Hello from the other side

      Мелкие волны бегут впереди — идеальными концентрическими кругами на жидком золоте. Насколько хватает взгляда, всё залито тёплым, рыжим, словно предрассветным солнцем. У этого мира в палитре только рыжий цвет, размытый, мягкий, чужеродный — кроме одного пятна. Не нужно гадать, куда идти — ноги сами несут его вверх, на холм, по оранжевой траве, шелестящей под фантомным ветром, туда, где пламенеют путеводным факелом её волосы.       — Только не говори, что суперсолдат докатился до препаратов, — бросает Наташа колко, когда он осторожно садится рядом. Она смотрит на него, и там столько намешано — въедливо, осуждающе, испуганно и почти с вызовом, но Стиву неважно, он рад, он просто рад, что всё-таки снова её видит. Подсдал что-то Капитан Америка, могла бы сказать Наташа — не держит обещаний, рискует подсесть на снотворное и забивает голову совершенно не тем, не спасением мира, как привык, не устройством жизни после спасения мира, на худой конец. Специалисты могли бы сказать, что у Капитана Америка с этой самой головой точно творится что-то неладное. Он прикидывал ради интереса визит к психотерапевту — решили бы, что в его-то почтенном возрасте как раз время проблем с рассудком. Как бы это звучало? «Меня зовут Стивен Роджерс, и умершие говорят со мной»?       Когда это происходит впервые и вокруг под ногами вдруг разливается золотое море, первая и нелепейшая мысль, которая мелькает в голове — это что-то о воде и Господе Боге. Потому что потом мыслей не остаётся совсем — впереди Стив видит силуэт. Один удар сердца, от которого кровь внутри вскипает, одно движение век, которое борется с неверием, не стирает её бледное испуганное лицо. Голос не подчиняется, тело бесполезно деревенеет, и единственное, что остаётся, — смотреть и думать, что подсознание порой более жестоко, чем Зола со всей Гидрой вместе взятой. Пока Наташа не бросается ему навстречу, взъерошенная, тёплая, сердитая, пока не стискивает крепкими неженскими объятиями, тщетно стараясь сморгнуть слёзы и забросав вопросами, что он тут делает, что он умудрился натворить и как, чёрт всё возьми, умер.       Она не знает ни о Тони, ни о победе — первое, что понимает Стив, укачивая её в кольце рук и плотно зажмурившись, вдыхая тонкий аромат духов, до сих пор не выветрившихся из штаба и его жизни.       Второе, что приходится осознать — Камень Души намного…больше, изощрённее и могущественнее, чем кажется на первый взгляд.       Они сидят на холме, с которого открывается умопомрачительный вид на явно не земной лес, диковинные деревья которого взмывают к небу, если тут оно есть, на сотню метров, как витые свечки, и налипшие на склоны гор нагромождения домиков. Наташа безразлично пожимает плечами и говорит, что это след чьих-то воспоминаний, отпечаток души, оттиск узника в Камне. — Я так поняла за это время, что он вроде как из нас…состоит, — безлико говорит она, глядя в никуда и зябко поёжившись под его рукой, — только увидеть других не удавалось.       Стив смотрит в рыже-розовую бескрайнюю даль, на кукольную красоту крохотной деревни — будто сброшенную чьей-то угасшей здесь жизнью, как змеёй, кожу — и его почти передёргивает. Собирается с духом, чтобы ответить…и понимает третью вещь — в таких фокусах его подсознания не бывает прощаний.       На тумбочке звонит телефон, по глазам бьют привычные синие обои, сквозь щель в занавесях лезет яркий луч утреннего солнца. Ни следа рыжего. Будто снилось — он в это даже готов поверить, если бы не стойкое ощущение, что сон так ярко, до последней секунды, запомнить бы не удалось, и потерянной, почти животной тоски.       Осознание на миг обретённой утраты заставляет зажмуриться от нахлынувшей, захлестнувшей с головой, как приливная волна, злой боли.       ***       Камни мирно лежат в кейсе под защитным экраном, сверкая пятью тусклыми цветами. Брюс, хлопочущий рядом, торопливо жмёт руку и говорит, что от Стрэнджа пока нет вестей. Зелёного, Камня Времени, не хватает — Стив не был знаком с Верховным Чародеем, хотя даже после богов и космоса готов признать, что ещё не устал удивляться, когда тот появляется из искрящегося золотом круга, эффектно взмахнув полой багрового плаща, с молчаливым азиатом-помощником за спиной. Вот про трагедию Стивена Стрэнджа, гениального нейрохирурга, он слышал, но в этом человеке не признал бы его — слишком много…нечитаемого, почти потустороннего поблёскивает в светлых глазах.       Надо признаться, чародей и не спрашивает их разрешения, Камень, как пёрышко в порыве ветра, сам порхает к нему, хотя решение вернуть все осколки космоса по своим реальностям обжалованию не подлежит. Ради сохранности отвоёванного. Ради жертвы Тони. Однако Брюс его знает и доверяет, и поэтому, когда колдун расплывчато роняет, что собирается «вернуть Камень, как только в нём исчезнет необходимость», Роджерс не возражает, молча глядя, как за шагнувшими сквозь пространство закручивается и истаивает золотая цепь.       Находиться здесь…физически тяжело.       