Королева клуба

      Сидя под палящим солнцем на небольшом кладбище близ Мессины, я дрожащей рукой вытираю слезы. Мой взгляд время от времени бегает то по строкам массивной тетради, то по светлому надгробию. Я откладываю тетрадь на скамейку, чтобы слезы не падали на страницы и не размывали такой знакомый и родной почерк, и сажусь возле небольшого каменного ангела. Проведя рукой по инициалам на надгробии, закрываю лицо ладонями и даю волю своим эмоциям.       Мама… Прошло уже восемь месяцев с её смерти, а окончательное осознание так и не приходит. Перед глазами всё ещё стоит, как я вижу её бездыханное тело на кровати, как Джеймс пытается сделать массаж сердца. Мимолетный взгляд на ноги — они в синюю крапинку. Кричу. В ушах всё ещё слышна истерика и крик Мии в трубку: «Фран, мама не дышит». А остальное, как в тумане: я не помню, как я в домашнем халате прыгнула в машину мужа — мы добрались с другого конца Мессины за десять минут до родительского дома, не помню подготовку к похоронам и сами похороны — лишь как гроб опускали в могилу. Прошло восемь месяцев, а я всё ещё не могу отпустить.       Восемь месяцев тумана, где лишь ты и надгробие. Я осталась без частички своего сердца, без своего ангела, без любви и поддержки. Каждый раз перед сном, я вспоминаю про наши посиделки за бокалом вина, громкий и заливистый смех, который буквально заражал каждого члена нашей семьи, ее нравоучения по поводу учебы и дальнейшей жизни, — как же она не хотела, чтобы я уезжала учиться в Рим, Нью-Йорк. В воспоминаниях часто пробирается, как мама взяла меня за руку, а после поблагодарила за внука, или как напилась на мою свадьбу, а после с папой отплясывала на танцполе. Всё это — теперь лишь маленькая часть воспоминаний.       Мама, прости. Ты всегда хотела, чтобы я была сильной, не смотря ни на что. Но за это время, что тебя нет — я не смогла найти эту внутреннюю силу в своей душе. Я до сих пор просыпаюсь в холодном поту и слезах, когда вижу тебя в белоснежном платье с букетом твоих любимых пион До сих пор смотрю на твою фотографию и в обнимку плачу с Мией, которая, кажется, хоть и младше, но держится хладнокровней меня. До сих пор ухаживаю за твоими фиалками. До сих пор захожу в вашу с папой комнату, сажусь на пол возле кровати и лью слёзы. Я знаю, что нельзя так убивать себя, ты бы этого не хотела, но не могу пересилить свою скорбь. Единственное, что меня держит в этом мире — мой сын Адриан, Джеймс и папа.       Папа сейчас живет сейчас с нами. Мы его забрали сразу же после похорон мамы. Видеть его морщинистое лицо в слезах и глазами полной грусти, было невозможно. Я видела, как ему сложно жить в вашем доме, поэтому посовещавшись с мужем, мы решили его забрать к себе. Казалось, что он не захочет переезжать в наше семейное гнездышко, но случилось наоборот. Дом сейчас пустой, так как никто и шагу не может там сделать — больно.       Папа стал отходить спустя полгода, когда стал больше проводить времени с Адрианом. Представляешь, мам, они каждый вечер ходят играть в футбол. А отец еще ничего в плане спорта и выпивки — пьет на равне со всеми, и забивает голы с таким задором, как и раньше. Но всё же его выдают эти грустные глаза, которые с надеждой и любовью смотрят на меня или Мию. Каждый раз папа подчеркивает то, что мы слишком похожи на тебя, но я знаю, что я похожа на Тома.       Я невольно обращаю внимание на тетрадь, и вновь беру ее в руки. Кажется, я зачитала твои записи до дыр, — я не знаю, что мной руководствует, когда мне хочется вновь перечитать всё, что ты пережила. Твоя история достойна того, чтобы ее увидел весь мир и понял, каков же Том урод, а так же какую ты удивительную жизнь пережила. Побег, стриптиз клуб, взлеты, любовь к человеку, который не достоин этого, падение, вновь побег, дети, дружба, настоящая любовь, которую вы с отцом довели до конца жизни.       Наверное, не было бы моей жизни без Тома Холланда, который ни разу не интересовался твоей жизнью. Ладно, один раз было такое. Бабушка Деббора рассказала мне по секрету, что первые два месяца после твоего уезда он буквально доставал ее вопросами о тебе, не давал ей прохода, но после того, как она его избила своей сумочкой розового цвета, то сразу же отстал. Каков же Том предсказуем. Боже, как же дядя Джастин смеялся над данной ситуацией. А тетя Анастейша буквально плакала от смеха, когда мы с ними праздновали день рождение Джастина. Всё же бабушка Деббора была огненной женщиной.       Почему-то в голове всплыла борода дяди Кристиана. У них с тётей Анастейшей всё хорошо — их любовь и семейная жизнь пример для меня. Сейчас они вновь уехали в путешествие — им буквально восьмой десяток, а они чуть ли ни прыгают с парашюта. Хочется быть такой же активной, как и они, но пока что мне даже порой лень встать с кровати.       