bad liar

so look me in the eyes, tell me what you see perfect paradise tearing at the seams I wish I could escape it, I don't wanna fake it wish I could erase it, make your heart believe but I'm a bad liar

— Это все? — спрашивает Азирафаэль, с легким отчаянием в глазах разглядывая огромную гору книг, небрежно сброшенную Гавриилом посреди его книжного магазина. — Искренне на это надеюсь, — со злорадной усмешкой отвечает архангел и делает крохотный шажок назад. Даже ликование от осознания того факта, что он подложил Азирафаэлю свинью, не уменьшает инстинктивного страха перед ним. Ангелы не знают, чем стал Азирафаэль теперь, раз его не обжигает даже дьявольский огонь, и ему это только на руку. Впрочем, это не мешает небесной братии напакостить напоследок: Гавриил вот, например, по доброте душевной, не иначе, приволок всю его небесную библиотеку прямо на Землю и объявил, что путь на Небеса (как и выход с них) для него теперь навсегда закрыт. Азирафаэль не дурак, он понимает, что одно развоплощение — и чёрта с два ему вернут его прекрасное полюбившееся за тысячелетия тело обратно. В лучшем случае вручат какое-нибудь дряблое и морщинистое, в худшем — попробуют трюк с огнем еще раз. Короче, развоплощаться нельзя, это Азирафаэль усваивает. А еще теперь нужно разбирать эту огромную, высотой почти до потолка, гору — нет, Гору! — книг, а до тех пор закрыть магазин, потому что не все ангельские письмена безопасны для человека. Заперев за архангелом дверь, Азирафаэль со вздохом оборачивается к Горе и морщится. Зашибись. ** Большинство важных и интересных ему книг ангел забрал с небес еще во времена бытности хранителем восточных врат. А что? Как ты это ни назови, а охранник он и есть охранник — довольно скучная профессия, на самом деле. Эдем стоял, люди в нем жили, а больше на всей этой крохотной планетке не было ни одного существа, жаждущего прорваться через врата. Роскошные львы были слишком ленивы, чтобы связываться со странным существом, сторожившим стену, быстроногие пумы оказались вполне способны найти себе питание и вне сада. Если запах человека и манил кого из хищников, с востока они ни разу не заходили. Так вот, большинство любимых книг Азирафаэль спустил на Землю еще в начале времен. То, что осталось — отчеты о работе над предыдущими Её проектами, книги с его жалкими попытками написать мемуары, окончившимися провалом, потому что его жизнь до людей оказалась слишком скучна, личные дневники, рисунки… Все это проще было сжечь, не разбирая, но… Это же были книги. Ужасно скучные, недоступные ни для кого из смертных, порой совершенно бессмысленные, но книги, и библиофил внутри Азирафаэля бьет в барабаны и матерится от одной мысли о таком простом выходе из ситуации. Что-то сжечь, конечно, придется. Но прежде надо их хотя бы просмотреть. Азирафаэль вздыхает еще раз, для порядка, и бредет на кухню. Без приличной дозы какао с этим никак не справиться. ** В принципе, все оказывается не так уж страшно. Меньше чем за трое суток Азирафаэль разбирает почти половину Горы. Его стараниями с другой стороны стола образовывается гора поменьше — с книгами, которые даже он сумеет спалить без жалости. В основном туда отправляются копии его отчетов, которые он всегда педантично сохранял на всякий случай. Мемуарам в горе поменьше тоже находится место. Но некоторые вещи ангел все же откладывает в сторону. У него рука не поднимется уничтожать, например, некоторые свитки, которые были написаны теми, кто был у Нее в любимчиках до людей. Или письма, которые Азирафаэль получал от друзей — в те времена, когда у него еще были друзья на небесах. И рисунки, конечно. Ему, как и любому ангелу, неплохо дается живопись. Азирафаэль всегда любил рисовать — и делал это очень часто