It’s the eye of the tiger (Глаз тигриный) It’s the trill of the fight (К битве позыв) Risin’ up to the challenge of our rival (Чтоб подняться, врагу бросить вызов) And the last known survivor (И последний выживший) Stalks his prey in the night (Крадется в ночи) And he’s watching us all (Наблюдая за нами) With the eye of the tiger… (Глазом тигриным…) ©Survivor — Eye of the Tiger
Около двенадцати часов назад…
— А потом что? — Она сказала, что не желает ее больше здесь видеть. Здесь, то есть, в универе, — парень усмехнулся. — С кем ты там учишься? — спросила мать, и Ник точно знал, что она там неодобрительно качает головой. — Да уже ни с кем, — ответил он. Если бы он толком знал Хелен, то, конечно, пожалел бы ее. Если бы они виделись где-то еще, кроме пар и курилки за углом кампуса, он бы, может, и подумал о ней лишний раз. Но все они знали о Хелен только то, что она плевать хотела на учебу, плевать хотела на преподавателей и родителей, которые заставили ее сюда поступить, и волновалась только о женихе, который бросил ее под Рождество, прямо перед экзаменами, что она и сказала прямым текстом, пока распиналась перед экзаменатором. Драма, конечно, еще та. Достойная филфака, так сказали девчонки. Даже мать Ника переживала об этом больше, чем сам Ник. — Ладно, жду тебя, — сказала она, впрочем, уже иным тоном, более будничным. — Что к столу купить? — спросил он. — Ничего, глупенький, я же уже столько всего наготовила, — усмехнулась мама. — И даже слаш у тебя есть? — он не смог не ухмыльнуться. На том конце звонка мать хмыкнула с усмешкой. Поймалась. — Ладно, слашей у меня нет. Так уж и быть, купи, если денег не жалко. Только не пей много, слышишь? У тебя будет ангина. — Мам, мне же уже восемнадцать, — Ник почти рассмеялся. — А совершеннолетние не болеют? И он все-таки выдавил смешок. — Твоя взяла. Буду через пару часов. Попрощавшись с матерью, Ник прибавил скорости, потому что он уже выехал на шоссе. От пятисотой вариации Jingle Bells его уже тошнило, так что, сменив радио на свой плейлист, он сделал музыку погромче и нажал на кнопку прикуривателя.Risin’ up back on the street Did my time, took my chances
Куда лучше. Ник достал из пачки одну сигарету и засел, выжидая звона.Went the distance now I’m back on my feet Just a man and his will to survive
Начало второго курса шло нудно, ведь он уже давно привык к окружающим, заведению, предметам, своему соседу по комнате в общаге, и ничего, что могло бы всколыхнуть в нем интерес, не осталось. Это на первом курсе он бегал, запоминал кабинеты и имена, изучал здание, привыкал к самостоятельной жизни среди новых людей, уже какой раз за последние несколько лет. Теперь, когда он осел и освоился, его единственным делом было учиться дальше, стараться, доказывать, что он на самом деле сдал вступительные экзамены сам, что он ценит предоставленные ему возможности, а не строит из себя пленницу, как Хелен. Дзынь.It’s the eye of the tiger It’s the thrill of the fight
Ник глубоко затянулся, немного поморщился, но не закашлялся. Дым тут же испарился, вылетел в приоткрытое окно, навстречу декабрьскому холоду. В свете пасмурного дня, который с утра ничуть не просветлел, огонек сигареты был ярче, живее, теплее, и это привело парня к недолгому спокойствию. Он послал к черту свои недовольные мысли и жалобы, вернулся к тому, что у него с этого дня начались каникулы — двухнедельный отдых, во время которого он будет читать то, что хочет, а не то, что задали, будет пить слаши вместо кофе по утрам, а общаться будет с воистину умным и дорогим ему человеком, а не с ровесниками. Ник уже привык быть отвязанным от коллектива, так к чему было переживать из-за них? Он сегодня был сам не свой, в самом деле. Парень выдохнул густые клубы дыма, когда солист спел высочайшую ноту, а затем вдохнул уже обычный свежий воздух, хоть и пропахший табаком. Сигарета выгорела почти до фильтра, пальцы ненадолго ощутили теплоту огонька, прежде чем он потух, оставив после себя только серый невесомый пепел. Ник, ощущая себя так, словно погас единственный костер в ночном холодном лесу, бросил окурок в пепельницу, затем отряхнул джинсовую куртку, и продолжил вести машину вперед. Скорее