***
Друзья и люди, которые знали его долго, всегда говорили, что он слишком влюбчивый и видит намёки буквально в любом движении, но, кажется, Клеменс просто хотел любить. И постоянно искал, кого. Но так и не находил, разочаровываясь, когда очередной человек, который ему понравился, одёргивал руку в ответ на касание когда над признаниями смеялись и показывали всем знакомым когда не отвечали на сообщения не ждали не вспоминали. Но после каждого такого человека он лечил душу и с улыбкой шёл дальше, протягивая всем свою руку. И сейчас какие-то чувства он испытывал к Маттиасу, но парень объяснял это тем, что редко можно найти постоянного гостя в непопулярном заведении. Ведь это только из-за этого, никак не из-за шоколадных волос, мягкого голоса и тонких пальцев, словно с полотен известных писателей, перелистывающих страницы очередной книги. Это ни в коем случае не из-за того, как медленно гость потягивал свой кофе, как щурился от солнца и потирал глаза. Вскоре, после долгих разговоров с самим собой и обдумывания ситуации, Клеменс просто решил пустить все на самотёк. Сколько раз ему нравились люди, и спешка всегда была ни к чему, а говорить прямо в лицо было не в его стиле. Возможно, он сделает пару намёков, ведь это забавно, а жить без эмоций сложно и скучно. И если гость поймёт, то все будет просто чудесно, а если нет, то тоже ничего страшного — чувства имеют особенность проходить со временем. А Клеменс точно умел ждать. Влюблённость — странное чувство. Ханниган не понимал, о какой легкости говорят люди, потому что он чувствовал, словно внутри него разлили горячий шоколад, который больно обжигает внутренности, но в то же время льстит тебе своим сладким послевкусием.***
В один день Клеменс понял, что даже имени гостя не знает, и на ум пришло только предложить ему написать что-то на стаканчике, ведь чаще всего выбирают именно своё имя. Эта практика не была популярна в их заведении, но он правда надеялся, что никто не узнает, и, наверное, был готов поверить во всех выдуманных богов, когда незнакомец, не отрываясь от книги, произнёс: — Маттиас. «Маттиас» — таяло на губах Ханнигана весь день, словно мороженое на жаре. И этот случай бесконечно раззадоривал его, что непременно давало шанс продолжению веселья. Окрылённый такими мыслями, официант начал раздумывать, как бы познакомиться с парнем. Дни перетекали из одного в другой, надпись на стаканчике становилась обычным делом, даже если гость этого не просил — просто Клеменсу невероятно нравилось его имя. Улыбка расплывалась по его задумчивому лицу, когда он, вертя стаканчик в руках, перевернул его и аккуратно написал на донышке: «Познакомимся?» Фундамент был заложен, игра начата. Клеменс был готов к выбросу адреналина, он хотел почувствовать, как все внутри перевернётся, когда Маттиас заметит. Но даже если не адреналин, то горячий шоколад точно будет плавиться внутри. Следующие полчаса он часто поглядывал на гостя, надеясь, что тот все же заметит надпись. Ему не терпелось продолжить игру, познакомиться с парнем, он умирал от желания посмотреть, как же это всё закончится. Но Харальдссон так и не перевернул стаканчик и, расплатившись, покинул кофейню. Эту чёртову кофейню. Клеменс полностью ассоциировал себя с этим местом, со светлыми обоями, песнями из радио и бесконечным запахом кофе, который непременно уносил с собой каждый гость. И иногда в его голове появлялась мысль, что Маттиас ещё долго будет пахнуть этим местом. Будет пахнуть им. Он поджал губы, смотря на закрытую дверь. И, хоть гость ничего так и не сделал, Ханниган почувствовал, что ему бросили вызов. Как же интересно играть с чувствами, в конце концов. Пусть даже со своими. Помимо работы Клеменс осуществлял собственную мечту — учился на кондитера. В свободные часы он готовил, но даже во время этого занятия его иногда