***
Две недели хлопот и забот идут Элтону на пользу — он часто смеётся, и порой — даже искренне. Ему нравится лично подписывать приглашения, тыкать в предложенные Ридом варианты декора сада, обсуждать с Ренатой меню на вечер и думать о своем свадебном костюме. Свадьба. Как странно. Мог ли он думать, что у него когда-нибудь будет настоящая, хорошая свадьба? — Невеста, надеюсь, будет не в белом, — кривится Рид, бегая глазами по образцам тканей для драпировок, — Не хочется смешить людей лишний раз. — Не в белом, Джон. Мы выбрали… Джон слушает невнимательно. — С другой стороны, вашей ситуации это подходит как нельзя лучше, ирония поразительная, — Рид указывает на понравившийся ему отрез, и мастер тут же его забирает, — Нетронутая невеста — такая редкость в наши пошлые времена. — С чего ты взял, что она нетронута? Рид глядит на него с раздражением. — Могу лишь догадываться. — Так ты спроси, Джон, если любопытство взыграло, — скалится Элтон. — Совершенно не… — Мы будем спать после свадьбы — и Рената понимает, что для меня это не так просто. Но спать мы будем. Я решил. — Поверю на слово. Обсудим винную карту? — Нет-нет, это без меня, — Элтон машет руками так, будто отгоняет за раз мух десять, — Я не буду пить. В завязке. Только сок. Гостям предлагаю выбрать на твой вкус. Можно даже вытянуть что-то из наших запасов. Рид смотрит на него как-то странно. — Неужели, — тихо произносит он, — Только сок? — Только сок, — твердо отвечает Элтон. — Не хочу…ну, знаешь, как всегда. — Знаю. Остаток часа Джон необычайно молчалив, выбирать вина вызывается отдельно — Элтон в них испокон веков ничего не понимал.***
— А это кто? Ленг-то-ботто-ны. Джон, кто такие Ленгтоботтоны? Элтон бегает глазами по списку гостей, и не перестает удивляться — как много у него, оказывается, друзей. Фамилии все как одна вычурные, пышные и незнакомые. Всего насобиралось порядка триста человек. — Это партнёры из Англии. Оскар и его жена, несколько раз пересекались в Лондоне. — А я-то с ними пересекался? — Трижды, если мне не изменяет память. Элтон смущённо замолкает. Память Риду изменяет редко, а вот ему самому порой случалось забывать людей. Джон сидит в кресле, легонько постукивая пальцем по ноге. — Когда выучишь список наизусть — дай знать, я займусь билетами на рейсы. — Мне кажется, что людей многовато, Джон, — Элтон откладывает листы, — Я не хотел бы скатываться в помпезность. И я не знаю большую часть тех, кого ты наприглашал. Рид чуть приподнимает бровь. — Не ты ли просил свадьбу, достойную Ренаты? — Да, но… — Ни одна дама никогда не будет против пышной церемонии. Голубки с ленточками, поздравления громкими хорами, виртуозный оркестр и шикарный банкет на пятьсот персон с пятиэтажным тортом и двумя сахарными фигурками на самом верху — это в ее понимании выглядит достойно. Элтон с сожаление качает головой — как мало Джон знает женщин. — Она только смутится, она не привыкла к нашей… — он чуть замялся, — кичливости. — Вот как это теперь называется, — тянет Джон. Он смотрит на Элтона так пристально, что тот, к собственному недовольству, вынужден отвести глаза. — Я тебя услышал. И все же — ни единого человека бесполезного я в список не внёс. Партнёры — нужны, их жены, любовницы и любовники — нужны. Твои родственники, друзья и родственники Ренаты, пара журналистов, кое-кто из медийных персон… — Берни? — И, разумеется, мистер Ковбой, куда же мы без него, — Рид собирает листы со стола и аккуратно складывает их в папку. Элтон нехотя соглашается. Как соглашается на то, чтобы действо случилось в Австралии, на то, чтобы гостей разместили в лучших номерах поблизости сиднейского поместья, на то, чтобы букет невесты был собран из горных эдельвейсов… — Почему именно такие? — Элтон задумчиво поглаживает пальцем пушистый белый лепесток; на стеклянном столике в его спальне лежит — на выбор — четыре пышных пучка. — Не