***
JASPER POV***
Волны переливались всеми цветами от ярко-белого и светло-желтого до темно-красного, а небо над ними приобрело цвет красного золота. Мы наблюдали за ними с высоты шестидесятипяти футов. — Я слышал историю о красивых закатах Флориды, — я прошептал в затылок Элле. Мы добежали из Форкса до Джексонвилла, моя напарница хотела посмотреть восточный берег Штатов, пусть безлюдный, пусть разрушенный, но все равно величественный. — И что говорит легенда? — промурлыкала Элла и откинулась спиной на меня. Я обнял ее за талию, прижал к себе. — Это не легенда, а скорее атмосферное явление. Мелкий песок из Сахары, а точнее миллионы тонн этого песка, перелетают океан вместе с ветрами. Часть песка тонет, большую часть уносит в Южную Америку. А что-то достается и нам. Песок окрашивает воздух в золото. — Словно «Золотое море», * — прошептала моя напарница. «Под лучами солнца, в блеске с небом споря, Плещется и бьется золотое море…»***
За последние сутки мы видели разрушенные Нью-Йорк и Чикаго, Филадельфию и Питтсбург, Балтимор и Вашингтон, восточное побережье сравняли с землей. Обломки городов были сами по себе тихи и спокойны; живых не осталось. Города умирали, наполненные зловонными трупами, разбитыми под обломками машинами, окруженные мусорными свалками, вонь которых окутывала ближайшие кварталы. Среди обуглившихся остовов домов не было ни одного сердцебиения. Я думал, что повезло тем, кто погиб в эпицентре взрыва, эти люди сгорели за одно мгновение, так и не поняв, что случилось. Некоторые просто превратились в белый пепел, некоторые трупы обуглились до размеров маленького полена. Тяжелее приходилось раненым, радиация убивала медленно и верно, не щадя никого. Человеческое тело разрушалось, оставалась обожженная оболочка — кожа, под которой все органы превращались в кровавое месиво. Большинство трупов лежало в своих темно-красных рвотных массах. Скоро, совсем скоро они превратятся в мумии, чтобы затем осесть пылью на разбитых тротуарах. Изредка вдалеке из-под обломков слышался чей-то полустон-полурычание. Это «рыхлые» доедали зараженного радиацией. Странных вампиров становилось все меньше, у них не было пропитания и те, кто посильнее нападали на своих же, пытаясь выпить их радиоактивный яд. Я устал чувствовать эту боль, безумную боль всего тела, которая сводит с ума, которая постоянно с тобой, то увеличивается, то уменьшается в силе. Я не говорил Элле, чтобы моя напарница не переживала за меня, но иногда она бросала странные взгляды, словно чувствовала то же самое. Как в Нью-Йорке. После ядерных взрывов можно было только догадываться где находится то или иное знаменитое здание. Мы шли по разрушенному Манхеттену, перескакивая с машины на машину, когда я сложился вдвое от пронзившей меня боли. Раненый, умирающий от радиации, его внутренности распадались на кусочки, его нервная система не выдержала и отключилась, человек упал без сознания, но тело продолжало испытывать боль, к которому добавилась жажда, безумие, агрессия новорожденных вампиров. Они напали на раненого, зубами вырывая то, что осталось от его тела. Но зараженный не умирал и его агония продолжалась. Блядь! мне надоело чувствовать эту вакханалию. Я оторвался от Эллы и бросился в развалины бывшего театра, где лежало то, что осталось от раненого. Я свернул ему шею, затем схватил двух «рыхлых» и разорвал их тела, куски отрывались с хлюпающим звуком. Это не вампиры. Это позор для вампиров. Элла нашла меня около трупов, я ощутил ее жалость. Блядь! Мне не нужна жалость! Я видел столько крови, столько смертей, что несколько вонючих вздувшихся трупов не испугают меня. Я почувствовал усталость, разве вампиры устают? Моя напарница обняла меня. — Пойдем! — Нет, нужно закончить то, что начал. Я не мог оставить «рыхлых», надо сжечь то, что от них осталось. Надо сжечь нахуй этот город. Я несильно оттолкнул Эллу, чтобы она не попала под искры, и поджег деревянные обломки. Скоро то, что осталось