Предатель

— Заткнись, — бурчит Яку и, сделав последнюю затяжку, тушит окурок в грязной пепельнице. Куроо смеётся и его смех сливается с общим шумом в помещении. — Да ладно тебе, я же так старался, ища стул пониже за барную стойку, — хихикает он. — Где твоё чувство юмора? — Чувство юмора, говоришь, — щурится Мориске. Яку живёт в опасном мире. В мире, где можно доверять только тем, кто не задумываясь отдаст жизнь за тебя; где постоянно нужно оглядываться назад и по сторонам; где любой день может оказаться для тебя последним. И недавно этот риск увеличился, а этот придурок ему про чувство юмора заливает. — Бармен, — раздаётся где-то неделеко от Яку. Мориске морщится и делает глоток темной жидкости из стакана. Ставит локоть на столешницу, кладет подбородок на ладонь и неосознанно засматривается на Куроо: как тот двигается, говорит, смеётся. — Яку, перестань на меня пялиться и закажи уже что-нибудь алкогольное. Хватит лакать колу. — Тецуро переваливается через стойку, чуть приближается лицом к Яку. — Или ты приходишь сюда совсем не выпить? — проигрывает он бровями, шире ухмыляясь. — Если я захочу с кем-нибудь потрахаться, это точно будешь не ты. — Эй, — возмущается Куроо. — Неужели, — кладет он широкую ладонь на грудь. — Неужели то, что было между нами ничего для тебя не значит? — слезно спрашивает Тецуро и падает на стойку. — Хреновый из тебя актер. И сердце находится с другой стороны, придурок. Яку ставит пустой стакан, неслышно стукнув им по бежевой столешнице, и на миг шум бара будто исчезает, вычерпывая из общего гама скрип входной двери и шум ветра. С хлопком закрывается тяжёлая дубовая дверь и внимание Яку привлекают трое мужчин. Двое из них самые стандартные, но пафосно ухоженные, прилизанные якудза, стоят чуть позади одного, привлекающего всеобщее внимание. Высокий, широкоплечий, статный, с горящими золотыми глазами, широким оскалом и безумной прической. Чёрно-белые мелированные волосы, собранные в два клочка, торчали в разные стороны, напоминая сову, но от этого вид самого опасного якудзы не становился хотя бы чуть менее страшным. Мужчина делает шаг и темно-серое пальто с черными вкраплениями чуть колыхается; привычный шум в баре возобновляется. Он неспешно, широкими шагами подходит к барной стойке. Сердце Яку, кажется, бьётся как бешеное, а в ушах все ещё стоит звенящая тишина, но он будто этого не замечает, стараясь оторвать взгляд от вошедшего. Мужчина садится рядом и, Мориске чуть не вздрагивает всем телом. Сосед поднимает ладонь, подзывая бармена. Куроо же как ни в чем не бывало подходит, улыбается, спрашивая: — Что будете заказывать? — чуть пропевает он, и лишь поэтому Яку понимает, что и по спине Тецуро прошла волна мурашек, когда вошёл этот мужчина. — Виски. Неразбавленный. Куроо кивает и удаляется к стеллажу. В голове Яку бьётся вопрос за вопросом: почему он сел именно здесь? Разве такие якудза не должны пафосно садиться за свободные столики или в отдельные кабинки? Пальто мужчины снимают, открывая вид на сильные плечи, обтянутые белой рубашкой. Он распрямляется, перекатывая под тонким слоем одежды рельефные мышцы, разминает шею, хрустит длинными пальцами и с еле слышным вздохом кладет предплечья на стойку, и по шее Мориске вновь пробегают мурашки: проходят до самого копчика, но он уверен, что вовсе не от страха. Яку рациональный и совершенно не боязливый человек, но этот мужчина одним своим видом внушал огромную силу, заставляя раздумывать над каждым следующим действием, словом, мыслью. Куроо возращается с двумя стаканами. Один ставит перед мужчиной, а второй перед ним, и во взгляде Яку читается безмолвное «спасибо». Куроо уходит, но все же немного боится оставить Мориске одного. «Кто он вообще такой, если не может постоять за себя?» — читается во взгляде Яку и мужчина заинтересованно на него косится. Делает глоток, бесшумно, будто просто поднес стакан ко рту, и так же ставит его обратно Яку вдыхает полной грудью и уже не может выдохнуть. Сильный запах металла, стиранной одежды и одеколона ползет по нежной коже носа и рта, цепляясь, впитываясь настолько глубоко, что у него перед глазами мерцают блики цветов и он неосознанно их запоминает, вырезает