будем чужды символизма, Элтон, — негромко произносит стоящий позади Рид, — Букет эдельвейсов для своей дамы сердца принесет лишь тот мужчина, чья огромная любовь способна преодолеть самые тяжкие испытания. Элтон бросает быстрый взгляд на столик — он весь заляпан белыми разводами. Шарик от пинг-понга снова летает в груди, поднимаясь к самому горлу. Вверх-вниз. Стук. Стук. — Отличный выбор, — кивает он, не глядя на Рида. *** Рената долго не может решить, какой именно лимузин повезет их на церемонию. Она рассматривает глянцевые картинки в журнале, забегая порой неуверенной рукой в кудрявую голову. Джон наклоняется к ней и мягко указывает на одну из моделей: — Рекомендовал бы этот. Если не ошибаюсь, Элтон питает к пурпурному особую любовь. Женщина смотрит на Рида с благодарностью. — Пожалуй, на нем и остановимся. Спасибо, Джон. Элтон хмуро наблюдает за тем, как по лицу Рида пробегает дежурная, ничего не значащая улыбка. — Какая разница, к чему я питаю любовь, Джон? Мы выбираем вместе. Я бы хотел, чтобы Рената осмотрелась и выбрала то, что по вкусу именно ей. Рид пожимает плечами и с безразличным видом отходит от стола. Рената смеётся куда громче нужного — Ну что ты, в самом деле. Я ничего не понимаю в автомобилях, соглашусь на все, что вы мне покажете. Элтон сам подходит к столу с журналам, с осторожностью, будто пробуя на вкус новое блюдо, касается плеча своей будущей супруги. — Как тебе этот? — тыкает он в первую попавшуюся картинку. — Тоже неплох, — улыбается Рената, — Главное, чтобы не сломался по дороге, а все остальное — пустяки. — Тогда его и закажем, — ладонью Элтон чуть сжимает ее плечо. Со стороны они напоминают детей, натянувших мамино платье и папин костюм — разыгрывают чаепитие, наливая грязноватую бурду в фарфоровый кукольный сервиз. Старший брат, которому поручено за ними следить, уже готов прервать неловкую игру. — Я бы все же советовал Линкольн. Он выглядит куда представительнее. Элтон подёргивает плечом. — Нам не нужна представительность. Кому из твоих ленгтобботоновских гостей нам пускать пыль в глаза, скажи на милость? — Потому-то ты выбрал Петерсон почти в полтора раза дороже? — щурится Рид. В комнате становится будто бы меньше места. — О, это моя ошибка. Элтон, давай возьмем Линкольн, зачем нам тратиться? — Рената может и хотела бы встать, но рука Элтона на ее плече крепко удерживает ее на стуле. — Деньги значения не имеют. Мы можем себе это позволить, — сквозь зубы отзывается он. Рид с ленцой смотрит куда-то в сторону. — Так нужна тебе представительность или нет, определись, пожалуйста. Элтон тяжело дышит. «Я не делаю… господи, чего я не делаю. Не делаю…так? Как?» — Мне нужен сраный лимузин, который выбрали мы с Ренатой. Что непонятного, Джон? — Непонятно, где в этом выборе поучаствовала Рената, — кисло улыбается Рид, после чего чуть кивает головой в знак извинения, — Прошу простить, нужно сделать пару звонков. Осматривайтесь, не буду мешать. Он уходит, и в комнате на пару мгновений виснет тугая тишина. Элтон привычно летит к шкафчику, но вспоминает, чего он не делает — он не пьет. Не пьет при Ренате. Рука хватает воздух вместо ручки, ладонь судорожно сжимается. — Элтон? Элтон? — голос Ренаты звучит будто из-под подушки — писклявый, мерзковатый, требовательный. Как может быть у человека настолько отвратительный голос? Он оборачивается, чтобы приказать ей замолчать сию же секунду — и замирает, не успев открыть рот. На него спокойно смотрят большие красивые глаза. Без отвращения. Без страха. — Джон прав, — признает Рената, — Я не выбирала. Моя ошибка — я чересчур легко отмахнулась, сказав что совершенно ничего в этом не понимаю. Давай попробуем ещё разок? — она улыбается, — Можешь мне рассказать, что тут лучше, что хуже? Элтон сглатывает и мелко кивает. Он берет в руки журнал, чтобы хоть чем-то занять трясущиеся руки. — Вот этот, — он чешет лоб большим пальцем, — Я и сам не знаю, на самом деле, но на таком вроде бы ездила мать Элвиса… Или его брат. Я плох и в машинах, и в элвисах, если честно… Дети смеются — они украшают друг друга бусами из макарон. Старший брат уже слишком большой мальчик, чтобы участвовать в ребяческих играх. Так он говорит себе сам, когда сидит один в другой комнате.***
