***
Тарья осматривает сцену — большая, свободная, есть место станцевать что-нибудь. К барабанной установке ведут ступени, украшенные двумя белыми лентами и искусственными цветами из шёлка, а между ними положен чёрный бархат. Губы трогает лёгкая улыбка. Всё правильно, всё так, как она хотела уже давно. На сердце — печаль, грусть, но певица скрывает всё за маской снежной королевы. Наверное, она почти срослась с ней… — Тарья, что-то не так? — окликает её обеспокоенный оператор. Надо же, она так сильно задумалась, застыв перед этой чёрно-белой композицией, что замерла недвижимой статуей. — Нет, всё в порядке. Вспомнила кое-что, — она едва улыбается. — Всё должно пройти строго по сценарию. Снять нужно по моим указаниям. И, пожалуйста, — обращается она ко всем: к музыкантам, операторам и остальным людям подле неё, — в любом случае делайте свою работу. Что бы ни случилось. Хорошо? — её голос звенит сталью, Тарья ледяным цепким взглядом смотрит на людей вокруг. Такому взору, такому звучанию её голоса мало кто смеет перечить. — Да, конечно, как обычно, — пожимает плечами гитарист. — Нет, ещё строже! — коротко бросает она и уходит в гримёрку. На столике лежат несколько листов — какие-то зарисовки, сделанные и понимаемые лишь ею самой, спутанные строчки. Местами чёрная ручка немного размазана, а вокруг подсыхают солёные капли. На последнем листе слова едва можно разобрать, буквы скачут, и три языка — родной финский, привычный английский и, так и не ставший «своим», испанский — сплетаются воедино. Тарья смотрит невидящим взглядом на строчки, а в голове ураган мыслей, но ни за одну ей не ухватиться. Этот мир, этот странный бешеный мир с глупыми законами и слепыми людьми, которые гордо отворачиваются друг от друга, страдая в душе… Он стал тяготить её, в глазах всё реже мелькала радость и вообще искренние эмоции. Она стала актрисой не только на людях, ей приходится играть роли везде — среди друзей, перед дочерью и мужем, хотелось перед собой, но саму себя, своё отражение в зеркале, она обмануть не смогла. Тарья поправляет крупное кольцо на пальце, перекидывает волосы на спину и, одёрнув платье, берёт в руки микрофон. Музыканты уже играют, но она всё стоит, стоит, грустно глядя перед собой. Будто у неё нет власти над собственным телом, и она не может пошевелиться. Наконец, она через силу широко улыбается и под грохот аплодисментов выходит на сцену. На этом концерте она решила спеть из других альбомов только три песни — «Minor Heaven», «Until My Last Breath» и «Undertaker». Перед предпоследней композицией она меняет платье и предстаёт перед зрителями в красивом мерцающем плаще из чёрной ткани с россыпью страз и блёсток. — «Wingless angel»! — громко кричит она, широко улыбаясь.And behind closed eyes will be always deep dark
Тарья, спев последнюю строку куплета, крепко хватается за стойку микрофона, начиная свой вокализ, чаруя и устрашая сердца зрителей. Ангел смерти, нет, лишь сама смерть может так петь. Забираясь высоко-высоко, всё увеличивая силу своего голоса. Она выжимает из себя всю свою мощь. Колонки грозят разорваться, глаза блестят лихорадочным огнём, грозная музыка блёкнет за её спиной. Спев самую высокую ноту, она опускается чуть ниже, ласково и тихо, не скрывая печали, исполняет нежную мелодию. С последним мгновением звучания её голоса, музыка за спиной немного стихает, начинается длинный проигрыш. Тарья напрягает своё тело, ровно стоя перед зрителями, и улыбается как-то грустно, печально. Одним ловким движением сорвав с себя чёрную, как ночь, усыпанная звёздами, накидку-плащ, она оказывается в белом довольно простом платье с серебристым шитьём на рукавах и подоле. Несколько