Визави

За пределами знания о злодеянии и добродетели есть поле. Я жду тебя там.

      Тачка ползла по изрытому дну пустыни.       Путники шли уже долго; ничего и никто не попадался на глаза — лишь сплошные медно-красные барханы, да нагромождения песчаника. Пустыня катилась пред ними, распахнутая, широкая, будто возведена лишь для них, а воздух стоял неподвижно, ослепительно жаркий, небеса — высокие, синие. На истрескавшейся земле посверкивали отполированные самой природой камни.       Самый старший в этой процессии был мужчина, ведущий колону из трех человек (включая себя). Темнокожий, лицо жесткое, угловатое, костлявое, нос крючком, как клюв у пустынного ястреба, глубоко посаженные глаза. Сам худой, как тростинка, но жизнь в тяжком труде закалила его мышцы, стянула их туго, как ротанговые прутья в ручках плетеного кресла. Два его спутника — дети — были невысокими и такими же жилистыми, как и их отец. Мальчик черноволос и курчав, нос капризно вздернут к верху. Он чуть сгорблен под весом своего тюка с зерном, однако, отцовский характер передался и ему. С упорством он идет за телегой, не давая себе продыху. Ему одиннадцать и он уже большой, опора семьи. Сестре его без одного месяца пять. У неё рыжие мягкие волосы и отцовский «клюв». Она устала и некоторое время ехала в тачке отца. Брат ободряюще ей улыбался, когда поднимал голову, а та беззубо улыбалась в ответ.       Они шли почти весь день и им предстояло пройти еще столько же. Мальчик надеялся, что отец позволит сделать привал на несколько часов и даст ему поспать, чтобы уставшие плечи, руки и спина, хоть немного отдохнули.       Вдруг девочка залепетала что-то радостное, махая рукой в сторону, пытаясь привлечь внимание брата. Тот проследил за её пальцем и увидел в тени камня длинное серое перо — будто потухший уголь. Мальчик поднял его. Сдул пылинки. Наверное, сокол, — подумал он, крутя перо. А может и голубь или пустынный жаворонок. Он их сегодня видел немало.       Он вскидывает голову, когда чувствует, что на него легла тень, загородившая лучи солнца. Мужчина перед ним возник ниоткуда. Мальчик был готов поклясться, что поднимая перо, он не видел никого в этой огненной пустыне. Однако, мужчина в длинной светлой робе и штанах из хлопка стоял перед ним сейчас. Он был высоким, гораздо выше, чем его отец. Плечи широкие, лицо тяжелое, грубое, как у воина, но красивое, как у иноземного принца из сказок. Глаза темно-фиолетовые — два агата. Незнакомец протянул руку мальчику раскрытой ладонью к верху. Ладонь была чистая, без мозолей, что было удивительно. В их краях у всех были руки рабочих людей.       — Перо мое, верни, пожалуйста, — произнес мужчина низким голосом. Мальчик посмотрел на незнакомца и подметил еще одну деталь. На груди на тонкой цепочке висело два крыла. Он присмотрелся к ним и понял, что крылья сделаны не из металла, а из какого-то другого материала: при легком дуновении ветра, он видел, как кулон, словно птичий пух, шевелился. — Перо! — Мужчина чуть повысил голос, пытаясь привлечь внимание мальчика и отвести его взгляд от крыльев на своей груди. Мальчик моргнул, думая, что перед ним просто мираж: они уже давно идут по пустыни, он устал и хочет есть. От торговок на базаре он слышал, что и не такое в пустыне привидится.       Он смотрит на перо в своей руке, а потом протягивает ладонь и выпускает добычу на руку незнакомца.       — Береги сестру, — мягко наставляет незнакомец и мальчик лишь согласно кивает головой. Он чувствует себя зачарованным фиолетовым цветом глаз и до него не сразу доходит, что незнакомец знает о том, что в повозке сидит его сестра. Но, когда он собирается спросить об этом, след мужчины с крыльями уже простыл. И мальчик окончательно приходит к выводу, что это всего лишь игра его уставшего разума.

***

      Гавриил сжимает в руке перо, беспощадно сминая его. Он опоздал, демон уже здесь. Осталось только найти его и попытаться выведать масштаб ущерба. Гавриил хочет выругаться, но сдерживает себя. Не с руки образцовому архангелу (второму архистратигу) вести себя столь богомерзким образом.       Он втягивает воздух, надеясь учуять знакомый тлетворный запах демона: сера, разложение и едкий дым. Легкие его оболочки не улавливают ничего, кроме запаха исходящего от птичьего помета. Тогда Гаврил прикрывает глаза, прислушиваясь к иным ощущениям. Неприятный зуд начинается с затылка. Острой раскаленной иглой протыкая мозг оболочки. Гавриил морщится со стоном, хватаясь за голову. Боль оглушающе сильная, на секунду ему кажется, что солнце пропало с небосклона — он слепнет от силы сущности демона. Короткое, но ощутимое мгновение, боль как будто бы обретает физическую форму, касаясь невыносимо нежно его затылка, задевая короткие волоски.       Он резко оборачивается, хватая демона за руку и слышит заливистый чистый смех. Гавриил пораженно застывает, удивленный таким пронзительно детским смехом у демона. Он откидывает тонкую ручку от себя, точно гремучую змею и только после понимает, что перед ним совсем не ребенок.       Это была маленькая женщина, невысокого роста. Худое угловатое тело едва прикрыто тонкими полосками, нарочно неряшливо повязанные на теле. Она качнула бедрами и Гавриил стыдливо отводит глаза в сторону, стараясь стереть из памяти образ женских гениталий. Он поднимает глаза выше, исследуя то, что плохо скрыто. Маленькие упругие груди, — Гавриил удивлен тем, какая у демона нежно-сливочная кожа на вид: у тех, кого он видел ранее, кожа оболочки темно-землистого оттенка и местами в струпьях. Коралловый ореол и торчащий сосок правой груди. Взгляд архангела спотыкается об этот нарочно неприкрытый образ. Он усилием воли заставляет себя поднять глаза еще выше, на тонкие ключицы и острые предплечья. Бледные прожилки по плечам точно мраморные узоры или трещины, пробежавшиеся по гипсу. Шея соблазнительно не защищенная, Гавриил думает о том, как его рука с легкостью бы переломала позвонок, и демон бы развоплотился.       Наконец, Гавриил смотрит в лицо демона. Оно, точно шторой, занавешено неровными, грязными и спутаными прядями черных волос. На круглом лице, как прорезанная ножом, полоска бледно розовых губ искривлена в усмешке. Маленький уперто выставленный вперед подбородок. Такой же маленький упрямый нос. Глаза демона Гавриил не видит, тот прикрывает их, прячется, но непонятно от чего.       — Мерзкий демон, как ты смел коснутся меня?! Я…       Гневную тираду прерывает задорный смех. Демон в облике девушки смеется, обхватив живот и запрокинув голову, точно Гавриил шутку рассказывал, а не собирался его уничтожить.       — Помолчи, Джибриль! — Голос острый, холодный. Ни намека на страх. Только странная обида. И… разочарование?!       Гавриил застывает, как молнией пораженный. Язык его приклеивается к нёбу, и он лишь пытается осмыслить, кто перед ним, откуда он знает второе имя, и, Господи, ради всего святого, пусть он покажет свои глаза, чтобы убедится, что перед ним обычная богомерзкая тварь.       — Мы здесь оба за тем, что нам принадлежит по праву. Тебе дети, мне отец. — Демон переступает, чтобы отвернутся и сделать несколько шагов в сторону ушедшей вперед повозки с людьми. — Бабочка уже взмахнула крылом. Буря нагонит их через сорок минут. Будь там, иначе я прихвачу и детей.       Гавриил смотрит на остро выступающие лопатки демона, на змеиную линию бегущую по узлам позвонков и упирающуюся в мягкую ложбинку между ягодиц. Она стоит босиком на раскаленном солнцем песке и не морщится от боли. Её бедра, голень и щиколотки забрызганы буреющей кровью. Кровоточила, — понимает Гавриил. И это его пугает. Много от людей в этих демонах, — это совсем не хорошо, ведь люди — труд Богини.       — Не смей трогать детей, — Гавриил пытается напустить угрозы в голос. Но выходит жалко, да и он знает, что демон не дернется воровать у него из-под носа эйдосы. Не ровня мелкий демон архангелу.       Короткий смешок в маленький кулачок, выводит Гавриила из себя. Демон его дразнит, показывает, что сомневается в ангельских способностях. И, как бы Гавриилу не хотелось признавать, он готов воззвать меч и разрубить жалкого демона. Потому что тот его достал.       — Я появилась раньше, чем ты и уже успела нашептать отцу слабость: он бросит детей, как начнется сильный ветер, побежит искать укрытие, но упадет в расщелину, там-то я и буду его ждать. — Демон дергает плечом. — Видишь, даже работать мы будем вдали друг от друга.       — Жестокая тварь! — Цедит сквозь зубы Гавриил.       — Поживи с мое, и поймешь, что жестокость и благодеяние — оттенки одного цвета.       Гавриил растерянно смотрит демону в спину: как обычный мелкий посыльный может утверждать, что он живет дольше, чем архангел? Это так смешно и глупо одновременно. Гавриил уже хочет спросить, не напутала ли чего тварь, но останавливается, когда ветер резким вздохом поднимает и бросает песок к его ногам.       — Началось, — удовлетворенно комментирует демон. Она поднимает руку, и воздух вокруг ладони сгущается. Гавриил видит, как сначала расплывается, а затем уплотняется пространство, и уже в следующее мгновение, демон держит в руках длинное темное древко копья. Венчает копье изогнутое полумесяцем лезвие. По нижней кромке бегут символы, Гавриил запоминает их на всякий случай. — Что ж, Джибриль, приятно было повидаться. — Демон слегка наклоняет чтобы видеть Гавриила, но архангелу его лица не видно, — Надеюсь, больше никогда не встретимся!       И она перехватывает древко, прокручивая его в руках, со свистом рассекает воздух. Гавриил видит разрезанную материю вселенной, в которую шагает демон, и стоит, ждет, когда с шипением разрез затянется.       Он раздосадованно качает головой. Опять что-то напутали и вместо мелкого беса послали кого-то другого. Но кого? Может быть, дэва? По слухам на небесах, они тут как раз промышляют, сезон караванов и все дела. Но дэвы не сковывают себя оболочкой, им нравится наслаждаться ужасом и страхом, что они вызывают у людей своим обликом.       Вой приближающейся бури привлек внимание Гавриила. Он выкинул из головы мысли о демоне (чтобы вспомнить о нем уже на небесах) и сосредоточился на текущих делах. Бережно касается крыльев на груди и переворачивает цепочку, чтобы крылья выросли за его спиной. Конечно, лететь в такой сильный ветер очень опасно, но почему-то людей перед смертью очень успокаивает этот светлый образ, и их эйдосы отделяются от тела безболезненно. И Гавриил пользуется этим, когда не хочет особо долго возится на земле.

***

      Он забирает детей, демон держит слово, и, забрав отца, сразу же исчезает, не путаясь у Гавриила под ногами. Архангелу лишь остается дождаться, когда последнее дыхание увянет на детских губах.       Он передает эйдосы в сосуд для хранения и уходит к себе. Ему надо зарисовать символы, что он видел на лезвии копья. Ему надо узнать, что за существо явилось к нему. Ему надо знать, кто еще кроме него и Бога знает его второе имя.

