(it's not my fault) i don't like girls

Майк продолжает поглядывать на него через весь зал ожидания всё то время, что они с Лукасом пытаются достать шоколадные батончики из автомата. Здесь тихо, невзирая на голос медсестры за стойкой, что болтает по телефону, и в ушах у Уилла звенит с того момента, как они зашли в больницу, точно так, как это бывало, когда Пожиратель Разума управлял им. Уилл ненавидит больницы. Серьёзно, он искренне ненавидит их. Но он старается не думать об этом. О больнице, о Билли, о Пожирателе Разума, о том факте, что его брат и Нэнси сейчас с одной из одержимых, о- — Заткнись, — бормочет Байерс самому себе, впиваясь пальцами в подлокотник. Краем глаза он ловит непонимающий взгляд Макс и дарит той, как ему кажется, довольно убедительную улыбку. Проблема — ну, одна из многих проблем, — состоит в том, что каждый раз, стоит Уиллу попытаться перестать думать о Пожирателе Разума, он начинает думать о Майке. И это не должно его беспокоить, но только вот беспокоит. Это не моя вина, что тебе не нравятся девочки. Его пальцы так сильно впиваются в кресло, что на ладонях остаются следы. Прошло уже три дня, а он всё ещё не способен перестать слышать это. Не способен перестать прокручивать в своей голове снова и снова, как Майк говорит слова, которые Уилл надеялся не услышать никогда в своей жизни. Не способен перестать чувствовать остатки страха, что заполнил его, когда реальность с так называемым лучшим другом, говорящим эти слова, ударила его прямо в лицо. Он так напуган. Он так чертовски напуган, но, более того, он зол. Нет. Нет, злость даже не может описать всего. Он был зол, когда Майк пригласил его только ради того, чтобы они с Лукасом могли увлечь его в болтовню, непрерывные разговоры о девушках, которые эти двое воспринимали как само собой разумеющееся. Он был зол, когда выбрался из Изнанки только ради того, чтобы начать выкашливать слизняков, а следом — оказаться одержимым всемогущим теневым монстром. Он был зол, когда Джонатан наконец-то раскололся и сказал ему, что Лонни посетил их после исчезновения Уилла только ради того, чтобы заработать деньжат на его «смерти». Уилл никогда не был из тех, кого с легкостью можно вывести из себя, он никогда не знал, как такое вообще возможно, но, учитывая то, что происходит с его жизнью сейчас, Уилл переполняется чем-то куда большим, чем злость. Он ненавидит это ощущение. Может быть, даже больше, чем он ненавидит больницы: оно слишком сильно напоминает ему о том, как он чувствовал себя из-за Пожирателя Разума. Заставляет его ощущать, как грудь будто бы сжимают в тиски, а разум плывет. Он кипит, но ещё он просто… жалок. Его трясет, он неуклюж и странно… статичен, будто бы под его кожей бежит электричество, и оно искрит сквозь вены, взрываясь. И суть в том, что всё настолько сильно смешалось, что Уилл больше не может сказать, за что из этого ответственен Пожиратель Разума, а что является следствием обращения его друзей с ним. Следствием того, как Майк обращался с ним. Это не моя вина, что тебе не нравятся девочки. Потому что он избегал мыслей об этом с того самого момента, как осознал, что здесь есть, чего избегать. Тебе не нравятся девочки. Раздается громкое БУМ, заставляющее Уилла подпрыгнуть, и потом все сладости вываливаются из автомата. Он смотрит, как Майк оборачивается к Эль, чтобы послать ей улыбку, пока Лукас выгребает Скиттлс и Кит Каты, и всё, чего Уиллу хочется — биться головой об стену. Может быть, драматично, но, думается, он заслужил право побыть королевой драмы хотя бы мгновение. Если ничто больше не сработает, то хоть это привлечет внимание Майка. Уилл закрывает глаза, свободной рукой проводит по волосам. И когда его глаза вновь открыты, он видит Майка, стоящего посреди комнаты с полными конфет руками и нервным взглядом, мечущимся между ним и Эль, сидящей в трёх креслах от него, вновь уткнувшись в журнал. Майк пойдет к Эль. Он сядет рядом с ней и попытается уладить конфликт, потому что их отношения… довольно-таки холодны, или типа того, и, в любом случае, Элевен — единственная вещь, на которую ему не плевать на этом свете, так