Израненные коленки

      Ледяная кромка покрывалом ложится на нежную речную гладь. Щитом для неё становится, хрупкой и неустойчивой броней; кусочки её перезвоном колокольчика хрустят под подошвой ботинка человека, неповоротливо ступившего. Покров льда казался надёжным, но по-настоящему он — тонкий, льняной.       Ран с пунцовыми щечками вертит головкой в сторону папы; ей страшен маленький мирок, образованный в пределах детской площадки. Будто в нём заведены свои устои и правила, в которые маленькая девочка не впишется. Так и станет изгнанной и не достойной игры в дочки-матери с той курносой милашкой или же с боевой девчонкой с хвостиком.       Или с...       Одна маленькая ладошка в другой — переплетение крохотных пухленьких детских пальцев. Ран вверяет в этот жест талую уверенность в их с Мокой дальнейшей дружбе. С Мокой, такой своеобразной и неуловимой; но с той, что намеренно пробралась сквозь незримую стену, воздвигнутой Ран неведомо для самой себя. Митаке обычно плоха в общении. Но с Мокой всё неожиданно легко и разговор обретает свой собственный темп — набат, понятный лишь им двум, когда обе могут тактично молчать с четверть часа, а потом завести нескончаемый разговор о новой серии глупенького детского аниме.       Под непреклонными весенними лучами лёд возвращается в свою первозданную форму — происходит половодье, беспечно освобождающее то, что ранее сдерживалось под толстым слоем. Бурные потоки, льющиеся рьяными струнами в пойму реки — результат того.       Ран приклеивает на зеркало в комнате миниатюрный стикер с Alice in Chains, утопает в длинных рукавах широких клетчатых рубашек, бездумно и чуть ли не до последней капельки фальшиво вторит вокалисту гранж-группы, который однажды из-за самолюбия перепутал себя с маркой духов. Она правда плоха в пении, но и мысль о создании группы будет тешить её сознание ещё нескоро. Мока, растянувшись в вороватой улыбке, отбирает наушники. Пораженная неожиданностью этого действия, Ран резко оборачивается и цепляется за толстовку подруги — безуспешно: та уже далека от реальности и отдалась полностью грубоватым басовым риффам.       — Ран подходит такая музыка больше, чем что-либо ещё, — тянуче-медовым голоском усмехается Мока, невзирая на вмиг изменившееся лицо Митаке: в нём мешаются колючее шипастое раздражение и отблеск смущения, — гениальная Мока-чан видит в резких звуках гитары сходство с характером Ран.       — Замолчи, Мока.       И выключает плеер, так и не дав песне закончиться. Мока огорченно клонит голову вниз и, пребывая где-то в неге своих мечт, с замыленным взглядом шепчет об ароматном хлебе, который может быть черствым снаружи, но мягоньким и вкусным изнутри. В неё прилетает лениво брошенная подушка — тот ещё подарочек от Ран.       Уже вечером не тихий смех Моки ложится на уши, а пластырь на изодранную рану — коленки в кровь разбиты, расцарапаны и охвачены неугасающей болью. Ран жмурится — вынужденно, не по собственной воле — хочет показать себя сильной даже в такой ситуации. Чувства берут верх: Митаке приглушенно ойкает.       — Если бы ты ехала помедленнее, как Мока-чан, случилось бы такое? Эх, Ран, — с сожалением смотря на многострадальный велосипед, Аоба в который раз мысленно подтверждает, что Ран любит порой отдаться чувствам и не вдумываться, какие последствия это принесёт. За чёрствой корочкой действительно пряталось иное, и сколько бы Ран не пыталась старательно скрыть свое нутро — Мока наоборот начинала понимать подругу больше, надкусывать внутри.       — Слишком неаккуратно обрабатываешь, — Митаке сжимает напряженные руки в кулаках от неунимающейся боли.       — М-м-м... У Моки-чан есть особое лекарство, которое вылечит лучше йода! Почему ты так смотришь, Ран? Неужели не веришь? Жестоко, — Мока с картинной грустью опускается к области на угловатом колене Ран, которая не была испачкана и изранена. Бережно прикладывает тёплые губы к участку кожи; Митаке в смятении откидывает колено назад и тут же жалеет об этом, ведь быстрое движение отзывается в теле приливом боли.       — Да, да... Это лекарство обязательно вылечит меня, — Ран выдыхает с улыбкой, в которой читается сожаление о том, что именно Моке пришлось заботиться о ране. Хоть в глубине души и хочется, чтобы чудодейственное и такое глупенькое лекарство действительно сработало — без летней езды на велосипеде Ран чувствовала бы себя лишенной ног.       Кажется, это был первый поцелуй — шуточный и совсем невинно-детский, не запятнанный жаждой чувств. Две младшеклассницы, только начинающие приходить к пониманию друг друга — дошедшего в итоге до понимания без лишних слов, что крепилось на незамысловатых жестах и оттенках эмоций в глазах.       Расцветают первые бутоны — природа, заменив металлическое, грязное и угрюмое обличие, примеряет яркие, чувственные наряды. Разнообразие весенних запахов, вкусов и сплетений ломких цветочных стеблей застилает сладкая мечтательная дымка.       