***

928 г. до н.э., Иерусалим

      Гавриил не любил три вещи: демонов, обвинительные письма Михаила и спускаться на землю.       Отсидка на небесах ему помогала скрываться от раздражающих тварей. Записки от Михаила он сжигал. Но приказы о спуске на землю шли от самого Бога. А Бога игнорировать Гавриил не мог. Поэтому работу среди людей он выполнял качественно, с противной до скрипа на зубах педантичностью, чтобы ему не пришлось вновь находиться среди них. Следовал приказу четко по инструкции. Выполнял всю работу. Строчил отчеты. И всегда спешил убраться обратно, как только его «погладят» за отличную работу. Гавриил был идеальным работником неба, и совсем неудивительно, как быстро он взобрался по иерархии вверх.       Ему больше не приходилось самому спускаться за эйдосами. Не было нужды. Ведь у него в подчинении ангельский взвод. (А еще Уриэль и Сальдафон, готовые перегрызть глотки, чтобы выслужиться.) Он лишь слушал итоги выполненной работы, пропуская половину сказанного и с задумчивым видом раскатывал принесенные свитки, до которых ему, совершенно не было никакого дела. Порой Гавриилу было до того скучно, что приходилось прикусывать уголки губ, чтобы подавить зевок.       Если бы ангелам была свойственна тяга к карьеризму, то они бы с завистью провожали Гавриила, шипя и завидуя, что «хорошо устроился». Гавриил с ними был бы согласен, — потому что он действительно хорошо устроился. Он был полностью удовлетворен своим положением. И положением всего вокруг него.       (Если бы не те три вещи, которые он не любил.)       Он с легким свистом выдыхает, рассматривая записку от Михаила: Бог повелел тебе спустится в Иерусалим, забрать Соломона и освободить демона. Он вновь вздыхает. Закатывает глаза. И сминает бумажный обрывок, словно это он был виноват.       Демон. Записка. Спуск на землю. Все в одном флаконе.       И с каких пор мы помогаем противоположной стороне? Неужели у них своих нет, которые бы могли освободить мелкую тварь?! — Думает Гавриил. Его привычная роба сменяется на эфод, украшенный внизу восьминитевыми кистями — память законов Иеговы. Поверх традиционной одежды, Гавриил добавляет мантию, завязывая её на правом плече. Голову архангела венчает мешкообразная шапочка, заканчивающаяся кисточкой. На ногах сандалии, украшенные шнурами.       Он был готов к перемещению.

***

      С каждой секундой становилось все холоднее. По стенам паутиной поползла наледь. В комнате потемнело. Её заполнил едкий, плотный и тяжелый дым. Откуда-то издалека раздался крик, полный ужаса и боли. Порыв ветра с силой надавил на дверь в залу. Дверь прогнулась и застонала. Сотни невидимых ног тяжелым шагом прошлись по полу.       Серое облако, словно подобралось, вытянулось в столб и зависло над полом. Дымные «языки» лизали воздух вокруг, пробовали на вкус и возвращались обратно, как щупальца мифического животного. Столб рос и рос под самый потолок, сталкивался с материальным препятствием и вулканической лавой извергался обратно вниз.       На мгновение дым перестал совершать свой странный круговорот движений. Замер. Затем посредине серого столба распахнулось два сиреневых глаза. Два ярко-лиловых огня, призванных уничтожить любого, кто посмеет противится воле Господа.       (Что поделать? Теперь, когда его посещения на Землю были регламентированы строго приказами сверху, Гавриил не мог устоять перед соблазном отмочить парочку дешевых фокусов и напугать этим смертных.)       Только человек, которому предназначались все эти старания, был вовсе не напуган. Отнюдь. Он был бледен, но не по причине страха. Бледность произрастала из-за болезни. Его худое тело обтянула пергаментная кожа. Сухая. Местами потрескавшаяся. На свободное платье-рубашку падала аккуратно заплетенная коса. Квадратный воротник рубашки был богато расшит узорами из золотой нити и усыпан драгоценными камнями.       Человек сидел в высоком кресле. Болезнь не смогла согнуть в нем характер. Спина ровная. Плечи расправлены. Руки на подлокотниках, смотрят строго вперед. В глазах живой интерес. Острый ум. И нескончаемая жажда жизни.       Гавриил приятно удивлен. Однако, продолжает упрямится, оставаясь столбом дыма. Он раскачивается из стороны в сторону, нагнетая обстановку. Глаза человека следят за ним. На высвеченных болезнью губах играет улыбка.       — Если ты пришел за мной — не трать бесценное время. Если ты пришел за чем-то другим, то говори смелее. — Голос низкий, звучный, бархатистый.       Властный тон окончательно убеждает Гавриила, что перед ним не совсем обычный смертный. Смерть его не страшит, не страшит демон и не страшит неизвестность. Неудивительно, что Бог послал лично Гавриила забрать эйдос, — эта душа должна принадлежать раю.       Наконец, Гавриил уступает Соломону. Дым с легким хлопком исчезает из комнаты, — сразу же становится светлее — а архангел предстает в человеческом облике.       — Ну, вот теперь здравствуй! — Соломон мягко усмехается.       Гавриил прищуривает глаза, обводя зал взглядом. Ни по внешнему обонянию, ни по внутреннему, он не может нащупать присутствие демона. Это сильно усложняло задание. Гавриил был совершенно не готов играть в поиски.       — Здравствуй, Соломон! Твоя слава опережает тебя.       — Однако, не о моей славе ты пришел поговорить, — Соломон чуть горбит плечи, заходясь в приступе кашля. Гавриил хмурится.       — Это верно, — архангел складывает руки между собой, как в молитве, и делает несколько шагов вперед, по направлению трона. — Видишь ли, некоторые твои действия и поступки не укрылись от моего начальства. Ты привлек наше внимание.       Гавриил бесчестно кривил. Он понятия не имел, чем именно этот Соломон изначально привлек внимание Бога. Самому ему было известно лишь то, что этот человек, как-то умудрился посадить на цепь демона. И будь Гавриил трижды проклят, если он не выяснит, как это можно сделать.       — Твое время подходит к концу, Соломон. Твоя душа принадлежит нам, но демон, которого ты заточил у себя, принадлежит другой стороне. Освободи его, чтобы я смог забрать тебя.       Соломон фыркает, наморщив тонкий нос.       — А ты кто? Джин?       Гавриил решает сыграть на тщеславии (всем царям присущ этот грех): он быстро перебирает в памяти существ из местной религии, и останавливает выбор на наиболее приближенному к архангелу типу.       — Африт.       Это производит нужный эффект: глаза Соломона расширяются, а тело чуть наклоняется вперед, выдавая любопытство с головой.       — Так, значит, правда, конец? — Голос еле слышно дрожит. Гавриил коротко кивает, отвечая на вопрос. Соломон откидывается назад, упираясь в спинку кресла и задумчиво барабанит пальцами по подлокотнику. — Жаль.       Шорох нетерпеливой возни, приковывает Гавриила к тени за креслом. Он смотрит за плечо царя и не может понять кто стоит за креслом. Нечто слабое для того, чтобы быть оккультным существом. Но у человека не может быть столь темной с подпаленными краями синим огнем ауры.       — Выйди! — Приказывает Соломон.       Возня за креслом прекращается. Звук босых ног по полу. И на свет выходит маленькая женщина. Гавриил с изумлением разглядывает её. Кожа белая, как облако. Тело худое, угловатое, закутано в мантию. Волосы, черные (не покрытые!), как обгоревшее дерево, рваными прядями опускались на лицо и плечи. Тонкая полоска губ. Высокий лоб. Маленький нос. И голубые, как самое ясное небо, глаза.       Гавриилу приходится приложить усилие, чтобы не застонать от пронизывающей тысячью иголок боли. Что-то не так со взглядом этой женщины, потому что он прожигает в голове дыру. Он наклоняет голову в бок, рассматривая незнакомку (хотя что-то необъяснимое царапала его изнутри, какой-то противный жучок пытался выбраться наружу: хэй! мы уже виделись раньше?!).       Очередная порция боли волной жара обжигает Гавриила. Он сжимает веки, заставляя боль свернутся змеей и утихнуть в дальнем углу сознания. Затем открывает глаза, чтобы посмотреть на Соломона.       — Выходит, слухи не врут. Вы держите демона, как собаку. — Разумеется, Гавриил не любил демонов, но терпеть не мог, когда с существами обращались подобным образом. Поэтому (и только) в его голосе звенел гнев. — Как?       — Видишь ли, люди имеют свойства привязываться к вещам. Мы имеем маленькие слабости. — Гадкая ухмылка. — Даже животные способны привязаться. А вы, — он поднял руку и наставил на Гавриила кривой палец с грязным ногтем. — Вы как мы. Только с одной разницей — вы привязываетесь к своим слабостям куда сильнее. Это вас убивает. Точит, как вода камень.       Гавриил смотрит, как на пергаментном лице прорезается победоносная улыбка. Часть зубов отсутствует, а та, что осталась — гнилая и пожелтевшая. Соломон ему омерзителен. Самодовольный и тщеславный. Да, он нужен небесам из-за знаний, потому что он первый человек, который смог поймать и удержать подле себя существо. Достойно похвалы. Но Гавриил все еще считал, что ни демон, ни ангел, не должны прислуживать людям. Их создавали не для этого унизительного занятия.       Соломон отводит руку, чтобы нырнуть за пояс и извлечь оттуда что-то блестящее:       — Видишь, — скученные пальцы трясут блестящим предметом. Гаврил сужает глаза и различает грубо сделанное кольцо. Демон при этом дергается, так, словно хлыст щелкнул её по спине. — Она провела в заточении весь мой срок правления и слегка ослабла. Как человек, одряхлела.       Демон-женщина опускает голову, пытаясь себя отрезать от разговора, пытаясь выглядеть отрешенной от происходящего. Но по напряженным плечам Гавриил понимает, что она полностью обратилась в слух.       — Но стоит мне приказать ей, — многозначительно произносит Соломон. Гаврил смотрит на демона неотрывно. Ему жаль её (но это ведь в природе его сущности). — Так ты пришел её спасти? Ты любишь её? Она твоя слабость…       Гавриил предостерегающе поднимает руку, останавливая Соломона.       — Не выставляй себя глупцом. Между мной и ней нет ничего общего. Я всего лишь выполняю приказ: забираю тебя и освобождаю её. — На этих словах демон поднимает голову. Её ярко-голубые глаза темнеют, как свинцовые тучи, затягивают небо. Невидимые острые зубы вонзаются Гавриилу где-то под затылком. — Кольцо, — приказывает он по слогам, не в силах справится с болезненной атакой женщины.       — Нет. — Соломон прячет кольцо обратно в кромку пояса. — Она обещала уничтожить город, как только освободится.       — Значит, тебе придется с этим смириться, — Гавриил подступает еще ближе. Острые зубы вгрызаются еще сильнее. Демон даже в заточении оказалась способна навредит архангелу. Гавриил был по-своему восхищен. — Когда вы, люди, заводите скотину и надеетесь с неё что-то поиметь, вы ухаживаете за ней, кормите, даете условия для плодородия. Ей, — он тычет пальцем в сторону демона. — Тоже требуется пища и уход.       Соломон, ты сам создал монстра. Твои неуемные амбиции и твой страх, твоя жажда власти. И когда все закончится, я не буду стоять у неё на пути, в приказе не было об этом ни слова. Пусть она сотрет с лица земли твой жалкий город.       Во внезапной тишине Гавриил улавливает стрекот маленьких крылышек. В поисках источника звука, он натыкается на двух жирных мух, ползающих на подоконнике. Их агрессивное жужжание и привлекло внимание архангела. Он смотрит на них, потом на демона. И что-то в его голове встает на место.       Они встречались с ней раньше.       — Вельзевул.       Ледяной взгляд пронизывает Гавриила до самой сущности. Соломон поймал не просто мелкого демона (как и он — Гавриил — тогда в пустыне столкнулся не с обычным бесом), а правую руку Люцифера. Теперь Гаврила совсем не удивляет тот факт, что при длительном заточении, она сумела напасть на него, не применив при этом никаких особых действий.       — Вельзевул? — Удивленно переспрашивает Соломон.       Гавриил поднимает глаза и видит, что под потолком кружат еще несколько мух. Он сокрушенно качает головой.       — Не делай этого, он принадлежит нам. — Грозно произносит архангел, зло стискивая кулаки.       — Не делай что? — Соломон капризно ударяет ладонью по подлокотнику. Вельзевул же продолжает стоять с абсолютно непроницаемым лицом. Мухи в комнате начинают множиться со скоростью дождя.       — Кольцо, — требует Гавриил, протягивая руку. Соломон опускает обе ладони на пояс, в бесплодной попытке защитить свою драгоценность. — Вы схватили не того демона, — нарочито ласковым тоном произносит он. От этого, исходящая волнами угроза, кажется еще опасней. Мухи без стеснения садятся на кресло и ползут по плечам вниз, по рукам. — Не смей! — Кричит Гавриил. Демона отбрасывает назад, припечатывая к стене, словно голос Гавриила навел на неё ужас, и она поспешила убраться подальше. — Я освобожу тебя, но он наш! Тронешь его и останешься в заточении навсегда.       Звонкий смех прокатывается по залу, поднимается и рассыпается на тысячи и тысячи цветных осколков. У Гавриила мурашки бегут по спине. Такой чистый, такой детский смех, как тогда, в пустыне. Ему вмиг делается не по себе, потому что не может быть у Княгини тьмы такого ангельского смеха.       — Да мы так играемся, — произносит Вельзевул скрипучим голосом. Однако, она стоит на месте, не оказывая Гавриилу никакого сопротивления. Ее тонкие пальцы удлинились и почернели на конце, как перепачканные в грязи. Она изголодалась. Гавриил обреченно выдыхает. Разумеется, он не стал бы останавливать демона от разрушения города, но это Вельзевул, слухи о её способностях до сих пор повергают небеса в праведный страх. Она пройдется безумным тайфуном, выжигая все, что только попадется. Заставит тела людей гнить заживо. Осквернит землю, и запах скверны будет стоять до самого рая еще лет тридцать. Присутствие Вельзевул всё меняет. Теперь его главная задача — выторговать время.       — Дай нам уйти. Обещаю, я уничтожу печать.       Снова этот детский смех парализующий Гавриила.       — Конечно, может мне еще и проводить вас и вежливо дверь прикрыть? — На пальцах проступают крючковатые когти, — она начинает царапать ими стенку. Хищник, ждущий своего часа. — Много тебе тогда понадобилось времени, чтобы выяснить, кто я? — Неожиданно спрашивает Вельзевул.       Гавриил с сомнением косится на Соломона. Он настороженно спускается со своего кресла, готовый отступить в любой момент. Отлично, чем ближе он будет к архангелу, тем легче будет его схватить, когда Вельзевул прекратит себя сдерживать.       — Почему тебя это так волнует?       — Мне интересно, осознал ли ты, как тебе повезло, когда понял, что пережил встречу с Княгиней тьмы?       — Мы равны по силе! — Кричит Гавриил. Мухи, тем временем, уже закрывают собой стены. Их стрекот становится невыносимо громким.       — Уверен, Гавриил? — Вельзевул тянет его имя с издевательской нежностью. И это Гавриилу кажется смутно знакомым.       Соломон спиной отступает от прижатой к стене Вельзевул. Похоже, он впервые видит, как его некогда ручной демон проступает в истинном обличии. И если бы не катастрофическая ситуация, Гавриил бы с удовольствием посмотрел, как демон заставила бы царя седеть у него на глазах.       — Кольцо, — Гавриил хватает Соломона за плечо, стискивая в кулак его мантию. Он в его руке бьется как маленький ребенок. — Кольцо! — Громыхает архангел, чтобы перекрыть жужжание мух. Соломон тянется ослабевшими пальцами к поясу и извлекает печать из потайного кармана.       — Все что я делал, было благом для народа! — Оправдывается он.       — Ну да, а теперь твое «благо» уничтожит их. — Скалится Гавриил. Раздраженный рой плотным кольцом обступает их. Мухи ползут по Гавриилу, лезут в глаза, уши и нос. Он отмахивается от них, но те с удвоенной силой нападают на него, мешая. — Знаешь, я даже дам тебе посмотреть на это! — Он выхватывает кольцо-печать из руки Соломона. Взгляд Вельзевул, как взгляд кошки, следящей за мышкой, впиваются в кольцо. Гавриилу это как раз и нужно было. Он поднимает руку, держа указательным и большим пальцами золотой ободок. — Лови!       Вельзевул поднимает голову, отслеживая блеснувшее в воздухе кольцо. Гавриил пользуется моментом, замешкавшийся демон теряет бдительность, — и архангел вылетает в окно, держа Соломона поперек груди.       То, что происходит дальше, Гавриил не может объяснить самому себе, не говоря уже об отчетах для начальства.       Им в спину летит мощный взрыв. Ком из пыли и каменной крошки ударяет Гавриила, он охает, и едва не роняет Соломона. Ему приходится напрячь мышцы спины и рук, стискивая тело человека сильнее. Огромные мощные ослепительно белые крылья за его спиной рассекают воздух, как стальной нож.       Гавриил облегченно вздыхает — крылья его никогда не подводили.