что- — Хэй, — говорит Майк. Уилл тупо моргает, на автомате перестав впиваться в подлокотник (но лишь на мгновение). Майк отправляет ему неуверенную полуулыбку, которую Уилл не возвращает. — Привет. — Можно, кхм, могу я… сесть? Может ли Уилл сказать «нет»? Не похоже, что у него есть такое право. Проще вообще ничего не говорить, так что именно так он и делает. Просто пожимает плечами. Майк принимает это за положительный ответ. Он садится справа от Уилла, перекрестив ноги, и наклоняется к нему. Уилл выбирает точку на стене напротив и начинает пялиться на неё. Краем взгляда он замечает, как Эль окидывает их двоих взглядом, прежде чем вернуться к чтению журнала и разговорам с Макс. И Майк молчит, кажется, сотню мгновений. Его ноги стучат по полу в унылом, странном ритме, но в остальном он тих. И затем, чересчур громко, он спрашивает: — Хочешь немного M&Ms? Уилл переводит взгляд на Майка. Затем — на упаковку M&Ms у него руках. Затем опять на его самого. Майк убирает протянутые руки. — Слушай, Уилл, я- — он больше не скрещивает ноги, но все ещё склоняется в сторону Уилла, болтая ногами так, что его обувь едва касается пола, будто ребенок. — Я просто… Хотел сказать, что мне жаль. О том случае, я имею в виду. Это не моя вина, что тебе не нравятся девочки. — Молодец, — говорит Уилл, потому что, честно? Это всё, что у него есть. Майк ерзает, ощущая неловкость. Его голос напряжен, когда он произносит: — Но ты не звучишь так, будто все в порядке, Уилл. Потому что ничто не в порядке. Ничего в этом, ни единое мгновение, действие, взгляд — не в порядке. Во всём этом столько промашек, столько разнообразных вариантов неправильности, что Уилл понятия не имеет, что с этим делать. Он даже не знает, с чего начать. Потянешь за нить — распутаешь весь клубок, Уилл знает это. Один рычаг, одно неправильное слово, просто крохотная оплошность, и всё развалится на части. Он сейчас не в том состоянии, чтобы справиться со всем этим. Он не думает, что вообще существует то состояние, в котором с этим можно справиться. Не тогда, когда один взгляд Майка заставляет его желудок делать кульбит. (Такое часто случается, когда Майк смотрит на него, но в этот раз это ощущается по-другому) Уилл поднимает свои ноги на кресло, оборачивает руки вокруг них и кладет подбородок на колени. Внезапно негодование истощает его — злость всё ещё здесь, всё ещё горит глубоко в животе, но желание ударить что-нибудь или закричать сменяется дикой усталостью, изнеможением. Что, как сейчас узнает он, ни капли не лучше злости. — Мне сейчас все равно, Майк, — тихо бормочет он, выдохшийся. Он всё ещё слышит звон у себя в ушах. Это сводит Уилла с ума. Майк издает странный звук, сглатывая, и аккуратно бьется своим плечом об его. — Ну чего ты, Уилл. Я же пытаюсь извиниться. Я не обращал на тебя внимания и был придурком, когда ты просто хотел немного повеселиться, и мне правда жаль. На этом Майк останавливается, и желудок Уилла делает очередной кульбит. Это не моя вина, что тебе не нравятся девочки. Уилл поднимает голову, чтобы посмотреть на него, но всё ещё прижимается щекой к коленям. Глаза Майка бегают по Уиллу, прежде чем остановиться на его правом ухе. — Это всё? Он хочет, чтобы Майк ушел. Уилл совсем не уверен в том, что в данный момент из этого разговора может выйти что-то хорошее. Он хочет, чтобы Майк либо убрался, либо поговорил, наконец, начистоту (потому что здесь больше. Здесь настолько больше, но Уилл не будет тем, кто поднимет эту тему. Он не будет.) Майк говорит что-то, но Уилл не следит за этим, не на самом деле. Суть не в том, что Уилл считает, будто Майк сейчас не искренен. И не в том, что он просто-напросто желает злиться на него. Просто Уилл настолько не привык ощущать злость, что сейчас он просто не знает, как ему остановиться. Кроме того, если он направит всю свою злость на Майка, то у него просто не останется сил, чтобы думать о больнице. И Билли. И Пожирателе Разума. И о том факте, что- Перестань, перестань, перестань- — Перестать что, Уилл? Он вздрагивает, голос Майка слишком громкий, и мозг Уилла слишком спутан сейчас, чтобы выдержать это. Здесь