Если вспоминать семью Грей, то и дядю Джастина с Эшли нельзя оставить без внимания — боже, столько смеха в своем доме я никогда не слышала. Столько шуток и историй о вашем прошлом (и куда же без подколов друг друга) я не слышала даже от тебя. Как же прекрасно наблюдать за пенсионерами, которые с улыбкой вспоминают о тебе, а так же твоем трудном пути. Но как же я им благодарна, что не бросили тебя посреди твоего пути. Это же настоящая дружба!       Вновь протираю ангела. Слёз нет. Смотрю в небо и слушаю щебет птиц. Прижимаю тетрадь к груди, как мое внимание привлекает две фигуры. Сквозь некую пелену пытаюсь рассмотреть их — двое мужчин, один из которых с палочкой, еле шагает. Рядом с ним мелькает знакомая борода — Джастин. Я поднимаюсь с газона, и удивленно смотрю в их сторону — не могу понять, кто с ним идет рядом. — Фран! — удивленно воскликнул дядя Джастин и почесал облысевший затылок, — что ты здесь делаешь? — Странный вопрос ты задаешь, дядя Джастин, — я хмурюсь и киваю в сторону мужчины, который с интересом меня разглядывал.       Боже, эти карие глаза.       Моё сердце начинает быстро биться, я сжимаю тетрадь. В голове сразу же всплывает Том, описание которого так четко прописала мама в тетради, а так же чёртовы фотографии из социальных сетей. Счастливый, с женой, детьми и в славе — гениальный британский актёр, который до сих пор рвёт все рейтинги знаменитостей. В ушах звенит, и я лишь издалека слышу вопрос от Тома, который адресован Джастину.       Мой биологический отец, который даже не в курсе о том, что у него есть старшая дочь. Во рту вкус металла, а с языка так и рвутся пару матерных слов. Я всячески пытаюсь отрицать, что он передо мной стоит, но глазами всё же прохожусь по невысокой фигуре. Дорогой костюм, часы, палочка, которую он держит правой рукой, в левой — две гвоздики. Мысленно издаю смешок. Жалкий. Ненависть.       Мне было четырнадцать, когда мама впервые завела со мной разговор о том, что Мариано — не мой отец. Кажется, я начала догадываться об этом еще с лет двенадцати. Я не особо похожа на маму, но и на папу тоже, но тогда не особо зацикливала на этом внимание. Но мама спустя два года всё же раскрыла карты. Я уже не помню, какие были эмоции у меня, но помню, что обняла маму и твёрдо заверила, что никого, кроме Мариано — отцом называть не буду.       Со временем, когда я прочитала тетрадь о жизни мамы, то во мне проснулась детская обида и на Тома, и на маму. В последствие к первому образовалась ненависть, а к маме жалость и благодарность, что она ушла от него, и у меня появился такой замечательный папа, как Мариано. Ближе к тридцати лет я и вовсе позабыла о нем, а ненависть превратилась в безразличие — я лишь изредка позволяла себе зайти на его аккаунт в социальной сети и мельком просмотреть фото.       Сейчас же, стоя напротив него, я вновь почувствовала прилив ненависти, и в дополнение жалость. Мой взгляд скользнул по его лицу — морщины, идеально выбритый. Поседел, чуть сгорбился. Его губы поджаты. Нервничает. Не смотрит на меня, а на могилу. Хочется накричать и выгнать его, но я лишь перевожу взгляд на Джастина, который пожимает плечами. — Боже, Эйса, — тихий голос раздается на кладбище. Показалось, что даже птицы умолкли.       Том подходит к могиле и склоняется над ней. Мои ладони вспотели. Ноги подкашиваются, а в горле образовывается ком. Мне не хочется плакать, лишь кричать, чтобы он убирался отсюда. Терплю изо всех сил. Ради мамы, ради себя. Мне становится плохо. — Любовь моя.       Он проводит пальцами по надгробию. Мне тошно, я подлетаю к дяде Джастину. Он взволнованно смотрит на меня, но я лишь выдаю: — Отдай ему это, — всовываю ему в руки тетрадь, — все хорошо, не переживай. Не хочу здесь находится.       Я лечу со всех сил подальше от могилы, мысленно извиняясь перед мамой. Слышу лишь вопрос от Тома: «А это кто?».       Истерика настигает меня дома, когда я падаю в объятия папы, а он лишь успокаивающе гладит меня по волосам. Дядя Джастин появляется вечером, но молчит по поводу ситуации на кладбище. Лишь кинул, что отдал тетрадь. А мне большего и не нужно было.       Спустя четыре месяца весь интернет гремит от новости о смерти Тома Холланда. В тот же день, в то же время, что и мама. На следующую ночь мне приснилась она в том же белоснежном платье, но вместо пион тетрадь. Она улыбнулась и растворилась в воздухе. Мама дала мне понять, что Том прочитал тетрадь, но у него так и не появилось смелости объявиться в моей жизни.