в памяти. Шумно выдыхает носом, медленно, будто этот запах сейчас исчезнет. Но он остаётся внутри и обязательно напомнит о себе вечером в душе и утром, когда в окна будет пробиваться свет проснувшегося города, встречая Яку крепким стояком и воспоминанием сильного тела и пронзительного взгляда. Мориске достает толстую сигарету из пачки, держа оранжевый фильтр между тонкими пальцами. Рядом чиркает зажигалка и Яку на миг вздрагивает, а потом поворачивает голову, ощущая тепло совсем рядом. Почти около лица. Мужчина улыбается так сладко и так опасно, что Яку сам не уверен, почему прикурил: то ли от страха, то ли от возбуждения, закипающего в крови. Яку никогда ни у кого не прикуривает, но он не может отказать себе в возможности обласкать взглядом точёные пальцы, зажигающие сигарету и скользнуть выше по чуть подвернутым рукавам рубашки, открывающим запястья, и выше, встречаясь с суженым янтарными глазами, пока чуть склоняется, поднося кончик сигареты к огню. Яку почти уверен, что блеск, который он увидел в этих глазах, ему не показался. Момент прикуривания кажется Мориске целой вечностью, спектаклем, неотыгранным, но явно показывающим, что у актеров есть потенциал. Кивнув, он отдаляется, но на чуть меньшее расстояние, чем ранее. Делает глубокую затяжку, втягивая щеки. Интересно, мужчина заметил этот маленький жест с расстоянием? О, да, жест он заметил и не только его. Мужчина заметил маленькие, но сильные руки с хорошей хваткой и длинными пальцами, обхватывающими толстую сигарету; нежные светло-карие глаза с мгновенным проблеском желания и азарта и совсем чуть-чуть непонимания происходящего. И, конечно, он заметил, как сигарета исчезает в тонких, чуть тронутых морозом и драками губах, и как светло-русый парень глубоко вдыхает, немного щурясь и втягивая щеки. С Яку такое впервые и он не верит, что это именно Бокуто Котаро прошёлся по его внутреннему минному полю без единого повреждения, не нарушая при этом зрительного контакта. Тем временем, пока внутри Яку извергаются вулканы и бушуют бури, Бокуто допивает свой виски и делает ещё один заказ. Снова косится на Яку и говорит: — Ты ещё ни разу не притронулся в своему стакану. Мориске замирает и усмехается. Тушит сигарету в пепельнице и, облокотившись на стойку, смотрит прямо на мужчину. — Я не тороплюсь, — чуть дёргает он края губ, показательно обхватывает стакан пальцами, скользит на него взглядом, делает глоток и, снова посмотрев на Бокуто, не глядя ставит стакан на место. Бокуто кажется, что в этой фразе и в этом жесте было все то, что он хотел знать, только заметив этого парня около бара. Он снова скалится, делает глоток, чуть приближается. — Я вижу у тебя много времени, — смотрит неотрывно, недолго молчит. — Бокуто Котаро, — протягивает большую руку, сжимая в ней маленькую. — Яку Мориске, — он сжимает в ответ чуть сильнее, чем следовало и, отпуская, слегка, почти неощутимо проводит пальцем по сухожилию между большим и указательным пальцем. От Бокуто это не ускальзывает. Он отпускает руку, но склоняется к самому уху и шепчет, обжигая: — К чему весь этот цирк, хм? — усмехается и, отдаляясь, прихватывает сигарету. Затягивается, выдыхая в лицо Яку. Тот не морщится, только немного хмурится, чувствуя, как возбуждение ползет от шеи по животу и вниз, скапливаясь в паху в сладкий ком. Яку возвращает сигарету на базу, снова делает глубокую затяжку, в этот раз показательно втягивая щеки. Встаёт, выдыхает так же, в лицо, и гладит рукой слишком близко от паха. Тушит окурок в пепельнице. Бокуто ласкает стояк Яку уже в машине, и когда они пересекают порог, Мориске толкает и на удивление сильно прижимает Котаро к стене в прихожей. Целует грубо, толкаясь сразу в рот языком. Оттягивает нижнюю губу и, не отрывая взгляда, опускается на колени, потянув за собой джинсы, — когда только успел их расстегнуть? — широко лижет вдоль ствола от мошонки до головки и заглатывает так, что у Бокуто в глазах сверкает. Яку посасывает головку, усмехается и Бокуто, ответив такой же усмешкой, вплетает пальцы в волосы и насаживает, сильно, глубоко. Яку стонет, сглатывает, пропуская член в горло, и Котаро вторит ему в унисон. Мориске выпускает