Мир рухнет в полдень

      К утру все должно было стать по-прежнему, убеждала себя Викки, и оттого все больше ходила по кругу, заглядывая в такие углы, о которых прежде не могла бы подумать. Яркий полдень постепенно сменился вовсе не вечерними сумерками, а еще более ярким днем, где сияющее голубое небо так и норовило расплющить ее в лепешку. Тони спал в машине не меньше получаса, и Викки могла, вообще-то, растолкать его и довести до кровати, но злорадство вперемешку с жалостью в один голос требовали этого не делать. Во-первых, потому что, проснувшись, Тони больше не пойдет спать, а будет ходить за ней, так что они непременно превратились бы в двух, вместо одного, неприкаянных призраков. А во-вторых, Викки просто-напросто издевалась, воображая, как громко Тони будет потом стонать от ломоты и боли в спине. Не то чтобы ей было все равно и совсем не жаль, просто что-то такое злое толкалось в груди в противовес разлившемуся чувству трепетной любви, наконец облаченной в слова, что хотелось либо выгрызть самой себе горло, либо сделать другому какую-то пакость. Так что, раз первое представлялось категорически невозможным, Викки просто выбрала второе, затолкав подальше муки безвольной совести.       Пребывающий в своем господстве яркий солнечный день отчего-то навевал тревожные мысли, и те барахтались в пустом желудке вместе с двумя стаканами холодной воды. Этот дом, такой же, но совершенно новый, был решительно другим, и все равно Викки, ужасаясь собственных чувств, мысленно звала его домом. Не зданием, башней из стекла и металла, зависшей в воздухе, или прибежищем, а именно домом, в который непременно можно было вернуться. Она вроде как совсем недавно призналась Тони в любви, озвучила разъедающие изнутри ядовитые чувства, а теперь трусливо поджимала губы и вращала глазами, выискивая пути отступления. Пожалуй, Викки была вовсе не из тех людей, кому легко давались слова, тем более что сперва их нужно было произнести мысленно хотя бы несколько раз. Викки не умела разбрасываться красивыми фразами, зачастую не принимала собственных чувств, продолжая скакать по миру как заигравшийся солнечный зайчик, и оттого теперь, когда будто тяжелая железная цепь приковала ее к месту, внутри все сжималось от ужаса. Еще более страшно становилось потому, что, несмотря на все мысли, бежать Викки не собиралась и вместо этого расселась, закинув ногу на ногу, в шезлонге на заднем дворе. Солнце уже начинало неприятно припекать, так что она, все-таки переборов обуявшее ее злорадство, мысленно решалась подняться и пойти разбудить Тони.       Откровенно говоря, Викки ужасно хотелось есть, а холодильник она хоть и нашла, но вот внутри него обнаружилась сияющая чистотой белизна, будто кто-то такой же голодный начисто вылизал его языком. Можно было, конечно, попросить новую цифровую помощницу заказать пиццу, но голос ее, мелодичный и ласковый, Викки отчего-то страшно не нравился. То ли таким образом давала о себе знать стоящая спиной к любви ревность, то ли Викки просто скучала по Джарвису, который теперь в виде Вижена болтался где-то в неизвестности. Сама Викки теперь напрочь застряла здесь, привязала сама себя прочными кандалами, и от осознания этого делалось несколько жутко. Конечно, она знала, что Тони позволил бы ей уйти, куда хочется, но теперь у нее было определенное место, куда необходимо вернуться. Не можно, когда захочется, выбрать из нескольких вариантов или проболтаться в космосе еще какое-то время, а потом заявиться как ни в чем не бывало, чтобы снова исчезнуть. Викки обязана была вернуться сюда, чтобы не чувствовать себя предательницей, потому что своими руками же сделала Тони собственным домом.       Поддавшись раздражающим мыслям, Викки встрепала волосы пальцами и подскочила, быстрым шагом проходя дом насквозь. Тони спал в машине в том же положении, в каком она его и оставила, чуть приоткрыв рот и откинувшись на подголовник. Одна рука его съехала на сиденье, залетающий сквозь открытое окно ветер трепал короткие волосы, и Викки, не удержавшись, провела по ним ладонью, потянулась всем телом и громко чмокнула Тони в лоб, заставив того проснуться. Подернутые дымкой карие глаза нашли ее лицо не сразу, зато потом в них вспыхнули яркие искорки, от которых потянуло в животе. Подтянувшись, Тони ловко удержал Викки за затылок, не позволяя отстраниться, и ткнулся лбом в ее лоб.       – Если полезешь драться, я разведусь с тобой и отсужу половину имущества, – фыркнула Викки, безуспешно пытаясь скрыть порозовевшие щеки.       Что-то внутри у нее тяжело шлепнулось, как камень падает в озеро, и туча брызг обдала искристым холодом. От осознания собственной по-девчачьи романтичной глупости хотелось провалиться сквозь землю, но Тони все еще держал ее, так что Викки ощущала лбом тепло его кожи. Жар ладоней пробирался под волосы, смешиваясь с жаром яркого солнца, и нужно было как раз рассмотреть спальню, но прежде у Викки были несколько другие планы.       – Ты сначала выйди за меня замуж, – поддержал привычную игру Тони, отпуская ее и вылезая из машины следом, – а потом заберешь все.       – Это предложение? – Викки едва не оступилась, все еще одетая в слишком длинные для нее штаны, и тряхнула волосами, улыбаясь от собственной наглости.       В эту игру они уже играли, каждый раз сводили все в шутку, но теперь почему-то сердце колотилось в груди и страшно потели ладони. Чтобы куда-то деть разом задрожавшие руки, Викки собрала растрепавшиеся волосы, кое-как расчесала их пальцами и перекинула через плечо, засовывая под рубашку. Солнце пекло макушку, а Тони смотрел на нее удивительно прямо, и было в его серьезном взгляде что-то такое, из-за чего Викки принялась искать кольцо в его пальцах.       – Нет, – Тони мотнул головой, и голос его прозвучал удивительно глухо, – пока еще нет.       Ужасно захотелось съязвить, только чтобы не чувствовать покалывающее в горле смущение; в голове разлилась звенящая тишина, будто по затылку чем-то тяжелым стукнули. Образ Тони, заспанного, чуть растрепанного, тоже смущенного как мальчишка, показался вдруг Викки настолько необходимым, что закружилась голова и повело в сторону. Смущенная собственными чувствами, она отвернулась так резко, что копна рыжих волос хлестнула ее по лицу, а Тони не сдержал смешок, и уже мгновение спустя они оба хохотали громко и совершенно по-детски, точно кто-то отпустил натянутую вокруг шеи нить. Колкая обида на саму себя и собственные дурацкие чувства все еще толкалась в животе, свивалась ненасытным змеем, перемешиваясь с тревожным стыдом, и оттого Викки смеялась все громче, задирала голову к яркому небу и убеждала сама себя, что она еще здесь. Хотелось много чего спросить и много чего рассказать, но онемевший язык молча толкался во рту напоминанием, что они уже разговаривали, а теперь оставалось только наконец-то обняться и так и уснуть, превратившись в какой-то момент в покрытое шрамами единое целое.       – Ты ведь не живешь в этом доме? – дурацкий, вовсе неуместный вопрос сорвался с языка единственным возможным решением, потому что все остальные казались Викки катастрофическими.       Тони глянул на нее искоса, и что-то такое отразилось в его взгляде, отчего снова сделалось стыдно. Викки прикусила губу, отворачиваясь и обводя взглядом стеклянный дом, отражающий небо и солнце, потянулась, будто тогда могла бы увидеть море, и одернула сама себя, хватаясь пальцами за запястья. Отчего-то все еще было неловко, будто они встретились впервые после долгой разлуки, и где-то внутри, едва ли осязаемо, стали вовсе другими людьми.       – Он слишком молчаливый для меня одного, – Тони почесал щетину на щеке, неловко мазнул рукой где-то перед собой, – чуть позже покажу тебе башню, уверен, ее новый вид тебя впечатлит. Но пока подумал, что стоит приехать сюда, раз уж дом полностью готов, но если не хочешь…       – У тебя пустой холодильник, – перебила Викки, бросая на него короткий взгляд и снова поворачиваясь спиной, – я голодна. Просто ужасно.       Слова вырвались из горла отрывисто и колко, но Тони в ответ только хохотнул, подхватил Викки под руку и утянул за собой. С его появлением, как это было и с ней, под высоким потолком зажглись тусклые, похожие на крохотные звездочки огоньки, отразились в начищенных блестящих стеклах и рассыпались по стенам серебристыми лучиками. Викки уже видела это, завороженно пялилась едва ли не десяток минут, и потому теперь только восхищенно охнула, перехватила ладонь Тони и потянула его на себя. Поцелуй показался ей приторно сладким, а губы Тони – обветренными и сухими, так что Викки провела по ним языком и прижалась еще, ловя между делом короткий вздох. Горячие ладони опустились ей на бедра, будто так было всегда, вот только рука Тони выскользнула из ее руки, и оттого противные мурашки прокатились по телу. Викки фыркнула, отрываясь, чмокнула его в уголок губ и лукаво прищурилась, разглядывая заигравшие искорки в темных глазах.       – И ты решила съесть меня? – Тони потянул ее в сторону, не размыкая рук, и от тепла его тела постепенно делалось жарко.       – Сойдешь вместо завтрака, – фыркнула Викки, оставляя короткий поцелуй на покатой скуле.       Только теперь, оказавшись непозволительно близко, Викки заметила, как сильно Тони похудел, как вытянулось его лицо и как отчетливо стали проступать выточенные тренировками мышцы. Весь этот год Тони тоже сражался, убегал от самого себя и всех остальных, и теперь она собиралась заставить его расслабиться, чуточку выдохнуть, а потом окунуть с головой в ледяную воду в качестве своего собственного наказания.       Она потянулась к его губам прежде, чем раскрывший было рот Тони успел что-то сказать, и помещение заполнил глубокий протяжный стон. Яростная нежность, бьющаяся жилкой, давила на шею, мешая дышать, и Викки выплескивала ее неумело, ломано и коряво, путаясь в собственных ногах и руках. Переполненная, окрыленная, она двигалась вперед рвано и неумело, так осторожно, будто натянутые струны могли вернуться в единый момент, сковать ее коконом и похоронить под снежной лавиной тусклым солнечным лучиком, таким отвратительно рыжим, что хрустит на зубах.       – Давай-ка, – Тони оттянул ее назад, размыкая поцелуй с пошлым шлепком, – я велю Пятнице заказать продукты. А пока не хочешь съездить куда-нибудь перекусить? – Викки помотала головой, облизывая губы, и Тони отвел взгляд от ее лица. – Тогда давай закажем пиццу или…       – Хочу китайской еды, – Викки склонила голову набок, из-под рыжей волны проследила за смешливым кивком, – и мне не нравится эта… Пятница, у нее голос какой-то слишком слащавый.       Признание, странное, неподобающе ревнивое, далось ей удивительно легко, и Викки в дополнение собственных слов обиженно надула губы. Осознание того, что она теперь здесь навсегда, сама выбрала этот мир и этого Тони, накрыло ее оглушающей, удушающей волной, выбросило и растрепало, но после огладило по волосам ласково, как гладила в детстве мама. Викки оставила там похоронившего сестру Питера, а сама выбрала уютное, почти мирное здесь, и собиралась теперь цепляться за него зубами и ногтями.       – Мне бы понравилась, – протянула Викки, покачивая бедрами из стороны в сторону, – Сандэй. Воскресенье в твоей недельке имеется?       Будто кто-то щелкнул переключателем, глаза Тони загорелись, а руки исчезли с ее тела, оставляя в одиночестве всего на мгновение. Где-то на просторах этого нового дома наверняка была мастерская, такая же, как в прошлом, где играла громкая музыка, а Викки нельзя было ходить босиком. Именно там, можно было сказать точно, хранилось самое сердце, нечто такое ценное, что оторвать можно было только с вырванным наживую хребтом. Викки жмурилась, пока они размашисто шагали вниз, в какой-то момент ухватила Тони за руку просто потому, что он шел слишком быстро, а потом запальчиво припустила сама, перепрыгивая через ступеньки.       Внизу их ждала такая же, как и в прошлом, стеклянная дверь, будто покрытая дымкой, а за ней – совсем новая мастерская. Яркий свет развешенных под потолком ламп в первое мгновение ослепил, и Викки зажмурилась, следуя ведущей ее вперед ладони. Нескольких запасных костюмов за стеклом, как это было в башне, здесь не хранилось, место вообще скорее напоминало еще одну гостиную, чем мастерскую, и Викки невольно разочарованно выдохнула. Гениальные ученые отчего-то представлялись ей немного безумными, и оттого во владениях их непременно должен быть хаос из чертежей, материалов и прочей ерунды, разнообразие которой не умещалось в воображении. В этой новой мастерской был огромный диван посреди комнаты, низкий журнальный столик из зеркального стекла и парочка выбивающихся из общей картины столов, таких белых, что страшно рядом дышать. Можно было, конечно, заметить скрытые деревянными панелями стеллажи и шкафы, какой-то не запрятанный никуда, будто не хватило места, прибор и нечто, лишь отдаленно напоминающее обыкновенный компьютер.       