Однако только в лаборатории Тони есть оборудование, способное подготовить Камни к транспортировке в квантовом мире и скачкам по реальностям, поэтому Брюс днюет и ночует здесь, экспериментирует с наноботами, перезванивается с Шури через Пятницу, подчиняющуюся другу хозяина в разумных пределах — Пеппер дала добро. Она почти не появляется, оно и понятно, и Стив иногда этому почти малодушно рад — попросту не может смотреть ей в глаза, запавшие, усталые, печальные, но понимающие и прощающие.       Пеппер будто знает, что не лежи Перчатка грудой оплавленного металлолома, да нет, будь в одном месте даже только все шесть Камней, он бы щёлкнул третий раз. Попытался бы. Неважно как, хоть в кулак сгрёб, Мьёльнир же поднял в нужный момент, вдруг удалось бы… Глупые, наверняка самоубийственные, единственно правильные мысль и желание — ради Морган, ради того, чтобы Пеппер снова улыбалась, чтобы Наташа, как и прежде, варила по утрам кофе, а Тони пытался своровать томящийся в тостере хлеб. Собственная жизнь кажется ему взятой взаймы, украденной, трусливо спрятанной в нужный момент за чужой спиной. Иногда он думает, что Стрэндж что-то понял, прочёл в его мыслях излишнее, личное, и поэтому в том числе забрал Камень.       Потому что для них не так всё должно было кончиться.       ***       — Не так всё должно было кончиться, Нат, — только и может он выдавить из себя, в очередной раз затянутый в золотой замерший сумрак, в очередной раз притянутый к ней, как монета к магниту, поглаживая её по голове. Он смотрит и не может насмотреться на тонкие чуть сведённые брови, живые серые глаза, пропускает сквозь пальцы мягкие волосы — если это и иллюзия, игра воображения, то она настолько реальная, настоящая, что горло сводит от невысказанного и собственной беспомощности. Даже если осколок космоса просто глумится, даже если это начало сумасшествия, он впечатывает Наташу в свою память, вдавливает, как клеймо, всю, от макушки до пят, боясь выпустить и на секунду, но тут она хмурится и выворачивается, подцепив сильными пальцами его подбородок, придвигаясь ближе, прожигая яростно блестящим взглядом — вокруг зрачка горят крохотные жёлтые искры, как крупинки золота в стылом ручье.       — Перестань, Стив. Именно так. Я бы дорого дала, чтобы только мной всё и кончилось.       От горечи в её голосе опять прошивает болью — про Тони скрывать не было смысла. От Наташи вообще бесполезно пытаться что-то скрыть, она читает (и прошедшее время с ней не сочетается, не сочтётся, будь оно проклято) людей играючи, как открытые книги, и его видит насквозь, пусть когда-то это и раздражало. В уклончивом «Тоскует» на вопрос «Как Клинт?» словно чувствует, что Бартону несладко — мягко сказано, в «Решили, что я верну их» на вопрос о судьбе Камней считывает все его уже метания и бессонницу. Именно поэтому она видит хуже Стрэнджа то, что кипит внутри, то, что не даёт ему покоя и сна, и не в первый раз, чуть замявшись, говорит, осторожно, но твёрдо, как Пегги когда-то. Что нельзя жить, цепляясь за иллюзии. Что он должен отпустить. Начать с чистого листа. Перестать, чёрт возьми, Роджерс, сходить с ума — если бы при этом в глазах у неё не тлела глухая, чёрная, такая же волчья тоска, какую он отлично знает, с которой сроднился, может, даже прислушался бы к тому, что она говорит. Романофф не привыкать решать за всех сразу, Романофф не привыкать лгать, уж это она отлично делает. Особенно если сама верит (или хочет верить) — «Стив, жизнь продолжается», «Увидимся через минуту».       «Увидимся через минуту»…       Он собирается высказать ей, что Наташа Романофф лжёт, конечно, эффектно, но не эффективно, только родное лицо стирает вдруг наступившей на грудь чернотой — дыхание сбито, жарко, как после пробежки, но вокруг тишина и темнота, на часах горят яркие «2:48» ночи.       Камень играет с ним, думает Стив, давя бессильную ярость — только на третью ночь всё повторилось и опять оборвалось, играет, как фантиком машет перед котёнком. Зачем, для чего, с какой целью — вопросы, бесполезные вопросы гудят в голове, как осы в гнезде, и он рывком поднимается с кровати. Выяснять отношения со сгустком первозданной силы Вселенной бесполезно и бессмысленно, это он ещё осознаёт, как бы ни злилась Наташа.       Стаканом воды, конечно, не залить пожар внутри, но хотя бы пройтись до ближайшей кухни имеет смысл.       ***       Утром, когда в одной из комнат Стив натыкается на Ванду, настороженно пьющую чай в плетёном кресле, в голову взбредает дикая по своей простоте мысль отделить домыслы от происков Камня. Когда она слышит «Мне нужна твоя помощь», большие глаза становятся просто огромными, но вопросов Максимофф не задаёт и молча идёт за ним. Такое не объяснить словами, выйдет бред воспалённого мозга, поэтому Стив попросту просит заглянуть в его разум, заранее мысленно попросив ещё и прощения — Ванда еле заметно отшатывается, во взгляде проскальзывает давняя затравленная боль. Он знает, что с момента разрыва с Альтроном она не прибегала к телепатии, зареклась, поэтому не давит, не имеет права, молча ждёт решения. Ванда после затянувшегося молчания соглашается, долго глядя ему в глаза, прочищая горло от ставшего внезапно хриплым голоса, и прикасается холодными пальцами к его вискам.       