Непослушание

– Что за хрень! – воскликнула Кэти, открыв дверь. Она знала, что истинные леди, одной из которых она, будучи всего лишь горничной, тщетно стремилась стать, не употребляют в речи подобные слова. Однако вид прикованного к кровати мужчины, полуистерзанного, с кровоподтеками по всему телу (он был полностью обнажен, но это Кэти не смущало, она и не на такое насмотрелась, когда помогала тетке в больнице) заставил ее разразиться нецензурной бранью. Мужчина, завидев ее, начал мычать в кляп, и Кэти вспомнила, как маленькой девочкой она ходила в хлев и гладила там овец: отчаянное, обессилевшее мычание жертвы напомнило ей блеяние ягнят. – Любопытство убило кошку, – раздался шепот у самого уха, и по телу Кэти побежали мурашки. Если бы у нее было побольше времени на соображение, она бы даже сказала, мурахи, огромные такие, тыг-дык, тыг-дык по плечам, по бедрам. Холодный пот окутал ее, в горле вдруг образовалась мешковина, мешавшая дышать. Кэти не хотела оборачиваться, очень не хотела. Да это и не нужно было, она прекрасно знала, кто это там, за ее спиной, стоит как Цербер, приготовившись напасть и растерзать ее жалкую тушку. Единственная мысль, которая звенела у нее в голове свистком поездов на станции Ватерлоо, выразилась всего в два слова: «мне» и «пиздец». А вот на то, чтобы оборвать этот неприличный поток, у нее уже не хватало ни сил, ни желания, ни возможности. Она так и знала, что все обернется для нее именно таким образом – что когда-нибудь ее непутевая способность попадать в различные неловкие ситуации погубит ее. А тут не просто курьезная, тут умереть какая курьезная сложилась история. Но пока Кэти лихорадочно думает о своей приближающейся кончине, позвольте осветить предысторию. Кэти Паддл, двадцать пять лет, родом из маленького, богом забытого городка в Эссексе, выросшая в семье фермера и приходской учительницы, полная надежд и амбиций, переехала год назад в Лондон. Там она устроилась у своей тетки, медсестры, и, чтобы хоть как-то оправдать свою деревенскую наглость, помогала ей в больнице, за что получала какой-никакой (скорее, никакой), но доход. Но тетка частенько не упускала случая потретировать Кэти за нахлебничество и не раз намекала, что, несмотря на свою бесконечную искреннюю радость по поводу проживания у нее племянницы, той пора бы уже остепениться и снимать квартиру самой. Гордая Кэти раздражалась, но возразить ничего не могла: пока она еще не остепенилась, а перспектива разозлить тетку и жить на улице или тем более возвратиться домой ее не слишком устраивала. Так она решила прошерстить на досуге газеты в поисках новой работы: не слишком сложной, не требовавшей умственного напряжения и не особенно пыльной. Иронией судьбы, именно на пыли она и стала зарабатывать: служба горничной представилась единственно возможным вариантом, обходящимся малой кровью. Сначала Кэти устроилась к Смитам, вполне зажиточной семье; у них был такой несуразный мальчишка, который специально, пока она мыла полы, топтался в грязи, а потом бодро расхаживал в ботинках по дому, оставляя смачные следы. Кэти постоянно влетало из-за этого, и ее деревенская кровь взбурлила, принудив ее уйти от Смитов. Так она попала к Уортингтонам, чуть более зажиточной семье, платившей ей сумму, которую уже можно было назвать зарплатой. Но и тут не обошлось без инцидентов: старшему сыну, коему едва стукнуло восемнадцать, очень уж приглянулась Кэти. На свои внешние данные она жаловаться не могла и прекрасно понимала, что блондинка с большими глазами (и теми, что на круглом румяном лице, и другими) не может не вызывать интерес у мужского пола. Но извечные тисканья, щипки, грязные намеки на третий месяц стали откровенно напрягать. А когда наследник семейства заявил, что если она ему не отдастся прямо там, на чердаке (где ползали пауки, а ведь Кэти до ужаса боялась этих мерзких тварей), то ее уволят, она подумала, что с нее хватит, и уволилась сама. Она любила, когда последнее слово было за ней, каким бы глупым и неуместным оно ни казалось другим. Долгое время Кэти сидела без работы (все-таки гадкую вещь придумали эти предусмотрительные богачи – рекомендации), и намеки тетки стали все более открытыми и раздражающими. Отчаявшись, она уж было собралась вернуться домой, униженная, как побитая собака, лишенная остатков гордости, распрощавшаяся с мечтой стать леди, успешно выскочив замуж… как вдруг разглядела неприметное объявление в газете, где одной богатой даме, пожелавшей остаться неизвестной, требовалась горничная, которая обладала бы следующими характеристиками: - исполнительная («Я еще какая исполнительная!»); - ответственная («Да я ответственней половины Лондона»); - не задающая лишних вопросов («Вообще без проблем, буду тише воды, ниже травы»); - не обремененная семейными обязательствами («Ну, этого мне еще не хватало»). Кроме того, прежний опыт работы, возраст и внешние данные были безразличны, гонорар обещали еженедельно, а потому Кэти со всей напористостью схватилась за этот шанс – так, что любая борзая бы позавидовала. Поместье расположилось далеко от центра – Кэти пришлось добираться сначала на поезде, а потом ловить попутку, и дорога ее