Отпустив ее руку, Тони принялся рыться в ящиках одного из столов, и тогда-то наружу проступил весь присущий мастерским гениальных ученых хлам, попросту спрятанный от глаз своего собственного хозяина. Тони выкладывал на стол какие-то детали и микросхемы, комкал чертежи и ругался себе под нос, потому что решительно ничего невозможно было найти. За одним столом последовал другой, и Викки хихикнула в кулак, прошла в середину комнаты и плюхнулась на диван, слишком подозрительно белый для мастерской. Через несколько минут копаний, когда все барахло перебралось из ящиков на поверхность столов и частично покрыло пол, Тони все-таки нашел пропажу, взмахнул рукой и окончательно исчез в груде разбросанного барахла.       – Это резервная копия Сандэй, оставил ее на всякий случай, сам не знаю зачем, – затараторил Тони откуда-то совершенно с другой стороны, – она не предназначена для повседневного использования, но можно немного доработать…       – Она очень мне помогла, когда я нашла ее в логове злобного Тони Старка, – хохотнула Викки, разглядывая едва заметные подвешенные к потолку лампочки, – давай оставим как есть.       – Благодарю, Виктория, – что-то щелкнуло, и воздух наполнил вкрадчивый слегка резковатый голос, – здравствуй, Тони.       Голос не был в точности похож на голос той Сандэй, но, может быть, Викки могла просто забыть, запутаться в деталях и обмануть саму себя. Та Сандэй отчего-то казалась похожей на маму, хоть Викки и слышала от нее всего пару фраз, эта же напоминала скорее ее саму. Отступать и менять мнение все равно было поздно, тем более она в любом случае оказалась приятнее приторной Пятницы, и Викки махнула рукой, позволяя оставить как есть.       – Она не очень-то вежливая, – проскрежетал выныривающий из-за заросших мусором столов Тони, и Викки хихикнула, когда он опустился рядом.       – Тебе просто нравится, что Пятница зовет тебя боссом.       Тепло разлилось от бедра по всему тело, наполнило изнутри, и Викки потянулась к нему, прижалась боком к боку и опустила голову Тони на плечо. Здесь было удивительно уютно, так что она забралась на диван с ногами, похлопала Тони по колену и протяжно вздохнула. Утром все должно было стать по-прежнему, а пока у Викки оставалось немного времени, чтобы побыть человеком, таким обыкновенным, что похоже на чудо.       – Это субординация, – качнул головой Тони, а потом вдруг поднялся, – я и есть ее босс.       Едва не упавшая Викки распахнула глаза, уставилась на его спину и хотела было уже потыкать пальчиком, как Тони рывком развернулся. Губы его были стиснуты настолько плотно, что обратились в тонкую белую полоску, щеки отчего-то алели, как у подростка, и ходили на скулах желваки. Странное колючее чувство пробрало ее изнутри, Викки вздрогнула, усаживаясь прямо, разве что руки на коленях не сложила церемонно. Она смотрела на Тони снизу вверх в его потрясающей мастерской, и отчего-то сердце в груди яростно колотилось, будто выплеснулась еще не вся неловкость, осталось немного в закромах, и теперь буря окутывала их, снося все вокруг и оставляя центр совершенно недвижимым.       – Вот теперь это оно, – каркнул Тони, и Викки вдруг ощутила себя страшной дурой.       – Что? – короткий выдох слился с ее собственным сердцем.       – Предложение, – Тони смотрел куда-то поверх ее головы, и взгляд его медленно опускался, останавливаясь на точке между бровей, – выйдешь за меня замуж?       В животе что-то толкнулось, дыхание застыло, и Викки уставилась на возникшее перед ее лицом кольцо с прозрачным голубоватым камнем, таким же квадратным, как ее собственные удивленные глаза. Держащие красную бархатную коробочку пальцы Тони едва заметно подрагивали, будто они сейчас оба были детьми, переживающими первую бурную любовь подростками, и Викки не сдержала порыв обнять их, понятия не имея, что в таком случае отвечать. Ей никогда прежде не делали предложение, раньше они с Тони сводили все в шутку, а теперь от серьезности ситуации сводило горло и сердце норовило выпрыгнуть из груди. Больше всего пугало то, что Викки ни капельки не сомневалась, только не могла сформулировать слов, чтобы звучало не по-дурацки, и в конце концов пауза затянулась, так что пришлось спешно импровизировать.       – Да. Ладно.       Получилось неуверенно и вяло, зато Викки наконец оторвала взгляд от кольца и потерялась, потонула в искрящихся темных глазах Тони. Они молча смотрели друг на друга почти минуту, наверняка оба запутавшиеся в происходящем, и Викки собственными неверными пальцами чувствовала, как дрожат руки Тони. Собираясь сделать что-то еще, Викки рывком поднялась, и пространство прорезал визгливый дверной звонок, заставивший подскочить и забиться нормально сердце. Викки рвано вздохнула, моргнула, глядя на неведомо как очутившееся на ее пальце кольцо и чмокнула Тони в уголок губ, отнимая у него ее собственное самообладание. Сердце все еще колотилось, и ей непременно нужно было обдумать случившееся, так что разрушивший тягучее молчание звонок оказался как нельзя кстати.       – Должно быть, китайская еда приехала, – несколько визгливо бросила Викки, поспешно разворачиваясь на пятках, – пойду заберу.       Викки позорно сбежала, прошлепала босыми ногами по лестнице вверх, завернула, едва не падая, в гостиную и почти бегом направилась к двери. Звонок больше не подавал голоса, будто выполнил свою главную задачу, и теперь кто-то снаружи терпеливо ждал, точно зная, что дверь непременно отворится. Однако, если бы Викки не торопилась так отчаянно сбежать, если бы не задыхалась от клубка нахлынувших на нее чувств, если бы уже могла видеть, она непременно взяла бы передышку, выдохнула пару раз и сказала бы что-нибудь дельное, правильное и красивое, чтобы Тони не остался стоять там внизу совершенно один. Если бы так случилось, Викки разглядывала бы сейчас кольцо на собственном пальце, а не отворяла рывком дверь, даже не глянув, кто за ней находился.       Это была вовсе не китайская еда, как она ожидала, однако все-таки кое-что съедобное у гостей с собой было. Впереди всех на Викки смотрела коробка с пиццей, а поверх нее высилась голова Пеппер, светящаяся на солнце ласковым золотистым пламенем. Где-то за ее плечом был еще обыкновенно серьезный полковник Роудс, и кое-что еще бросалось в глаза так отчетливо, что не успевшее успокоиться сердце сделало новый кульбит. Порыв захлопнуть дверь прямо так Викки стоически подавила, даже натянула на лицо кривую ухмылку, но больше, как застывшая проржавевшая насквозь жестянка, ничего не смогла сделать. Определенно неловкую ситуацию спас появившийся за ее спиной Тони, оттянул Викки в сторону и опустил ее застывшую поднятой руку. Происходило нечто катастрофически странное, и Викки, пока еще не совсем Викки, казалось, будто в ее отсутствие все здесь разом посходили с ума.       – Не китайская еда, но тоже сойдет, – как ни в чем не бывало хохотнул Тони, придерживая Викки за плечи, – это же не пепперони? К твоему сведению, она терпеть не может пепперони.       – Обычно первым делом люди здороваются с гостями, а не обсуждают принесенную ими еду, – пробурчал Роуди, подталкивая Пеппер в спину.       Они прошли внутрь, тоже как ни в чем не бывало, без труда отыскали гостиную и расположились там не иначе как у себя дома. Ведомая Тони Викки проследовала за ними, застыла в проходе и вздрогнула только когда Тони поцеловал ее в макушку и отпустил.       – Вы выбрали не совсем удачное время для визита вежливости, – пропустил подколку мимо ушей Тони, – она немного в шоке, но этого скоро пройдет. Слишком много новостей разом.       Викки захотелось непременно что-то ответить, и она с трудом проглотила вставший комом в горле воздух, в два шага обошла Тони и уселась напротив Пеппер. С такого ракурса стало еще более отчетливо видно ее огромный живот, но пересаживаться было бы неудобно.       – Ты-то тоже выбрал это же время, – Викки закатила глаза и отмахнулась от упавшей на ее плечо теплой ладони, – ты беременна.       – Мне не терпелось, – ладонь исчезла вместе с ее обладателем, и следующая его фраза послышалась откуда-то из-за стенки, – эй, не переводи тему, пока меня нет!       Даже пожелай она, Викки ни за что бы не смогла перевести тему просто потому, что мысли в голове роились со страшной скоростью, путались между собой и застревали на языке, оборачиваясь сиплым дыханием. Теперь ей отчего-то казалось, что за прошедший год мир перевернулся с ног на голову, или может она попала не туда, вернулась в какую-нибудь другую параллельную вселенную, такую же, только немножечко разную. Викки все еще не могла видеть ничего, кроме мира прямо перед собой, но завтра все должно было стать нормально, и тогда она определенно убедится, что с ума сошли вовсе не все остальные.       – Так иногда случается, – понимающе, отчего-то по-матерински ласково вздохнула Пеппер, раскрывая коробку с пиццей, – так и знала, что Тони не озаботится пропитанием.       – Я хотела заказать китайской еды, – завороженно протянула Викки, разглядывая аккуратные кружочки колбасы, – а теперь скажи, что с ним ты просто встретилась по дороге.       