Ощущается…странно. Тогда алый дурман выворотил всё наизнанку, обнажил и перепутал всё самое сокровенное, хладнокровно перебирая, как вор, потаённые воспоминания в поисках места, куда бы больнее ударить — теперь же будто лёгкая дымка касается лба, недавно пережитое веером промелькивает перед глазами, будто в спешке перелистнутые страницы. Когда прохлада с висков пропадает и Стив открывает глаза, Ванда смотрит на него уже иначе — внимательно, пристально и сочувственно.       К хранилищу Камней они идут вместе, и он замечает, как от её решительного лица всё сильнее отливает кровь. Жёлтый огонь Камня Разума словно разгорается ярче, когда Ванда убирает экран. Она на него не глядит, закусив горькую складку у губ и сосредоточенно обвивая потускневший будто рыжий осколок алой паутиной чар. Не смотрятся они порой средоточием мощи Вселенной, вдруг приходит дурацкая мысль — ни дать ни взять бутылочное стекло…       — Там…без счёта душ, — вдруг странно, неверяще, медленно тянет Ванда, глядя на переливы красных всполохов, в которых ныряет янтарный огонёк, — Людей, нелюдей, из древних веков и недавних войн… Как в фонарике со светлячками. Она там, Стив, я чувствую. Правда там.       От последних слов пульс гремит в пустой голове, будто ребятня гоняет по улице консервную банку.       Благодарность Ванда не дослушивает, бледно улыбается уголками губ и поспешно разворачивается, почти метнувшись к выходу, пряча блеснувшие странно глаза. Стив, глядя ей вслед, отрешённо думает, что помочь с Камнем Разума ей мог бы только Тони. Или чародей.       Но его всё ещё нет, как и вестей.       Собственная беспомощность в очередной раз ликующе бьёт под дых.       ***       Мелкие волны бегут впереди — идеальными концентрическими кругами на жидком золоте. Они играючи несутся друг за другом в такт его шагам, и тихо шуршит растворяющаяся в воде рыжая трава. Нелепая идиллия на грани соприкосновения сознаний. Теперь, когда Стив уверен, что не сходит с ума, что каким-то невообразимым образом Камень пускает его в свою золотую клетку, даёт протянуть руки сквозь прутья, к Наташе, настоящей Наташе, упрямой, смелой, невыносимой Наташе, она ощетинивается всеми колючками, опускает забрало и исполнена решимости эту самую незримую нить искромсать на части. Это видно по её лицу — каждая ожесточившаяся чёрточка говорит «прошлого не вернуть, Стив», «хватит топить себя в этом болоте, Стив», «отпусти меня, ради Бога, Стив, и живи»… Она даже держится на расстоянии, выдают лишь глаза — потемневшие, почти просящие. — Мы ведь договаривались исправить всё любой ценой, помнишь? — выдыхает она вымученно и устало, — Что поделать, цена оказалась такой…       И в этот раз он не успевает даже толком поспорить, что там — даже рот открыть не успевает — Камень словно накидывает черноту перед глазами, как покрывало на попугайную клетку.       Стив невидяще глядит в тёмное пятно потолка.       Пять лет она мёртвой хваткой держала былую жизнь, скрепляла, склеивала ползущую по швам надежду, цеплялась за прошлое, как за слабую нитку пульса — и круглосуточно у него дежурила. Выходила. Не выпустила — тогда, дав зарок вернуть украденных Таносом любой ценой. Теперь, видимо, думая, что рассчиталась за всё и за всех, твердит ровно противоположное.       «Нам обоим стоит это отпустить», — всплывают в голове собственные неуверенные слова. И её задетое, острое, как вогнанная под ребро заноза: «Ну так отпусти»… Внутри слабо шевелится что-то похожее на усталое раздражение — не на Наташу, вернее, не на неё, а на её устоявшиеся привычки радикально оберегать и бороться с проблемами исключительно в одиночку. Даже с того света.       Вот только двойные стандарты тут не работают, Романофф.       ***       Когда Камней становится шесть и внезапно наступает день, до которого шёл его обратный отсчёт, Роджерс не чувствует почти ничего. Такое уже бывало — когда до этого всё передумано, прокручено в голове на тысячи раз, отспорено с самим собой, выжжено изнутри, кажется, до чёрных шрамов. Давно решено. Единственный способ понять игру Камня — доставить его на Вормир. Брюс настаивает, что безопаснее будет двигаться по ходу временного потока, не пытаясь перетасовать года — значит, Камень Души окажется последним. И он — с пустыми руками. Не то чтобы была возможность с кем-то биться, если бы всё решалось так просто — Клинт рассказал, что там из живых, нет, живущих, виденных им, всего одна бесплотная тень и есть. Может, и к лучшему, что этот проклятый мир последний, кажется почему-то вдруг.       — Ты на этот кейс так смотришь, что скоро дыру в крышке прожжёшь, — голос Баки, как сигнал тревоги в наушнике, вырывает его из дум, — Нервничаешь?       Бак лениво чистит мандарин, удивительно аккуратно счищая кожуру бионической рукой, и испытующе косит из-под упавших на лоб волос. Перед ним всегда было бесполезно храбриться, и Стив жмёт плечами: — Немного. С этими средоточиями…вселенских сил всегда кажется, что что-то пойдёт не так.       — Расслабься, Кэп, — Сэм выныривает из прохода и дружески хлопает по плечу, — У нас есть самый ответственный курьер на планете, чтоб мирно и беспроблемно доставить груз в нужные точки. Порядок, вежливость, быстрота — всё при нём! Это не считая новой униформы, — подмигивает он заговорщически и лезет в холодильник за пачкой молока.       — Впору брать чаевые за такой скоростной пробег по реальностям, — Баки дёргает уголком рта, ободрав остаток шкурки, и Стива вдруг коробит — взгляд у друга настороженный, загнанный, давно уже не виденный, — Ты уж не разочаруй…клиентов, — ему и Сэму вдруг, как подачей в бейсболе, прилетает по несколько слепленных ароматных долек.       Он боится, понимает Стив внезапно. Боится, что остановка в прошлом превратится в нечто большее, Брюс ведь говорил, что хрононавигатор и особенности квантовых перемещений творят чудеса со временем испытуемого — за его словами прячется предупреждение, ведь один из них, выдернутый из своего времени, из прежней жизни, может не справиться с искушением снова к ней прикоснуться. Он понимает это настолько ясно, что в ответный взгляд и усмешку вкладывает всё своё убеждение и уверенность: — Задерживаться точно не буду.       Ни в одной из этих реальностей — порванных иллюзий, которые нужно наскоро залатать, Бак. Вором не стану точно — чужое призрачное счастье там не изменит ничьих жертв, не скроет наших настоящих потерь.       Пальцы липкие от сладкого сока — чувствительности бионике чуть не хватает, мягкую кожицу рвёт слишком легко. На ладони разводы. Оранжевые.       Как воды Вормира.       Перед запуском квантового тоннеля Брюс, запинаясь и горько кривясь, вдруг рассказывает, что перед своим щелчком думал о Наташе. Хотел вернуть её, но не смог — силой шести объединённых Камней. Внутри что-то дёргается, трескается, идёт разломами, но Стив держит лицо. Брюс попытался, Брюс сделал, что мог, заплатив за это сожжённой кожей и сплавившимися мышцами, значит, и он попытается. Больше не остаётся ничего. Шанса на провал — и того у него нет, всё уже исходит от провала. «Все ошибки, большие и малые, меркнут перед единственно непоправимой — смертью», говорил, кажется, доктор Эрскин…       Сэм неверяще щурится, когда слышит про пять секунд, Баки пристально смотрит, комкая изнутри карманы куртки — а потом всё схлопывается в радужный, несущийся с дикой скоростью тоннель.       ***       Узел внутри стягивает ворот, не даёт дышать, висит, как гиря, подвешенная где-то за рёбра. Удивлялся бы чудесам Вселенной, которые иначе никогда бы и мельком увидеть не довелось, но получается через силу.       Это тоже своего рода обратный отсчёт. Пять пустых мест — не самая красивая оправа для сиротливо потухшего Камня Души, но зато остальные — уже на своих местах.       *       Центр, камень Разума, в суматохе удачно подброшен Рамлоу. Стив просто заимствует у незадачливого себя образца 2012 года, лежащего ничком, наушник и мини-рацию, затем аккуратно оттаскивает Роджерса помоложе в лаунж-зону, пристроив за диван и бегло проверив, не собирается ли тот прийти в себя в неподходящий момент. Второй Капитан лежит смирно, не стонет, попыток пошевелиться не делает и вообще так дисциплинированно отключился, что Стив на всякий случай слушает, дышит ли бедняга вообще. Удостоверившись, что с этой стороны неожиданностей возникнуть не должно, приходится уже второй раз в этой реальности приступить к следующей части плана — дешёвому актёрству. С помощью кольца Скотта он вытягивает подменный кейс со скипетром до нужной длины, вбивает частоту «УДАР»-а в рацию — память не подводит, и как можно серьёзнее и тише говорит: «Это Роджерс. Обнаружил Локи, у него кейс, сорок первый этаж, зона отдыха, преследую», после чего, обречённо выдохнув, ерошит волосы и вытягивается у стены.       Слаженный топот ног не заставляет себя ждать, дверь распахивается, Рамлоу валится на колени рядом, выправляет, пытливо смотрит в глаза: — Кэп! Кэп, приём! Что случилось, где рогатый засранец? — Ушёл…оглушил… но он здесь, что-то не даёт ему телепортироваться далеко, может, асгардские кандалы… — сдавленно сипит Роджерс, схватившись за ребра и отчаянно надеясь, что не выглядит совсем уж идиотом, хотя бы на трагика-любителя потянет, — Он в здании…найдите Тора…       Пока Рамлоу рычит на своих и раздаёт указания, а Стив мучительно пытается двинуть затёкшей от полулежания шеей, подбегает запыхавшийся Ситуэлл. Перед ним ломать комедию не стоит, пора заканчивать фарс — агент жадно впивается в кейс глазами и только удостоверившись, что тот в порядке, осведомляется о самочувствии Роджерса. С идеально-натуральным беспокойством, хмыкает Стив, вот по кому сцена плачет, думает он про себя, вслух болезненно сморщившись: — Голова…плывёт. Простите… Я в порядке, только вот… Госсекретарь…       Рамлоу успокаивающе рокочет: «Не беспокойся, Кэп» и подставляет плечо, одновременно мёртвой хваткой вцепившись в серый кейс. Ситуэлл ревниво следит за чемоданом, пока Стив с любезно оказанной помощью медленно идёт, пошатываясь и изо всех сил стараясь не споткнуться от усердия, в сторону противоположных ранее облюбованному диванчиков. Он знает, что добычу агент отнимет у командира «УДАР»-а, как только они покинут его поле зрения. Хотя Рамлоу, конечно, Ситуэллу скипетр отдавать не хочет, в зубах бы Пирсу принёс…       Когда зрители рассасываются, он устраивает второго Роджерса на диване, с которого встал сам, аккуратно подложив под спину подушки и стянув полумаску. Воспоминания у него должны хотя бы частично совпасть, по крайней мере, «Локи» он обнаружил, попытался задержать и тот его оглушил…       Капитан слабо, недовольно морщится, дёргает бровью, когда Стив нажимает на кнопку.       *       Верх-правая сторона, Эфир, возвращается к Джейн Фостер с полным провалом конспирации, потому что во дворец Асгарда той реальности набилось и так слишком много пришельцев. В бесконечном коридоре он натыкается на женщину с необыкновенными золотыми волосами и взглядом, где таится мудрость веков — она оказывается матерью Тора и каким-то чудом не зовёт стражу. Более того, знает о том, что смертный потерял в царстве богов, едва ли не больше этого смертного и забирает Эфир сама, с печальной материнской улыбкой только спросив в ответ, как там Тор, пережил ли он те потери, под тяжестью которых склонился. Он, наверное, попросту растерялся, потому отвечает как есть, ведь тоска никуда не делась, разве что громовержец перестал топить её в пиве… Фригг опускает глаза, медленно и тепло произносит: «Дерево, в которое ударила молния, если не погибает, тоже оплакивает свои раны, заливая их чистой смолой. Там никогда не будет свежих побегов, но выше по стволу рано или поздно появится молодая листва».       Асгард Стив покидает с тяжёлым сердцем, гадая, предназначены ли были слова мудрой царицы только для его ушей или ему поручено передать их Тору…       *       Верх-левая сторона, Камень Силы, по праву достаётся Квиллу, которого, правда, приходится ещё приводить в чувство, потому что на подступах к Морагу уже светится чужой корабль. По рассказам Небулы и советам Брюса Стив знает, что его экипаж прибыл как раз по квиллову душу, и поэтому крайне важно, чтобы они его нашли, при этом у него должна быть сфера, на этот случай заботливо подготовленная Бэннером — потому что лучше не рисковать ходом истории, иначе вся история со Стражами Галактики обречена на провал — Ракета крайне против, чтобы Квилла даже из чужой реальности ждал провал. В общем, тут приходится пораскинуть мозгами, но в итоге парень очухивается, к приходу недружелюбных гостей уже просто задумчиво чешет затылок, а потом вполне себе бойко заговаривает им зубы — по словам енота, «если Квилл треплется, значит, он в порядке», и Роджерс со спокойной душой жмёт кнопку хроноворота.       *       Крайний левый — Камень Времени просто поручено передать из рук в руки. Когда Роджерс поднимается на крышу обычной неприметной высотки, то лишается дара речи — там цветёт сад, настоящий сад среди пластика и бетона, с кованой оградкой, и в центре его стоит, заложив руки за спину, невысокая необычная женщина в жёлтых одеждах и с неведомыми узорами на чисто обритой голове. Она вопросительно смотрит на него, и тут подкрадывается запоздалая мысль, что прямо сейчас он стоит перед, возможно, одним из самых могущественных…существ на Земле. Пробирает невольной дрожью. Кивнув в знак приветствия, он без лишних слов открывает кейс и говорит то, о чём просил Брюс: — Доктор Бэннер просил передать, что сдержал своё слово.       Старейшая не ведёт и бровью, только Камень Времени, вылетев из паза, мягко оседает на её ладони и заползает в диковинный кулон, как змея в нору: — Значит, вы спасли свою Вселенную, — голос у неё на удивление низкий, но мелодичный, в нём сквозит одновременно и уверенность, и мягкий вопрос. — Стивен Стрэндж принял правильное решение, — это уже звучит так, словно она говорит сама с собой, и Стив, не зная, как отвечать и надо ли, молча кивает и закрывает крышку.       Старейшина остро смотрит на чемоданчик. Древняя, как сам мир, волшебница, сгустки космической первобытной мощи, творящийся за незримым куполом заклинания апокалипсис в Нью-Йорке — в подобной компании человек обречён чувствовать себя попросту неловко. Её голос вдруг становится деловым и отрывистым, не давая задуматься как следует о такой чуши: — Что вы намерены делать дальше?       Стив моргает. Вопрос вдруг играет перед ним — или дурачит? — двойным дном: — Возвращать Камни в те реальности, откуда их взяли.       Старейшина молчит и смотрит на него, будто сквозь, так, что правдивый ответ кажется мальчишеской отговоркой. Стив не отводит взгляд, когда она заговаривает: — Полагаю, и без меня доктор Бэннер и Стивен Стрэндж читали Вам лекцию о предельной осторожности в обращении с подобного рода артефактами, — сквозь её спокойную речь, как сквозь поток воды, видится, торчит камнями предостережение, только скрывать ему нечего, он действительно собрался их все вернуть: — За пределы своей задачи я выходить не собираюсь.       Древняя ещё какое-то время прожигает непроницаемым взглядом его лицо. Стив вдруг думает, что Верховный чародей наверняка должен уметь читать мысли — по умолчанию, и уголки её губ вдруг дёргаются: — Что ж, я благодарю Вас, Стивен Роджерс, (не представился, с манерами всё совсем плохо, мда) за столь…добросовестное отношение к Вашей задаче. Что я могу сделать, чтобы её облегчить?       