***

      Отчаянный рев рвущийся откуда из глубин земли, заставляет содрогнутся Иерусалим. Излом прошелся по священной земле, — трещина по глиняному горшку. Люди повалились как мешки, неуклюже, не сумев устоять. Их дома раскалывались, крошились и осыпались, хороня под собой вся и всех кто был внутри.       Паника охватила людские разумы. Они с криками и слезами пытались спастись, сталкивались друг с другом, падали и топтали упавших. Их одежда была в беспорядке, женщины теряли платки, мужчины рвали кафтаны. Дети прятались, забиваясь в темные углы и глубокие выемки, точно маленькие зверьки. Естественный страх кого-то гнал вперед, кого-то парализовал.       Сильнейший запах серы паутиной опутывает город, вызывая головокружение и тошноту. Едкие лапки животного ужаса пробираются в каждую щель, с удобством обосновываясь внутри, потворствуя разрушению. Рыжие всполохи огня вырываются из-под земли, проглатывая деревянные постройки, слизывая людей, выжигая пути отступления. Черный дым клубится по земле огромным драконом, и те, кто еще жив и в достаточно трезвом уме, теряются в дыму, слепнут. Плотные крылья тумана расправляются, закрывая спасительное светлое небо. Гавриил смотрит как пасть дракона захлопывается на глотке Иерусалима.       — Смотри, Соломон, и молись за свой народ. Она съест их всех. Никому не спастись! — Архангел встает за правым плечом Соломона. — Потому что ни одному человеку не подчинить своей воле демона. Ты думал, что хитрее и умнее остальных? Гордыня тебя ослепила. И теперь приходится платить по счетам. Твоему народу.       Они вдвоем наблюдают с горы, как умирает великий народ. Как с карты исчезает священный город. Как рой мух, вырывается из дворца служившего Соломону домом, и стремительно летит на пир — опустошающий смерч, все, что имеет хоть какую-то форму и попадается на пути, он сметает под корень. Без разбору. Швыряет в небо ни за что. Кромсает в клочья. Корежит до неузнаваемости.       Сердце Соломона делает два вялых удара. Сжимается. И останавливается.

