Невозможный

      — Блять, аккуратнее, не мешок с картошкой тащишь! — прошипел Гьяччо, стискивая зубы от резкой вспышки боли в боку, когда Мелоне, у которого он висел на плече, неосторожно тряхнул его в попытке перехватить удобнее. Он и так злился на себя за то, что допустил такую глупую оплошность на задании, ослабив свою всегда безупречную защиту и позволив вражескому станду её пробить, так ещё и мироздание решило поиздеваться над ним — лифт сломался, и пришлось переться на седьмой этаж пешком. — Вот какого хуя тебе понадобилось заселяться на такую верхотуру? Не мог где-нибудь поближе к земле квартиру купить?       — Ты можешь перестать зудеть хоть на минуту? — тяжко вздохнул Мелоне, продолжая тащить напарника вверх по лестнице. — Сам попросил отвезти тебя не в штаб, а куда-нибудь подальше от глаз Ризотто, вот и не ной теперь.       — Мог бы забросить ко мне домой, я хотя бы не так высоко живу, — недовольно буркнул Гьяччо.       — Ага, а потом терять время на объезд всех круглосуточных аптек? — Мелоне снова вздохнул и продолжил говорить с такой расстановкой, будто что-то объясняет маленькому ребёнку. — От яда я тебя может и избавил, но рану всё ещё нужно обработать как следует. У тебя дома нет ничего из того, что для этого необходимо. Одним льдом не обойдёшься. Поэтому, будь так любезен, заткнись и не мешай спасать тебе жизнь.       За препирательствами с напарником Гьяччо и не заметил, как они уже добрались до его квартиры, а там и до ванной. В этой ванной Гьяччо уже доводилось бывать, по самым разным поводам, и её внутреннее убранство было ему более чем знакомо, поэтому сейчас он досконально оглядывал всё заново скорее для того, чтобы отвлечь себя от острой боли в ране. Ванна с джакузи, на бортик которой его усадили, такая огромная, что в ней, наверное, вся Сквадра поместилась бы. Мягкий пушистый фиолетовый коврик на полу. Зеркальный шкафчик на стене, обрамлённый светодиодной лентой, излучающей тёплый розоватый свет, и полка со всевозможными свечами и аромалампами рядом. Всё такое невозможно блядское. Ну, какой хозяин, такая и квартира…       Мелоне тем временем помог Гьяччо снять его уже не такую идеально-белую косоворотку и водолазку под ней, неприятно прилипающую к телу в месте ранения. Придирчиво осмотрел края раны, скованной корочкой льда, временно предотвращающей кровопотерю. Важно кивнув самому себе, отошёл к шкафчику, извлёк из него аптечку и вернулся к напарнику, на ходу быстро стягивая зубами свои неизменные чёрные перчатки с фиолетовыми концентрическими кругами. Гьяччо невольно сглотнул, изо всех сил стараясь не думать о том, насколько сексуально это выглядело. Но не думать не получалось, и он просто продолжал пялиться на руки Мелоне, пока тот обрабатывал их антисептиком и надевал стерильные медицинские перчатки. Когда изящные пальцы, обтянутые хирургическим латексом, принялись ощупывать кожу вокруг раны, Гьяччо, уже было отвлёкшийся от боли, но теперь вспомнивший о ней снова, невольно вздрогнул.       — Болит? — спросил Мелоне, хотя и так знал ответ на этот вопрос.       — А сам как думаешь, придурок? — прошипел Гьяччо сквозь зубы, не столько потому, что его действительно бесили риторические вопросы, сколько потому, что просто привык огрызаться на всё подряд. — Глубоко меня этот ублюдок задел…       — Ну вот, а ты собирался самолечением заниматься, — насмешливо фыркнул Мелоне, вскрывая ампулу с обезболивающим. — И кто из нас ещё придурок?       — Нахуй иди, — выдохнул Гьяччо, запрокинув голову и прикрыв глаза, предпочитая не смотреть, как Мелоне обкалывает его рану обезболивающим, кровоостанавливающим и бог весть чем ещё. Во всех этих медицинских штуках он не разбирался, да и не горел желанием, поэтому просто постарался расслабиться, насколько это вообще было возможно в его состоянии, и отдал всего себя в руки напарнику. Всё же он верил, что Мелоне знает, что делает, и мысленно благодарил Ризотто за то, что тот в своё время завербовал в Сквадру человека с медицинским образованием, пусть и неоконченным.       — Всё, можешь размораживаться, — сообщил Мелоне спустя некоторое время, вырывая Гьяччо из прострации. Тот открыл глаза и отменил действие White Album, косясь то на рану, которая больше не болела и не кровоточила, то на Мелоне, сидящего на полу у него в ногах и ухмыляющегося чему-то своему, пока его ловкие пальцы вдевали нить в хирургическую иглу. А потом он внезапно оказался ещё ближе, склонившись над раной и быстро, но аккуратно сшивая её края.       И в этот момент память Гьяччо зачем-то подкинула ему картинку событий, произошедших несколькими минутами ранее. Рука-клинок станда, ранившего его, была пропитана ядом, который, как определил Мелоне, по составу был близок к яду гадюки. И, по его же словам, чтобы яд не успел разнестись по организму с кровью, его требовалось отсосать. В тот момент Гьяччо, мало что соображающему от боли и шока, было как-то не до раздумий о том, насколько щекотливой была вся эта ситуация, но сейчас, когда никакого яда уже нет, инъекции благополучно подействовали, а напарник так близко…       В памяти всплывает изображение Мелоне, который в тот момент, сидя так же близко, а может и ещё ближе, отсасывал из раны яд, отчаянно прикладываясь к ней губами, и картинка настолько яркая и распаляющая воображение, что к низу живота тут же приливает жар.       Мелоне максимально сосредоточен на своём деле, и Гьяччо невольно радуется тому, что его напарник сейчас не обращает внимания ни на какие другие части его тела, кроме раненого бока. Однако, этот сеанс экстренной полевой хирургии не мог продолжаться вечно. Сделав последний стежок и закрыв свежий шов пластырем, Мелоне чисто машинально бросил взгляд в сторону, тут же натыкаясь глазами на заметный бугорок на штанах Гьяччо.       — Серьёзно? — протянул он, посмотрев на напарника снизу вверх и расплывшись в такой бесстыжей ухмылке, что в штанах от неё стало только теснее. — А ещё меня извращенцем называешь…       — Допиздишься сейчас, — глухо рыкнул Гьяччо, стараясь скрыть за этой напускной агрессией смущение.       — Да ну? И что ты сделаешь? — едва не промурлыкал Мелоне, кокетливо вскидывая бровь.       «Повалю тебя прямо на этот блядский коврик и оттрахаю так, что ходить потом не сможешь, вот что я сделаю», — подумал Гьяччо, но свои мысли предпочёл не озвучивать, вместо этого сразу переходя к активным действиям.       — С ума сошёл?! — выпалил Мелоне, оказавшись резко опрокинутым на спину и пытаясь отстранить от себя нависшего над ним Гьяччо, но тот только сильнее вжал его в мягкий ворс коврика. — Шов же разойдётся!       — Да насрать, заново потом зашьёшь, — просипел Гьяччо севшим от возбуждения голосом, одной рукой продолжая прижимать Мелоне к полу, а второй пытаясь стянуть с него одежду. Делать это одновременно было не очень удобно, особенно ослабевшими руками, и особенно когда «жертва» сопротивляется. Поэтому Гьяччо довольно быстро сам оказался перевёрнутым на спину, не успев даже удивиться, как Мелоне удалось сделать это одновременно так резко и уверенно, и притом аккуратно, чтобы не разбередить шов.       — Ну точно на голову контуженный… — фыркнул Мелоне, сдувая упавшие на глаза волосы, и Гьяччо лишь шумно выдохнул в ответ, едва не застонав. От вида напарника, оседлавшего его бёдра, крепко удерживающего его плечи, запыхавшегося и раскрасневшегося, у него стоит так, что терпеть становится уже просто больно. — Мало тебе было острых ощущений сегодня?       «Тебя мне мало. И не только сегодня — всегда. Просто катастрофически», — проносится в голове у Гьяччо, пока Мелоне наклоняется ближе и завладевает его губами. Поцелуй глубокий, медленный и тягучий, Гьяччо от него развозит как от крепкого алкоголя.       — Лежи смирно и не рыпайся, — прошептал Мелоне, отстранившись от напарника, когда тот обмяк и притих под ним. — Я сам всё сделаю.       Спорить у Гьяччо не осталось уже ни сил, ни желания, и он молча капитулировал, наблюдая за тем, как Мелоне избавляет его от остатков одежды, а потом сам снимает свой блядский ассиметричный комбинезон — грациозно и издевательски медленно, будто стриптиз танцует. Гьяччо закусил губу и нетерпеливо провёл рукой по своему стоящему колом члену, Мелоне в ответ лишь томно усмехнулся, во второй раз за вечер направляясь к шкафчику. Гьяччо огладил его взглядом с головы до ног, задерживаясь на красивой, будто выточенной из мрамора спине, усыпанной бледными веснушками, и округлой подтянутой заднице. Мелоне поймал голодный взгляд напарника через отражение в зеркальной дверце шкафчика и снова усмехнулся, низко и чуть хрипловато — вся эта ситуация уже и его самого возбудила.       — Подготовишь меня, или я сам? — промурлыкал он, возвращаясь к Гьяччо с тюбиком лубриканта в руке.       — Давай сам, мне что-то от твоих уколов шевелиться лень, — ответил тот, устраиваясь на коврике поудобнее.       — А гонору-то было, — хохотнул Мелоне, вызвав этим у Гьяччо сердитое сопение. Ну почему из всех ему в напарники досталась именно эта язва… Ответ на этот вопрос он очень долго пытался вытрясти у Ризотто, когда они с Мелоне ещё только начинали работать вместе, и тот сразу просёк, насколько легко Гьяччо заводится, и решил, зараза такая, сделать из этого для себя развлечение.       Ответа Гьяччо, разумеется, так и не дождался. Отчасти потому, что он ему со временем стал и не нужен вовсе. Точка невозврата была поставлена в тот момент, когда он осознал, что всем своим говнистым поведением сам нарывается на ответные колкости, и что ему нравится наблюдать за тем, как, заводя его, Мелоне заводится сам. Правда, в ином смысле… У Гьяччо после их первого раза, который случился в тот момент, когда он был просто дьявольски зол, ещё долго не могло уложиться в голове, насколько странные у некоторых могут быть фетиши. Но потом он плюнул и на это. Сам, в конце концов, не без греха — и сегодняшняя ситуация тому подтверждение.       Нетерпеливо ёрзая на коврике, Гьяччо наблюдал за тем, как Мелоне, повернувшись к нему спиной и опершись одной рукой о бортик ванны, второй рукой растягивает себя. Медленно и лениво, по-кошачьи выгибая спину и соблазнительно постанывая. Хотя, в долгой подготовке надобности не было — трахались они довольно часто, поэтому зад Мелоне был хорошо разработан и, что называется, всегда готов. Ему просто нравилось дразнить Гьяччо, возбуждать его ещё сильнее, хотя сильнее, казалось бы, уже некуда, доводя практически до исступления. Он делал так всегда, когда у них было достаточно времени и никуда не надо было спешить, останавливаясь лишь тогда, когда самому уже было невмоготу терпеть. Но на этот раз он решил сжалиться над раненым и закончил с подготовкой чуть раньше, чем на него начали бы рычать за слишком долгую прелюдию.       