— Это не просто торжество, нет, Джон, это, не побоюсь, этюд современного искусства! — восклицает Сильвия. Ее серебристое платье струится до пят, в руке легонько подрагивает шипящий бокал. Джон весело ухмыляется и полушутливо отводит руку в поклоне. — Поверю тебе на слово, дорогая — это ты, а не я, гостишь на нью-йоркских выставках чаще, чем дома. — Ох, милый, не в бровь, а в глаз, как и всегда, — смеётся дама, — Но я тебе скажу по секрету, в Нью-Йорке больше ловить нечего. Удивишься, но Каир… — Джон! Удели мне пару минут своего времени, — Элтон зовёт его из другого конца огромного зала. Рид, сложив лицо в забавную «прошу-пардона» мину, вынужденно покидает свою собеседницу. Зал роскошен. Зал сияет. Зал великолепен — глазами его сложно понять, но душой прикипаешь к нему надолго. Витые канделябры здесь соседствуют с неоновыми вывесками, а литые полы дубового паркета покрыты мягчайшими коврами, на которые и ступать-то совестно — потому гости топчутся по ним с особенным остервенением. Столы ломятся от блюд, одни запахи которых могут накормить половину Африки. Оркестр играет затейливо, но в достаточной степени негромко — чтобы не мешать приглашенным делиться мельчайшими событиями своих драгоценных жизней — и чтобы эхо величественных стен поместья превращало мелкие дрязги и досужие сплетни в нечто значимое и достойное. От улыбок можно ослепнуть — Элтон и сам во весь рот улыбается. Он кому-то машет, с кем-то шутит, кому-то кивает. Он хорош в своем пестром костюме, на голове — забавное, но не дурашливое канотье. Его новоявленная супруга доверчиво держится за его мягкую ладонь. — Ты чего-то хотел, Элтон? — Да, Джон — хочу поблагодарить тебя за этот вечер. Как же чудесно, как превосходно, ты угадал в сотне случаев из ста. Нам очень нравится! В усталых мутных глазах Элтона мелькает знакомый Риду блеск. Давно уже он не видал этой маленькой искорки удивления миром. Неужели свадьба — действительно то, что могло вернуть его к жизни? — Рад, что вам пришлось по душе, — отвечает Джон спокойно, — Чуть позже подъедет вечерний оркестр. Дадим гостям возможность немного потанцевать. — Отлично, — сияет Элтон, — Мы же будем танцевать, Рената? Я не умею танцевать, но сегодня можно чуть-чуть опозориться, верно? — Будем позориться вместе, — мягко смеётся Рената. — Пойду перекинусь парой слов с Паркерами, — Джон хочет идти, но Элтон отрицательно машет головой. — Нет-нет, подожди немного, — лукаво улыбается он, — Ты разве не хотел бы сказать нам пару напутственных слов? Дружеский тост для любимого клиента и его жены? На лице Рида проступает столько вежливости, что ее можно соскоблить лопаткой для крема. — Воздержусь. Я не сильно хорош в пышных речах. Вон же мистер Топин — мне кажется, ему есть что тебе сказать, — Рид указывает на неприкаянно ошивающегося вдалеке Берни, который с кислым лицом пробует фруктовую шпажку, — Да и у тебя в бокале нет вина, Элтон, — Рид с притворной досадой разводит руками, — Кто же принимает поздравления апельсиновым соком? Элтон хмурится, отставляя в сторону свой девственный бокал. — Как-то это нехорошо, Джон, не находишь? Не поздравить молодоженов на их свадьбе… — он быстро щелкает пальцами официанту, — Риччи, ты ведь Риччи? Неси сюда микрофон. Мистер Рид хочет сказать несколько слов. Элтону очень хочется услышать слова Джона. Или не хочется? Вертлявый парень с зализанным пробором подаёт Джону микрофон. На него — кто с любопытством, кто со скукой — смотрят гости — все ждут длинной помпезной речи. Рид с