измотала. Хорошо еще, что ей там предоставят отдельную комнату (разумеется, она сразу связалась по указанному в объявлении телефону – трубку взял батлер – и досконально узнала все по поводу жилья) и не придется так кататься каждый день, а то все заработанные средства уходили бы на разъезды. Участок был относительно скромен, даже у тех же Уортингтонов попросторнее; зато дом строили добротный, красивый; Кэти обратила внимание на разные финтифлюшки, завитки на перилах, на ставнях; внутреннее убранство тоже приводило в восторг вазочками, цветами, картинами на стенах, и Кэти сделала вывод, что у хозяйки поместья явно со вкусом все путем. Ее саму Кэти впервые увидела спустя две недели работы, и от неожиданности чуть не выронила начищаемую вазу, благо что вовремя умудрилась поставить ее на тумбу. Хозяйка усмехнулась и поинтересовалась, всем ли мисс Паддл довольна, все ли ее устраивает. Мисс Паддл, разумеется, все устраивало (и это была чистая правда). Тогда госпожа еще раз напомнила ей, что вход в комнату на втором этаже рядом с хозяйской строго-настрого воспрещен. Кэти заверила, что никогда не нарушит запрет (о нем ее проинструктировал батлер в день приема на работу, сказав, что предыдущая горничная ослушалась и была жестоко за то наказана). Хотя ее так и подстегивало заглянуть хоть одним глазком, что же там такое; но об этом она, конечно же, госпоже говорить не стала. Хозяйка очень нравилась Кэти. У нее не было таких же пышных форм, но она все равно казалась воплощением элегантности, женственности. В ней было что-то таинственное, загадочное, влекущее. Ее черные как угли волосы ниспадали до пояса, придавая вид какой-нибудь средневековой принцессы – хотя с такими темно-карими глазами и диковато-отстраненным взглядом, скорее, колдуньи. Тем интереснее становилось, тем в большем любопытстве Кэти захлебывалась: что спрятано за запертой дверью? Нет, несомненно, если она после уборки хозяйской комнаты как бы случайно откроет соседнюю, если одним глазком глянет, никому ведь от этого плохо не будет. Язык за зубами она держать умеет (она ведь никому не рассказала о приставаниях на работе, хотя могла бы) и в этот раз сдержит. Так Кэти твердо уверила себя, что непременно надо попасть в эту комнату. Она выбрала день, когда хозяйка была в разъездах, и с самого утра сторожила коридор на втором этаже. Экономка пару раз подозрительно зыркнула в ее сторону, но Кэти успешно, как ей казалось, изображала вид бурной деятельности, активно начищая перила или усердно смахивая пыль с картин или со всем рвением натирая полы. Отсутствие ключа ее не останавливало: за годы жизни в деревне она многому научилась, в том числе, использовать шпильки не только по назначению, но и задействовав дополнительные функции. Убедившись, что остальные слуги заняты внизу, а вездесущая экономка отчитывает во дворе садовника, Кэти выдохнула: сейчас или никогда. Это самое сейчас явилось для нее роковой ошибкой, только она поняла это слишком поздно, когда впереди предстал истерзанный мужчина, а позади угрожающе нависла хозяйка. Будь Кэти поумнее, она бы непременно вспомнила поговорку «между Сциллой и Харибдой», но, поскольку особой образованностью она не страдала, в голову приходили только отчаянные неприличные мысли. Одно было ясно: после увиденного она может распрощаться с работой. А может быть, не только с ней, но и со своей никчемной жизнью. Кто будет искать ее? Тетке все равно, та только рада освободившейся комнате и сэкономленным средствам, а «семейными обязательствами» Кэти не была обременена и впервые искренне об этом сожалела. Хозяйка втолкнула ее в помещение и закрыла дверь, скрипнув щеколдой. Кэти затрясло. – Прошу, простите, мадам, прошу, я никому не скажу, обещаю! Она лепетала, не прекращая поток извинений и заверений в молчании. Хозяйка лишь ухмылялась. Она облокотилась о дверной косяк и наблюдала за тем, как горничная заламывает руки, судорожно вытирает слезы, падает на колени в мольбе. Последний жест ее особенно позабавил, и она расхохоталась. Кэти уставилась на нее непонимающе. – Мисс Паддл, вы наверняка понимаете, что вас ожидает. Вам было строго-настрого запрещено заходить сюда, и все же вы ослушались. Заткнись, – прошипела она в сторону продолжавшего мычать мужчины. Тот замолчал, тяжело сопя. – Итак. Что бы мне придумать для вас… – Отпустите меня, я буду молчать! – Отпустить? О нет-нет-нет. Не так быстро. Мы еще даже не начали играть. С этими словами хозяйка подошла к шкафу и достала пару наручников, кляп и кинжал. Да, за всю свою недолгую, бессмысленную жизнь Кэти не могла представить, что когда-то, устраиваясь на работу, она окажется прикованной к ножкам кровати, что ее прекрасное тело будет изборождено кровавыми линиями, что ее пухлый рот будет исторгать стоны боли, а не удовольствия. В конце концов, думала она, возвращаясь домой, ну его, этот город, там одни извращенцы. Хорошо еще, что ей сполна заплатили за полученные увечья. А ухаживать за родительской фермой не так уж плохо. И вообще, здесь, оказывается, живут недурные парни. Есть даже шанс, что она выскочит замуж за новоиспеченного главу семейства, если, конечно, кто-то женится на девушке без языка.