прежде, в раю, потому что, будем откровенны, больше там заняться особо нечем. Он не видел свои давние рисунки вот уже шесть тысяч лет, и теперь разглядывать их… ностальгично. И увлекательно. Насколько же иначе все было в те времена. Большинство рисунков не подписаны. Ни дат, ни имен — как славно в такой ситуации иметь ангельскую память. Азирафаэлю не нужны даты, чтобы вспомнить светлый — как и все остальные, — день в раю, когда он сделал этот набросок: высокие уходящие в никуда столпы света, скрывающийся в белоснежном тумане свод нефа. Азирафаэль нарисовал его, когда вернулся с очередной «летучки» с архангелами после провала одного из Ее проектов. На той планете тоже были вкусные пончики. А вот этот рисунок — яркий зеленый луг и белоснежная стена вышиной футов в тридцать, — он сделал, прогуливаясь вдоль рая, населенного душами с Трензалора — той Её игрушки, что была прямо перед Землей. Вот этот этюд — край стола с наброшенным на него алым платком — в день, когда пал Люцифер. Этот — причудливый цветок с фиолетовыми шипами-листьями — в день гибели Галлифрея, того, что был перед Трензалором. Азирафаэль любовно оглаживает лист прежде, чем отложить его на край стола. Берет из Горы еще одну папку из тех, куда он складывал рисунки. Вот этот, например… Азирафаэль замирает на мгновение, вглядываясь в набросок. Простой — всего в несколько взмахов грифеля. На нем ладони, сложенные в молитвенном жесте, длинные тонкие пальцы, край балахона с причудливой ангельской вязью. Чьи это ладони? Это его рисунок — ангел знает наверняка, но он не помнит, когда рисовал это. На следующем пергаменте, сплошь окрашенном в черный, крохотное, с ноготок, белое пятно — силуэт ангела со смиренно сложенными за спиной крыльями. Следом за ним такой же простой, как и первый, набросок — несколькими штрихами вписанное в пространство бумаги развернутое ангельское крыло. Азирафаэль хмурится, разглядывая рисунки. Он не знает, кто здесь изображен. Он не помнит. Задумчиво проводит пальцем по последнему рисунку, обводит ногтем ребра больших маховых перьев. В папке есть еще бумаги — Азирафаэль вытаскивает их все разом и давится вздохом. Остальные рисунки — их три — цветные. Рыжие длинные волосы, сплетенные в слабую растрепанную косу, медовые радужки, блестящие в мягком свете небес, изящные тонкие запястья… Чуть неровная, будто надломленная улыбка, хрупкие плечи, ямочки над ключицами. Азирафаэль роняет рисунки на стол, откидывается на спинку стула, растерянно шарит взглядом по комнате, не в силах сосредоточиться на чем-то одном. Это невозможно. Это же невозможно. Это ведь… невозможно? Он протягивает руку и берет один из пергаментов. Ангел на нем полулежит на траве, опершись на локти, его голова запрокинута так, что волнистые огненно-медные волосы сворачиваются кольцами среди пышной зелени. Огромные белоснежные крылья распахнуты под ним, несколько перьев торчат, выбиваясь из стройного ряда. Ангел жмурится, обращая лицо наверх, и улыбается, и Азирафаэль едва сдерживается от того, чтобы закричать, потому что воспоминания, которых у него не было, врываются в сознание яркими вспышками. Он пытается поймать хоть одно, но они ускользают, разлетаются, оставляя после себя лишь всполохи. Райский свет, заполняющий собой все, шелест травы, пение птиц. Шаги за спиной, теплые ладони на лице Азирафаэля, тонкие пальцы в его руках. — …я хочу тебя нарисовать. — Глупый маленький ангел… Жар на щеках, подрагивающий грифель. Лукавая усмешка в медовых глазах. — …другие серафимы не водят дружбы с архангелами. — Другие архангелы зануды. — А я нет?.. В его взгляде свет напополам с чем-то иным, чему у Азирафаэля нет названия. В его суждениях мудрость и страсть, и это пугает до дрожи, потому что об этом нельзя