Весь воздух вышибло из лёгких Гьяччо вместе с несдержанным стоном, когда Мелоне вновь оседлал его бёдра и одним уверенным движением насадился на его член. Затем замер на мгновение, дав ему набрать нового воздуха в грудь, поёрзал и повилял задом, нащупывая нужный угол проникновения, и только после этого начал двигаться, срывая с его губ новые стоны и заглушая их собственными.       Гьяччо даже не нужно было прижимать к полу, чтобы не делал неосторожных резких движений. Всё его тело будто разом онемело, и вся оставшаяся в нём после ранения кровь прилила к паху и к голове, стуча набатом в висках в ритме участившегося пульса. Или это соседи снизу стучат шваброй в потолок, разбуженные посреди ночи столь громкими и неприличными звуками?       Да плевать на соседей. Для Гьяччо сейчас не существует никого и ничего, кроме Мелоне, скачущего на его члене и стонущего как порнозвезда. Чёрт возьми, как же он прекрасен в такие моменты… Нет, прекрасен он, конечно, всегда и в любое время суток, но во время секса он прекрасен по-особенному. Растрёпанные сиреневые волосы, за которые так и хочется схватить и потянуть, но не успеваешь — он грациозно откидывает их назад резким движением головы. Приоткрытые губы влажно блестят от того, что он их постоянно облизывает, и можно кончить только глядя на то, как он это делает. Руки бесстыдно гуляют по рельефному торсу, скользят вниз по кубикам пресса и снова вверх, к груди, поигрывая пирсингом в сосках. Ровный крепкий член стоит как каменный, истекая смазкой, и он у Мелоне тоже с пирсингом — Гьяччо словно завороженный наблюдает, как капельки предэякулята соскальзывают с головки вниз, огибая бусинки штанги, украшающей уздечку. Зрелище что надо — буквально сносит крышу, приближая заветный пик удовольствия.       Мелоне, будто почувствовав, что Гьяччо уже на пределе, хватает его за руку и накрывает его ладонью свой член. Тот понимает всё без слов и, обхватывая пальцами горячий пульсирующий ствол, принимается надрачивать. Рука ватная и совсем не слушается, движения получаются неловкими и смазанными, но Мелоне вполне хватает и этого — спустя несколько мгновений он выгибается и вскрикивает, изливаясь в кулак напарника и сжимая в себе его плоть, заставляя кончить почти одновременно с ним.       В голове резко становится пусто. Кровь постепенно рассредоточивается обратно по всему телу, возвращая ему чувствительность, и Гьяччо чувствует тепло от привалившегося к его боку чужого тела и мягкий поцелуй в плечо. От этого действия его размазывает окончательно.       Как Мелоне вообще умудряется быть таким невозможным? И за какие заслуги такое сокровище досталось не кому-нибудь, а именно ему? Ответа на эти вопросы Гьяччо не находит. Мысли в голове никак не могут собраться в кучку, усталость после боя, слабость от кровопотери, вялость в теле от действия препаратов и послеоргазменная истома смешиваются в один большой ком, обрушивающийся на него лавиной. Нестерпимо клонит в сон, и Гьяччо засыпает, ни о чём не заботясь. Мелоне позаботится о нём: вот сейчас передохнёт, а потом приведёт его в порядок и отнесёт в постель — аккуратно, не касаясь шва.       А может и нет. Может, вырубится на полу рядом с ним — он ведь, в конце концов, тоже устал. Тогда наутро они оба проснутся с затёкшими конечностями, в засохшей сперме и с отпечатками от ворса коврика по всему телу. И Гьяччо, конечно же, будет из-за этого ворчать, а Мелоне будет смеяться и подкалывать его.       Но это всё утром. А сейчас Гьяччо падает в тягучие объятия Морфея, не думая ни о чём лишнем и вместо молитвы на сон грядущий вознося тысячную мысленную благодарность Ризотто за то, что тот в своё время завербовал в Сквадру Мелоне.