всего, он просто устал. Вымотал себя учебой, и эти серые однообразные будни свели его с ума. Последние гитарные рифы и эхо, кричащее «…the eye of the tiger…» застали уже Ника, вполне уверенного в том, что все в его жизни сейчас хорошо, что ему следует думать о настоящем, а не ныть из-за прошлого. К большому сожалению, Ник только и умел, что рефлексировать, но пока в его плейлисте играли мотивирующие бодрые песни с кучей энергичных гитарных соло, он мог почувствовать себя нормальным. Останавливался он на своем пути редко, какой бы долгой не выдалась дорога. Сворачивал он либо на повороте, ведущем к дому, либо на заправке у 7-Eleven. В этот раз случилось именно последнее, потому что филиал у Шервуда, который не затмили никакие торговые центры со своими кафешками, был вторым домом Ника на протяжении уже трех лет или типа того. Светлые коридоры, ровные ряды ярких упаковок, сияющие полы с настилом, простые полки и тумбы с микроволновками. Ник словно заходил в какой-то музей, только здесь все можно было трогать, покупать, пробовать, а еще можно было воображать себе истории, а не слушать экскурсовода. Как раз последним парень и занялся, вставая рядом с автоматом, который разливал по стаканам слаши. Только истории он не выдумывал, а вспоминал. Все, что Нику приходило на ум, когда он приходил сюда — его первые визиты, со времени которых радости ничуть не убавилось. Восторг, бег между рядами, пока мама устало пыталась приструнить его, первые кислые конфеты, пачка которых быстро съедалась за раз, и первые пробы слаша, которые он долго смаковал. Мама давала попробовать только пару глотков из своего стаканчика (она всегда брала вишневый), всегда переживая за его горло. Ник непременно помнил тот момент, когда он впервые купил целый стакан для самого себя. Ему было пять, он был в подготовительном классе начальной школы, сидел тогда на перемене вдали от всех, на крайней скамейке. На уроке его что-то жутко расстроило, и он, отстранившись от других мальчишек, мял что-то в руках. К нему подсел интересный мужчина — почему он показался ему интересным? Было не вспомнить, — и они недолго поговорили. Незнакомец узнал, что он очень любит слаши, а затем вдруг дал ему пару долларов, сказал купить себе слаш и никогда не грустить, после чего попрощался и ушел. И вот он, восторженный мальчик, пошел во время вечерней прогулки в 7-Eleven и купил себе аж два стакана — с черникой и бабл-гамом. Расправился с ними тут же, в одиночестве, счастливый и преисполненный чувства таинственности, ведь мама не должна была знать, сколько слашей он выпил и откуда достал на них деньги. Тогда Ник думал, что она будет ругаться, но позже, выросши, понял, что мать сошла бы с ума. В этот раз он взял со вкусом лайма, постоял еще немного у автомата, а потом прошелся мимо рядов, выбирая себе драже. Ник решил не экономить, даже если мать просила не тратиться на еду. Хотелось наесться вредной дряни, забыть про стресс, да и мама наверняка присоединилась бы в процессе. Они снова засели бы у телика, посмотрели бы обе части его любимого Один дома, мамин любимый Биттлджус, и можно было бы считать, что Рождество не прошло напрасно. В итоге, когда Ник вышел из магазина с целым пакетом, он понял, что по обыкновению провел там не меньше получаса и тихо цокнул языком, уже слыша мамины укоры за ее тревогу. Он проверил телефон, предчувствуя пару лишних звонков, и ничего не нашел. Однако через минуту, когда он уже сидел за рулем, прикуривая в последний раз перед тем, как прибыть домой, раздался звонок. Ник пару секунд провозился, укладывая сигарету в пепельницу, потом вытащил телефон из нагрудного кармана. — Да? — ответил он. Но не услышал приветствия. На том конце раздался какой-то нечеткий грохот, топот, звон. — Мам? — спросил он. Иногда такое было у дедушки, когда он звонил им из дома престарелых, случайно набрав номер. Они вбили ему свои номера не для того, чтобы он звонил им, дедушка страдал от Альцгеймера и забывал их после каждого визита, номера были для медсестер. Или же, если бы он каким-то чудом их вспомнил. Мама никогда не переставала надеяться. В общем, кому-то из них поступал звонок, совершенно случайный, а на том конце