говорить, даже думать об этом нельзя. Азирафаэлю хочется укрыть его своими крыльями ото всех, чтобы никто не подслушал, никто не донес, и это желание — тоже грех. — …если бы я мог, то был бы уже далеко отсюда. — Тогда почему ты здесь? — Ты ведь не пойдешь со мной… На небесах смутно, тревожно, будто что-то большое и тяжелое ворочается где-то внизу, и Азирафаэлю впервые в жизни по-настоящему страшно, потому что в центре всех волнений Люцифер, а где Люцифер, там и… — …зачем это? — Неужели тебя не волнует, что Ей совершенно плевать на нас? — Что ты такое говоришь?.. Глубокий, пробирающий до мурашек, гул горна, крики, звон. Азирафаэлю нельзя — у него в руках пламенный меч, и он стоит подле Нее, и ему нельзя покидать свой пост, иначе он нарушит завет, тоже станет мятежником, тоже… Люцифер падает первым — Азирафаэль видит со своего места, как вспыхивают пламенем его крылья, обугливаются, окрашиваются черным. Слышит вопль — нет, вой, — наполненный агонией и ужасом, но почему, как так, ведь это же Люцифер, он архангел, это же Люцифер, Михаил, почему…? Половина мятежников тут же бросают мечи, опускаются на колени. Те, что не сдаются — бесстрашные нелепые глупцы, — продолжают уже проигранную битву. Азирафаэль прыгает взглядом с лица на лицо, надеясь не увидеть, надеясь ошибиться… Но, конечно же, он там. Гавриил заходит на него со спины. Подло и жестоко, совсем не по-ангельски, замахивается мечом. Азирафаэль бросается вперед, забыв обо всем на свете, но что-то удерживает его на месте, сила, какую ему не преодолеть, и он бьется в невидимых путах, когда меч Гавриила пронзает насквозь архангельские крылья. Белоснежные перья вспыхивают, как спичка, и Азирафаэль кричит так, словно это его крылья горят за спиной. Неведомая сила не отпускает, не позволяет приблизиться, не дает защитить, помочь, хотя ему уже никак не помочь, и Азирафаэль хочет вырваться, отсечь крылья Гавриила, отсечь крылья им всем, но вместо этого лишь падает на колени. На мгновение словно вырезанный из застывшего пламени силуэт оборачивается, и медовые глаза сталкиваются взглядом с его голубыми. А затем все вокруг заливает светом, Ее светом, таким ярким, что он слепит даже его, серафима, и Азирафаэль жмурится, прикрывая глаза крыльями. — Так нужно. — Зачем? — спрашивает он, забывая от горя с кем говорит. — Так нужно, Азирафаэль. — Рафаил… ** Свет гаснет, и Азирафаэль распахивает глаза в своем книжном магазине. Утраченные — нет, украденные, — воспоминания обрушиваются на него, придавливают к земле всем своим многовековым весом. Тело не слушается: Азирафаэлю хочется вскочить, снова сесть, лечь, встать, перенестись на небеса или спуститься в ад — сделать хоть что-нибудь, что поможет разложить по полочкам весь тот хаос, что воцарился в голове, но все, что он может — сидеть на месте и захлебываться в собственных мыслях. Хлопок двери вырывает его из глубокого темного омута памяти, в котором он бы наверняка утонул, если бы не… — Ангел? Ангел, что случилось? Азирафаэль поднимает глаза. Кроули выглядит перепуганным насмерть, он влетает в комнату, оглядывается по сторонам. — Что случилось? — спрашивает он снова. — Меня едва с ног не сшибло всплесками твоей благодати, а я, на минутку, был в Брикстоне. Ангел смотрит на него, не в силах выдавить и звука, и демон приближается медленно, присаживается на корточки, вглядывается в глаза. — Азирафаэль? — Рафаил… Кроули отшатывается так резко, словно ангел осеняет его крестом. Вскакивает на ноги. — Что ты… — Ты — архангел Рафаил. Азирафаэль поднимает лицо вверх, смотрит, задрав голову, на возвышающегося над ним демона. В желтых кошачьих глазах страх напополам с болью, и ангел протягивает руку, обхватывает пальцами теплую ладонь. Кроули вздрагивает, но руки не