от театра сгорит вместе с начинкой в виде трупов. — А вот сейчас мы уйдем. Я взял мою напарницу за руку и вывел ее из Нью-Йорка, города, где никто не хотел жить. Мы прошли станции, где никто не ждал поездов; рестораны и кафе, где никто не заказывал еду; опустевшие школы, где никто не учился; разрушенные дома, где никто не жил. Брошенные машины выстроились в разномастные колонны и перекрыли все улицы и уцелевшие мосты. В пригородах стояла военная техника, которая должна была защищать жителей, а сейчас она постепенно покрывалась пылью и песком. С улиц тянуло трупным смрадом, кровью и смертью. «Тянется дорога полосою длинной, Тянется до моря… Всё на ней пустынно! Нет кругом деревьев, лишь одни кривые… Высятся печально вехи верстовые…»* Где все хваленые человеческие ресурсы, которые уже должны были выйти из своих бункеров и убежищ, чтобы расчищать города, строить новые здания, плодиться и размножаться? Где все? Писатели-фантасты наебали нас своими красивыми сказками о спасении человечества. Я ухмыльнулся, людей спасут вампиры. Нет, не так. Спасание людей — в руках вампиров. Holy crap on a cracker! Это даже не смешно. На одной из станций метро, той, что поднимается на поверхность, люди в спешке ввалились в вагон и погибли от взрыва, металлический корпус вагона сдавило и многие не могли выбраться обратно. Те, что оставались живы, погибли позже от кровотечения. В парке группа подростков совершила самоубийство, они пришли сюда после ядерного взрыва, возможно прятались в подвалах, они могли выжить, но испугались ответственности за свою собственную жизнь. Подростки застрелились из одного пистолета, видимо передавали его по кругу или играли в русскую рулетку. С уцелевших балконов свисали еще не окоченевшие тела, несколько человек решили повеситься. Их испугали «рыхлые» или сам факт жизни после ядерного взрыва? «И по той дороге вдаль неутомимо Идут пешеходы мимо всё да мимо. Что у них за лица? С невеселой думой Смотрят исподлобья злобно и угрюмо; Те без рук, другие глухи, а иные Идут спотыкаясь, точно как слепые. Тесно им всем вместе, ни один не может Своротить с дороги — всех перетревожит… Разве что телега пробежит порою, Бледных трупов ряд оставя за собою…»* Говорили, что ядерное оружие — самое страшное изобретение гениального ума, ядерное оружие способно уничтожить все человечество. Нет, это не так. Человечество погибнет из-за страха. Люди боятся элементарных трудностей, они глупы и недальновидны, они не хотят бороться, страх их парализует. Могу поставить что угодно, что человечество не выберется из этой передряги. Оставшиеся в живых либо повесятся, как это сделали жители пригорода Нью-Йорка, либо перебьют друг друга как это делали выжившие на севере страны, военные стреляли в гражданских, последние устраивали взрывы на военных складах, а в итоге на них на всех нападали «рыхлые». Города смердели мертвечиной и человеческим страхом. Жилые кварталы были покрыты запахом крови и испражнений. Кто-то здесь устроил кровавый пир. Человеческие тела выпали из окон, они были обезглавлены. Радиация убивает постепенно и не уничтожает головы. Здесь люди гибли по другой причине. Асфальт был залит скользкой человеческой кровью, ошметками внутренностей, кусочками мозга, частями костей. Я не чувствовал никого живого ни мертвого, ни запаха, ни чувств, эмоций, ни сердцебиений. Но мой зверь не пропустил опасность, он интуитивно ощутил чужое присутствие. Нам с Эллой сейчас могли навредить только военные, если они еще не перестреляли друг друга, и если у них имелось достаточно оружия.***