столько всего, слишком много всего происходит, и он не может обработать всю поступающую информацию — кажется, будто его мозг сейчас работает на половинной скорости, и все, чего желается Уиллу в данный момент — чтобы всё замедлилось, чтобы соответствовать этому. Рука касается его запястья, подушечки пальцев Майка прижимаются к пульсу. — Эй, ты в порядке? — Нет, — бормочет Уилл. Это всё, что он собирался сказать сначала. Правда, но потом он окидывает комнату взглядом, и всё, что он может увидеть — белые, слишком белые плитки больничных стен. И всё, что он может учуять — обжигающий запах дезинфектора. И всё, что он может ощутить — приступ тревоги в собственных венах, эхо воспоминаний, о которых он так чертовски сильно пытался забыть. И в один момент, злость наполняет его, раздувает его, она поднимается по груди и вырывается из его горла. Мгновение — и она здесь, и ей больше некуда идти, кроме как наружу. Уилл вырывает руку из хватки Майка. Выпрямляется на своем кресле, ноги, наконец, падают, касаясь пола. — Нет, Майк, я не в порядке, — вырывается. — Я сижу в ещё одной чёртовой больнице, — его голос ломается на больнице. — Потому что штука, что полностью разрушила мою жизнь, вернулась, и пытается убить меня, моих друзей и всех в этом богом забытом городе. И мне кажется, что я не был способен сделать и вдох с того момента, как я впервые ощутил его в кинотеатре, потому что не важно, куда я иду, не важно, что я делаю, я всё ещё чувствую его. Он слишком громок. Он знает, что он слишком громок, и он знает, что остальные сейчас смотрят на них, и он знает, что ему стоило бы затихнуть, но сейчас, вот честно, ему совершенно плевать, кто может услышать их. — Я знаю, что мы больше не дети, и я знаю, что я пытаюсь удержаться за то, чего больше не существует, но мне не так страшно, когда я сижу у тебя в подвале, и мы играем в игры, притворяясь, что всё в порядке. Потому что, Майк, это никогда не кончается. И не важно, сколько прошло спокойных и тихих недель, месяцев, не важно, сколько лечений мне пришлось вынести, я всегда напуган. И последние шесть месяцев я думал, что это просто паранойя, но нет. Я не сходил с ума. Слезы начинают бить из него ключом, и, наконец, Уилл понижает свой голос. — Пожиратель разума вернулся, а ты только делаешь всё хуже, продолжая обсуждать тупые ссоры, что произошли только потому, что ты решил быть придурком. Обычно Уилл не ругается, и Майк вздрагивает, когда тот произносит последнее слово. Он никогда на самом деле не думал о том, что они останутся детьми навечно. Он же не идиот. Но, возможно, он просто надеялся, что они смогут посидеть у Майка в подвале и поиграть в Подземелья и Драконов хотя бы ещё чуть-чуть. И, возможно, только возможно, он надеялся, что это восполнит то время, что он был потерян. (Сначала это был Лонни. Потом хулиганы в школе. Межпространственная штука появилась позже.) Уилл выдыхает, проводит обратной стороной ладони по глазам. Ему одновременно лучше и хуже от того, что он позволил словам вырваться на волю. — Но да, — говорит он устало. — Ты извинился. Поздравляю! Такого выражения лица Майка Уилл не видел никогда. Возможно, это потому что Уилл никогда не срывался на него раньше, по крайней мере, не так. Он отводит взгляд. Его трясет, понимает Уилл. Это едва заметно, учитывая то, как странно онемели его конечности, но когда он кладет ладони на шорты, его пальцы трясутся, врезаясь в бедра. — Уилл, я- — начинает Майк хриплым голосом. Он прочищает горло, но больше ничего не говорит. Уилл вновь закрывает глаза, надеясь, что это, может быть, заставит всё казаться менее реальным. Но — нет. Это не заставляет его даже перестать трястись. Или слышать звон в ушах. Наконец, Майк ставит локти на колени, и, не поднимая взгляда с ног, произносит таким низким голосом, что это почти превращается в шепот: — Я не понимал. Я- ты выглядел в порядке, и я думал- мне следовало понять, что всё это… провоцировало тебя, но ты не показывал этого, так что я просто- я предположил, что- Он не может слушать это и секунду дольше. — Майк. Майк, перестань. — Но- — Слушай, Майк… эта часть — не твоя