи — короткий топ не оставляет простора для фантазии. Кейджи будто специально притирается, хочет быть ближе. Розовый румянец заливает скулы, с головой выдавая Акааши. — Ещё как, — кивает она и кладет свои ладони поверх рук Бокуто. Не без усилий воли убирает их со своей талии — а хотелось остаться в объятиях подольше — отталкивается спиной от чужой груди и подходит ближе к воде. Акааши хочет в море, хочет туда — к русалкам и морским богам, хочет плыть по течению, и чтобы Бокуто рядом. Поэтому она тянет Котаро за собой. Походка Акааши нетвердая, пошатывающаяся, но она, очевидно, в себе уверена. А вот Бокуто нет — поэтому чужую руку сжимает сильнее, переплетает пальцы. Акааши орудует одной рукой, рывком наклоняется, чтобы снять босоножки. Короткая теннисная юбка задирается ещё выше, а Бокуто ловит сердечный приступ. Море несдержанно волнуется. Кейджи, ругаясь под нос, со своей задачей справляется и, вся красная от смущения и неприкрытого флирта со своей стороны, берет Бокуто за вторую руку и тянет в воду. Котаро скидывает кроссовки и дает затащить себя в море по колено. Акааши первая кладет руки на чужую талию, смотрит влюбленно и как-то грустно — море заунывно стонет, вспенивая воду. Бокуто проводит рукой по щеке, убирая черные длинные волосы за ухо. Кейджи тянется ближе, обнимает Бокуто и утыкается носом в сгиб плеча. — А зачем напилась? Бокуто не может не спросить, потому что такую Кейджи она ещё не видела, про такую Кейджи ей ещё никто не рассказывал. Котаро не против, нет, она любит Акааши любую. Бокуто просто любит Акааши. А та смеется как-то безумно и бездумно, теплым дыханием жжет шею у воротничка, кривит губы. Вдруг отстраняется и горько давит: — Моя девушка уезжает жить в Италию, — каждое слово будто полощет ей скальпелем по легким, — это ли не повод. Все вокруг резко стихает. Море стоит, ровным стеклом впиваясь в ноги. Скалы неподалеку жалобно скрипеть от трущегося о них песка перестают. Бокуто задерживает дыхание, а большие желтые глаза распахиваются шире, отсвечивая золотом с янтарем напополам. Кейджи смотрит в ответ, линия бровей заламывается в каком-то молящем выражении. — Это конец? — спрашивает вдруг Акааши и отводит взгляд. Луна смотрит ей прямо в глаза, и слезы в них призмой ломают Бокуто кости. Котаро пугается как никогда, теряется, потому что слезы и Кейджи — понятия несовместимые. Только вот сейчас, прямо сейчас, в её руках Акааши плачет тихо, даже в глаза не смотрит, и руки её дрожат. У Котаро грубая кожа на руках — от волейбола, конечно — и трогать такими ладонями нежные скулы хочется меньше всего, но Бокуто стирает подушечками пальцем соленую, как само море, каплю. Бокуто вдыхает глубоко, собираясь с силами — двумя руками обхватывает лицо Акааши, царапая руки об острый подбородок. Любуется румянцем, улыбается слишком хорошо для такого момента. Для того, чтобы быть правдой. — Я этого не допущу, я что-нибудь придумаю, — спокойно отрезает Бокуто, — сильнее волейбола я люблю только тебя, Акааши Кейджи, всегда помни это. Она всегда будет это помнить. У Котаро губы сухие и все покусанные, но Акааши плавится, отвечая на поцелуй. Он на вкус горький, как море, как океан — неспокойный и бурный. Кейджи языком проводит по ранкам на чужих губах, и Котаро уверена, что они все мгновенно зажили. Кровь по телу течет сейчас горячая, как вода, что целует пятки; и кажется — течет вспять. Бокуто кусает, пробует, будто в первый раз — с Котаро всегда так, Акааши это знает — и Кейджи тоже на языке, на руках горчит. Это приятно. Жизненно необходимо, чтобы так было всегда. Котаро всё для этого сделает. Отдышаться после такого тяжело, но Бокуто на то и спортсменка, а Кейджи просто мухлюет — ей помогает вода. Акааши тянет Котаро на глубину, на самое дно наверное даже, но Бокуто определенно все равно. Мокрая одежда липнет к телу, и вот они по грудь в море — волны качаются в такт их сердцебиениям — абсолютно синхронно. Котаро ухмыляется хищно и кладет руки Кейджи на бедра, большим пальцем обводит тазовые косточки. У Акааши краснеют уши. Котаро смотрит, как жемчужинами сквозь влажный топ проступают очертания