В тени поваленного памятника неуклюже устроился вампир, грязный, в потрепанной одежде. Оливковая кожа, черные восточные глаза под нависающими бровями. Он был почти без волос, тонкие нити покрывали его слегка вытянутый череп. Его кожа словно тонкий серо-коричневый пергамент обтягивала худое костлявое тело. Вампир был наг. Я подумал, что если дотронусь до него пальцем, то он рассыпется и превратится в прах. Его руки были длиннее чем мы привыкли видеть, и кажется он сильно сутулился. Я не мог сказать, какой расе он принадлежал, вампир вобрал в себя черты белых и темнокожих людей, азиатов и восточных арабов. Вампир напоминал компьютерные версии человека будущего. С одним большим «но». Он был гораздо старше Вольтури, старше Стефана, старше любого вампира, которого я встречал, на несколько тысяч лет. Этот вампир был из прошлого, древнего, первобытного. Его чувства… их не описать. Это все чувства и ощущения, которые могли существовать на Земле, все сразу и ни одного. Будто он одновременно радовался и плакал, злился и наслаждался, голодал и пресыщался…словно он ЗНАЛ все на свете. Вампир одним своим присутствием, своей энергетикой просто придавливал нас к земле. Уверен, ему не нужно воевать, чтобы побеждать; ему не нужно командовать, чтобы подчинять; кажется ему вообще ничего не нужно. Неужели ядерные взрывы разбудили его от спячки, или выкинули его древнее тело на поверхность, где бы он не прятался. Элла сжала мою руку, она тоже заметила эти ощущения и ее щит не помогал. Она не могла укрыть нас защитным куполом, потому что мы сами оказались под щитом древнего вампира, и не заметили как попали под него. На сколько километров распространяется его сила? Он покрыл весь город, штат, страну… планету? — Кочевник? — спросила Элла, прервав мои размышления, — он похож на орангутана. — Нет, darling. Я думаю, что он из первобытных людей, один из первых вампиров, — я посмотрел на мою напарницу, — он как нулевой пациент. С него или с таких как он все началось. У меня появилось новое чувство. Оно зародилось на стыке жажды, ярости, неприятия. Это было чувство своей территории. Вампиры — территориальны, я всегда повторял это. Наш зверь должен охотиться и охранять свою территорию, свою самку, свой дом. Но многие современные вампиры потеряли эту связь со своим внутренним зверем. Holy shit! Зверь древнего вампира доказывал, что его территория — это то место, где вся еда — горячая человеческая кровь и тепло человеческих тел — принадлежат только ему, где только он Хозяин. Старый вампир даже не посмотрел на нас. Я потянул Эллу за спину, нам пора возвращаться в Техас. А вампир подтянул к себе оторванную голову какого-то бедолаги и стал грызть ее как хрустящее яблоко. Около него лежали раненые, их кровь была заражена, но вампира этот факт не беспокоил. Знал ли он о ядерном взрыве? Умел ли он разговаривать? Он молчал и, чавкая, схватил ближайшее тело, прогрыз живот и выудил печень, а затем сердце. Кровь капала с его кривых тонких пальцев, он одним когтем приподнял кусок печени и отправил себе в рот. Он питался не только кровью, но и внутренностями, его тело было способно переработать такую еду? Черт возьми! Распотрошенное тело он откинул в сторону, к нему стали подползать «рыхлые», они прятались по подвалам, пока мы передвигались по городу. Запах теплой крови и слабое сердцебиение привлекали их. Старый вампир создал «рыхлых» и теперь подкармливал их как домашних животных. Когда они сожрут последних живых на Земле то снова окажутся в вампирской спячке. Пока не возродится новая жизнь. Пока их не поднимут из-под земли очередной подземной бомбой. А древний вампир тем временем взялся за следующую жертву. Я не слышал сердцебиения раненого раньше, и не знаю, сколько еще людей спрятал этот вампир. Его щит укрывал и защищал его территорию, его еду. Вампир одной рукой держал раненого мужчину за грудь, а другой исследовал его голову, затем его длинные когти вонзились в глаза, щеки и висок, он искал мозг или таким образом изучал анатомию современных людей? Затем он выдрал зубами почти все горло жертвы. Тело осталось висеть на позвоночном столбе и на бледно-желтых связках. Вампир захрустел — ему нравилось откусывать головы. Затем он вспорол трупу брюхо и зацепил когтем теплые почки, сердце, печень. То, что осталось от тела, вампир бросил «рыхлым». Его чувство голода