отвлекали мысли о госте из кофейни. Забавно: так часто думает, а поговорить не может. После смены на работе он, окрылённый эмоциями, шёл на учебу и там учился печь, но получалось не так, как у остальных. Ведь они делали сладости из теста, сахарной пудры и еженедельной усталости, а у него был секретный ингредиент — любовь. Любовь ко всему на свете, к городу, к друзьям, к животным. И ещё, кажется, к одному парню. Что-то, что давит на грудную клетку, и незримыми руками натягивает на твое лицо улыбку — и ты светишься. Светишься так, что все коллеги уже устало переглядываются, давая тебе волю делать всё новые странные поступки. И однажды Клеменс принёс в заведение свою выпечку, давая попробовать другим работникам. На вопрос «А почему они в виде сердечек?» он лишь загадочно улыбнулся — и все сразу поняли, что это означает, но никто так и не стал его останавливать, понимая, что это бесполезно: если Клеменс хочет сделать что-то — он сделает. Пусть даже это будет самый глупый поступок в его жизни, за который его могут уволить. Уже через полчаса Ханниган, через силу скрывая улыбку, нес в одной руке капучино, а в другой — тарелку с аккуратно уложенным печеньем, предвкушая что-то интересное. — Я не заказывал, — почти безразлично сообщил Маттиас, отвлекаясь от мыслей в голове и уставившись на официанта. — И Вам доброе утро. Да, это за счет заведения, — он старался быть максимально серьёзным, — как постоянному клиенту, — но не улыбаться не получалось. Кажется, сейчас тот момент, когда тишина была громче разговоров с улиц, звуков машин и спокойной музыки, доносящейся из радио. — Эм… — шатен замолчал, рассматривая блюдо. — Спасибо. — Приятного аппетита, — Ханниган обернулся и сразу встретился взглядом с ликующими коллегами. Что это за клуб поддержки? «Надеюсь, ему понравится» — пронеслось в мыслях. Остаток дня настроение было донельзя сладкое, словно та самая сахарная пудра на тех самых печеньях.***
И на следующее утро Клеменс радостно шёл на работу, полностью готовый хоть день напролёт строить глазки шатену. Он уже считал, что выигрывает в этой игре, что сам себе же и придумал, но все равно ожидал ответного хода от… соперника? И с каждый новым часом, проведённым в кофейне, обслуживая самых разных посетителей, уголки его губ опускались все ниже и ниже. А в самый разгар вечера, когда заведение кипело от разговоров, а голова — от всех этих звуков и усталости, среди звонкого смеха посетителей и звуков за окнами, Клеменс стоял, облокотившись на стойку, и непонимающе смотрел в пол. Кажется, вся сладость ушла из его крови, и настроение ну никак нельзя было назвать хорошим. Чувства растворялись друг в друге, смешивались и растекались по всему телу. Ему казалось, что в кофе, что он пил сегодня утром, положили не сахар, а битое стекло. Другого объяснения он найти не смог. Маттиас в тот день так и не появился. И на следующий тоже. И через день. И всю неделю Клеменс безуспешно пытался понять, есть ли в этом его вина. Сидя в очередной день на работе, он вновь думал об этом. Вспоминал всё, что было, все странности, что он делал. Есть ли смысл продолжать? Продолжать ждать, по-особенному улыбаться, с нежностью, понятной только ему, поглядывать на гостя. Клеменс вспоминал прошлый месяц, неподвижно сидя и смотря в одну точку. Как-то раз он даже положил бумажку со своим номером между салфеток, но Маттиас к ним так и не притронулся. Зато коллеги всегда интересовались, чего это блондин так себя ведёт, и часто отпускали фразочки типа «ой, твой любимый гость пришёл!». Но он больше не приходил.Иногда от скуки мы делаем странные вещи, совсем не задумываясь, как сильно они могут повлиять на нас в итоге. В такие моменты мы и предположить не можем, что когда-то они выйдут из категории «сделано от скуки» и станут единственной вещью, о которой мы думаем.