сосков, и ничего кроме Кейджи ей не хочется. И не нужно. Котаро абсолютно бессовестная — это её особенность, фишка эдакая, и Кейджи на это злится и от этого балдеет одновременно. Бокуто смотрит прямо в глаза, прожигает желтизной остатки здравого смысла, приковывает все внимание к себе. Зрительного контакта не разорвешь — Бокуто не разрешит, да и Кейджи не особо рвется. Ведь глядя в эти глаза, сразу всему веришь, сразу все — реальность: и что все хорошо будет, и что Бокуто всегда будет смотреть на тебя вот так, и что её горячие сильные руки будут там, где нужно. И будто нет никакого расставания впереди, никакого внезапного контракта с Европой, никакого переезда — ничего. Акааши отчаянно горит желанием в это уверовать. Горит желанием уверовать в Бокуто. Она никогда не подведет, да. Будто в подтверждение, Котаро оглаживает руками ягодицы Акааши сквозь ткань юбки, резко хватает под бедра, буквально усаживая Кейджи на себя. Та послушно обхватывает худыми ногами талию Котаро, скрещивая лодыжки. Море вокруг будто бурлит, кипятится, когда пальцы Котаро оказываются у Акааши под юбкой. Тут уже Кейджи не может сдержаться — жмурится, оплетает руками шею, прижимается лбом ко лбу и дышит порывисто в щеку. Бокуто гладит рукой внутреннюю сторону бедра, нарочно задевая пальцами кромку трусов, другой поддерживает Акааши под спину. Котаро целует Акааши в щеку и линию челюсти, попутно отодвигая тонкую ткань, нажимает на клитор, выбивая из Кейджи громкий стон. Та выгибается в спине, притирается ближе, хочет большего, а у Бокуто нет отказа. Руками Кейджи уже лезет со спины под футболку Котаро, слегка царапает в отместку. Их движения скорее похожи на танец — на земле такого не знают, но в море точно — это слишком сакрально, слишком хорошо и слишком печально. Кейджи всю грусть отдает Бокуто, потому что та не умеет грустить. И сейчас так и должно быть — все проблемы потом, потом. Бокуто хорошо, ей горячо от такой Акааши, а волны приятно облизывают кожу — луна бесстыдно наблюдает за всем этим круглым глазом. И от этого ещё интереснее. — Бокуто! — у Акааши голос сирены, и Бокуто бы подчинилась любому его мановению. Только вот сейчас пальцы Котаро внутри Кейджи, и ту подбрасывает, выгибает, ломает сладко. Акааши лезет целоваться, несдержанно стонет в губы, насаживается глубже, отчаяннее. Бокуто насквозь видит Кейджи, пропускает её эмоции через себя, не дает сделать себе больно — Котаро аккуратна, трепетна, потому что с Кейджи по-другому нельзя — с богинями только так. Потому что богиням тоже бывает больно. Море обнимает их со всех сторон, омывает своими руками, гладит — но Кейджи перед собой не видит ничего, кроме Бокуто. — Обещаешь? — кончая, тихо спрашивает она. Котаро знает о чем, но молчит. Кейджи обессиленно виснет на ней, гладит расцарапанную её же руками спину. Котаро выносит её на берег, и они ложатся на песок — мокрые, соленые и счастливые. Бокуто смотрит в небо, Акааши смотрит на Бокуто. Волны щекочут им пальцы ног, пока Кейджи думает, что Котаро идут эти короткие шорты — у Котаро красивые бедра. Кейджи между ними — искусство вдвойне, они обе это знают, поэтому ухмылка на лице Акааши вполне ожидаема. Руки Кейджи ловко стаскивают шорты, меж пальцев — песок шуршит стыдливо, на губах — чужой вкус, тоже солёный и тоже с горчинкой. Море поглощает стоны Котаро, волнами вибрируя. Её пальцы так хорошо вплетаются Кейджи в волосы, что теперь уже точно знаешь — вы друг от друга никуда не денетесь. Язык Акааши делает слишком хорошо, чтобы это можно было потерять. Бокуто слишком сладко урчит, чтобы такое разрешено было забыть. — Обещаю, — на выдохе соглашается Бокуто. Кейджи облизывает свои губы и коротко целует её, кладет подбородок Котаро на грудь и широко улыбается. В ночи веет молодостью, темнота снисходительно прячет бесстыдства, а море проглатывает следы. Всё вокруг спокойно дышит — луна смотрит прямиком за горизонт, в будущее. Всё будет нормально — они так друг другу пообещали. Из дома доносятся звуки медленного танца. Бокуто приводит себя в порядок и протягивает Акааши ладонь: — Станцуем? Босые ноги проваливаются в песок.