раздавались только шорохи и кряхтения. Ничего удивительного или странного. Ник и в этот раз не особо удивился, просто подумал, что мама, вроде как, не настолько стара, чтобы случайно набирать его номер. — Мам? — позвал парень погромче. На том конце что-то происходило недалеко от трубки, неразборчивое, но слышимое краем уха. Что ж, она явно была не у телефона. Вздохнув, Ник положил трубку, а потом снова зажал сигарету между губ. Ему нужно было на дороге сосредоточиться, на окраинах Шервуда зимой даже пешком было опасно ходить. Следующие пять минут пути он только вел машину, выключив музыку, затем глаза его загорелись, когда он увидел родной дом. Заведя машину к гаражу, Ник зашел домой. Дверь была открыта, что его немного смутило. Мама не оставляла входную дверь открытой, если была одна. Даже если она кого-то ждала, то всегда запиралась изнутри, хоть и сидела поближе, чтобы слышать стук. Может быть, к ним кто-то пришел в гости? — Есть кто дома? — спросил он, едва нахмурившись. Тишина показалась оглушающей. Ощущение было непривычным. Все внутри трепетало от странного предчувствия. Ник огляделся в гостиной, заметил, что небольшая ваза с журнального столика куда-то делась. Сладости из вазы были рассыпаны по полу, лежали на ковре. Мама разбила чашку и пошла мусор вынести? Парень поднялся на второй этаж, и тут уже его нехорошие мысли повысили тон, вышли из тени внутреннего голоса, который затыкал их, принимая за паранойю. Двери в их комнаты были распахнуты настежь. В своей комнате, что была ближе всего, Ник ничего странного не заметил. Он шагнул ближе к маминой комнате и вляпался носком во что-то мокрое, мурашки пробежали по спине до самой шеи. Под ногой была лужа, растекшаяся из формы следа от ботинка. Ник пригляделся внимательнее и теперь заметил, что несколько следов шли от самой лестницы. Кто бы это ни был, знак был очень нехороший. Мама не привечала гостей, которые даже разуваться не желали. Она такому человеку не дала бы пройти дальше гостиной, а уж зайти в свою комнату… Ник заглянул в ее спальню и, уставившись пораженно, прошел внутрь. Стул на колесиках лежал в проходе со сломанной крестовиной, тут же валялись книги, статуэтки, рамка от фотографии с разбитым стеклом. Ник поднял ее, узнав себя в первом классе, стоящего на фоне школы. Они тогда уже год как переехали в Канаду и… Стоп. Не об этом сейчас речь. Ник опять огляделся, обошел комнату, и на ковре среди рабочих бумаг с тетрадками школьников, у которых мать была репетитором, нашел ее телефон. Он был еще включен, экран горел, к счастью. Список вызовов высвечивался на нем, и исходящий вызов сыну был выше всех. И пятнадцати минут не прошло. Что за дерьмо? — Мам? — вырвалось у него громко. — Мам! Ник вышел из комнаты, дошел до ванной, но и там было пусто. Он снова зашел в свою комнату, не заметив краем глаза тень, которая поднималась сюда со стороны гостиной. Находясь в растерянности, Ник только и мог, что дышать, да звать мать, понимая, что здесь произошло нечто ужасное. Отголоски неприятных воспоминаний заполнили мысли, голова слегка разболелась. Когда сзади раздался едва слышный скрип, парень обернулся, широко распахнув глаза, надеясь увидеть маму, а затем напрягся всем телом, вздрогнув. В проходе стоял мужчина. Лучше сказать, шкаф. У него одна только шея была толще ноги Ника. Пригнувшись в дверном проходе, мужик шагнул вперед, направляясь к нему. — Ты кто, мать твою, такой? — спросил Ник, отшатываясь. — Пошли по-хорошему, — отозвались низким баритоном. — Ты же хочешь к мамочке, верно? — Где моя мать, ты, урод? — парень на ощупь нашел свою старую биту, стоящую у кровати. — Еще одно слово, и это уже не будет иметь значения, сосунок, — рыкнули в ответ. Тень нависла над ним, и Ник стиснул челюсти, нахмурившись. Липкий страх тут же одолел его, но, тем не менее, битой он ударил, не раздумывая. Промахнуться было невозможно, бил он с силой, ведь старые навыки еще не потерял, но мужик… остановил удар, крепко взявшись за толстый конец биты и вытягивая ее на себя. Ник выпустил рукоять из рук и выбросил ногу вперед, попав по бедру. «Шкаф» едва пошатнулся, рыкнув, и замахнулся пудовым кулаком. Ник прикрылся предплечьем, но