334 г. до н.э., Греция

      Вельзевул скрещивает руки и переводит хмурый неодобрительный взгляд со статуи на статую. В расплывшемся в добродушной улыбке Дионисе она узнала ангела Азирафаэля, а в Гермесе с крючковатым носом — демона Кроули (этот черт, похоже, не теряет времени даром). Но больше всего в Пантеоне греческих богов её раздражает Зевс, так похожий на заносчивого ублюдка — Гавриила, которого Вельзевул мечтает сравнять с грязью на дороге.       Пальцы отбивают раздраженный такт на остром локте, пока Вельзевул изучает статую лже-бога молний и гроз. Люди постарались на славу, изображая главного на Олимпе. Он больше и мощнее остальных в стройном ряду гипсовых фигур. Высокий трон. Статные плечи, крепкий торс, сильные руки. Квадратный подбородок, украшенный аккуратной бородой. Идеально прямой нос. Густые надбровные дуги. И взгляд. Взгляд упрямого ублюдка.       Вельзевул презрительно фыркает, не в силах скрывать свое отношение к такому поклонению. Она делает над собой усилие, чтобы не щелкнуть пальцами. Чтобы у Зевса-Гавриила что-нибудь отвалилось. Ты выше этого, — напоминает себе Вельзевул. Ей приходится отвернуться, чтобы не поддаться соблазну. Гипсовый взгляд Гавриила утыкается ей в спину. Она злится. (Потому что до сих пор не может зализать раны уязвленного самолюбия с их последней встречи.)       Солнце, висящее высоко в небе не щадит ни людей, ни рабов. День в Элладе начинается рано. Со скромного завтрака (ломоть ячменного хлеба пропитанного вином) и посещением рынка. Агора, как развороченный улей, жужжит, гудит, живет и пышет жаром. Кривые и тесные улицы наполняют тела. Мужчины, оставившие своих женщин в гинекеях, спешат друг другу на встречу. Дети торопятся в гимназию. Юноши к умудренным философским опытом учителям.       Вельзевул с сожалением думает о бедных женщинах Эллады. Кто в двухэтажных домах из кирпича и с крышей из черепицы, а кто в домах из прессованного дерева и земли за высоким забором. Они пытаются жить на выделенной мужчиной территории. Иногда заглядывая в реальную жизнь через маленькое окно, нарочно сделанное под самым потолком.       В общем гомоне разговоров Вельзевул слышит жалобное блеяние коров и овец, нетерпеливое постукивание копытами коз и громкий, то озлобленный, то игривый лай охотничьих собак. Вельзевул не нравится, как звучит Эллада. Ей больше по вкусу звуки Спарты: звонкие хлысты, струнами звенящие по спинам провинившихся. Мелодичные удары мечей. Капли крови, с шипением падающие на нагретый песок на арене. Хриплые стоны проигравших и умирающих. Слезы боли. Звуки трубы, извещающие об безвременное кончине славных героев.       Определенно, Спарта больше подходила такой, как Вельзевул. Тамошние женщины были равны в правах с мужчинами. Они также могли носить нож. И также могли постоять за себя, — их этому учили.       Вельзевул прячется в тени нескольких насаждений оливкового дерева. Она преет в своей до пят тунике из мягкой, но тяжелой шерстяной ткани. Под стянутым поясом (для создания складок) все чешется и зудит, а шарф на голове постоянно сползает на глаза, закрывая обзор на площадь. Её наряд достаточно скромен по современным меркам Греции. Однако, традиционный белый цвет, присущий гречанкам, безапелляционно знаменем на черный. Вельзевул даже под страхом смертной казни не наденет белый.       Она в который раз тянет шарф обратно на затылок и протирает пот со лба. Посыльный небес опаздывал, и это уже начинало выводить Вельзевул из себя. Она здесь, чтобы забрать Бальтазара — полукровку демона, обнаглевшего настолько, что осмелился стать царем и развязать нескончаемые войны без ведома ада. Но без официального разрешения небес (потому что Бальтазар наполовину человек), ей и шагу нельзя сделать. «Черт бы побрал того, кто писал эти дурацкие законы!»       Её мысли снова возвращаются к гипсовому Гавриилу. Она надувает щеки и выпускает воздух через плотно сжатые губы. А ведь он ей когда-то нравился. Когда-то давно. В прошлой жизни. И это было вдвойне неожиданно и неприятно, когда он явился за ней в Иерусалим. Весь такой сияющий своей благодатью. Спасающий бедного демона. Как будто она жалкий бес, а не управляющая адом. «Надеюсь, Соломон ведет себя в раю хорошо! А иначе, жарить буду его на своем личном вертеле!» — мстительно думает Вельзевул.       Платок в очередной раз съезжает на лицо, и Вельзевул сдергивает тряпку, бросая её под ноги. Ее черные, как воронье крыло, волосы, неопрятными прядями торчат в разные стороны. Это тут же привлекает ненужное внимание, но демону все равно. У неё закончилось терпение, она вспотела и готова была убивать (неважно кого).       — В белом тебе было бы не так жарко!       Озноб прошибает тело Вельзевул. От копчика и вверх по позвонку, ударяя в затылок и рассыпаясь болезненным снопом искр в голове. Ей не надо поворачиваться, чтобы знать, кому принадлежит этот голос. Она смотрит на его гипсовую копию и всерьез раздумывает чудеснуть голову лже-Зевса куда-нибудь в океан.       — Гавриил, — с отвращением в голосе констатирует очевидное Вельзевул. Она разворачивается на пятках, скрещивая перед собой руки. Делает глубокий вдох, как перед нырком на глубину, и поднимает глаза на архангела. — Тебя разжаловали? Теперь ты у небес на побегушках, почтальон?       Гавриил откидывает голову назад.       — Ты смешна в своих жалких попытках задеть меня. — Он тихонько смеется, а у Вельзевул все перекручивается внутри в тугой узел. — Это разрешение на половинку эйдоса. Его нельзя поручать простым ангелам. Это очень важный документ, если он попадет не в те руки…       — Да-да, я все поняла. Давай сюда, — Вельзевул протягивает за бумагой руку. Гаврил в ответ заводит свою руку со свитком за спину. Он в белоснежном хитоне. Кусок ткани, повязанный золотым канатом-поясом и скрепленной на плече застежкой в виде лаврового листа. Часть груди Гавриила открыта, обнажая стальные косые мышцы и атлетический торс.       (Вельзевул с толикой зависти думает, что люди не преувеличили достоинств Зевса, скорее умалили.)       — Почему ты не смотришь мне в глаза? — Спрашивает Гавриил. Вельзевул ядовито усмехается, с вызовом вскидывая подбородок, чтобы столкнутся взглядом с Гавриилом и, по возможности, сбить его с ног этой неожиданной выходкой. Но с ног сбивают слова архангела. Вельзевул прикусывает губу, приказывая себе не отводить взгляд. Приказывая и дальше смотреть в эти хорошо знакомые фиалковые глаза. — У тебя глаза цвета неба, которому ты больше не принадлежишь. Почему у других демонов не так?       — Понятия не имею. Пришлю тебе бестиарий. — Огрызается демон.       — Мы были знакомы до твоего падения, — Не поняв намека, продолжает Гавриил. — Ты знаешь мое второе имя. Я никому его не говорил. Это я точно помню.       Он выставляет вперед свободную руку, хватая за протянутую Вельзевул ладонь. Она замечает, что крылья, которые были на цепочке вокруг шеи (в первую встречу), теперь вокруг запястья браслетом.       — Не уходи, давай поговорим.       Вельзевул, нервно шипя, высвобождает свою руку.       — Ты с ума сошел? Что за мания? — Она обхватывает руку, за которую держался Гавриил, и прижимает к груди, словно мать, баюкающая младенца. — О чем нам говорить? Ты — летающая курица, а я — Княгиня Ада. У нас нет ничего общего.       — У нас общее прошлое, — жестко проговаривает Гавриил. На дне его черных зрачков вспыхивает огонек. (На который, однажды, полетела Вельзевул. Полетела. И сгорела.) Он полон решимости получить ответы на свои вопросы. Их разница в росте и габаритах играет Гавриилу на руку: нависнув скалой над маленькой и хрупкой Вельзевул, он внимательно вглядывается в черты лица демона. — Твои глаза, — задумчиво произносит он. — Ты кажешься такой знакомой! — Яростный шепот доносится до ушей Вельзевул. Она отклоняется корпусом назад. Жадность и потребность Гавриила в знаниях ни капельки её не смущает.       Пугает то, как она реагирует на него.       — Что же ты тогда не задашь эти вопросы своему начальству? Или тебя не прельщает билет в один конец? — Насмешливо кривится Вельзевул. — Вы так боитесь запачкать ручки, что готовы опуститься до разговора с демоном?! — Она понимает, что дразнит архангела. Но ничего не может поделать с собой. Он все еще на небесах, а она теперь под землей. И его воспоминания шиты белыми нитками. Вельзевул должна злиться и гневаться на Бога, а не на Гавриила. — Ты все такой же раздражающий, Гавриил.       Она протягивает руку за спину архангела и выдергивает свиток.       — Благодарю!       — Значит, не скажешь? — Гавриил разочарованно выпрямляется.       — Хорошо. Скажу, — Вельзевул перехватывает свиток и прячет его в прорезь туники. Затем манит Гавриила к себе, сгибая указательный палец. Ждет, пока он наклонится так близко, что она может пересчитать его реснички, и со смехом произносит. — Борода тебя старит, Зевс!       И растворяется в воздухе. Оставив после себя противный запах серы. Просто так. На память.