натянутой улыбкой стучит пальцем по головке микрофона, и по лицу его заметно — он над чем-то серьезно размышляет. — Как я уже и говорил Элтону — из нас двоих он с микрофоном управляется куда лучше, — начинает Джон негромко, голос его глуховато плывет по залу, — Но ведь, действительно — не поздравить молодоженов я не могу. В особенности — прости Элтон, на правах старого друга — хочу пожелать счастья милой Ренате. Тебе, дорогая, удалось сделать то, что было не под силам ни одной женщине, — короткая пауза, — и ни одному мужчине. Именно Рената смогла стать для Элтона спутницей сердца, его защитой от жизненных бурь, его спасительницей, его опорой. И лишь ради Ренаты наш милый гуляка — что было, то было, верно? — решил наконец остепениться. Элтон тепло, но твердо попрощался с Мэри и Джейн, пожелал Люси в алмазах всего хорошего, зарекся играть в снежки с Этаном… — Спасибо, Джон, — резко перебивает Элтон. На бледном лице ляписто выступают алые пятна — будто кто-то только что отхлестал его по щекам. Рената глуповато таращится на свои дорогие туфли. Люди вокруг шепчутся, на губах их поблескивают тонкие иголки-улыбки. Глаза Рида пусты, как высохшие колодцы. — И глядя на искреннее, все всяких сомнений, чувство этих двух голубков, я тотчас вспоминаю одну песню. Пусть прозвучит в этих чудных стенах — мне кажется, она доставит удовольствие не мне одному. Рид быстро подходит к музыкантам, что-то шепчет певцу. Тот коротко кивает — понял. Первые же медовые ноты бьют Элтона в грудь. Он тряско берет микрофон, поспешно обращается к толпе: — Джон у нас сегодня шутник, не находите? — и громко, натужно смеётся. Рената недоуменно смотрит то на него, то на Рида. Он стоит у самой двери и словно чего-то выжидает. — Все хорошо? Элтон, дорогой? Все хорошо? Элтон кивает, кивает чересчур крепко, не может остановиться, чтобы не кивать. Темнокожий солист бархатно тянет слова, которые Рената не слышит, не понимает, потому как занята тем, чтобы успокоить своего взволнованного бог весть чем мужа. Та самая любовь, что заставляет меня и смеяться, и плакать. Джон незаметно исчезает из шуршащего пикантностями и скабрезностями зала. Элтон исчез из него ещё раньше, только, разве что, тело свое там забыл на пару десятков минут.***
— Ты…ты ведь не мог иначе, правда? Ты не мог просто порадоваться за меня, не опозорив перед толпой своих чванливых уродов и моей жен… Ренатой? — Не кричи. Не надо развлекать гостей своими истериками, тут все отлично слышно, — Рид задумчиво разглядывает бутылки на стенде. Погребок в этом поместье хорош, все вина, что он заказывал, аккуратно лежат на полочках, — Ты просил пару слов, и я предупреждал, что не мастер витиеватых комплиментов. Элтон искал его долго, рыскал псом по всему поместью, поверить не мог, что тот мог уехать — и не ошибся. Он понимал, что выглядит бесконечно глупо, бросив жену в разгар вечеринки. И в душе он знал — он нашел Рида случайно. На самом деле, он ведь шел в погреб, чтобы выпить. Чтобы Рената не видела. «Я так больше не…не могу». — Моя любовь к Ренате смешна? Я смешон? Тебе смешно, Джон, из-за того что я пытаюсь быть счастливым? Пытаюсь сделать с собой хоть что-то? — А почему ты не пытался быть счастливым со мной? Рид смотрит на него с такой злобой, какой Элтон не видел в нем никогда. Презрение, усталость, отвращение — ко всему этому он привык, пусть не сразу. Но что делать с этой ненавистью? Как с ней теперь быть? — Расскажи же мне очередную сказку, Элтон Геркулес Джон. Расскажи, отчего бросаешь бухать, нюхать и трахать все живое ради женщины, которую никогда не любил и никогда не полюбишь, но изводил годами меня, которому в чувствах клялся по сто раз на дню, и что же ты при этом твердил? Что ты твердил, Элтон? «Это сильнее меня, Джон», «Я больше не буду, Джон», «Я не могу, Джон», «Мне не хватает твоей поддержки, Джон»… Он грязно кривляет его. Холеное