Слова лезут впереди мыслей, прежде чем он успевает хоть что-либо предпринять: — Расскажите мне о Камне Души.       В светлых глазах мелькает едва уловимая тень. Кажется, даже рёв читаури за куполом становится тише.       — Вы спрашиваете о Камне, о котором чародеям известно немного больше, чем обычным людям, — задумчиво говорит Старейшина, — Тысячелетиями скрытый от любого глаза, самый могущественный из шести, дарующий власть над смертью и жизнью, узилище миллиардов душ. Зачем Вам знать про него, если нужно просто его вернуть? — Он…связывался со мной, — на правде голос теряет краски и спотыкается, — И он забрал человека, который мне дорог.       Поразить почти бессмертное существо он целью не ставил, но Старейшина несколько следующих мгновений молчит уже совсем по-другому.       Может быть, видит в его мыслях золото вод Вормира и гневные слёзы в глазах Наташи.       — Никому не дано в полной мере постичь суть Камней Бесконечности, даже чародеям, даже лучшим из них, — наконец глухо отвечает она, — Но и тех, кому Камни открывали хотя бы отблеск своей непознанной сущности, во всех известных мне эпохах наберётся едва ли с десяток. Могу лишь сказать, верните его обратно — лишь в своей колыбели Камень откроет Вам, если будет на то его воля, было ли это знамением или…у средоточий первозданных сил действительно особая манера над нами шутить.       У судьбы чувство юмора порой хуже, чем в низкопробных стэндапах, думает Роджерс про себя, но узел в груди отчего-то становится чуточку легче. Он склоняет голову в благодарственном поклоне и говорит: — Спасибо. Спасибо, что…не оставили без ответа.       — Прощайте, Стивен, — наставница Стивена Стрэнджа переводит на него свой лучистый взгляд в последний раз, — Поблагодарите от меня доктора Бэннера и Верховного чародея. Возможно, в вашей реальности люди, обуздав время, более бережно будут относиться к нему, — она с тонкой улыбкой косится на браслет хрононавигатора.       Перед очередным нажатием Стив смотрит на приветливо мигающую панель, на светло-серый металл, сокровище двадцать первого века, торжество нанотехнологий и силы гениального разума. Сердце дёргает, усмешка, скривившая лицо, выходит горькой: — Боюсь, что нет, мэм. Его так сумел обуздать только один человек.       *       Камень пространства, холодной звездой мерцающий в верху-центре короны кристаллов, Роджерс тоже отдаёт. Тоже прямо в руки. В руки Пегги.       Конечно, второй раз подобный фокус уже не мог пройти идеально. Когда все сотрудники от первого до последнего этажа подняты по тревоге, глупо надеяться пробраться к сейфу и вложить туда куб, чьё отсутствие до сих пор не обнаружено только потому, что у Говарда Старка на вечер намечены более приятные хлопоты. Он честно отсиживается в какой-то крохотной каморке, больше похожей на хранилище швабр, дверь в которую пришлось высадить плечом, и про себя благодарит небеса, что в семидесятом году даже в Щ.И.Т.е на видеокамеры на каждом этаже не расщедрились. Проще всего просто переждать суматоху, ведь главным условием для возврата является присутствие Камня в его реальности — ну так Камень есть, присутствует с момента изъятия, а к тому факту, что он в служебном помещении вместо родного сейфа, придираться стал бы разве что щепетильный колдун. Поэтому Стив ждёт, больше ничего не остаётся. Ждёт, привалившись затёкшим плечом к двери, и изучает схему здания, мучительно прикидывая, в каком помещении нижнего этажа и каком конкретно сейфе Старк взял тогда тессеракт — на планах эвакуации расположение инопланетных артефактов не отмечают, а рассказать Тони ему не успел, не до того было, не до разговоров… Остаётся просто надеяться, что ночью он разминётся с патрулями (хотелось бы верить, немногочисленными) и спокойно разберётся с хранилищем.       Постепенно шум и крики снаружи стихают, из коридора пропадает топот торопливых шагов, и он, чудом не потревоженный в своём пыльном убежище, решается на вылазку. Одиннадцать вечера — Стив очень надеется, что кроме охраны, энтузиастов в здании нет, и пока ему с этим везёт. Под тусклым светом коридорных ламп он быстро и бесшумно пробирается к лифту, конечно же, кодовому, достаёт старкофон, ищет в программах сканер потожировых следов…       И обострённый слух ловит звук, который ни с чем не спутаешь — тихий щелчок.       — Руки, солдат, — этот спокойный голос за спиной он бы тоже ни с чьим не спутал, — Медленно, чтоб я видела.       Гиря внутри, стиснувшая, придавившая сердце, грохается куда-то вниз. Засиживаться допоздна и гореть на работе — да, это в её характере…       Он медленно выпрямляет ладони, поднятые кверху. Медленно оборачивается на вопрос, что он пытался сделать с лифтом. И видит, как карие глаза на прекрасном, усталом, почти не постаревшем лице застывают от шока — но Пегги всегда была сильной, она держится на ногах, только рука с пистолетом безвольно падает вдоль тела, и его прошивает резкая, неконтролируемая дрожь. Стив бросается навстречу, чтобы поддержать, и чувствует, как её трясёт, сам зажмурившись от сведшей горло, стянувшей все мышцы, как удавкой, радости, размешанной в горькой вине. — Господи Боже, — шепчет она еле слышно, и по бледным щекам ползут слёзы, — Господи, я, что, сплю? Стив? Стив? Это ты? — Да, Пегги, — совладать с голосом выходит не сразу, — Да, это я.       