1478 г., Испания, Толедо

      Грандиозное монументальное строение из серого камня, утыкающиеся шпилем в ночное небо, впечатляет Вельзевул. Сорок четыре метра дают нужный уничижительный эффект, — Княгиня тьмы чувствует себя жалкой букашкой перед величественными покоями Бога. Весь этот готический стиль с намеком на французский традиционный храм: серость, масштабность, грозность. Даже толика опасности. Невольно грешить перестанешь, — усмехается про себя Вельзевул.       Она следует указаниям из записки и заходит с северной части католического кафедрального собора Святой Марии, через Пуэрта-дель-Релох в ворота часовни. Святая земля реагирует привычно на присутствие демона: нещадно кусает холодным огнем за пятки, — Вельзевул, хоть и обута в башмаки из прочной телячьей кожи, кажется, что она идет по битому стеклу. Невидимые капли крови неаккуратными кляксами растекаются следом за ней.       В капелле Святого причастия пусто и тихо. Её шаги гулким эхом разносятся по полукруглому небольшому залу. Вельзевул не спеша прогуливается по проходу. По бокам от неё узкие скамейки с невысокими спинками из дерева темных пород. Она глядит перед собой на алтарь. Золотой помост венчает резная статуя Девы Марии. Руки сложены вместе, очи в долу, на лице маска скорби — все как положено. Огонь свечей бликует и пляшет на иконах висящих вдоль стены за алтарем. Дым ладана неприятно щекочет ноздри Вельзевул, заставляя её несколько раз чихнуть. Она оттягивает рукава своего простого платья из грубого материала и оглядывает капеллу кругом. Из-за всей этой энергетической святости, её демоническая сила приглушена, и Вельзевул вынуждена искать обычными человеческими глазами. Слухом она улавливает какое-то движение рядом с ризницей слева от входа. Там стоят будки для покаяния.       Улыбаясь своей догадке, Вельзевул на цыпочках прокрадывается внутрь одной из будок. Перегородка открыта, и она видит черты знакомого профиля через витиеватую решетку.       — О Святой отец, простите меня, ибо я грешна!       — Это не смешно, Вельзевул! — Гавриил поднимает голову и смотрит на демона.       Вельзевул смеется над очень серьезным выражением лица архангела. Тот сурово сводит брови к переносице, пытаясь смотреть максимально сурово. Его плотно прижатые друг к другу губы бледнеют от нажима. Вельзевул стихает, прикусывая щеку изнутри.       — Я подумала, что это будет уместно, учитывая, где мы находимся. Вдруг, я бы покаялась и получила бы прощение? Представь себе, — демон на небесах.       — Ты, правда, хотела покаяться? — Озадаченно спрашивает Гавриил.       — Фу! Нет! Ужас. Мне бы понадобился бессмертный священник, — горько усмехается Вельзевул.       Они умолкают на короткое мгновение. Вельзевул поправляет кушак и расправляет юбку своего платья. Ей совсем не нравится мода этого века: убийственные корсеты, пышные юбки, каркасы, банты и рюши. Из-за своей любви к лаконичному стилю, Вельзевул приходится выбрать одежду бедняка: максимально простую и черную. (Гавриил, отгороженный стеной, был скрыт от её глаз, но Вельзевул была готова поспорить на свой трон, что тот одет в белый цвет.)       — Ну, ты пригласил меня не помолиться, полагаю, — начинает Вельзевул. Она рискует, приходя в церковь, да еще на встречу к архангелу. Это не оговорено предварительно противоположными сторонами. Они встречаются за спиной у своих начальников. Это настоящий подрыв доверия. — В твоем письме была настоящая истерика, «только к тебе могу обратиться», «последняя надежда», «пожалуйста, приди», — насмешливым тоном цитирует Вельзевул письмо Гавриила.       — Я сказал тебе, что в опасности и ты уже здесь, — огрызается архангел. Он нервно проводит рукой по волосам, и в этом жесте столько неуверенности, что у Вельзевул сжимается сердце (если у демонов оно вообще есть).       — Знаешь, я рискую своей должностью, приходя сюда. Не груби мне.       — Да, да, прости меня, — торопливо поговаривает Гавриил. — Спасибо, что пришла. Спасибо, правда.       — Да засунь ты эту правду себе одно место, — ворчит Вельзевул от смущения. — Я просто соскучилась по твоей раздражающей морде.       Гавриил натянуто смеется, и настроение Вельзевул окончательно падает. Она предчувствует беду. Беда витает прямо в воздухе и цапает её за нос. Предупреждающе покусывает. Рычит в след.       — Что ты натворил?       Вельзевул шепчет горячо и обеспокоенно. И это её удивляет, потому что беспокойный шепот совсем на нее не похож. Она всегда говорит твердо. Уверенно. Громко. И язвительно. Никаких полутонов. Никакого переживания за других. (Может, все потому что она, действительно, соскучилась? В конец концов, и по старому врагу можно тосковать.)       Гавриил молчит, подбирая слова. А потом его прорывает, как реку, вышедшую из берегов.       — Они должны были быть идеальными созданиями. Лучшим божьим творением. Им сделали великий дар. Дали жизнь. А что взамен? Они подвели Его. Они погрязли в своих пороках. Насильники. Воры. Убийцы. Им надо только помолиться. Попросить прощения. И все. Бог прижмет их к своей груди. Но когда они это делают? Только перед лицом опасности. А раз так, то я создам ужас, боль, смерть. Устрою ад на земле. Чтобы люди приходили к нему максимально чистыми. Вот тогда они оправдают дар прощения. — Гавриил резко обрывает свою тираду. Он поднимает руки и утыкается ладонями в лицо, устало запуская пальцы в волосы. — Вы уже получили отчет о запуске испанской инквизиции.       Вельзевул пораженно разворачивается всем корпусом к Гавриилу.       — Нет, — тянет она с сомнением. — Это не мог быть ты. Гавриил. Я читала о возможных результатах: четыреста лет неоправданной жестокости, мук и страданий, — ты это называешь очищением? Ради чего? — Толкнув дверь будки, Вельзевул стремительно вылетает наружу и дергает дверь, за которой прятался Гавриил. — Ты с ума сошел? Все это время, сидел себе тихо на небесах, и, вдруг, принялся лезть в дела людей? Да, что с тобой такое стряслось?       Гавриил виновато опускает голову. Вид и взгляд у него, как у побитого щенка. Он не оправдывается. Не нападает. И не пытается обличить вселенское зло в Вельзевул. Его гнетущее молчание пугает. Он сидит, не меняя позы. Руки на коленях. Голова опущена. Плечи ссутуленные.       — Ответь мне уже что-нибудь, иначе мы зря теряем время.       — Почему ты пришла?       Вельзевул осекается от неожиданного вопроса. Фиалковые глаза упираются в неё, как острие ножа.       — Потому что ты попросил.       — Нет. Не то. Почему ты пришла? Ты что же, ко всем приходишь, кто просит помощи? — Он встает со скамьи и выходит из тесной будки. На нем сияющий белизной камзол, штаны из плотной ткани и высокие сапоги (разумеется, белые). — Что было, Вельзевул, в прошлом, что заставляет тебя прийти ко мне без раздумий и страха, когда я в опасности? Скажи мне, почему ты мне кажешься знакомой? И почему, когда я смотрю в твои глаза, на меня накатывает жуткая необъяснимая тоска и весь этот глупый мир сужается до тебя одной?       Лицо Гавриила в критически непозволительной близости от лица Вельзевул. Их кончики носа едва не касаются друг друга. Вельзевул хочет закрыть глаза, чтобы хоть как-то оградить себя от пытливого взгляда. Её бросает в жар и холод, одновременно. Ей хочется плакать и смеяться. Хочется убежать отсюда без оглядки и прижаться к Гавриилу.       Вельзевул смотрит и тонет в чужом взгляде, чувствуя себя незащищенной, враз ослабевшей. Её затягивает трясина воспоминаний, тогда как Гавриил летает свободно. Со свежей памятью (пустой головой). Он молит её рассказать о том, что было. Он похож на помешанного. На человека, который обезумел. Его не скрытое решеткой лицо выглядит старым. Вельзевул замечает залегшие вокруг рта морщины, а под глазами налитые мешки, это не говоря уже о бледности кожи и впалых щеках. Гавриил истощен настолько, что в его всегда аккуратно собранных и уложенных волосах закралась седая прядь. И эта посеребренная полоска, как белый флаг, у наголову разбитого врага.       — Не о том речь, Гавриил, — Вельзевул мягко отступает на два шага. Это должно привести архангела в чувства. — Ты не хочешь об этом знать, просто ты напуган.       — Но я хочу знать… — Вельзевул протягивает руку и закрывает ладошкой рот Гавриила. Навешивает замок на эту тему.       — Лучше расскажи, что там происходит на небесах. Как они восприняли новость, что ты свел парочку чокнутых садистов: Фердинанд и Изабелл.       — Они не знают, что это я.       Рот Вельзевул от удивления принимает форму гласной буквы «О».       — Тогда в чем проблема? Сиди и дальше. Не высовывайся. — Разводит она руками.       — Не выйдет. Он очень сильно разозлился. Настолько, что поручил дело Михаилу.       Заслышав имя второго архистранга, Вельзевул зашипела, подняв верхнюю губу и обнажив ряд ровных белых зубов.       — Я тут поняла: на небесах уже есть демон, и это Михаил. — Вельзевул помнила Михаила по нескольким встречам. Блеклый, невыразительный, как копия. Голос был всегда противный и склизкий — белок сырого яйца. — Не хотела бы я его в своем департаменте.       Вельзевул смотрит на безразличное ко всему и посеревшее лицо Гавриила.       — Да взбодрись ты уже, наконец. Я пришла, потому что ты попросил помощи. Значит, надо действовать. А если ты наделся, что я пришла утирать тебе сопли, то ты обратился не к тому демону. — В сердцах выкрикивает Вельзевул, в довершении, кулаком ударяет по предплечью Гавриила. Он отвел взгляд и ненадолго задумался.       — Так почему ты считаешь, что я не хочу знать о прошлом?       — Потому что ты трясешься за свою крылатую жопу. Если бы ты был готов встретиться со старыми воспоминаниями, ты бы не умолял бы меня тебе помочь. Смело бы шагнул в ад. — Зло выплевывает самый очевидный ответ демон.       Вельзевул скрещивает руки на груди. В прошлой жизни она влюбилась в Гавриила моментально, стоило ему только дотронуться до её волос. Это было похоже на рефлекс. Словно идешь по широкому полю, а тебя прошибает молния. Ну, в точности божественное откровение, — то как он ей улыбнулся. Гавриил как будто открыл ящик, который пылился целую вечность, и предложил Вельзевул самую милую и прекрасную улыбку на свете. Затем протянул руку с длинными узкими пальцами и еще больше взъерошил и без того торчащие в разные стороны волосы. Так просто и естественно, что Вельзевул (тогда еще под другим именем) невольно поддалась на этот жест и тоже улыбнулась.       — Так считаешь меня трусом?       — Очевидно.       — Тогда ты поможешь мне?       — Очевидно.       Если Гавриил и уязвлен мнением Вельзевул, то он это никак не демонстрирует. Он протяжно вздыхает, подняв и опустив плечи.       — Я пытался выяснить все сам. Нашел свиток с твоим именем, — Вельзевул испуганно метнула взгляд на Гавриила, вопросительно подняв бровь. — Я же архистранг, у меня есть доступ к таким документам. Но только толку от этого ноль. Свиток хоть и тяжелый, но пустой.       На долю секунды Вельзевул чувствует облегчение: Гавриил все еще в неведении.       — Не стоит тебе больше заниматься подобным. Я имею виду: оставь свои поиски. За вопросы тебя легко скинут на землю.       — Но это не плохо. Буду с тобой рядом, — Гавриил пытается вытянуть губы в улыбке, выходит из рук вон плохо. Кукловод, дергающий за невидимые ниточки, тянет уголки его рта в отвратительном оскале.       — Спаси, Сатана, меня от этой участи. — Язвит Вельзевул, но сама понимает, что ей никого не обмануть: теплота в голосе сквозит наружу. — Ладно, ночь подходит к концу, с рассветом меня уже не должно быть не земле. Поэтому давай ты выслушаешь, что я предложу, и решишь, согласен ли ты.       Она ждет, пока Гавриил утвердительно кивнет.       — Я помогу тебе. — Начинает Вельзевул, предпочитая смотреть куда угодно, а не на посветлевшее лицо Гавриила. — У нас есть демон, постоянно проживающий на земле. Я пошлю отчет на небо в ближайшее время о его присутствии здесь, в Испании. Это сразу же вставит палки в колеса Михаила. Ему придется начать с ада. Он будет проверять всех демонов оказавшихся на земле в этот век. А через полгода я объявлю, что испанская инквизиция принадлежит нам. Ни о какой божественной ерунде во имя твоего начальника. Только обильное вливание душ в ад.       — Ты правда так можешь сделать?       — Да, как только вернусь в ад, поручу Инфернусу настрочить отчет и пошлю с самым противным бесом к вам.       — И это сработает?       — Да откуда мне знать, Гавриил? — Раздраженно взывает Вельзевул. — Я каждый день, по твоему, беру на себя вину за тупых архангелов?       — Не кричи, пожалуйста, — Гавриил подносит палец ко рту, призывая Вельзевул сбавить обороты. — Мы не должны привлекать внимание. Ты же знаешь, — он неуверенно переминается с ноги на ногу. — Я согласен на твой план.       — Притормози, — ехидно улыбается Вельзевул. Она хитро прищуривает глаза и возвращается на два шага вперед, чтобы снова быть очень близко к Гавриилу. — Сделка.       — Какая сделка? — Лицо Гавриила недоуменно вытягивается.       — Обыкновенная сделка с демоном! Ты что же думаешь, что я так просто подставлюсь?       — Но ведь тебе придется отчитаться об этой сделке.       — Гавриил, — елейным голосом цедит Вельзевул. — Мне отчитываются о сделках. — Она многозначительно щелкает языком. — Так и быть, накажу себя за эту сделку парочкой внеурочных оргий.       — Только не надо подробностей! — Гавриил закрывает глаза и морщит нос в отвращении.       — Ой, прошу, не надо тут строить из себя ханжу, я-то знаю, что ты еще тот извращенец! Так что только по этой причине я предлагаю тебе сделку. Я же, как известно, Владычица тьмы. Со мной обычные бумажки не пройдут.       — А что тогда? Что мне убить человека и притащить на твой жертвенный стол?       — Это можно сделать позже, — Вельзевул назло претворяется заинтересованной, чтобы задеть Гавриила посильней. — Но нет. Ты передашь мне во владение часть себя. Мой договор выглядит несколько глубже. Секс.       И произнеся обстоятельства сделки, Вельзевул с наслаждением упивается, как лицо Гавриила меняется от эмоции к эмоции. Как он осознает сказанное. Как удивленно и резко выдыхает, как удара кулаком в живот. Как он впадает в шок. Потом в ужас. Затем в принятие. (Потому что для него нет выхода — дальше только падение.)       — Умница. Хороший мальчик. Снимай штаны и выпускай крылья. Я буду сверху, ты на полу, — не хочу обжечь себе спину о святую землю. — Она отвязывает кушак и бросает его под ноги, когда замечает, что Гавриил не двигается, окаменев. — Да расслабься ты. Секс тебе точно понравится. Я хороша в этом деле.       Её ноги вытягиваются, ступни приобретают странный вид, пальцы удлиняются, превращаясь в когти животного. Вельзевул скидывает башмаки, хватается за подол платья и стягивает через голову, отшвыривая от себя. Гавриил стыдливо отводит взгляд от её обнаженного тела.       — Дух силен, но плоть слаба, — голос Вельзевул становится похожим на рык голодного зверя. — Я еще в пустыне это заметила.       — Это неправильно! Я же архангел! Дай мне другой способ заключения сделки!       Вельзевул протягивает руку и больно хватает Гавриила за подбородок, заставляя повернуть лицо к ней.       — Смотри на меня, — она продолжает гортанно рычать. Её глаза из небесно-голубых превратились в два черных озера с самыми опасными водами. Гавриил видит в них свое испуганное отражение. — Поцелуй меня, — командует демон. Гавриил противится всем своим существом, но что-то сильное и невидимое давит ему на затылок и он наклоняется, подаваясь вперед, вытягивая шею, как черепаха, выглядывающая из панциря.       Ничего нежного и романтичного в поцелуе нет. Грубость и напористость Вельзевул все смывает. Она насилует Гавриила поцелуем. Заставляя его задыхаться, ворует его дыхание и срывает первый болезненный стон. Её рука с подбородка скользит вниз по шее, царапая чужую кожу. Обугленные пальцы хватаются за ворот камзола и беспощадно дергают. Треск лопнувших нитей оглушает. Вельзевул хватается второй рукой за уже рваный камзол и срывает его с Гавриила.       — Где твои крылья?       — Я… я превратил их татуировку. — Севшим от возбуждения голосом отвечает Гавриил. Внизу живота тугим клубком наливается жар. Это и приятно, и больно.       — Ты меня удивляешь, — с лающим смехом, Вельзевул заходит Гавриилу за спину, чтобы полюбоваться на черные линии. Спина у Гавриила широкая, сильная, под кожей перекатываются мышцы. (Похоже, он с Греции не может выкинуть привычку поддерживать свой спортивный вид.) Тонкие линии, изогнутые на лопатках и соединяющиеся вместе на пояснице, выглядят красиво и уместно, на этой спине. Вельзевул тянет руку, но вовремя спохватившись, отдергивает себя.       (Дело в том, что Гавриилу никогда не нравилось, когда трогали его крылья.)       — Выглядит неплохо.       — Спасибо, я прямо-таки нуждался в оценке демона, — Гавриил заметно нервничает. Вельзевул в ответ смеется. Когтистая лапа демона ложится на плечо Гавриила, разворачивая его. Свободной рукой, Вельзевул толкает архангела в грудь. Тот спотыкается о собственные ноги, теряет опору и опрокидывается на спину. Крылья вспыхивают золотистым светом, материализуясь в момент падения. Вельзевул автоматически выкидывает вперед руку, зажмурившись от яркого света. Гавриил испытывает мстительное чувство удовлетворения.       — Теперь от твоего свечения будут глаза болеть! — Жалуется Вельзевул.       — Ну, что сказать: научись принимать недостатки других.       — Ага. В следующей жизни! — Вельзевул припадает ко рту Гавриила и кусает до крови нежную кожицу бледно коралловых губ. Гавриил дергается от острой боли. Он высовывает язык и кончиком касается места укуса: губа припухла и сладко саднит. Он почти уверен, что для Вельзевул кровь архангела, как ртуть для человека. Но он видит, как темный след блестит на подбородке демона, — Вельзевул наслаждается процессом. Её окровавленный рот заставляет поежиться Гавриила. Её взгляд из-под опущенных ресниц пронизывает насквозь. Бледная, ядовитая и бесконечно опасная.       Его собственная кровь вскипает, точно свежевлитая в вены лава. По телу побежали мурашки. Под кожей всколыхнулся огонь. (Где-то там, в глубине жила и ждала своего часа Вельзевул из прошлого. Гавриил выдыхал её маленькими глотками обратно в мир: Древнее, могущественное и всегда сильное существо.)       Воздух над ними завибрировал. Затрещал статическими разрядами. Приближался дождь.       Штаны Гавриила постигает та же участь, что и камзол. Вельзевул хищно облизывает губы, размазывая кровь вокруг рта. Холодные пальцы касаются горла Гавриила с легким нажимом. От чего он с шумом втягивает воздух.       — Ты запомнишь навсегда этот момент, ничто не сотрет его из твоей памяти — Вельзевул произносит эти слова полная уверенности. Гавриил ей верит. Горячий рот. Влажный язык. Шепот и губы. Губы и шепот. Поцелуй, от которого отказывают легкие.       Она, поразительно холодная, скользит по его горячим бедрам. Контраст тел поглощает Гавриила. Бездонный взгляд черных маслянистых глаз больше не пугает. Мышцы паха просительно сводит. Вельзевул мягко ведет вперед, принимая Гавриила в себя. Ранее неизведанная территория переворачивает мир архангела с ног на голову. Он проглатывает стон. Ему кажется, что он плывет в плавленом золоте. Каменный пол холодит спину. Приятное тепло, идущее от тела Вельзевул. Прикосновения её маленьких рук к его покатым плечам.       — Уже не жалеешь? — Мягкий смешок Вельзевул заглушает стон Гавриила. Он задохнулся и откинул голову назад. Ему хочется еще. И Вельзевул дает ему еще. Смотря в глаза и двигаясь, двигаясь мучительно медленно. Размеренно раскачиваясь на нем в каком-то своем внутреннем ритме. Она виляет бедрами намеренно, чтобы услышать как Гавриил захлебывается в ощущениях. Его стоны обжигают её шею, пока её губы касаются соблазнительной линии подбородка.       Вельзевул позволяет себе играть с Гавриилом. Он — слепой котенок — доверчиво утыкается в её руки. Она ведет. Что бесспорно ей по нраву. Она кусает его маленькими острыми зубами. Царапает ключицу. Оставляет засосы. Делает метки. Знак почёта. Чтобы он знал, кому отныне принадлежит. Его напряженные мышцы дрожат. Он — отлично слаженным инструмент, с которым виртуозно управляется Вельзевул. Она не дает ему кончить:       — Рано! — Шепчет она и то наращивает темп, то сбавляет, дразня Гавриила, заставляя испытать его на себе всю гамму. Вкусить все разнообразие.       Их тела скользят от пота. Запах секса заполняет собой капеллу. Вельзевул блаженствует. А Гавриил находится на грани. Он хватает Вельзевул за бедра, с силой сжимая демона, тянет на себя. Вельзевул понимает его потребность и позволяет кончить.       — Ну, что, не больно? — Она смеется в изгиб шеи Гавриила. Яремная вена пульсирует. В ушах стоит шум. Гавриил все еще пытается прийти в себя. — Поздравляю, ваша сделка успешна заключена.       — Что теперь? — Хрипя, спрашивает Гавриил. Вельзевул продолжает лежат верхом на нем. И это кажется таким правильным. Таким верным решением.       — Жди. Просто жди. — Она выпрямляется, отталкиваясь обеими ладошками от его груди. Её глаза снова сверкают кристально голубым цветом, её истинная сущность снова уходить в тень. — Не высовывайся. Лет двести-триста. Я дам тебе знать, когда все уляжется.       — Правда?       — Нет, конечно, — фыркает Вельзевул над наивностью, вставая с Гавриила. Тот поднимается, опираясь на локти (крылья, рассыпаясь маленькими светлячками, исчезают), провожая удаляющуюся Вельзевул взглядом. Она подхватывает с пола платье и ныряет в него.       — Ты порвала мою одежду.       Вельзевул стоит спиной, подвязывая кушак, поэтому Гавриил не видит, как она в энный раз закатывает глаза.       — В западной башне есть клуатр. Возьми оттуда рясу священника. — Затем оборачивается через плечо, чтобы продемонстрировать язык. — Тебе пойдет.       И уходит тем же путем, которым пришла.