лицо уродливо залито тенями погребка. Элтон не может и слова сказать в ответ. — А что ты будешь делать с этим? — он подходит к растерянному Элтону вплотную и грубо хватает его за промежность, — Ты не можешь спать с женщинами. Ты это знаешь, я это знаю. Одна она не догадывается, так? — Это уже давно не твое дело, — грубо отпихивает его Элтон. Рид чуть приходит в себя. На его лице вновь змеится легкая улыбка, пусть и дышит он через раз. — А чье же, милый? Разве не ты всегда считал, что дело менеджера — подтирать тебе задницу и печься обо всех твоих идиотских прихотях? — Так-то ты ее подтирал все эти годы — что я чуть было из-за тебя не сдох! — рявкает Элтон. Рид снова приближается к нему. Слишком близко. Элтон чувствует, что начинает задыхаться, глядя ему в глаза. А глаза дикие. Глаза…живые. Что-нибудь. Выпить. Затянуться. Впиться губами…в…него? — Ты попробуй посчитай, сколько раз я не давал тебе сдохнуть, — шепчет Рид. — Много чести, Элтон, много чести. Я все эти годы не давал тебе убить себя, а в ответ получил приказ подобрать тебе сервиз на свадьбу. Жить вы будете в доме, который я собирал по кусочкам. Тратить деньги будете те, которые я для тебя сберег. Но на моих кроватях спать вы не будете, нет. Не сможете. Разве что ты зажмуришься крепко-накрепко и представишь… Кого же ты представишь, Элтон? Вместо ответа Элтон бросается на него, вжимая в винную полку. Несколько бутылок падает: одна кроваво разбивается, две мягко катятся по полу. Они молча смотрят друг на друга. — Закрой рот, — хрипит Элтон в перерывах между поцелуями. Они сплетаются так тесно, что кажется, будто в них стучит одно сердце. — Решил порезвиться на прощание? — выдыхает Рид. Руки Элтона сжимают его почти до ребер. — Это последний раз. Последний. Последний, — бормочет Элтон, пытаясь вдавить его то в себя, то в стенку. — Сомневаюсь, — Джон едва находит силы его оттолкнуть. Элтон темными глазами смотрит на него — он готов кинуться снова, но что-то во взгляде Рида его останавливает, холодит его ладони. Шарик от пинг-понга скачет вверх и вниз. Вверх и вниз. Вверх. Вверх. Вверх… — Ты будешь бегать к мальчикам до конца своих дней, — Джон быстро отряхивает пиджак, в голосе костром трещит плохо скрываемое ликование, — А Рената не будет кричать, не будет злиться. Она будет плакать. Есть ли люди, которых ты не заставляешь страдать, Элтон? Есть ли такие уникумы? Расскажи ей потом, как плохо я за тобой присматривал, вылей на нее свое благородное негодование. — Ох, убирайся! Убирайся прочь! Что ты знаешь о благородстве, чтобы даже слово это произносить? — горько смеётся Элтон, обхватив руками трещащую по швам голову. Рид лёгким движением поправляет волосы. — Что я знаю о благородстве? Скажем так: когда проснешься завтра утром и вспомнишь, как хотел трахнуть своего менеджера посреди собственной свадьбы — набери мой номер. Я расскажу, кто именно помешал тебе это сделать. И очень советую бежать к жене прямо сейчас, пока твой член ещё хоть на что-то способен. Он не такой лицемерный, как его хозяин. — Убирайся. Голос Элтона гаснет, словно фонарь ранним утром. Он, качаясь, бредёт к полке, берет бутылку — первую, что под руку попалась. — Трезвенник из тебя тоже не вышел. Джон успевает закрыть дверь прежде, чем тяжёлая бутля встречается с ней и разлетается на сотни сотен осколков.***