После этого Клеменс окончательно остановил все попытки хоть как-то намекнуть на знакомство и лишь тихо печалился, продолжая выполнять свою работу. Как он мог не понять, что значило то печенье? Да кто он такой, чтобы не считать печенье признанием в чувствах? Что вообще может быть романтичнее, чем валентинка, сделанная из теста и… любви? Для Маттиаса, кажется, этого всего не было, он даже не заметил. Но Клеменс грустил, ведь он сам придумал эту игру, создал правила — и проиграл.***
Очередная смена заканчивается. Уже через десять минут Клеменс может быть свободен, пойти домой, поделать дела, а потом лечь на кровать и умереть на пару часов. После — сразу же с рассветом — возродиться и продолжить жить. В голове уже были совсем иные мысли, когда он понял, что другой официант стоит рядом и пытается ему что-то сказать. — А, что? — Ханниган словно вышел из транса, уставился на коллегу и готовился выслушать его. Усталость берет свое даже у такого всегда энергичного и светлого парня. — Твой любимец пришёл, заказал два латте. Отнесёшь? Из одного транса он сразу вошёл в другой. Любимец? Два? Он быстро поблагодарил официанта и, чуть помешкавшись, отправился ожидать заказ, попутно обдумывая всё это. «Наверное, он просто нашел себе пару, поэтому долго не приходил. Тогда и понятно, почему два кофе, — Клеменс взглянул на часы, — и под конец моей смены пришёл, как знал». Стрелка часов предательски медленно передвигалась, пока парень стоял и ждал, не в силах обернуться и посмотреть на посетителя. То ли от усталости, то ли просто не хотел. Он взял в руки два стаканчика и все-таки взглянул на гостя. Маттиас сидел один, как всегда держал книгу в руках, но что-то в нём было не так. То ли его вечно шоколадные волосы лежали иначе, то ли просто на лице не отражался утренний свет. Аккуратно поставив заказ на стол, Ханниган уже развернулся, чтобы удалиться прочь, но его окликнули: — Подожди. Официант вопросительно уставился на парня: — Да, что-то ещё? — но Харальдссон не отвечал, быстро дочитывая страницу, и, захлопнув книгу, поднял взгляд. — Не хочешь присесть? Клеменс смутился и почувствовал, что его охватил огонь, словно он — кусочек зефира, что жарят на костре, потому что этого он никак не мог и ожидать. Он обернулся и увидел своих коллег, увлечённо наблюдающих за развитием событий. Еще бы попкорн принесли. «Точно клуб поддержки» — Клеменс устало улыбнулся. — Извините, я не могу, у меня работа, — он немного помедлил, но заметил, как на него смотрел парень, — моя смена кончается через пару минут. — Я подожду, — незамедлительно отозвался Маттиас. Ханниган не ответил и поспешил уйти. Он даже не мог представить, что гость от него хочет, поэтому внутри бушевали сомнения. Был бы это какой-то другой посетитель — он бы тактично съехал с темы, нашел бы сотню отговорок и в итоге никуда бы не пошёл. Но этот гость особенный. И на самом деле Ханниган не соврал: кофе ещё не успел остыть, а он, уже переодетый в свою обычную одежду, сидел напротив Маттиаса. — И что Вы хотели? — он сказал это чуть неуверенно, потому что собеседник молчал, а Клеменс понятия не имел, как к нему обращаться и как начать диалог. — Давай на «ты». Я бы хотел спросить у тебя, что это всё было. В мыслях Ханнигана ураганом пронёсся этот период жизни. С одной стороны, он всё понимал, а с другой — до смерти боялся, что трактует все действия Маттиаса (да и собственные тоже) не так. Клеменс и сам не заметил, как погрузился в свои мысли, подбирая ответ как можно точнее, а время всё шло и шло. Харальдссон первый решил нарушить тишину. — Я про все эти записки, взгляды. Мы не маленькие дети и не подростки, чтобы так себя вести. Клеменс нервно усмехнулся, осознавая, что его поступки всё же заметили. — Да, я понимаю, просто я не знал, как… — Как подойти и заговорить? Ханниган кивнул, осознавая всю глупость ситуации. Действительно вёл себя как ребенок. — Ну, как видишь, эта проблема уже решена. И что же ты хотел сказать после? — Мне кажется, что я хочу познакомиться с тобой поближе, — сказал Клеменс, запивая все свои слова сладким кофе. И, поставив стаканчик обратно на стол, он поднял взгляд и застыл, потому что Маттиас слегка улыбнулся. Ханниган никогда не видел, как он улыбается, и теперь окончательно не понимал, почему он не делает это каждую секунду. Общение шло поразительно легко — и вообще парень оказался намного приятнее в разговоре, чем казалось с первого взгляда, поддерживал темы и внимательно слушал. В этот же вечер они обменялись номерами, и через пару дней такие посиделки вошли в привычку. А последующие заказы Маттиаса пришлось принимать другим официантам, ведь Клеменс теперь занимал почётное место напротив.