1479 г.

      У Бога есть чувство юмора.       Не особо удачное. И чаще всего, злое.       Вельзевул приходит к этому выводу, когда чувствует вторую жизнь внутри себя. Она вспыхивает от безумной догадки, не смея признаться себе об этом вслух. Только опускает руку на живот и плачет. Плачет впервые за время своего падения. Она в шоке. В ужасе. Её захлестывают волны паники. Наконец, она в растерянности. Не имея, ровным счетом, никакого понятия, о том, что ей делать.       Вельзевул смотрит на свой живот. На тело, которое предало. Горячие слезы скатываются из глаз, обегают холодные щеки и встречаются на подбородке, чтобы, столкнувшись, сорваться вниз. Она взвывает, падая на колени, пряча лицо в ладонях. Она рыдает навзрыд, пытаясь исторгнуть из себя все отчаяние, пока в голове бьется единственная мысль: беременна, беременна от Гавриила.       В том, что это его ребенок, она даже не сомневается. Ну, а кто еще-то? Только от него одни неприятности и исходят.

***

      Её первая мысль, после того как выплаканы все слезы, подняться на небеса и размазать Гавриила по полу. Вторая, подняться на небеса, взять Гавриила за воротник и скинуть, самолично, в ад. Третья, тоже связана с Гавриилом, но уже только с одним ударом по лицу и фразой, брошенной вдогонку: Я беременна.       Но она быстро отметает все эти идеи. Он на ближайшие четыреста лет в проблемах по уши. А значит, совсем не помощник. Ей придется с этим разбираться самой.       Лихорадочно выдумывая железные предлоги, чтобы покинуть ад, она вспоминает о своем недавнем творении.       — Инфернус! — Призывает Вельзевул помощника, собираясь составить список дел на год. Ей придется покинуть ад и забыть о чуде (потому что его использование приведет к тому, что оно будет уходить в двойном количестве из-за ребенка, это вызовет подозрение и ненужное внимание).       Она устало потирает лоб, думая, как избавиться от плода, когда входит помощник и кланяется так низко, что своими гниющими губами мог бы дотронуться до грязного пола.       — Владычица тьмы, Княгиня ада, Госпожа Вельзевул, ваш покорный и ничтожный слуга прибыл!       Вельзевул вздыхает, откидываясь на спинку трона. Уж что — что, а по долгим реверансам она скучать не будет.       — Чума готова?       — Да, ваше темное превосходительство! — Инфернус снова клянется, однако его выцветшие глаза не смешаются с Вельзевул.       — Тогда я забираю её. Год-два посижу на земле, посмотрю, как она работает.       — Повинуюсь, моя нечестивая королева!       Вельзевул отнимает руку с подлокотника и кладет на живот. Ей не по себе. Она знает, что никто из демонов не в состоянии распознать вторую жизнь, но страх противными лапами душит за горло, превращая обычный взгляд помощника в двусмысленный намек.       — И еще, — она тщательно обдумывает свое решение, взвешивая все «за» и «против». — Объяви-ка Кроули благодарность за инквизицию.       — Спешу выполнять, о прародительница смертных грехов, карающая десница жалких ничтожеств!       Вельзевул раздраженно отмахивается от лобзаний Инфернуса, молча приказывая ему скрыться прочь с её глаз. Ей хочется побыть одной. Сосредоточится на плане побега. «Придется укрыться там, куда не сунется не одна ни ангельская, ни бесовская морда.»       Она поднимается с трона и начинает нервно мерить пол шагами, заламывая тонкие пальцы. Придется избавиться от плода, потому что демон (тем более её положения), произведший на свет ребенка от ангела (архангела), это демон, заранее обрекший себя на смерть. Вельзевул проще нарисовать на своей спине мишень и стоять, не двигаясь, дожидаясь своей участи, чем пойти и признаться в своей беременности.       — Может, однажды, мы сможем сотворить что-то прекрасное вместе? — Эхом разносится в голове Вельзевул. Она вдыхает, прикусывая губу, чтобы отрезвить себя коротким приступом боли. — Вот и сотворили, Гавриил. Не совсем прекрасное, но сотворили, черт бы тебя побрал!       Она застывает в темноте, прислушивается к себе. Что-то внутри глупого тела ломается. Что-то треснуло. Вздыбилось и острыми краями прорывалось наружу. Что-то вытекает из разлома, как кровь из раны, как кошмар из сна.       Вельзевул тихонечко выдыхает воздух, а с ним выдыхается смех. Слишком громко. Хохот слишком огромен. Эмоции не соответствующие поводу. Приходится зажать ладонями рот, словно вот-вот стошнит. Хохот кипящей водой бурлит по гортани. Ребра болят от распирающей изнутри силы. Вельзевул трясется, ходит ходуном, сейсмически. Смех дрейфует в организме и его приходиться удушить.       Первые симптомы необъяснимой тревожности, ласково опустили руки на плечи Вельзевул.