Сидящий рядом с Пеппер, точно личный телохранитель, Роуди закатил глаза, но комментировать ничего не стал. Пеппер снова протяжно вздохнула, и тогда-то вернулся звенящий бокалами Тони. Вот уж чего-чего, а выпивки у него всегда в достатке, даже если в холодильнике пусто, как в крематории.       – Хотела пригласить тебя подружкой невесты, но так уж вышло, – Пеппер вывела в воздухе витиеватый жест и покосилась на опустившуюся в центре стола бутылку вина, – пришлось позвать Мелани.       Конечно, определенно, Викки понятия не имела, кто такая Мелани, но все равно понимающе кивнула, подтвердив, что она – лучший выбор. Пальцы ее сами собой потянулись к особенно аппетитному кусочку пиццы, ухватили за мягкую корочку и последовали зову оголодавшего желудка. Тони заметил было, что Викки вроде как терпеть не может пепперони, а Викки, закатив глаза, заявила, что страшно голодная, а еду они так и не заказали. Разговор сводился к какой-то ерунде, совершенно дурацкой, от которой кололо в груди и смешинки вились на языке, и Викки запивала их красным вином, шутила, что Пеппер много теряет, попивая обыкновенную воду, и собирала кусочки пепперони блестящими пальцами. Было удивительно уютно, никто словно не замечал блестящего на ее пальце кольца, и день постепенно рассеивался, покрываясь голубоватыми сумерками. То и дело Викки невольно вспоминала, что к утру все должно стать по-прежнему, и тогда у нее появится много неотложных важных дел, но пока она ковыряла палочками остатки лапши, которую они все-таки заказали, и облизывала перепачканные маслом губы.       – А имя вы уже придумали? – спросила Викки скорее ушедшую мыть руки Пеппер, чем оставшегося на диване Роуди. – Мальчик или девочка?       – Неужто собираешься стать крестной матерью? – хохотнул Роуди, раздобревший, но все еще неуловимо по-военному собранный.       – Конечно! – Викки хлопнула ладонью по столу, едва не роняя бокал, но вовремя ухватила его другой рукой. – В этот раз я не могу уступить Мелани!       Руки ее переплелись крест-накрест, и воображение не сразу придумало, как выбраться из ловушки, не уронив при этом бокал. Викки фыркнула от натуги, очень-очень медленно и осторожно вытянула нижнюю руку, победоносно взвизгнула и одним махом допила оставшееся в бокале вино. От вина и сытости ее накрыло уютное умиротворение, за окном давно стемнело, так что теперь лампочки-звезды горели под потолком, отражаясь в стеклянной стене-крыше. Далеко в вышине вторили им серебристые настоящие звезды, крошечные и завораживающие, недостижимые до утра, а потом – отвратительные, такие же переполненные обыкновенными чувствами, как и любое другое место.       – Это девочка, – Пеппер, единственная оставшаяся в трезвом уме, вытирала руки полотенцем, – я хочу назвать ее Морган.       Пеппер говорила об этом ребенке в собственном животе так, будто он уже был настоящим и правильным, таким же необходимым, как звезды и солнце. Она уже любила его, любила больше всего на свете, и Викки даже завидовала, не совсем понимая, кому – матери или ее дитя. Эти чувства, слишком сильные для безумия сегодняшнего дня, захлестывали ее, перемешивались внутри, так что оставалось только глушить их вином, потому что ощущать казалось просто невыносимо. Викки разглядывала прозрачное голубоватого оттенка кольцо, следила за блуждающими в нем искорками-отблесками ламп, и где-то внутри них она была такой же счастливой, как Пеппер, беззаботной, окутанной теплом таким обыкновенным, что становится скучно. Викки дышала воздухом этого мира, отказалась ради него от своего собственного, и где-то в гранях кольца было ее собственное отражение, растрепанное, с алеющими от алкоголя щеками и улыбкой, не способной отвалиться с лица. Тони сидел рядом с ней, касался плечом плеча и говорил что-то дурацкое, как неверно подобранное для предложения время, и Викки воображала, что ничего лучше в ее жизни и быть не может. Нечто внутри нее билось, желая оставить так навсегда, застыть в теплом звездном моменте, а что-то другое рвалось наружу, выворачивало наизнанку истерзанную, перетертую в песок суть, и Викки никак не могла сомкнуть руки, чтобы остаться самой собой.       – Ну что ж, что-то мы засиделись, ночь на дворе, – Роуди, хлопнув себя по коленям, поднялся, и Тони, вроде как задремавший, встрепенулся тоже.       