хрустально чистых камней украшают одеяние на груди. — Я люблю вас! — кричит она в зал. Оставив микрофон, она медленно, чуть пошатнувшись, подходит к чёрному бархату на ступенях. Как-то таинственно улыбнувшись зрителям, она опускается на ступени, медленно кладёт голову на белоснежную ленту. Тонкие руки, подняв единственную настоящую розу, лежат на груди. Она закрывает глаза, вслушиваясь в музыку. Это её лучшая композиция, несомненно. Наверное, она единственная полностью шла от души, и руки лишь записывали на нотной бумаге то, что было в её сердце. Тарья слегка улыбается. Она спокойна, как никогда. Перед глазами проплывают фигуры из её воспоминаний: муж, обнимающий её и гладящий по смоляным волосам, дочь, отчего-то маленькая, на много лет младше той, которую Тарья оставила дома, друзья, широко улыбающиеся, радостные, парни из коллектива, поздравляющие её с успехом нового альбома, старые друзья, которых она долгие годы ненавидела, Туомас, шепчущий что-то и утирающий слёзы с её лица в далёкой молодости. Тарья медленно идёт к ним, а впереди сияют холодным светом уже не такие далёкие звёзды. Музыка едва долетает до неё, а вскоре и вовсе пропадает. Два белокрылых ангела спускаются к ней, ласково касаются шрамов её души и поднимают за собой куда-то вверх, к луне и звёздам… Музыканты заканчивают проигрыш, вот-вот должна вступить Тарья. Но она лежит на чёрном бархате, не шевелясь. Мужчины недовольно хмурят брови, но не подходят к ней. Певица в последние годы нередко делала на концертах какие-то сюрпризы, порой донельзя странные и едва не доводящие музыкантов до инфаркта. И подойти к ней вопреки её воле никто не решается. Вместо голоса впервые за весь концерт звучит фонограмма, такая ровная и удивительно живая. Тарья так никогда не делала, порой лишь пускала фоном негромкое сопровождение в трудных местах. И музыканты удивлённо косятся на неё. Да и слова на этот раз другие, не те, что звучали в альбоме. Белая кожа едва не сливается с платьем и лентами, чёрные волосы лежат на груди, руки по-прежнему держат розу. Съёмочная группа и взволнованные музыканты с трудом выжидают окончания песни, поглядывая на зрителей. Но те, похоже, приняли это за обычный ход выступления, радостно выкрикивая что-то. — Тарья! Тарья! — первым к лежащей женщине подбегает стоящий ближе всех оператор. — Тарья, что случилось?! Он резко опускается на колени рядом с ней, хватая за тонкие руки. Вслед за ним рядом оказываются все остальные находящиеся на сцене. — Вызовите «Скорую»! Кто-то кладёт руки на её шею, пытаясь почувствовать пульс. Остальные наперебой спрашивают его, но увидев его застывшие глаза и побледневшее лицо, замолкают. В абсолютной, давящей тишине, повисшей в зале, неестественно громко звучит один тихий голос: «Поздно. Тарья…». Договаривать ему уже нет нужды.***
Концерт «End of story» закончился внезапно, мгновенно «забурлившую» публику охранники выводили силой. Тарья лежала на чёрном бархате в окружении белых искусственных цветов, никто не решился перенести её. Приехавшие врачи подтвердили: «Мертва», и забрали с собой. Позже установили, что причиной смерти оказался сильный яд, находившийся в крупном кольце певицы. Диск выпускать не хотели до последнего — до нахождения завещания финской звезды. Согласно ему, «End of story» вошёл в историю, как последний, изданный посмертно концертный альбом Тарьи Турунен; три письма — мужу, дочери и Туомасу Холопайнену — были переданы. Nightwish в новом альбоме выпустили песню, посвящённую Тарье, первой музе Туомаса, собрав клип из её фотографий и видео. В самом конце звучала фраза из её интервью, произнесённая с горькой усмешкой: «Жизнь — это жестокая игра».