***

      «Я Княгиня ада! Владычица тьмы! Я — Вельзевул! Повелительница ничтожеств!» Вельзевул из всех сил цеплялась за свое имя. Оно было последним, в чем она была еще пока что уверена. Последнее, что еще не опалило солнце, которое висело высоко в небе и стегало Вельзевул своими лучами, пытаясь превратить демона в кучку пепла и золы.       Невыносимая удушающая жара. Даже в Тартарах она не было такой высокой температуры. От этой жары у неё путались мысли и стирались воспоминания. Вельзевул забывала, зачем ей надо идти вперед, зачем ей нужно цепляться за свое имя. Большой живот не позволял увидеть собственные ноги, но зато она их чувствовала. Каждый шаг причинял ей мучительную боль. Но и остановиться она не могла. Перестать идти для неё (них) было равносильно смерти.       В горле пересохло. Последнюю каплю воды, она слизала с камня, как животное, этим утром.       «Я — Вельзевул! Владычица тьмы!» Еще несколько месяцев назад, она управляла адом твердой и уверенной рукой. Несколько месяцев назад, она отправила на мир страшное проклятье — Чуму, которую сама же и создала. Несколько месяцев назад она, действительно, владела тьмой. «Кто же знал, что все закончится вот так?!» Вельзевул тут же одергивает себя. Нет! Ничего не закончится! Она уже готова разродиться, ей только дойти до жалкой лачуги. Изрыгнуть из себя плод и оставить его умирать на глазах у Бога, который и наградил её этим отродьем.       Её тело продолжало плестись вперед, ноги несли ношу шаг за шагом — бездумная решимость дойти до цели. Каждый дюйм незащищенной кожи горел огнем — Вельзевул еще никогда не испытывала такой боли. Было тяжело думать в таком разваливающемся состоянии. Кто она такая? Почему она должна идти? Зачем ей бороться за жизнь внутри неё?       «Я -…» Вельзевул спотыкается о какой-то камень, засыпанный песком. С его губ срывается болезненный стон, и она кульком падает на колени. Это положило конец её странствию: она больше не может найти в себе силы подняться. Только упасть навзничь и смотреть в чистое лазурное немигающее око неба. Ей, кажется, что она теряет сознание, что, конечно, не может с ней произойти. Все было бы слишком просто, сумей она отключится на время. И даже, когда боль хватается за неё и рвет на части, как кусок мяса, Вельзевул может лишь открыть рот и истошно вопить, пока её тело сотрясают спазмы. Она мечется в полубессознательном бреду, каждый раз возвращаясь в реальность от резей, пронизывающих острыми зубами все внизу живота. Вельзевул кричит в небо (или на небо). Её пальцы роют ямы в песке.       Воздух вокруг стоит спертый. Воняет плотью. Пот, подернутый железом, кровью, запах матки — обитаемой берлоги.       Волосы клоками расползаются и липнут к лицу. Страшно хочется пить, и она говорит сама себе: осталось чуть-чуть.       Вельзевул чувствует потуги, и ребенок начинает выходить из неё. Головка. Затем крохотное тельце. В первородной смазке, в крови и жидкости. Облегчение сводит судорогой тело Вельзевул. Наконец-то, она вдыхает кислород полной грудью. Без ребенка, она может использовать чудо и облегчить собственное страдание. Однако, что в подсознании вертится. Какое-то странное чувство не так. Что-то не так.       Ребенок.       Он молчит.       Облокотившись, Вельзевул поднимается на ослабевших руках, чтобы взглянуть на ребенка. Да, безусловно, она хотела от него избавиться. И если он родился уже мертвым, это же хорошо? Никаких грехов к её и без того черной карме…       Головка ребенка странного бледно-лилового оттенка. «Задохнулся?» — испуганно проносится к голове Вельзевул. Она протягивает к нему руки, бережно касаясь крохотного тельца. Кончики пальцев оглаживают лоб. И девочка (теперь Вельзевул знает, что это девочка) реагирует на прикосновения, распахивая глаза. Вельзевул поряжено охает. Но не из-за цвета радужки (точь-в-точь как у мамы), а из-за тонкой россыпи бледных родинок на правой щечке, сложившихся в созвездие лебедя, чтобы Вельзевул даже не смела обманываться. И то, и то — работа Гавриила.

1841 г., Китай

      Пар клубится, заполняя собой все пространство вокруг. Фигуры размазываются, превращаясь в очертания. Сладковатая отдушка заползает в ноздри и пьянит, отравляя разум. Гавриил подносит руку в лайковой перчатке к лицу и зажимает нос. Из-за пара он ничего не видит перед собой ближе, чем несколько шагов, поэтому спотыкается об чьи-то ноги усыпанные ужасными болезненными струпьями. Он морщится от мерзких ощущений и старается продвинуться вперед. В конце концов, он тут по определенной причине. Кто-то хватает его за подол пальто, Гавриил оборачивается и видит перед собой уже немолодую женщину с расфокусированным взглядом. Она что-то пытается ему сказать, но Гавриил выдергивает свое пальто из цепких паучьих пальцев и отворачивается. К сладкому запаху примешивается запах фекалий и мочи. Гавриил перестает дышать совсем.       Мелкими шагами архангел продвигается по провонявшей дерьмом и людьми опиумной курильне, стараясь скорее почувствовать, нежели увидеть свою цель. Носы его ботинок собирают грязь. Подошва противно чавкает, Гавриилу кажется, что он вступает в содержимое желудка медузы.       Дойдя до конца большой комнаты, архангел останавливается. Он краям уха слышит шевеление в левом углу, и поворачивается туда, чтобы подойти ближе. Сначала из тумана проявляется тонкая нога с перепачканной ступней. Гавриил смотрит на эту тонкую изящно изогнутую веточку и испытывает чувства облегчения — «Нашел!» Он делает еще несколько шагов назад и выхватывает из серой дымной завесы всю фигуру целиком.       Вельзевул полусидит-полулежит на полу, опираясь на стенку, голова опущена так, что видно только макушку, черные пряди волос спутаны и свисают клоками. Её изумрудно-зеленое ханьфу вымазано в чем-то багряном и порвано в нескольких местах. На бедрах виднеются лиловое отметины. Гавриил чувствует подступившую к горлу тошноту: Вельзевул насиловали, а она обкуренная, даже не пыталась защищаться. Он зло сжимает кулаки, стараясь не давать выход эмоциям. Ты здесь, чтобы забрать её, а не разбираться с этими отбросами, — твердит Гавриил свою молитву. Он подергивает брюки на коленях и присаживается перед Вельзевул. Она все такая же неподвижная, — не знай он, что она демон, принял бы за мертвую,       За указательный и средний палец, Гавриил стягивает лайковую перчатку со своей руки и настороженно-ласково касается ноги Вельзевул. Она мычит и поднимает руку, но роняет обратно, как будто вместо крови тело закачено свинцом.       — Вельзевул, — зовет Гавриил. Вельзевул дергает плечом в ответ на свое имя и силится поднять голову. Гавриил подается вперед, обхватывает пальцами подбородок демона и дергает её лицо вверх. Её пустые остекленевшие глаза блуждают по нему бессмысленно. Она не узнает его.       Или узнает:       — Гавриил? — Язык во рту еле ворочается. Гавриилу приходится потрудиться, чтобы разобрать её следующие слова. — Я соскучилась по тебе, жопа крылатая.       Гавриил тяжко вздыхает, качая головой. Вельзевул верна себя даже накаченная наркотиками.             — А что ты тут делаешь? — Вельзевул ухватывается за запястье Гавриила и начинает теребить пуговицы на пальто. — А, поняла, наверное, меня отпускать начинает, вот и всякое дерьмо видится.       Рука с пальто соскальзывает, падает вниз, зацепив край халата. Ткань съезжает в сторону, открывая обзор на расцвеченное синяками (свежими и побледневшими), ранами и отметинами от зубов. Гавриил застыв от изумления смотрит на эту карту укрытую точками и пересечениями.       — Вельзевул, — Гавриил слышит свой голос как будто издалека. В нем гремит угроза. — Кто это сделал?       Вельзевул прищуривает глаза, в попытке выхватить настоящего Гавриила из множества расплывшихся калейдоскопом копий.       — Все, — мямлит демон, махая в сторону. — Что сделали? — Она съезжает по стене, и только руки Гавриила, схватившие её за плечи, не дают ей столкнуться с полом. — Эй, жопа крылатая, между прочим, я так и не дождалась от тебя благодарности за инквизицию.       — Конечно, ведь это была сделка, — Гаврил сжимает ладонями угловатые худые плечи и сердце его болезненно ноет.       — Точно! — Вельзевул выставляет вперед палец. — Я была у тебя первая! — Она как-то самодовольно усмехается. — Я всегда у тебя была первая! — И тыкает Гавриила в нос.       Архангел широко раскрывает глаза, смотря на Вельзевул в своих руках. Она что? Что она только что сказала? Всегда была первая?       — Ой, жопа, ты чего погрустнел? — Вельзевул оттягивает губы, уголки её рта ползут вниз.       — Вельзевул, — Гавриил тянет её к себе. Голова Вельзевул как у тряпичной куклы болтается из стороны в стороны — на шарнирах. — Ты можешь вывести эту дрянь из себя?       Та мотает головой из стороны в сторону.       — Вот же, — раздраженно тянет Гавриил. «Надо запомнить на всякий случай, что наркотики обессиливают оккультных существ!» — Милая, — Гавриил бережно подхватывает голову Вельзевул за затылок. — Мы уходим отсюда.       Вельзевул лениво смаргивает, либо слишком одурманенная, чтобы протестовать, либо согласная с решением Гавриила.        — Вот и славно! — Говорит сам себе Гавриил. Он продвигает руку с затылка вперед по лопаткам и просовывает под подмышку, прижимая Вельзевул к себе, а вторую руку пропускает под колени и вместе с ней на руках встает с пола. Он смотрит на демона. По сравнению с ним такая маленькая, такая слабая, льнущая к нему в поисках тепла. Её скрюченные пальцы скребутся по ткани его пиджака. Веки опущены. Губы чуть приоткрыты.       Легкое крыло бабочки касается сознания Гавриила. Он смотрит на Вельзевул, на секунду забывая, где он. Вокруг все затоплено ярким светом. Слышны птичьи пересвисты. В траве, на которой он сидит, жужжит шмель. Пахнет цветущим садом. На нем фиолетовый балахон, подвязанный льняным шнуром. Он смотрит перед собой… Нет, он смотрит на что-то. На тонкую руку с отставленным пальцем.       — Видишь? Я добавила ей точки? Люди её назовут божьей коровкой. Смешное такое название. Чудное. — Говорящая смеется, а затем растворяется, прежде, чем Гавриил успевает рассмотреть лицо. Фантомное видение рассеивается: под ногами грязный пол, вокруг дым и вонь стоит отвратительная.       Гавриил прижимает израненное и одурманенное тело к себе и торопливо покидает курильню, перешагивая через чужие конечности, торчащие в импровизированном проходе. Когда этот наркопритон остается за его спиной на приличном расстоянии, он думает об отметинах жесткости на Вельзевул и здание взрывается, взлетая в воздух и осыпаясь обломками на землю, чтобы сгореть в огне от внезапно ударившей молнии.