Они принялись перебрасываться подколками и хлопать друг друга по плечам, то ли смеясь, то ли в самом деле прощаясь, и Викки за их спинами юркнула в туалет. Она вовсе не чувствовала себя лишней, как это казалось ей поначалу, улыбка сама собой расплывалась на лице, и нужно было непременно спрятать ее, пока насмешливые фразочки не посыпались на нее саму.       Пеппер перехватила ее на выходе, затолкала обратно и захлопнула дверь, и Викки вдруг показалось, что ее напрочь приперли к стенке. Пронзительный взгляд прошивал ее сверху вниз, будто выискивал что-то, копошился в мыслях и исследовал каждую высвечивающуюся на лице деталь. Наверное, Пеппер еще не совсем верила ей, или, может быть, сомневалась в чем-то еще, но Викки вдруг захотелось выпрямиться перед ней, сделаться лучше, чем есть на самом деле, чтобы одобрение появилось на покрытом веснушками лице. О, у Пеппер тоже были веснушки, Викки заметила это впервые, светлые, как россыпь светлячков или засунутая в банку гирлянда с желтыми огоньками. Еще у Пеппер рыжина была солнечной, в отличие ржаво-красной Викки, а еще тонкие мягкие пальцы обхватывали ее запястье, не позволяя сбиться с пути. Она, наверное, разглядывала ее кольцо, совсем прозрачное в белом искусственном свете, и оттого уголки губ ее слегка поднимались, образовывая легкую очаровательную улыбку.       – Тони нужен кто-то, кто будет за ним присматривать, – Пеппер, кажется, хотела сказать вовсе не это, но она уже начала, и остановиться теперь было бы сложно, – в одиночестве он творит глупости, копается в собственных страхах и кормит собирающихся вокруг него демонов. Он любит тебя, так что я надеюсь…       Слова ее, оборвавшиеся, рассыпавшиеся осколками под ногами, утонули в хохоте и предложениях присоединиться, насмешливых, но тревожных, точно что-то и вправду могло с ними случиться. Глаза Пеппер блестели от скопившихся на ресницах прозрачных капелек слез, и Викки вдруг показалось, что она сейчас тоже заплачет, поддавшись моменту. Они торчали в туалете, как девчонки-подростки, обсуждающие мальчишек на перемене в школе, а те самые мальчики наверняка все это время разговаривали о них самих.       – Я люблю его, Пеппер, – заверила Викки, а потом все-таки хохотнула, разбивая трогательную неловкость, – и мне присмотр, вообще-то, нужен не меньше.       Будто лопнула натянутая все это время нить, они обе расхохотались так громко, что показалось, будто стекла сейчас напрочь повылетают из рам. Пеппер все еще держала Викки за руку, обхватывала запястье тонкими теплыми пальцами, и оттого легкое ласковое ощущение волнами разливалось по всему телу. Было неловко и трогательно, но еще больше смешно от обрушившихся бурей чувств, колющих в животе, Викки хохотала надрывно, выплевывая саму себя, прижималась спиной к прохладной стене и вбирала всем своим существом то странное исходящее от беременной Пеппер ощущение, так похожее на прикосновение матери. Отсмеявшись, они какое-то время смотрели друг на друга, точно видели в первый раз, а потом вывалились из туалета, едва не сбивая подслушивающего Тони с ног. Легкие смешинки рассыпались в воздухе серебристыми звездочками, прилипли к коже и вросли намертво, поражая организм неизвестной болезнью. И Викки, пожалуй, готова была признаться себе и всем вокруг, что ей нравилось это щекотное чувство, блестящее на ее пальце кольцо и совершенно такой же, но чуточку изменившийся Тони, перехвативший ее пальцы и оставивший на костяшках насмешливый поцелуй.       Наедине они остались ближе к полуночи, когда надкусанную кем-то прожорливым луну скрыли плотные серые облака, а отражение ее в океане и вовсе смылось прибрежной волной. Такая же волна набросила на волосы вуалью усталость, закутала в мягкий черный атлас ленивой расслабленности и подтолкнула к кровати заплетающиеся между собой ноги. Тони неверными пальцами играл на рояле какую-то ерунду, а огоньки-звезды мерцали на потолке, высвечивая один за одним отражающиеся в стекле силуэты. Босые ступни ступали по теплому полу, и оттого по коже проходили мурашки, пальцы взмывали вверх, тянулись к самому небу и обхватывали только прозрачный воздух, ласкающий щеки. Викки кружилась на мысках, так и норовила упасть, цеплялась за занимающий слишком много места диван и вовсе не обращала внимания на неуместные комментарии. Сегодня она согласилась выйти замуж спонтанно и глупо, совсем не так, как воображала самой себе, но переигрывать было поздно. Кольцо уже блестело на ее пальце, как доказательство случая, а маленькая Викки внутри визжала от счастья и прыгала до самого потолка.       