удара не последовало. Парень открыл глаза, взглянув на мужика. Тот дергался, прямой, как струна, закатив глаза. Он сделал нетвердый шаг вперед, Ник отступил назад, заваливаясь на свой письменный стол, но мужик, покосившись, упал в сторону. Бита выпала из его руки только сейчас, парень поймал ее на лету, прижав к себе. Под телом «шкафа» скорбно заскрипела несчастная кровать, а затем раздался глухой удар — тело, свалившись с края кровати, грузно бухнулось на пол. Ник, до этого момента не отрывавший от него взгляда, перевел глаза на того, кто оказался с ним, и снова сжал рукоять биты в руке. За спиной мужика, оказалось, стояла девчонка, куда ниже и слабее Ника, но он резко замахнулся, напуганный и готовый к драке за жизнь, как загнанный зверь. — Эй, стой, стой! — девчонка быстро отошла на пару шагов, вскинув руки и вжав голову в плечи. — Я за тебя! В одной руке у нее был зажат шокер, она еще не спустила пальца с кнопки его активации. — Ты кто еще такая? — выпалил Ник хрипло, едва сумев вздохнуть. — Я? — она направила одной рукой на себя. Стало заметно, что ей тоже тяжело дышалось. Волнистые растрепанные волосы едва прикрывали чуть смуглое личико. Бежала она, что ли? — Джейн Дин. Я все объясню, но потом, сейчас надо уходить. Давай, не стой! Какое-то чудо заставило его оторваться от стола и, покосившись на мужика, вынестись из комнаты вместе с девчонкой в черном плаще. Он бросил биту на заднее сидение, а сам сел за руль, возясь с ключами. Связку суетливый парень уронил дважды, пока закрывал дом, как будто запертая снаружи дверь могла остановить того «шкафа», который лежал в его комнате. Когда мотор Крайслера отозвался рыком, Ник вскинул голову, выглядывая ту девчонку, которая приказала ему заводить тачку, а сама куда-то исчезла. Парень уже собирался поехать без нее, когда прямо напротив остановился мотоцикл, зазывая ревом. Ник узнал в водителе ту девчонку по ее плащу и выразительному взгляду из-под забрала мотоциклетного шлема. Что-то крикнув, она махнула головой на дорогу и поехала вперед. Ник рванул за ней. У него настойчиво билась мысль, что ему лучше поехать в полицию. Он все носился с ней, пока выжимал из машины все, чтобы поспеть за черной Ямахой. Почему не повернул в центр города к полицейскому участку, пока мог? Почему поверил девчонке? К сожалению, сейчас он не мог сам себе ответить на этот вопрос. Тощая фигура на резвом мотоцикле завернула в сторону лесного массива, в мотель неподалеку от выезда из города. Ник повернул следом, а фигура вместо бесплатной парковки у шоссе поехала дальше — к закрытой и, само себе, платной парковке, скрытой за мотелем. Пока он подъезжал, девчонка первая заговорила с менеджером, выбежавшим к ним. Ник, остановившись у въезда, прислушался. — Одно на двоих? — уточнил мужчина. — Да. Пока на одну ночь, — ответила девчонка, снявшая с головы шлем. Говорила она торопливо, словно за ними еще кто-то гнался. — А вам… есть восемнадцать? — спросил мужчина, теперь обращая взгляд и на парня. — Есть, — Ник сам от себя не ожидал такой реплики. — У меня документы с собой. Так сколько платить? Ему назвали цену. Для одной ночи звучало дороговато, но, честно, его сейчас не волновали деньги, хотя, наверное, должны были. Ник просто откупился от персонала и, оставив на парковочном месте Крайслер рядом с мотоциклом, пошел за девчонкой к номеру. Она взяла самый дешевый, одноместный, но и о том, как им там располагаться Ник сейчас не хотел задумываться. Все, чего он хотел — немедленно получить объяснения. Как только закрылась дверь, отрезая их от внешнего мира, парень замер. Девчонка сняла плащ, бросила его на промятое старое кресло в углу, а затем, уперев руки в бока, вздохнула, глядя в пол. — Садись, — через пару секунд сказала она таким тоном, будто он пришел к ней в гости и задержался в дверях. Ник присел на край кровати, находясь напротив нее, и не мог оторвать дикий и жаждущий ответов взгляд. — Ладно, — она снова выдохнула. — Давай… Сначала. Ник хотел задать вопросы, но их у него было так много, один важнее другого, что он так и не смог ничего вымолвить, не выбрав самого важного. — Ты знаешь, кто твой отец? — прозвучал вопрос, как гром посреди ясного дня.