утихло, но вампир не унимался. Я ощутил новую эмоцию — любопытство. Вампир изучал своих жертв. Современные люди отличались от первобытных. И ему было интересно, любопытно. Вампир держал женское тело, обожженное радиацией. Сердце едва стучало. Он стал царапать и протыкать тело своим острым длинным когтем, ломал кости и отрывал кусочки плоти, тут же облизывал бегущую кровь темно-красного цвета. Сердцебиение усилилось, пытаясь гнать кровь к разорванным сосудам. Вампир высасывал эту кровь с явным удовольствием. Он перепачкался льющейся кровью, облизал губы. Затем вампир вскрыл грудную клетку и вытащил горячее сердце. От внутренностей поднимался пар. Вампир медленно разжевал сердечную мышцу, задумался и выцепил печень. Выдранную печень он проглотил. Остальное тело досталось «рыхлым», которые жрали кровавое месиво из частей тел. Хрустели раздробленными костями и пережевывали плоть, пропихивая в себя откушенные части; рычали друг на друга, устраивали потасовку перед кормушкой. Пока он пировал, я шаг за шагом отдалялся от вампира, пряча за спиной мою напарницу. Я не знаю, насколько быстро он передвигается, а может ему и не нужно никуда ходить, он мог притянуть нас к себе силой мысли, желания или своим щитом. Нельзя недооценивать противника. Древний вампир силен. И мы не знаем всех его способностей. Вампир не стал ждать, выпрыгнул сбоку и зацепился длинными руками за обломки зданий. Он не нападал, а следил. Блядь! Мой зверь был готов сражаться, но разумом я понимал, нам нечего делить. Мне не нужна его территория. Я отступал. Вампир молнией рванулся в сторону и оказался на другой стороне улицы. Он двигался быстро, очень быстро, но я понял, что в соревнованиях на скорость он уступит многим современным вампирам. Древний вампир бросился на разрушенное здание как стенобитное орудие и раскидал бетон и кирпичи, показывая свою силу. Я не знал смеяться или убежать в страхе. Элла мне прошептала, что вампир ведет себя как животное, прогоняет нас и мы должны уйти, показать ему, что он победил. Моя напарница была права. Мы отступали медленно, но после демонстрации силы мы должны были убежать. Но вампир решил протаранить своим массивным телом еще одно здание и обрушил его перед нами, закрывая проход. Я разозлился. Заебал своими первобытными играми! Древний вампир остановился с открытой пастью. Он рычал и собирался напасть. Было в нем что-то от обезьяны, древний вампир запищал и напал сверху. Он мог бы обмануть охранника Вольтури, но не меня. Я направил на него прямой удар, он был такой силы, что я услышал как затрещали его позвонки. Вампир разинул пасть и пытался укусить меня. Я ударил его прямо в середину нижней челюсти. Крепкие кости и кривые зубы первобытного вампира треснули. Я сломал его нижнюю челюсть в нескольких местах. Надеюсь, его кости срастутся. Блядь, его древний яд мог быть не таким сильным как наш, который эволюционировал тысячи лет. Я бы не хотел убивать его, все-таки наш общий предок. Вампир был ошарашен и получил серьезное повреждение, но схватка на этом не закончилась. Его захлестывала ярость. Он пытался запрыгнуть на меня, вытягивая длинные руки с не менее длинными когтями. Я отскочил в сторону и услышал, как Элла зовет меня. Она стояла по другую сторону от завала, я спрыгнул к ней. — Смотри, он обозначил границу, — зашипела моя напарница. И действительно, древний вампир стоял на вершине обломков и не бежал за нами. Он как древний зверь прогнал нас со своей территории, отстаивал и боролся за нее. Он снова зарычал и смотрел на нас как победитель. Пусть будет так. Надеюсь, он выживет и не попадет под шальной артобстрел.***