Утром все должно было вернуться на круги своя, сделаться совершенно по-прежнему, но абсолютно иначе, и тогда Викки пропала бы снова, исчезла на неопределенное, ведомое одной лишь вселенной время, а затем непременно вернулась. Викки кружилась на кончиках пальцев, протягивая вселенной распростертые руки, точно хваталась славным приобретением, а внутри нее грохотало, перебивая музыку и шум в ушах, огромное сердце. Оступившись, запнувшись о ножку стула, Викки качнулась, ухватилась за плечо Тони, прервала танец и извернулась настолько ловко, насколько была способна. В следующее мгновение она сидела у него на коленях, и теплые руки его обдавали жаром и волнами мурашек, а Викки откидывалась назад, упираясь локтями в клавиши. Она не слышала, пожалуй, ужасную какофонию звуков и хриплое дыхание Тони, обдавшее ключицы, вбирала всем телом только другое, такое же громкое биение тоже огромного сердца. Оба они, кажется, были безнадежно пьяны, и оттого все казалось куда более ярким и таким мимолетным, будто могло исчезнуть в следующее же мгновение.       И все исчезло с наступлением утра, а потом собралось вновь по осколкам, склеилось в чудную картинку, разрозненную и не до конца полную, точно нечто все еще осталось по ту сторону ее собственного существования. Белый матовый потолок нависал высоко, точно голубоватое небо над головой, теплое дыхание щекотало ухо, и Викки едва не дернулась, забываясь. Два размеренных вдоха привели ее в чувство, разлившаяся под опущенными веками картинка сделалась вдруг цельной и настоящей, и развязался собравшийся в животе тугой узел. Она была здесь, а вовсе не там, прошло достаточно времени, так что мир вторил ей и приветствовал, расплывался перед глазами яркими чудаковатыми пятнами, такими очаровательно настоящими, что отчего-то хотелось плакать. Лежащий рядом Тони дышал в висок и щекотал щетиной плечо, и Викки, сомневавшаяся всего мгновение, потянулась к нему, перехватила дыхание и, хихикнув, потерлась подбородком о щеку. Было тихо и по-утреннему свежо, хоть стояло уже вовсе не утро, умиротворенная лень накрывала пуховым одеялом, но Викки все равно вывернулась из нее, соскользнула на пол и исчезла, очутившись в ванной один на один с собственным отражением.       Почему-то прыгать казалось странно. То ли действие сыворотки еще не окончательно выветрилось, то ли Викки успела отвыкнуть, однако рывок вышел ошеломительным. Очутилась она перед зеркалом в ванной, вот только ванная эта, кажется, была вовсе какой-то другой. Крошечной, если можно так выразиться, полной острых углов и давящих стен, где можно было разве что переступать с ноги на ногу, а еще, если приглядеться, отражение могло оказаться вовсе не отражением. Ровно в тот момент, когда в ладони у Ванды вспыхнули алые искры, Викки снова рванулась, оступилась, едва не перелетая через порог, и шлепнулась лбом точно застывшему Тони в грудь. Теплые руки подхватили ее, не позволяя упасть, и в каком-то смысле Викки ощутила себя нерадивой школьницей, подстроившей падение точно на понравившегося ей самого популярного парня.       – Я уж думал, напился настолько, что ты мне снова приснилась, – Тони выдохнул ей в макушку, не спеша отпускать, и Викки хихикнула, цепляясь пальцами за его предплечья.       – Просто немного заблудилась, – дурацкое оправдание вырвалось само по себе, так что Викки поспешно спрятала порозовевшее лицо у него на груди, – ты видел меня во сне?       Щекой она ощущала бьющееся сердце Тони, его дыхание путалось у нее в волосах, но было отчего-то ужасно неловко, словно вчерашний день продолжался вовсе без перерыва. Впрочем, закончился он хорошо, так что Викки не могла бы сказать, что имела претензии в части своего собственного благоустройства.       – Я бы сказала «в пьяном угаре», – прокомментировала взявшаяся из ниоткуда Сандэй, весь вчерашний вечер не подававшая ни единого признака существования, – могу показать несколько сохраненных Пятницей видео, если хочешь проникнуться ситуацией.       Тони показал в потолок средний палец, и Викки прыснула, обещая когда-нибудь обязательно посмотреть. Новый день продолжался, смешиваясь с новым миром, и только теперь Викки поняла, как опьяняюще отчетливо чувствовала себя настоящей. Кольцо блестело на ее пальце голубоватым камнем, огоньки-звезды давно рассеялись, и с наступившим утром все осталось по-прежнему, будто Викки была здесь куда больше, чем простое «всегда».