Она всегда была сильной, стальной, как Тони — он не успевает толком укачать, согреть, дать волю её слезам, как Пегги вскакивает, сердито отирая щёки, что-то бессвязно повторяя, и утаскивает его в кабинет, от охраны. Она не выпускает его ладонь из своей горячей руки, стиснув так крепко, будто он вот-вот вырвется и исчезнет, жадно вглядывается в его лицо, и этого слишком много для одного вечера. Он не смаргивает уже свои слёзы, холодные, жгущие веки, и даёт себе право — крепко, от души, за все годы, за всё несбывшееся — обнять её. Вот чего боялся Баки, приходит вдруг понимание. Стыдился, корил себя, но отчаянно боялся, что он не выдержит и полезет в чужое счастье, решит, что судьба подарила шанс взять то, что считал по праву своим. Нет, Бак, воровать выстраданную другим любовь, ломать судьбы дорогих людей — не для этого он сюда попал…       — Как так получилось, Стив? Как ты выжил? Говард тебя нашёл? — неверяще расспрашивает Пегги, вцепившись в его ладонь. С ней противны любые недомолвки, поэтому Роджерс просто говорит правду, — Нет, Пегги. Я…не отсюда. Из другой реальности, — её глаза уже опасно ширятся, слишком много переживаний для бедного сердца, поэтому он продолжает, злясь на себя за косноязычие: — Это из-за них, — вытаскивает тессеракт, — Эта штука… Камни Бесконечности, они создают миры и их же рушат, и наш мир из-за них наполовину погиб, пришлось тревожить этот, и я здесь… чтобы вернуть его. Чтобы ваш мир без него не постигла судьба моего.       Пегги молча смотрит покрасневшими глазами на исходящий голубоватым сиянием куб.       Стив напряжённо ждёт её ответа, запоздало понимая, каким диким бредом для усталого человека выглядит всё то, что он только что наговорил, из уст призрака из прошлого, но вместо этого Пегги переводит взгляд на его лицо, долго, вдумчиво смотрит, как Древняя пару часов (или столетий?) назад, обводит ласковыми руками лоб, скользит по щетине. — Это словно ты — и в то же время нет. Ты изменился, Стив, — завороженно шепчет она, — но и там натерпелся страданий. Скажи, раз ты его, — кивает она на камень, — возвращаешь, всё получилось? Всё хорошо? Ты счастлив?       Золото потусторонних вод разливается под ногами, но даже обрывки воспоминаний им не одолеть — рыжие волосы, лезущие в нос, серые глаза, победно блестящие над его лицом, жаркие, беспардонные ладони, совершенно не знающие меры и приличий. Тихие вечера на продавленном диване, песни вполголоса в унисон, её спокойное дыхание и родинка на правой щеке. Прикрытая надёжно спина, понятые с полуслова мысли, годы плечом к плечу. Тянет зажмуриться, и снова жжёт под кромкой век. — Был счастлив, Пегги, — отвечает он чистую правду, — И ты была счастлива. Только с разными людьми. У тебя прекрасная семья, любящий муж и дети, благодаря тебе Щ.И.Т. стал надёжной защитой страны… — А ты потерял ту, кого любил, — продолжает она за него, улыбаясь понимающе и печально.       Пегги, похоже, тоже читает его как раскрытую книгу. В груди глухо бухает болью.       — Один из Камней Бесконечности может мне с этим помочь, — после паузы согласия отвечает Роджерс.       — Тогда удачи тебе, — карие глаза горят светлой радостью, — Удачи, Стив. Все эти годы…я молилась, чтобы хоть где-то ещё, хоть где заканчивается наш мир, в раю, где угодно, ты был — и был счастлив. Увидеть тебя живым я и не надеялась. Возвращайся к себе — и верни её. Спасибо, просто спасибо…что появился здесь… — она всхлипывает и приникает к его плечу, мелко вздрагивая. — И тебе спасибо, что хранила меня все эти годы, — выдыхает он куда-то ей в волосы, жёсткие, гордой короной обрамляющие красивое лицо, — Я никогда тебя не забуду, Пегги. Ты всегда в моём сердце.       — Как и ты — в моём, — слабо улыбается она, вновь утирая слёзы, и на мгновение накатывает такое дикое желание всё рассказать ей — про Гидру, Золу, Пирса, Баки, сделать её жизнь чище, не дать пережить смерть ещё и друзей…но суровый взгляд Стрэнджа и бесстрастный голос окатывают, пусть и мысленным, холодным душем не терпящим самоуправства тоном.       — Прощай, Пегги, — говорит он вместо этого, сжав её ладони на прощание, — Прошу, не засиживайся здесь допоздна постоянно. — Не буду, Стив, — вторит она ему, ответив крепким, почти мужским пожатием, искря ласковым взглядом, — Иди.       *       Вормир встречает его шквальным ветром, леденящим лицо, и мелким, удивительно похожим на земной, снегом. Он точно как снег Сибири, куда они с Баки прилетели навстречу неизвестности; но Сибирь была белой, занесённой буранами, под которыми гнулись леса, Вормир же чёрен и гол — бесполезный здесь снег просто сдувает с одиноко торчащих камней. Впереди гора, двумя монолитами подпирающая беззвёздные небеса. Роджерс знает — ему туда.       В груди бешено колотится сердце.       