«И опять всё смолкнет… И всё мимо, мимо Идут пешеходы вдаль неутомимо, Идут без ночлега, идут в полдень знойный, С пылью поднимая гул шагов нестройный…»* Мы молча добежали до Северной Каролины. На побережье Элла остановилась. Волны океана бросали на берег остатки кораблей. Вряд ли кому-то удалось одолеть бушующие волны прибоя и доплыть до берега. Пляж был покрыт останками морских судов. Противники разбомбили все восточное побережье Штатов. Элла показала на падающую звезду. Только она ошиблась. Упал один из спутников, закончив свою траекторию в Атлантическом океане. Орбита Земли постепенно освобождается от тысяч спутников, которые покрыли ее словно паучьей сетью. — Неудобно без телефона, — пробурчала моя напарница. — Можно заменить на радиоприемник, — я показал ей миниатюрный передатчик, который отдал мне Карлайл, чтобы я мог связать нас с Питером. Капитан знает когда звонить. — Майор! Во Флориде красивые закаты. — Ублюдок Питер! Куда ты нас опять отправляешь?! — Только посмотреть закат, — заржал мой капитан, — его хорошо наблюдать из национального парка Джексонвилла. Я понимаю, что Питер видел что-то, предсказатель хренов. Элла с улыбкой слушала наш разговор. — Значит бежим во Флориду? — подмигнула моя напарница. «Где ж конец дороги? За верстой последней, Омывая берег у скалы соседней…»* Солнечный штат, где вампиры могут вести только ночной образ жизни. Огромное количество дискотек, баров, казино помогали сверкающим вампирам скрываться среди приезжих знаменитостей. Вампирши показали человеческим девушкам, что в крем для тела нужно добавить стразы, чтобы добиться блестящей кожи. Вампиры приучили человеческих мужчин носить темные очки круглые сутки. Флорида — штат для утонченных и модных вампиров. Но сейчас здесь не осталось ни людей ни вампиров. Удивительно, но Джексонвилл сохранил свои прибрежные отели. Центр города был разрушен, его разбомбили и не стали тратить на небольшой город ядерную начинку. На северо-востоке на полуострове Амелия Айленд стояли крепкие деревянно-кирпичные двухэтажные дома времен Гражданской войны. Спасибо, Питер! Я словно вернулся в свои двадцать лет. На одном из частных домов висел флаг конфедератов, так называемое «Окровавленное знамя» **. А на другой стороне улицы сохранилась испанская церковь. Мы вышли на рыбацкий пирс, откуда увидели маяк, расположенный высоко на утесе Эганс-крик. Маяк выдержал индейские нападения, пиратов, Гражданскую войну, ураганы, бомбежку. Его пытались сжечь, разрушить, но всегда восстанавливали. Сто девять ступеней, шестьдесят пять футов и прекрасный, божественный вид на волны. Я обнял мою напарницу: — Ты знаешь, почему здесь все золотое? «Под лучами солнца, в блеске с небом споря, Плещется и бьется золотое море.»****
Я делаю глубокий вдох и обвиваю рукой ее тело и, притянув к себе, зарываюсь носом в ее прохладные волосы. Моя Элла расслабленная и словно полусонная, моя напарница невероятно восхитительная. Я крепче обнимаю ее, чувствуя себя невероятно целостным, потому что все, что мне нужно от жизни, находится сейчас в моих руках. Мы прижимаемся друг к другу и, кажется, становимся единым целым. А мою грудь распирает от чувств. Я провожу рукой по ее гладкому обнаженному животу, чувствуя, как по моему телу прокатывается возбуждение. Оно возникает легко, как всегда. Мне достаточно подумать о моей жене, достаточно представить ее алмазные глаза — я помню сине-зеленый цвет ее глаз до обращения, достаточно вдохнуть ее запах — белый мускус, амбра и пачули, к которому сейчас добавился аромат секса. Мой любимый запах. Это моя напарница, моя Богиня. Я люблю ее. Словно прочитав мои мысли Элла смотрит на меня — Люблю тебя, — она шепчет. Мое сердце замирает как в тот момент, когда она произнесла эти слова в первый раз. Элла улыбается и выдыхает, словно все это время задерживала дыхание, а затем забирается на меня и усаживается на мои бедра. Она целует меня, ласкаясь обнаженным телом. Я обхватываю ее и прижимаю к себе. Я целyю ее теплые губы со всей моей любовью и преданностью. Как я мог жить без этого? Элла начинает медленно двигаться, тут же пробуждая во мне желание. Мой член твердеет и я впиваюсь руками в ее тело и притягиваю ближе к себе. Черт возьми! Я всегда хочу ее! Мой член налился и пульсирует, из-за этого внизу