отнимает. — Откуда ты знаешь? — хрипло выдыхает он, нашаривая в кармане очки. — Почему ты не сказал? — Случая подходящего не было. Демон все-таки вырывает руку и, отступая на шаг, цепляет на нос темные очки. Азирафаэль вскакивает следом и срывает их обратно. Сколько можно прятаться? — За шесть тысяч лет? — Отдай очки. — За шесть тысяч лет ты не нашел минутки, чтобы рассказать мне? — Отдай очки! — Мы шесть тысяч лет провели на Земле, и ты так и не нашел времени, чтобы сказать мне: «Эй, Азирафаэль, ты, видимо, забыл, но мы любили друг друга с начала времен»? — Отдай мне эти чертовы очки! — орет Кроули и бросается вперед, но Азирафаэль проворнее. Он швыряет очки на пол и наступает на них каблуком. Стекло хрустит под ногами, и в наступившей тишине этот хруст громче, чем звуки Великой битвы на небесах. Кроули разворачивается на пятках в сторону дверей, и Азирафаэль хватает его за локоть. — Почему ты не сказал? — Потому что это уже не важно, ангел! — шипит Кроули ему в лицо и пытается — безрезультатно, конечно, — вырвать руку. — Но это важно! — Я уже не архангел Рафаил, Азирафаэль! Я демон Кроули. — Ты должен был сказать… — Я хотел, ладно? — вдруг рявкает демон и дергается так сильно, что они оба едва не падают. Азирафаэль разжимает пальцы, и Кроули отступает на шаг. Он больше не убегает — у Азирафаэля мурашки по коже от того, с каким внезапным спокойствием демон садится на край стола и, чуть нахмурившись, берет в руки один из рисунков. Кроули мгновение рассматривает пергамент, губы кривятся в больной усмешке. — Я хотел рассказать, — продолжает он, наконец, откладывая рисунок обратно. Прячет взгляд. — Приполз, как какая-то тварь, на восточную стену. Думал, ты горюешь обо мне. Думал, увидишь, кем я стал — и тебе станет легче. Что тебе станет противно, — Азирафаэль тяжело опускается обратно в свое кресло. — А ты меня не вспомнил. Они молчат какое-то время — может, минуту, а может, час: трудно судить о времени, когда вся твоя жизнь переворачивается с ног на голову. Азирафаэль слышит в тишине, как бьется его сердце, нелепая и глупая часть человеческой оболочки, такая же ненужная, как и все остальное. От Кроули исходят волны эмоций, но ангел настолько изможден происходящим, что не в силах сейчас разбираться в полутонах, из каких состоит демон. Он улавливает лишь одну, самую сильную, и поэтому встает и подходит к Кроули, осторожно, будто перед ним раненый дикий зверь, находит его ладонь. Переплетает их пальцы, сцепляет в замок. — Не бойся, — просит Азирафаэль тихо. Свободной рукой легко касается подбородка демона, заставляет поднять голову, ловит взгляд. — Чего ты боишься? Кроули сглатывает, вглядывается в его глаза. — Ты же помнишь, кем я был. И видишь, кем я стал. — Я порвал с небесами ради тебя, когда считал, что ты демон. Неужели ты думаешь, что я откажусь от тебя теперь? — Я больше не… Азирафаэль подается вперед, мягко касаясь губами губ демона, и Кроули замирает на мгновение, а затем будто рвется пополам: всхлипывает в поцелуй, выпускает его ладонь, обвивает руками за плечи, притягивает ближе, ближе, хотя ближе уже некуда, вплетает пальцы в кудрявые волосы. Азирафаэль не против — он сегодня за одно мгновение успел потерять его и обрести снова, — и ангел закрывает глаза, силясь сдержать в себе что-то огромное, жаждущее вырваться наружу. Вместо этого за спиной с тихим хлопком раскрываются крылья, а затем его толкает назад, и иссиня-черные крылья демона взлетают в воздух, сносят со стола рисунки, книги, с грохотом роняют кресло. — Азирафаэль… — шепчет Кроули, прерывая поцелуй. — Все хорошо, — улыбается ангел, упираясь своим лбом в его. — Все хорошо, Рафаил. Демон взмахивает крыльями, укутывая их двоих будто коконом. Азирафаэль накрывает их сверху своими.