член изо рта, обласкивая его языком, гладит упругие ягодицы и снова резко насаживается, проникая пальцем в тугой вход. Бокуто задыхается стоном, его пробивает волной тока, и он сильнее сжимает короткие светлые волосы в своей ладони. Яку опять заглатывает глубоко и Бокуто так хорошо, что он на ногах еле стоит. Бокуто нехотя отстраняет от себя Яку, резко поднимает его на ноги и, не дав почувствовать почву под собой, подхватывает, впиваясь пальцами в мягкие ягодицы, и впечатывает в стену, находя его губы. Целует жадно, кусает, посасывает язык и Мориске думает, что никогда ни с кем так не целовался: так нестерпимо, на самой границе, ощущая эту красную полосу, но не переступая, дав поголодать друг другу ещё чуть-чуть. Провалиться, задыхаясь, глотая воздух маленьким порциями, когда разум проясняется, чтобы потом безвозвратно утонуть. Бокуто готов трахнуть его прямо на этом холодном полу, но Яку утягивает его за собой на широкую двуспальную кровать. Парень, напоминающий сову на охоте, сверкает янтарными глазами, запрокидывая ноги Яку, и вжимается крепким стояком ему в упругую маленькую задницу. Стонет, опускаясь и касаясь губами чужих тонких, изогнувшихся в кривоватой усмешке губ напротив. — Только не кончи раньше времени, — фыркает Яку, фокусируясь на блестящих сощуренных глазах. Бокуто рычит и, путаясь в своей и чужой одежде, под нервный смех Яку избавляет их от нее. Прижимается к нему почти всем своим не малым весом, последними усилиями удерживая себя руками, расставленными около головы парня. А Мориске дуреет от этой тяжести, одной рукой зарывается в разлохмаченные крашеные волосы, а другой скользит по предплечью около своей головы. Кружит чуть шершавыми подушечками пальцев вокруг запястной косточки и, притягивая Бокуто к себе для поцелуя, валит того на кровать, оказываясь сверху. — Слишком медленно, — выдыхает Яку и притирается ягодицами к члену Бокуто, ложится на него, целуя. Выпячивает задницу и Бокуто сжимает её в руках, кайфуя. Ягодицы идеально помещаются в ладонях и Бокуто разводит их в стороны, сильно мнет и, не церемонясь, проникает внутрь двумя пальцами. Его ушей касается оглушающий стон и Бокуто готов лишиться слуха, лишь бы добиться этого стона ещё раз. — Мы можем ускориться, — усмехается он, оглаживая стенки ануса. Яку слепо находит его губы своими и сцеловывет смешок, насаживаясь сильнее на пальцы. Ему впервые так сносит голову и ему настолько хорошо, что об этом даже думать не хочется. Он только кайфует от ощущения трёх пальцев внутри и насаживается ещё, ещё и ещё. Мориске выдыхает в губы Бокуто и, уперевшись тому руками в грудь, приподнимается. Берет руки Котаро в свои и чужими ладонями скользит по своей шее, груди, темно-розовым соскам, плоскому животу, члену. Бокуто обхватывет рукой чужой стояк, трёт большим пальцем головку, пока Яку тянет его вторую руку к своему рту. Насаживается на пальцы, облизывает каждую фалангу, прикусывая. Блеснув глазами, заводит свою руку за спину, обхватывает член Бокуто и медленно насаживается до конца, сладко выгибаясь в чужих больших руках, и Бокуто выгибает вместе с ним. Он толкается навстречу, не собираясь ждать, когда же Яку привыкнет. Мориске вжимает его плечи в матрас, впивается ногтями в покрытую испариной кожу, остявляя гореть следы полумесяцев, и насаживается быстро и глубоко. Бокуто неописуемо хорошо. Он ещё не встречал человека, от которого при первом же взгляде у него снесло бы крышу. Яку кажется маленьким и хрупким, но в его прямой спине можно разглядеть стойкость и надёжность, силу, которую найдешь не у каждого. Но сквозь всю эту стену стойкости и непоколебимости Котаро разглядел в нем неудержимое желание, сквозящее в тонких пальцах, подносящих сигарету ко рту, и мягких карих глазах, искрящихся азартом. Яку слишком много и Бокуто связывает его руки первой попавшейся вещью. Черная рубашка Мориске идеально контрастирует с его белыми запястьями, и Котаро кажется, что возбудиться сильнее невозможно, но только не с Яку. Он толкается широко, размашисто, шлепаясь яицами об идеальную задницу. Бокуто не подумал, что связывать руки Яку надо сзади, а не спереди. Мориске кольцом обвивает шею Бокуто и притягивает к