Когда Элтон выползает из погребка, то видит он мало, понимает — ещё меньше. Он не знает, сколько там сидел, сколько выпил. Одна мысль бьётся жилкой в голове — ему нужно все объяснить Берни. Они не говорили целую вечность. Ему нужно все объяснить Берни. Резкий свет бьёт его по глазам — ноги подкашиваются, он чуть не падает прямо в дверях, едва может держаться за покрытый лепниной косяк. — Берни! Берни, мне надо…надо! Берни! — орет Элтон изо всех сил. — О боже, Элтон, какого хрена? — Берни, расталкивая зевак, несётся к нему из другого конца зала. Гости беззастенчиво смеются — уж слишком хозяин дурковат. Люди всегда смеются — Элтон хочет дать каждому из них по морде, но рука не сжимается в кулак. Он корчит рожи — чем мерзее, тем лучше. Вот вам всем. Вот. Вам. Всем. — Пойдем, Элтон. — Я хочу тебе рассказать кое-что, — он чуть не падает другу на руки. — Пойдем, тебе надо поспать. Расскажешь в спальне, все, что хотел, ладно? — Нет, — Элтон упрямится, широко расставляет ноги в попытке стоять ровно, — Мне нечего стесняться. Я скажу здесь. Я ведь не спал с Джоном, Берни. Ничего не было. — Хорошо, не было, пойдем. — Клянусь тебе, Берни. Я бы не стал…я бы не смог. Я не мразь.Я бы…не смог? — Да я верю тебе, помолчи, черт… — Я не люблю Ренату, это чертова правда, но и Джона не люблю. Никого не люблю. Никто не любит меня, поэтому я тоже никого… — Заткнись, Элтон, ради бога, заткнись, — устало твердит Берни. Элтон плохо понимает, что к ним давно уже подошла Рената. Его безумные глаза сейчас не знают, как на нее смотреть — они видят то руки, нервно комкающие салфетку, то дрожащую губу, то высокую, чуть растрепанную за день прическу. Что-то в его гудящей голове глухо щелкает. — Ты только не говори Ренате, что я пил, — шепчет он Берни на ухо, когда тот тащит его наверх по лестнице. Берни ему не отвечает, но Элтону ответ и не нужен — он уже крепко спит, уложив голову ему на плечо.***
— То есть вы ударили Лорекса Томпсона, потому что… — Потому что мистер Лорекс Томпсон пытался проникнуть на территорию, принадлежащую моему клиенту и сделать снимки с последующей целью их незаконного распространения в прессе. Можем мы наконец поговорить о залоге? Я не хотел бы провести всю ночь в клетке, когда у моего клиента важное торжество. Рид с презрением оглядывается — сержант с недовольством отмечает, что часть этого пренебрежения адресована не только запаху ржавого металла и облупленным жёлтым стенам обезьянника, но и его заляпанной сэндвичем рубашке. — Он вмазал мне несколько раз по роже, сержант, — вопит Томпсон, держась за левую щеку, которая на вид — точно галактика — синеет и багровеет, — Я просто проходил мимо ворот, а он возьми — и вмажь по лицу, дико так, будто зверь какой. — Я оплачу ваши… неудобства, — спокойно роняет Рид. — Ещё как оплатишь, — отзывается Томпсон. Стрингера чуть утешает запах скорых денег. Щека от слов мистера Рида болит куда меньше. — Видите как все просто? Мы готовы договориться с потерпевшим, сержант. Позвольте позвонить — я ведь имею на это право. Я выплачу мистеру Томпсону компенсацию — и мы забудем об этом недоразумении. Сержант смотрит на него неприязненно. — Есть закон, сэр… — В таком случае — просто позвольте позвонить. Почему на этот закон вы членом машете? — интересуется Рид. Сержант, немного подумав, нехотя открывает камеру. Через час за Ридом заезжает автомобиль. Джон по-деловому быстро отсчитывает незадачливому журналисту нужную сумму. — Увижу сообщения об этом досадном инциденте в прессе — засужу до седьмого круга ада, — неприятно улыбается он. — А вы не распускайте руки, сэр, — дерзко отзывается Томпсон, пересчитывая купюры. Джону стоит всех усилий, на которые способен живой здоровый человек, чтобы не украсить ссадиной вторую щеку сукина сына. Томпсон, кажется, это понимает, потому быстренько линяет, убедившись, что все бумажки на месте. Джона везут в отель — он едва ли наблюдает переливчатые виды за окном. Он засыпает, чуть-чуть не доехав до пункта назначения, прислонившись темноволосой головой к холодному стеклу. Будить его водитель не решается — мистер дал понять, что его лишний раз лучше не трогать, а заплатил ведь как за семерых. Автомобиль почти до утра стоит на парковке у отеля; водитель курит одну за одной, думая о том, насколько должен устать человек, чтобы не слышать ни звука гудков, ни шума мотора, ни людских разговоров, звенящих из открытых от жары окон номеров.