До лоска выстиранная и выглаженная форма средней школы, накрахмаленный галстук — а подсознательные желания указывают Митаке на черные изысканные чокеры. Непринужденные, как перья легкие разговоры между их бессменной пятеркой стали ежедневной потребностью. И все же Ран понимала, да и во взоре Моки ловила ощущение того, что их дружба — краеугольный камень в глазах обеих.       — Не пачкай меня хлебными крошками.       Мока, облюбовавшая место на коленках Ран, даже и не собирается отвечать. Не может, если точнее сказать: хлебушек в зубах тому доказательство. Пальцы стучат по геймпаду, отстукивая барабанную дробь.       — Проиграла, Ран, — прожевав хлеб и отложив геймпад, Мока встает с нагретого местечка на коленках и по-кошачьи заискивающе улыбается. — Отвлеклась на мой хлеб, глупенькая. Раз уж ты проиграла три раза, я съем весь хлеб, который купила в качестве недельного запаса...       — Но мы же не ставили никаких условий? — с тусклой обидой бросает Ран, для которой игры на приставках со сложным управлением без участия в них Моки не представляют интереса.       — Ты бы отказалась и испортила самую интересную часть. М-м, что же я, как победительница, могу выбрать...       Миг, который запомнился обеим. Миг, с которого начали пробуждаться те самые яркие цвета, в которые окрашивались девичьи чувства. Начало баллады, обозначенное скрипичным ключом.       Ран все ещё помнит едва чувствовавшийся запах хлеба — на губах, в волосах Моки и даже на одежде. Соприкосновение губ — обострение ранее приглушенных чувств. Для Моки Ран пропитана запахом бурлящего самовыражения, бергамотом и трепетно-ароматными цветами, видимо, принадлежащими её папе. В волосах Моки мешается сладкий кремовый неуловимый запах, который Митаке не успевает запомнить: её сознание в те несколько секунд, показавшимися минутами, туманится; под ногами словно появляется пропасть, в которую Ран неуклонно падает.       Оттолкнув подругу, та под смех Аобы из-за удавшейся шутки идёт за красным чаем. Если бы холодная вода могла разбавить смущение...       Теперь как жаркая летняя пора насыщен каждый день для Afterglow. Впятером — пять огней над июльским небом в день Танабаты.       Нота до — объятия с Мокой под истлевающим закатом, когда та тихонько напевает песни, давно исчезнувшие из плейлиста Ран; и всё-таки, эти мелодии иногда вкрадываются в сознание. Напевает вдохновенно, излишне растягивая ноты местами и — словно занимаясь самолюбованием — нарочито уверенно. Ран отворачивается и не даёт медовым лучам упасть позолоченным водопадом, осветив её восхищённое лицо. Мока слишком метко высказывает утверждение о том, что Ран нравится её голос. Оказывается, это было известно всем, кроме самой Ран.       Нота ля — откровенные разговоры с Лисой, когда та понимающе качает головой, стоит Моке только завести речь о влюбленности. О влюбленности, еще четко не обозначенной — но той, которую безусловно чувствует и Ран.       Фа-диез — борьба с самой собой и перешагивание через проблемы с выражением чувств. Не только любовных — Мока уже не помнила, как можно делиться с людьми частичкой души, не прячась под маской беззаботности. Она боялась разговора с той, кому доверяла больше всего. Но пора было разрушить молчаливое неведение.       Аккорд ля-минор — пальцы, крепко сжимающие край толстовки. Ран так нерешительна и неумела в поцелуях, Мока — ничем не лучше, но она владеет инициативой их первого осознанного поцелуя. Кажется в глазах Ран смелой и опытной. Чувствуя чужую зажатость, Мока отрывается от покрасневшего лица подруги (любовницы ли?); слышится игривый смешок и вывод о том, что обе они те ещё профаны в поцелуях. Стоит вдвоём признать собственное поражение. Ран пожимает плечами и выдаёт неожиданную мысль, что поцелуи — не игра на гитаре. Вовсе не обязательно быть в них профессионалом.       — Теперь всё не будет так, как всегда? Ты не боишься таких изменений, Ран?       — Не боюсь. Потому что для меня... Это новая, улучшенная версия "такого, как всегда".       Порой Моке кажется, что между ними действительно ничего не изменилось. Будь то забота, обволакивающая теплотой душевной и нередко физической — как подаренный вязаный шарф, колючий-колючий. Будь то обработка очередных ссадин на коленках с саркастическими назидательными поучениями (Мока с немым и тревожным восклицанием смотрела на Ран, когда та поделилась планами на покупку байка в будущем — тут в случае чего одними коленками не обойдёшься). Будь то озорные — не фальшивые — признания в любви. Словно всё остаётся таким же, как всегда. Но невнятные поцелуи Ран сгоряча сразу рушат эту иллюзию.       И Мока отвечает. В эти моменты она теряет свою постоянную медлительность. Выдыхает рвано и поддаётся шалости, зачинщицей которой является Ран.       На балконе, просторном и ставшим уже любимым местом для обеих, их макушки золотит догорающее солнце, но отношения наоборот разгораются, как летний костёр. В Ран пробуждается желание, чтобы именно это "такое, как всегда" продлилось как можно дольше.       А где-то вдалеке покоятся мелкие осколки барьера, когда-то возведенного Ран. Барьера, который она не до конца разрушила по сей день для всех. Ей сложно открываться людям, когда это так нужно, даже девочкам из Afterglow.       Но рядом с Мокой всё кажется преодолимым.