себе, целуя. Толкаясь резче и глубже, задевая бугорок простаты, Бокуто ухмыляется стону в губы, а после чувствует, как мышцы сокращаются вокруг его члена, и он, на миг замерев, содрогается вместе с Яку в неповторимом оргазме. Мориске не уверен, рад ли он тому, что помнит произошедшее. Все внутри него мечтает забыть ночь, которую он провел с Бокуто Котаро, но где-то в закоулках его сознания он все ещё вспоминает нетерпиливый рык, большие руки, блуждающие по телу в поиске ласки, губы, жадно сминающие его губы. Яку не уверен ни в чем, кроме детской песни, назойливо давящей на виски. Он приоткрывает глаза, но в следующий миг распахивает их до размеров большого попрыгунчика. В изножье кровати спиной к Мориске сидела маленькая девочка с необычным цветом волос и что-то вытворяла на голове у Бокуто, подпевая программе на телевизоре: — Бананы в пижамах по лесенке бегут, — делала она остановку после каждого слова, переплетая короткие пряди. — Бананы, — вторил ей Бокуто чуть громче, — в пижамах вам песенку споют. Яку тупо хлопает глазами и чуть приподнимается на кровати. Бокуто разворачивается на шорох — О, ты уже проснулся? — широко улыбается он, а на его голове красуются косички из хвостиков с аккуратными сизыми бантиками. — Не вертись, — говорит девочка, обхватив голову Бокуто двумя небольшим ручками, грубо возвращая её на место. — Это кто? — только и может выдать Яку. — В пижамах… — все ещё бормочет Бокуто, хотя вступление программы давно закончилось. — Что? — переспрашивает он. Яку мотает головой из стороны в сторону, трёт пальцами глаза и было хочет откинуть одеяло, чтобы встать, но вовремя себя одергивает. — Твою мать, — шипит он. — Что это за ребенок? — Моя племянница, — невозмутимо отвечает Бокуто. Мориске неверяще смотрит на все происходящее: в окно светит утреннее солнце, пробиваясь сквозь городскую пыль и панорамное окно, в квартире царит небольшой детский беспорядок вперемешку с их с Бокуто вещами, а по телевизору какие-то странные люди в костюмах бананов. Все выглядит совершенно обыденно и нормально для среднестатистического жителя Токио. — Какого черта? — морщится Яку. — Что она здесь делает? — его голос становится все раздражительнее. — А что? — невинно спрашивает Котаро. — Её привел мой брат, потому что он уезжает ненадолго. Попросил присмотреть. Бокуто поднимается с пола, берет девочку на руки и они исчезают на кухне, так и не выключив эту дебильную программу. Яку стонет, прячя лицо в ладонях и кутаясь в пуховое одеяло. Заворачивается по самую макушку и хочет уснуть, а потом проснуться пьяным за стойкой в баре у Куроо. А, точно. Он же даже напиться толком не может. Непереносимость алкоголя. — Ты будешь завтракать? — раздаётся с кухни, и Яку вздохнув, сдаётся. Встаёт, натягивая трусы, — о, боже — и идёт в душ, шлепая босыми ногами по деревянному полу. После душа он ещё ярче осознает происходящее. Мориске просто поверить не может, что Бокуто Котаро, гроза большинства районов, в растянутых спортивках и майке алкоголичке готовит завтрак для маленькой хрупкой девочки, с максимальным покерфейсом отнесешейся к гейским похождениям своего дяди-убийцы. Ладно, хорошо. Эта майка сидит на нем сексуальнее, чем следовало, но это не отменяет всего остального. Яку садится за стол и перед ним ставят стандартный национальный японский завтрак. Напротив девочка с вишнёвым волосами, а рядом самый опасный человек в Токио, напевающий себе под нос «бананы в пижамах», и Яку понимает, что по-другому быть и не могло. Он это понял ещё в тот момент, когда в детстве познакомился с Куроо, а год назад ему в попечение приставили Хайбу Льва, который роняет и ломает все то, что находится в радиусе десяти сантиметров от него. Яку берет палочки в руки, вздыхает. — Приятного аппетита, — выходит как-то обречённо и безысходно, и Бокуто обеспокоенно отрывается от своей слишком большой порции риса. — Тефе не нрфавится? — приподнимает он брови. Яку не знает, то ли ему плакать, то ли смеяться, и отвечает: — Не ешь с набитым ртом. Мориске принимается за еду и просто не может не заметить как девочка, все с тем же безучастным лицом, ест и не отводит от Яку пронзительного взгляда. Они недолго смотрят