позвоночника появляется тянущее чувство. Слишком медленно для меня. Блядь! Я сейчас кончу как гормональный подросток! Я резко переворачиваю Эллу, она оказывается подо мной, широко разведя ноги, и я ощущаю запах ее влажной вагины. Мой зверь рычит от удовольствия. Я уже чувствую, как у нее там внутри туго. Резко опускаюсь и вхожу. Ее узкое и влажное влагалище обволакивает мой член. Я двигаюсь вверх и вперед, затем вниз, еще толчок, я двигался бы так, наверное, вечно. Элла обхватывает меня ногами, впивается ногтями мне в плечи, и я долблю ее жестче. Мы начинаем движение навстречу друг другу. Толчки мощные, глубокие. Дыхание резкое. Мышцы дрожат от напряжения. Наши губы, языки сплелись, и наш яд разливается в телах, словно они были единым организмом. Ее кожа была словно теплый шелк. Я не мог насытиться, насладиться тем, как мои ладони ощущают округлости и впадинки ее тела. Я не мог насмотреться на нее нагую, со вздымающейся грудью. Я усмехнулся и вновь склонился над ней, целуя и лаская. Она моя! Она принадлежит мне, вся, безраздельно и безоглядно. Элла наклоняется ко мне, проводя влажным языком вниз от моих ключиц до живота, задерживаясь на долю секунды, чтобы я понервничал. Она усмехнулась, посасывая мою кожу. Я нетерпеливо приподнял бедра. Элла подняла на меня глаза - бриллиантовые омуты. Черт возьми! Я тонул в ее глазах! По телу пробежались привычные короткие болезненные покалывания, блядь! Я хочу ее! Элла взяла мой член и провела рукой вверх и вниз. Ну же! Возьми в рот! Она прикоснулась ко мне языком. Черт, так нежно. Самым кончиком языка к головке члена. Нежно, мягко и блядь, так возбуждающе! Моя эрекция дергалась в поисках влажного и горячего рта. Но ее язык исследовал меня всего. От нижнего пресса до основания члена. И снова вернулся на головку. Элла обхватила губами мой ствол и стала быстро двигаться. Ее рот был восхитительной, изощренной пыткой, гребаной пыткой. Я так долго не протяну. Элла создала плотное кольцо из губ и пальцев, черт! Я был в раю! Ее губы обволакивают головку накаленного члена, она легко водит ими вверх-вниз, покрывая ядом. Элла смотрит на меня и замедляется, я застываю в ожидании. Затем она берет мой член до основания. Издаю громкий стон, и дышу тяжело и хрипло, пока ее язык ласкает каждое нервное окончание. Головка члена скользит между нёбом и языком, все глубже в глотку. Элла тихо всхлипывает, когда выпускает изо рта мой член и набрасывается снова на болезненно пульсирующую головку. Она облизывает его, покусывает, позволяя языку совершать вращения. Гладит, пробегает по головке и краям. И снова заглатывает. До основания. Я кричу. Элла двигается быстрее, ее горячий влажный рот пытается вытянуть из меня сперму, но я еще держусь. Одной рукой она сжимает основание члена, другой - обхватывает мошонку, она сжимает и массирует. Я стону и закрываю глаза. Я подаюсь бедрами ей навстречу, усиливая трение. Теперь мы работаем в унисон, ее рот и язык двигаются сверху вниз, а я подмахиваю снизу вверх. Мои мощные толчки бьют ее по глотке. Громко и хрипло стону, когда внизу живота собирается разорваться целая бомба. Я прогнулся в пояснице, изливаясь ядовитым семенем на ее губы. Я принадлежу моей напарнице полностью, до последней капли спермы, до последней капли яда. Мы почти не говорили. Я раздвинул ее бедра и ударил мощным толчком. — Darlin´, люблю тебя! Я почти полностью вышел из нее, прежде чем вонзиться обратно. — Я люблю тебя! — шепчет моя Элла. И снова. Внутрь, наружу, внутрь наружу. Жестко, быстро. Яд во мне словно кипел, распространяя жар по телу. — Darlin´, люблю тебя! Мои толчки стали быстрее, я освободил одну ее ногу из моего захвата и расположил между моими бедрами. Наши тела стали еще на несколько дюймов ближе. Holy shit! Мои яйца неожиданно потерлись о ее бедра. Черт! Теперь мое тело стало двигаться в бешеном ритме. — Я люблю тебя! — Элла принимала меня полностью Она такая влажная, тугая, ее мышцы начинают пульсировать и