Когда он поднимается на вершину проклятой горы, плоскую, как сруб дерева, там пусто и тихо — даже ветер, яростно бивший по глазам, утихает, мгновенно пропадает, стоит ему ступить на выщербленный временем камень. Мёртвая тишина. Именно она его и подводит — фигура впереди просто возникает, ткёт из стылого воздуха и тёмного неба растрёпанный саван быстрее, чем он, задавив неизбежный шок, выставляет наизготовку щит. Наверное, Смерть рисовали с неё…       — Стивен, сын Сары, — этот безликий голос похож на вой ветра и шипение змеи, но в нём слышится нечто…неправильное. Забытое, давно похороненное, побеждённое зло — и когда из-под края капюшона становится видно лицо, Роджерс запоздало понимает, что «красноголового типа» Клинта следовало понимать буквально, чтоб его; но ещё до замаха, до неизбежного, казалось, удара Шмидт шелестит: — Ты не найдешь здесь былых врагов, — и адреналин в крови неумолимо студит мертвенное спокойствие его голоса.       — Так это ты…хранитель Камня? — Стив все ещё не опускает щит, пристально глядя на силуэт, вокруг которого в безветрии плещутся обрывки тьмы, — Был им. И проводником для любого, ищущего Камень Души. Но сейчас, — тянет дух, — не так важно, кто я, ведь Камень был получен, но вернулся. Чего ты ищешь на Вормире?       — Я пришёл вернуть его, — отвечает Стив, и дрожь в голосе удаётся сдержать.       Если честно, он ждёт какой угодно реакции на свои слова — демонического смеха, уверений в бесполезности, нападения и проклятий (хотя как бороться с призраком, неизвестно), хоть чего, но Шмидт молчит. Молчит долго и непонятно, а когда заговаривает, то отворачивается к обрыву: — Ты пришёл отменить совершённый другим обмен.       Стив стискивает зубы, внутренне изготавливаясь к любому возможному исходу. Фигура маячит на краю пропасти, и ему вдруг едва не становится дурно — отсюда, сама, насмерть. Еле удаётся отогнать мучившие ночами видения, сморгнуть бледное лицо и алый нимб на серых камнях. Сердце колотится, отдаваясь бешеным ритмом в ушах, прошивая ударами мёртвую, на самом деле мёртвую тишину.       — Вормир помнит многих, — Красный Череп равнодушно смотрит на бездну, кромку которой метут полы чёрного плаща, — Из древнейших эпох, бесчисленных реальностей. Были те, кто приходил сюда так же, как ты — с расколотой душой, с жаждой вернуть всё обратно. Были те, кто сходил с ума от тяжести принятого решения — там, на камнях, ещё белеют их кости. Ни один, возжелавший Камень Бесконечности, прикоснувшийся к нему, не будет прежним. Никто не в силах заставить его отменить сделку.       Он уже слышал это от Клинта. Отчаянье накрывает с головой, душит холодной хваткой, но в повисшем вновь молчании разум цепляется за одно слово. «Заставить». «Заставить» — кто в здравом уме будет здесь это делать, здесь наверняка ползали, умоляли, бились в рыданиях…       — Я хочу вернуть его, — повторяет он с каким-то обречённым упрямством, — И забрать жертву.       Шмидт почти по-человечески качает плечами, если они у него остались, и медленно говорит: — Желать можно многого. Забрать — лишь то, что позволит Вормир. — Тогда отдай мне её тело, — достав Камень, собственный голос, сдавленный, хриплый, Стив уже почти не узнаёт, — Это хотя бы честно.       Красный Череп спустя чудовищно долгую секунду согласно кивает и простирает руку.       Наташа появляется перед ним.       Тонкая, изломанная, застывшая в последней муке. Волосы слеплены кровью, глаза невидяще смотрят на чёрное небо. Холод бездны, рвущая тело боль и одиночество — что же ты сделала, что же ты выбрала, Наташа… Ноги подкашиваются, и он осторожно, будто боясь потревожить, обнимает её за плечи, стискивает холодную ладонь, бережно прикасается к бледной щеке. Снежинки на ней не тают, но сами размываются, размазываются, и становится трудно видеть.       Когда золотая искра взмывает среди тёмных облаков, как падающая звезда, Стив зажмуривается. Я принёс сюда Камень, уже уплатив жертву. Я принёс сюда Камень, уже расколов душу. Мне не нужна твоя сила, не нужна власть, оставайся на своей планете, мне нужно только одно — исполни, прошу, или забери вместе с ней. Забери вместе с ней — в голове бьётся только эта мысль, одно желание, мольба, столь горячая, что расплавила бы чёрное холодное небо.       Вдруг в ушах раздаётся тихий и совершенно чуждый голому камню горы всплеск.       Колени мокнут в золотой недвижной воде.       Наташа стоит от него в двух шагах, молча, неверяще глядя, пожирая глазами, будто видит впервые. И плачет — беззвучно, только слёзы одна за одной чертят полосы на щеках. Стиву вдруг полубезумно кажется, что Вормир принял своё решение. — Нат, — шепчет он, встав и осторожно протянув ей руку, — Нат, я здесь. Пойдём со мной. Пойдём домой.       Я не смог тебя отпустить, не проси, я даже не стал бы пытаться.       Она шагает ему навстречу, беспомощно закусив решительный изгиб губ, прижимает его пальцы к груди, к самому сердцу, и утыкается в плечо макушкой, мелко дрожа.       Над головой ширится ослепительная вспышка — янтарная, золотая, ясная, и Стив снова зажмуривается. Холод Вормира возвращается — даже закрыв глаза, он ощущает, как дубеет кожа.       Стиснувшие ладонь Наташи руки чувствуют несмелое ответное пожатие.