друг на друга. Яку приподнимает брови: «Что-то не так?» — Спасибо за еду, — девочка ставит пустую тарелку от риса на стол и уходит. Она управилась со всей этой горой, пока Яку не съел и половины. Бокуто убирает все со стола, и Яку присев на его край, наблюдает за Котаро не в силах понять: то ли трахнуть хочется, то ли биться головой об стену. — Это вообще нормально? — выдает наконец Мориске. — Хм? — отворачивается Бокуто от раковины, вытирая руки о синее полотенце. — Что именно? — Что именно? — чуть повышает Яку голос, передразнивая Бокуто. — Хотя бы то, что ты самый опасный якудза в Токио, расправляешься с людьми и глазом не моргнув, а тебе на попечение оставляют ребенка? Она вообще знает, кто ты? Бокуто подходит почти вплотную, нависает, чуть сдвинув брови к переносице, и у Яку перехватывает дыхание. — А тебя это не должно волновать, — его голос тихий и низкий, вибрирует где-то в закоулках сознания Яку и спускается ниже, к животу. Он сжимает кулаки и его глаза расширяются. Действительно. Кто они друг другу? Никто. Значит, все это тоже — ничто для него. Просто нелепая ситуация, в которую он попал. — Ты прав, — выдыхает Яку, кладет руку Бокуто на широкую грудь, сжимает серую майку в ладони и с силой отталкивает его от себя, уходя. Бокуто опирается руками о стол, к которому только что почти прижимал маленькое сильное тело. Сжимает край стола и резко садится на корточки, когда слышит негромкий хлопок двери. — Ты дурак, — появляется через несколько секунд в проёме Широфуку, сжимая в одной руке пачку от соленых палочек. Хрум. Хрум-хрум. Бокуто усмехается.

***

— Заткнись, — в который раз за вечер повторяет Яку, сверкая глазами в сторону Куроо. Тот хохочет, сжимая руки на животе. — Прости, Яку, — задыхается он. — Не могу. — И взрывается новой волной хохота. Яку раздражённо вздыхает, делает глоток колы и по его коже бегут мурашки. Он оглядывается и не замечает изменений с того момента, как он осмотрел зал минут пять назад. — А на следующий день он один пришел в бар, — продолжает Куроо, чуть успокоившись. — И спросил, как часто ты здесь появляешься. Яку на миг замер, а потом сделал ещё глоток. — Я сказал, что нахожусь в ужасном положении, — возмущённо протягивает Куроо. — Если я скажу, то меня убьешь ты, а если не скажу, то убьет он, — щурится Тецуро, коварно скалясь. — Судя по тому, что ты все ещё раздражешь всех вокруг своим присутствием, тебя убью я, — угрожающе подытоживает Яку. — Нет, не угадал, — лыбится Куроо, забирает у Мориске сигарету, затягиваясь. — Я просто дал ему твой номер телефона, — выдыхает он, щурится, рассматривая витающий клубок дыма. Яку задыхается, но ему в голову приходит идея получше, чем просто наехать на этого идиота, попутно избивая. Он приподнимается на стойке, облокачиваясь одной рукой, а другой притягивая Куроо к себе за красный галстук. Забирает обратно сигарету, вдыхает и подносит к тыльной стороне ладони, чтобы потушить. — Ты, что, совсем больной? — шипит Яку, но его тираду перебивает скрип открывшейся двери и возмущённое: — Бро?! — Бокуто вихрем подлетает к ним двоим, останавливая руку Мориске в миллиметре от чуть тронутой загаром кожи. Отпихивет Куроо и сажает ошарашенного Яку на место. Второй раз в жизни после происшествия у Бокуто дома Яку чувствует себя полнейшим дебилом. — Ты же говорил, что между вами ничего нет! — восклицает Бокуто. Куроо смеётся, не в силах отвести взгляд от ничего непонимающего Яку. — Прости, бро, я не смог удержаться, — хихикает Тецуро. Бокуто надувается как нахохлившаяся сова, и садится к Яку чуть ближе, чем садятся просто знакомые. — Я, конечно, рад, что встретил сегодня тебя, но я совсем не ожидал, что все получится вот так, — Бокуто делает глоток принесенного только что виски и исподлобья смотрит на Яку, предвещая что-то очень плохое. Сначала Мориске молчит и просто смотрит на то, как Бокуто и Куроо стукаются кулаками и обмениваются новостями. А потом, залпом допив колу, со стуком ставит её на стойку и, плюнув в сторону Куроо едкое «предатель», насупившись, выходит из бара. Яку бы никогда не подумал, что самый опасный якудза и его худший сексуальный кошмар подружится с его худшим другом детства.