вина, — говорит ему Уилл, потому что это правда, и, несмотря на то, как сильно он расстроен, у него нет нужды в том, чтобы Майк винил себя в чем-то, что не является его виной. — Это не твоя работа — присматривать за мной. Ты должен быть моим другом, не нянькой, ладно? Не то, чтобы ты хорошо справлялся с любой из этих вещей. Последнее должно было быть сказано лишь под нос, но эта фраза выходит куда громче и куда острее, чем Уилл намеревался. Слезы начинают бить ключом из глаз Майка, сочетаясь со слезами Уилла, и тому почти хочется забрать свои слова обратно, только бы это ужасающее выражение лица Майка исчезло, но Майк сам останавливает его. — Я же сказал, что мне жаль, Уилл, чего ещё ты хочешь от меня? Ты хочешь, чтобы я встал на колени и стал умолять тебя? Потому что я сделаю это- Это не моя вина, что тебе не нравятся девочки. — Что я хочу, — шипит Уилл раньше, чем может остановить себя. — Так чтобы ты изначально не говорил того, что ты сказал. Стоп. Стоп, нет, вот чёрт. (Злость всё ещё обжигает, и он ничего на свете не желает больше того, чтобы его кровь перестала кипеть. И после этого, вероятно, чтобы этот проклятый звон остановился.) Уилл не желал быть тем, кто поднимет эту тему. Он же сказал, что он не будет тем, кто поднимет эту тему. Но сейчас, когда он сделал это, он не может притвориться, будто это не реальная проблема. Потому что это проблема. Не совсем, конечно, но… у него всегда был тот уровень доверия с Майком: то оно всегда отличалось от его доверия к другим членам их тусовки, даже от доверия к маме и Джонатану. Доверие, что не было предано ни разу за девять лет, плюс-минус… до недавнего времени. До того случая три дня назад. Это не моя вина, что тебе не нравятся девочки. Когда его игнорируют, это одно — особенно учитывая тот факт, что он действительно настаивал на Подземельях и Драконах немного упорнее, чем следовало бы. Он привык быть приоритетом в жизни Майка за все эти годы, потому что они лучшие друзья, и сейчас — сейчас он больше не номер один в его списке. Он может понять это. Он может вытерпеть это. Но преданное доверие… Он не имеет ни малейшего понятия, что делать с этим. Майк всегда был тем, кому Уилл мог открыться, но в этот раз у него даже не было шанса решить, в чём именно он хочет признаться, — Майк просто кинул это ему в лицо. (Не то, чтобы он не знал. Уилл думает иногда, что он знает об этом уже некоторое время, он просто не был готов признать это. Не желал признавать это. Временами он думает, что Майк знает об этом уже некоторое время тоже.) Теоритически, это не тревожит его. Но Уилл был в самом худшем сценарии после самого худшего сценария в собственной голове, и хоть раньше он никогда не составлял списка, то, как это произошло, стопроцентно в самом низу списка. Он даже не способен винить Майка, если тот ненавидит его сейчас, потому что иногда — большую часть времени — Уилл ненавидит себя тоже, но это не значит, что ему не больно. Майк кладет свою руку на правый локоть Уилла, его пальцы теплые на ледяной коже. Уилл напрягается, но не отстраняется. Напуганный, но всё ещё надеющийся. — Уилл. Уилл, посмотри на меня, — два пальца другой руки Майка касаются его подбородка, аккуратно поворачивая его голову, чтобы их взгляды, наконец, встретились. Он убирает руку только для того, чтобы взять в неё ладонь Уилла и сжать её. — Клянусь, я не хотел, чтобы это прозвучало так. Я не хотел, чтобы ты думал, будто я… будто я не в порядке с этим. Будто я не в порядке с тобой. И даже сейчас касания Майка посылают мурашки по его коже. (Он всё ещё не знает, что это означает. Он всё ещё не уверен, что хочет знать.) — Я ненавижу, что твоё первое впечатление- что я дал тебе это первое впечатление на этот счёт. Уилл, я не хочу, чтобы ты думал, будто у меня есть проблемы с тем, что ты- что ты… Одинокая слеза скатывается по щеке Уилла. Он громко сглатывает. Шепчет: — Ты можешь сказать это. Пожалуйста, произнеси это. Мне необходимо, чтобы ты сказал это. Чтобы мне не пришлось быть первым, кто сделает это. Взгляд Майка теплеет и — тихо, непоколебимо, обожаемо — он произносит: — Я никогда не хотел, чтобы