ритмично сжимать мою эрекцию. Ее ногти впились в спину, царапая и пуская яд. Ее голова перекатывалась из стороны в сторону. Внутрь, наружу, внутрь, наружу. Я вышел из нее, чтобы головкой члена потереть ее клитор и стал повторять это движение, чередуя с каждым настойчивым проникновением. — Darlin´, люблю тебя! Элла повторяла слова любви. Она укрыла нас ментальным щитом, она всегда так делала перед своим оргазмом, чтобы я ощутил ее блаженство. Мне принадлежало ее сердце, как она владела моим. Мы слились более чем телами. Мы слились духом, стали частью друг друга навсегда. Моя напарница, истинная напарница. Моя Элла. Стенки ее влагалища раз за разом сжимали меня крепче, словно пытались оставить мой пульсирующий член внутри. Ее тело напряглось, я чувствовал как после каждого толчка моя Элла добиралась выше к своему пику. Еще удар, и я прокусываю брачную метку на ее шее. Элла повторяет за мной. Ее зубы рвут кожу, и язык вылизывает яд. Я тяну ее сладко-терпкую ядовитую жидкость из раны, всего несколько капель, но блядь! я не могу остановиться. Мое тело совершает глубокий и сильный толчок, Элла вскрикивает и прогибается, она приподнимает бедра, чтобы я мог войти еще глубже. Ее мышцы сдавливают мой член. Я извергаюсь в нее ядовитым семенем, отдаю каждую каплю, заполняю ее, словно помечаю. И вылизываю, высасываю ее яд из раны. Элла не может оторваться от меня, но постепенно она делает более слабые сосательные движения и ее язык зализывает рану. Черт! Мне надо перестать сосать ее яд! Усилием воли я отрываюсь от моей напарницы. На ее шее пылает новая метка. Моя, моя, моя! Я передвигаюсь, чтобы не раздавить Эллу, опираюсь на локти, но не двигаюсь полностью, мой член еще внутри нее. Элла любит эти моменты, когда не хочется терять связь. Она моя. Сейчас. Всегда. — Darlin´, люблю тебя! ------------------------- * Элла ошиблась, это стихи Алексея Апухтина «Божий мир» (1856г.), которые иногда называют «Золотое море» Как на Божий мир, премудрый и прекрасный, Я взгляну прилежней думой беспристрастной, Точно будто тщетно плача и тоскуя, У дороги пыльной в знойный день стою я… Тянется дорога полосою длинной, Тянется до моря… Всё на ней пустынно! Нет кругом деревьев, лишь одни кривые Высятся печально вехи верстовые; И по той дороге вдаль неутомимо Идут пешеходы мимо всё да мимо. Что у них за лица? С невеселой думой Смотрят исподлобья злобно и угрюмо; Те без рук, другие глухи, а иные Идут спотыкаясь, точно как слепые. Тесно им всем вместе, ни один не может Своротить с дороги — всех перетревожит… Разве что телега пробежит порою, Бледных трупов ряд оставя за собою… Мрут они… Телега бедняков сдавила — Что ж! Не в первый раз ведь слабых давит сила; И телеге тоже ведь не меньше горя: Только поскорее добежит до моря… И опять всё смолкнет… И всё мимо, мимо Идут пешеходы вдаль неутомимо, Идут без ночлега, идут в полдень знойный, С пылью поднимая гул шагов нестройный. Где ж конец дороги? За верстой последней, Омывая берег у скалы соседней, Под лучами солнца, в блеске с небом споря, Плещется и бьется золотое море. Вод его не видя, шуму их не внемля, Бедные ступают прямо как на землю; Воды, расступаясь, путников, как братьев, Тихо принимают в мертвые объятья, И они всё так же злобно и угрюмо Исчезают в море без следа и шума. Говорят, что в море, в этой бездне чудной, Взыщется сторицей путь их многотрудный, Что за каждый шаг их по дороге пыльной Там вознагражденье пышно и обильно! Говорят… А море в красоте небесной Также нам незримо, также неизвестно, А мы видим только вехи верстовые — Прожитые даром годы молодые, Да друг друга видим — пешеходов темных, — Тружеников вечных, странников бездомных, Видим жизнь пустую, путь прямой и дальний Пыльную дорогу — Божий мир печальный… ** Последний Флаг Конфедеративных Штатов Америки (КША) представлял красное полотнище с синим Андреевским крестом, украшенным тринадцатью звёздами (столько штатов входили в состав КША в ноябре 1861 года)