Июльский снег

Снег. Белый, пушистый, а ещё очень холодный. А что ещё можно о нём сказать? Разве что удивительно неожиданный. Начало июля, а здесь снегопад. Большие хлопья покрывают землю, застилают её ровным слоем. Так и хочется наступить ещё на нетронутую поверхность и оставить свой след. Или нарисовать что-нибудь? Наверно, это глупо – так думать. А разве снег в июле – это само по себе не глупо? И одновременно очень красиво. Ну да, я ещё не разучился ценить красоту природы. Наверно, я бы хотел спросить тебя о нём, о снеге… Но ты ведь только презрительно посмотришь на меня. Такой же холодный. Не думал, что буду сравнивать тебя с таким необыкновенным чудом природы. Твой плащ развивается лёгкими порывами холодного ветра, иногда ты щуришься, и как всегда недовольно фырчишь, потому что снежинки летят в твои фиолетовые глаза. Обычно недовольные возгласы куда сильнее. Видимо, снег и тебя задел, а, Хидан? Мы стоим под навесом скалы на открытом пространстве перед полем. Ещё сегодня утром оно было чистым, зелёным, благоухало травами, которые теперь прогнулись под тяжестью мокрых хлопьев. Всё же, очень необычно. Кажется, даже ты засмотрелся. Вот из твоих уст опять пронеслось проклятье. Невозможно сдержать улыбку, хотя, как всегда, вышла только ухмылка. — Ты видел когда-нибудь такое, а? Вот уродство. – Ты мельком глянул на меня, и во взгляде было, ну да, как всегда, очень много раздражения и недовольства. Я счёл вопрос риторическим, да и желания на него отвечать не было. Наши взгляды относительно красоты так отличны? – Какого чёрта эта херня пошла в июле, а?! Теперь нам даже до места собрания не добраться. — Используем голограммы, да. – Думаю, это был самый разумный ответ. Что бы сказал Какузу, интересно? Странно, не ловил себя раньше на мысли о том, что мне хотелось бы знать чьё-либо мнение о бессмертном. Кто он, откуда пришёл с такими силами, что это за медальон на его полуобнажённой груди. — Или подождём, пока снег кончится. В прошлый раз я отсидел весь свой зад на скале, думаешь, она была как подушка? Ни хрена! И шея у меня затекла ещё, хрустела, как сухарь, который давишь в кулаке. — Я понял-понял, ммм. — Чё ты понял, а? – В этот момент у тебя был очень недобрый взгляд. Я слегка дёрнулся, как и моя рука, незаметно скользнувшая в мешок, наполненный глиной. Кажется, ты не упустил эту деталь, от чего твой пыл убавился. Быть может, это потому, что зашивать тебя больше некому? Веский аргумент, пожалуй. Что-то недовольно буркнув в мою сторону, ты отвернулся. Дай волю, и ты бы, схватив свою алую косу, пошёл бы рубиться с метелью, бушующей в округе. — Июль, сука! В одном ты был прав… Июль. Холодный, мокрый, чахлый июльский вечер. Тут уже не полюбуешься чистым белым снегом. Хотя, уже, похоже, наступала ночь. Меня это не волновало вовсе, даже наоборот. Я бы с радостью провёл эту ночь в твоём обществе, чем снова выслушивать то, что «Тоби – хороший мальчик». К тому же, рядом со мной твоя агрессия слегка уменьшается, что не заставляло меня не радоваться и даже злорадствовать. Интересно, ты веришь в судьбу? Наверно, веришь. У тебя есть какая-то религия. Она предусматривает … веру. Я знаю, ты веришь в боль. А то, что мы тут вдвоём – странное стечение обстоятельств или поворот в судьбе одного из нас? Ну, и кто этот счастливчик? — Ты замёрз, я замёрз, какого мы тут торчим? Хрен знает, когда этот снег кончится. Я заметил, что голос твой спокоен. Довольно редкое явление, на самом деле. Я снова не ответил. Воцарилось молчание, долгое, протяжное, поглощающее мои мысли. Ненавижу тишину или когда ты не смотришь на меня. Хм, я поймал себя на этой мысли. Ты не Сасори но Данна, споря с которым об искусстве, я одновременно признавал его силу, и даже восхищался им. Ты не Тоби, чьё присутствие зачастую сводит меня с ума, действуя на нервы просто одним своим видом. Я забыл, когда стал ловить твой взгляд, но понял, что мне это нужно, и я хочу, что бы твои глаза были только на мне. Вот и сейчас, я несознательно произнёс твоё имя, чтобы ты обернулся ко мне, взглянул… — Что для тебя искусство? Ты хмыкнул мне в ответ, разглядывая фиолетовыми глазами, будто видя насквозь и все мои мысли…я захотел, чтобы ты отвернулся, не смотрел. Ты, продолжая оглядывать меня, заставляя даже внутренне ёжиться от взгляда, спокойно в пол-голоса ответил: «То, что греет душу». Ответ ровным счётом не дал мне ничего. Похоже, я был в замешательстве, что не укрылось от тебя. Ты изогнул тонкие брови, словно дожидаясь моей реакции или каких-то слов, тогда мои глаза сощурились, и я ревностно поинтересовался, что же именно тебе греет душу. — Весна. В этом коротком ответе будто бы вся душа была изложена и предоставлена в немного обмозоленных ладонях, но что так бережно держали её. Твои фиолетовые глаза продолжали некоторое время, не моргая, рассматривать меня, от чего холодок пробежался по моей спине. Я забыл даже о том, что я спросил и зачем, ведь следующими твоими словами было: «Сейчас, в этом мерзком снегопаде, ты похож на весну. Это... вроде как здорово» Не смотреть, но и не закрывать глаза, ощущать, как снег падает на заметно порозовевшие щёки.. Слишком разное восприятие искусства, слишком отличные его проявления в наших душах. Но если я смогу коснуться тебя, убрать выбившуюся прядь платиновых волос с лица, согреть.. быть на пару этих минут твоей весной, я соглашусь признать твою правоту, и сегодняшний взрыв прогремит много позже. Ты чертыхаешься, и кривая улыбка ложится на твои губы. — И кровь ещё, как знак вечного искусства. Вечер. Холодный и промозглый. Когда снег начнёт таять, станет невыносимо мерзко. Я поёжился, отводя взгляд на поле. Странное наваждение. Итак, я уже задавался вопросом, когда я начал воспринимать тебя иначе. Я понял. В момент, когда нас соединил этот июльский снег.