тебе казалось, будто у меня есть проблемы с тем, что ты гей. Потому что у меня их нет, ладно? Ничто не поменялось, Уилл. Ты всё тот же человек сейчас, каким ты был неделю назад. Или год назад. Или в детском саду. Мой лучший друг. Майк не ненавидит его. Майк даже не верит в то, что у него есть какая-либо причина ненавидеть его. Хорошо. Хорошо. — Ты уверен, что это не тревожит тебя? — спрашивает Уилл тихим голосом. — Я имею в виду, мы- мы… Были друзьями с детского сада. Рассказывали друг другу всё. Плакали на плече друг у друга. Были друг у друга, когда мир разваливался на части. Сидели на коленях друг у друга, когда на диване не было достаточно места. Держались за руки. Спали в одной кровати. Майк всё ещё ждет, пока он закончит предложение. Вместо этого, Уилл смотрит, как их ладони держат друг друга, и произносит: — Ты всё ещё держишь меня за руку. Майк смеется сквозь слезы. — Ага. Держу. Уилл издает звук, что-то между смешком и всхлипом — он не хотел плакать, не в этой тупой больнице, не перед Лукасом, Эль и Макс, но есть битвы, что остаются проигранными. Он вытирает лицо рукавом своей кофты и сломанным голосом шепчет: — Я не думал, что ты всё ещё захочешь держать меня за руку, когда узнаешь. Существует столько вещей, которые, он думал, Майк не захочет больше делать с ним, стоит ему только узнать. Но Майк всё ещё держит его за руку. — Уилл, — Майк сжимает его ладонь ещё крепче, и мягкая улыбка прорывается на его лице. Свободная рука Уилла прижимается к бедру Майка. — Ничто не изменилось. И я скажу тебе это столько раз, сколько тебе надо будет это услышать, хорошо? Наша дружба внезапно не изменится только из-за того, что я знаю, что ты гей. Он понижает свой голос, когда произносит гей, как он сделал это и в первый раз, но не так, будто это что-то, чего стоит стыдиться. Просто это не его право — говорить об этом достаточно громко, чтобы услышал кто-то ещё. — И я никогда, никогда не скажу что-либо вроде того, что я сказал тогда. Я не собирался кидаться этим в тебя, и я- я не хотел заставлять тебя говорить об этом раньше, чем ты был бы к этому готов. Звон в ушах Уилла немного успокаивается. Он всё ещё здесь, но…немного мягче. Приглушенней. Он больше не зол, понимает Уилл. Доверие может занять немного времени, чтобы восстановиться, но он больше не зол. — Всё в порядке, — говорит Уилл, а затем трясет головой. — Ну, то есть, нет, это — это не порядок, но… Я знаю, что ты не имел это в таком смысле. Я знаю, что ты не сделаешь так опять. Так что… мы в порядке. Майк улыбается, вновь сжимая руку Уилла. Это ощущается реальным. — Хорошо. И, эй, ты же знаешь, что я люблю тебя, правда? Он не добавляет как друга, конечно же в конце, как будто бы Уилл этого не знает, как будто бы часть Уилла ожидает, что он сделает это. И он выглядит… уютно и спокойно, говоря это. Не то чтобы это какой-то тест, и Майк ждёт, что Уилл провалит его. (Здесь всё ещё есть крохотная, иррациональная часть Уилла, которая кричит из-за слов я люблю тебя. Он думает, что это из-за страха, что эта версия я люблю тебя — единственная, что ему когда-либо доведется услышать. Ну, по крайней мере, он говорит себе, что причина в этом. Это то, что он будет говорить себе до тех пор, пока это не станет звучать как правда.) — Я тоже люблю тебя, — говорит Уилл, и после, только потому что он немного напуган тем, как его голос срывается, и он куда больше, чем немного, боится, что всё зациклится на этом, он произносит: — Спасибо. — Я ничего не сделал. Уилл качает головой, чуть посмеиваясь. — Я знаю. Я знаю, что, на самом деле, ты ничего не сделал, Майк, но ты… ты сказал, что это нормально, и это прозвучало правдоподобно. Это всё, что ему необходимо, по крайней мере, сейчас. Просто, чтобы кто-то сказал ему, что это нормально. — Это нормально, — решительно говорит Майк. — Это нормально, Уилл. Ты в норме. И, может быть, он не ощущает этого, но… Что он точно ощущает — так это трепет у себя в животе и мурашки, бегущие роем по позвоночнику. Уилл поднимается, прямой как штык, и его рука выпадает из руки Майка. Их маленький пузырь одиночества взрывается. — Он здесь.