***

      Уголки рта болезненно ноют от желудочного сока. Вельзевул упирается лбом в колени. Между лопаток прокладывают себе дорожку капли пота. Тело трясет крупная дрожь.       — Давай дальше, не все вышло! — Командует над ней голос.       — Иди к черту, жопа крылатая! — Тихо огрызается Вельзевул. Гавриил негромко смеется, собирая упавшие на лицо пряди волос и мягко промачивает платком бисеринки пота с затылка.       — Давай, милая!       — Я ни черта не милая, понятно? — Артачится Вельзевул. Новый поток рвоты горчащим фонтаном вырывается из её горла.       — Разумеется, милая, — пользуется моментом тишины Гавриил, чтобы подразнить Вельзевул. Он протягивает ей чашку с водой одной рукой, второй продолжает придерживать волосы.       Вельзевул жадно пьет. Расправившись водой, опускает чашку на пол с громким стуком и утирает тыльной стороной ладони рот.       — Так зачем ты говоришь тут? — Горло саднит. Вода не помогает. Но пока весь опиум не выйдет из организма, Вельзевул не может воспользоваться чудом без последствий для себя. А Гавриил слишком правильный не собирается использовать силу ради обыкновенной блажи.       — Переворот. — Коротко бросает архангел и поднимает руку, чтобы протереть блестящий от пота лоб демона. Вельзевул отмахивается от заботливого Гавриила, ударяя его по запястью.       — Подробнее!       Гавриил шмыгает носом, бросая платок на колени Вельзевул.       — Пока ты накуривалась и ждала приходы, ад в твое отсутствие стал похожим на горящий тонущий корабль. Они начали делить сектора. А там разгорелась борьба за права власти на жалком, но собственном клочке территории. — Он поднимается, разгибая колени, и поправляет ткань брюк, смахивая невидимые соринки. — А там и пошли расспросы, почему ты не отвечаешь? Что с тобой случилось? Не померла ли ты счастливым часом?       Вельзевул кривит лицо, передразнивая Гавриила. Её ручки-веточки обхватывают острые колени и прижимают их к груди. Она помытая, стараниями Гавриила, расчесанная, его же трудами и одетая в его сорочку. Подле стоит глубокий таз, в который время от времени из неё брызжет рвота, — наркотики выходят естественным путем.       — И ты сразу же примчался ко мне, чтобы что?..       — Чтобы предотвратить появление нового правителя ада. Знаешь ли, я консервативен в некоторых вопроса. И по мне, старый знакомый враг лучше нового.       Он наклоняет голову и смотрит в лицо Вельзевул. От напряженного молчания хочется уйти. Гавриил неловко прячет руки в карманы брюк и нервно улыбается, надеясь, что демон спишет все на шутку про старого знакомого врага.       — Понятно, — только и всего произносит Вельзевул.       — Ты выглядишь потухшей.       — Зато ты сияешь, инквизитор! — С толикой агрессии отвечает Вельзевул. — Мне не нужна твоя жалость. И помощь твоя тоже не нужна. — Она ударяет ладошками по полу, как капризный ребенок. — Убирайся туда, откуда выполз!       Гавриил поднимает бровь вверх. Вельзевул звучит разочарованно. Но почему? Он ведь пришел и предупредил её о надвигающейся опасности. Вернул, так сказать, долг. Хотя, на минутку, долга, по сути, и не было. Он же сам сказал, что у них сделка.       — Ты вернешься в ад?       — Ну, разумеется, где еще такой твари, как я, быть? — Вельзевул зло сверкает глазами, прожигая в центре Гавриила ментальную дыру.       — Ладно. Вижу, ты уже пришла в себя. Дальше справишься сама…       Он не успевает договорить, его перебивает звонка пощечина. Место удара тут же наливается красным, пылая маковым цветом. Гавриил вздыхает. Отворачивается. И не смотря на Вельзевул выходит из маленькой комнатушки.       Здесь его работа окончена.

1920 г., Чикаго

      Легкий джазовый перезвон встречает посетителей еще на улице. Сигарные клубы дыма, висящие под потолком серыми облаками, приглушают свет ламп. Громкие голоса, горячие споры, грубый смех. Девушки с табачными лотками на невообразимо неудобных каблуках и с пластмассовыми подчеркнуто — вежливыми улыбками на напомаженных губах. Их клиенты в дорогих костюмах от итальянских мастеров и с обязательной наплечной кобурой под полом пиджака. Начищенный до сияющего блеска паркет. Овальный полусценок. Длинная барная стойка из темной ольхи, отполированная и доведенная до совершенной гладкости — рюмки катились по ней, как по льду. К ней сейчас и пробиралась Вельзевул. Её черный в тонкую серую вертикальную полоску костюм пах деньгами — с тех пор, как люди стали модернизировать моду, Вельзевул не упускает случая пощеголять в вещах от кутюрье. Приталенные брюки на подтяжках, мягкая хлопковая блуза, тонкий галстук, пиджак с простроченными краями, маленькие глянцевые пуговки вдоль левого края пиджака, запонки в виде корон и, то, чем Вельзевул особенно гордилась, лаковые туфли на шнуровке. Она даже не пытается скрыть принадлежность своего тела к женской половине человечества. Отнюдь, ей нравится подвергать всех в шок одним своим внешним видом. И тот факт, что на ней мужской брючный костюм и мужская обувь производит ожидаемый эффект: другие посетители бара сворачивают себе головы, чтобы подробнее рассмотреть Вельзевул для дальнейшего обсуждения. Демона это нисколько не смущает. По безразличию, блуждающему на её лице, становится понятно: она слышала и похуже.       — Привет, я думала ты не придешь.       — Привет, я не знал, что это будешь ты!       Гавриил в темно-лиловом костюме и в шляпе (сдвинутой чуть вперед) с короткими полями выглядит великолепно. Вельзевул смотрит на него и думает, что Гавриил вполне бы мог сойти за актера из любого фильма с Хамфри Богартом (которые она любила, по очень большому и страшному секрету, иногда смотреть).       Не спрашивая разрешения, Вельзевул опускается на соседний табурет и делает бармену знак рукой. Руки Гавриила сцеплены в замок, покоятся на барной стойке, рядом с ними стоит пустая пепельница и стакан с нетронутым виски. Кусочек льда, брошенный в стакан, начал подтаивать, — выходит Гавриил ждет уже некоторое время.       — Не возражаешь? — Гавриил расцепляет руки и тянется в карман, чтобы извлечь из одного упаковку сигарет, а из другого зажигалку. Вельзевул узнает фирму по марке на плоском боку: Зиппо.       — Да на здоровье. Хастур — директор, я — акционер. — Она мягко улыбается, удивляясь, что эта вредная человеческая привычка прилипла к архангелу.       Перед Вельзевул появляется стакан с односолодовым. Она поднимает его и делает небольшой глоток, с наслаждением пропуская по горлу мягкий вкус ячменя.       — Круглом сухой закон, а у них алкоголь рекой, — замечает Гавриил, щелкая зажигалкой и затягиваясь сигаретой.       — Кроули, — коротко бросает Вельзевул, вертя стакан в руке, любуясь тем, как преломляются лучи света об лед и светло-пшеничную жидкость. — А ты, я погляжу, хорошо вписался в баре для гангстеров: весь такой одинокий, закрытый и загадочно-сексуальный.       Гавриил смеется, кончик зажатой между губ сигареты подрагивает, и пепел маленькими снежинками ложится на деревянную поверхность стойки. Он делает долгую затяжку, отводит от лица сигарету и выдыхает в сторону Вельзевул.       — Так ты находишь меня сексуальным?       Вельзевул нарочно медленно разгоняет дым от своего лица — толку от этого никакого, абсолютно все посетители дымят.       — Дело в костюме. Как только ты открываешь свой рот, вся магия широких плеч и мощного тела проходит. — Вельзевул запрокидывает голову, допивая свой виски, и подает бармену сигнал.       — Если ты пришла напиваться и оскорблять меня, то я пойду. В письме шла речь о чем-то важном, — Гавриил сбрасывает пепел в пепельницу, делает два быстрых никотиновых вдоха и тушит сигарету. — И прийти должен был другой демон.       — Да ладно, тебе было скучно слушать отчет от другого демона, — Вельзевул, передразнивая мелких бесов, выставляет вперед руки в молитве и, кривляясь, заикается. — П-пожалуйста, не уничтожайте н-нас. Тебе нравится, что я тебя не боюсь.       Гавриил поднимает шляпу, снимает её со своей головы и опускает на стойку, запуская вторую руку в волосы, проводя длинными пальцами по аккуратно подстриженным прядям. Вельзевул замечает на левом мизинце весомую кольцо-печать.       — Вельзевул, — начинает Гавриил, но Вельзевул быстро прерывает его.       — Прости.       — Что? — Ошарашенный, Гавриил поворачивается на своем табурете лицом к демону. — Что ты сказала?       — Ты слышал, — сквозь зубы проговаривает Вельзевул, добавляя в голос устрашающего рычания.       — Нет. Это было сказано так быстро и так тихо, что я не успел понять.       Вельзевул нервно постукивает короткими ногтями по стойке. Ей, наконец, приносят вторую порцию виски, которую она тут же уничтожает одним махом, отправляя вдогонку виски из стакана Гавриила. Бармен присвистывает от такой картины: чтобы женщина и не морщась так намахивала стаканами…       — Я принесу вам бутылку, — пораженно заявляет бармен, Вельзевул отвечает кивком головы. Нервно облизав губы, она хватается за пустой стакан, как за спасительную соломинку и начинает говорить, обращаясь скорее к пустому стакану, нежели к Гаврилу.       — Я специально попросила Инфернуса подделать подпись. Думала ты не придешь после, ну… после того что было. А я хотела тебя поблагодарить за тот случай во время чумы, потому что я не знала, как все плохо обстоит в аду, пока не увидела сама. — Приносят бутылку, и Вельзевул отвлекается, чтобы наполнить стакан. — И извинится, — глоток. — Зря я вспылила.       — Да, зря.       — Эй, я тут извиниться пытаюсь, а ты все портишь, — найдя в себе немного смелости (то ли от алкоголя, то ли от того, что Гавриил все-таки заговорил с ней), Вельзевул, прихватив стакан, поворачивается к архангелу и смотрит ему в лицо. — Извини меня. Спасибо, что помог, хоть ты и ничего мне не должен был, ведь в Испании была сделка.       Улыбка трогает губы Гавриила, а Вельзевул перехватывает дух от того насколько хорош архангел.       — Трудно было?       — Еще бы!       И о! чудо. Они смеются легко и без натуги, так естественно, точно старые приятели. Вельзевул прячет улыбку за стаканом, а Гавриил смущенно опускает голову, разглядывая носы ботинок. Повисает тишина, но никто не испытывает необходимости что-то сказать, чтобы заполнить пустоту. Нет чувства недосказанности и невысказанности. Впервые Вельзевул не чувствует себя гадко, находясь рядом с Гавриилом. Впервые Гавриил не испытывает мук совести за общение с демоном. Впервые им хорошо и уютно вместе.       Вельзевул наполняет очередной стакан, а Гавриил раскуривает еще одну сигарету. Они сталкиваются взглядами, улыбаются и продолжают сидеть рядом друг с другом, изредка соприкасаясь коленями.       Гавриил склоняется над плечом Вельзевул и, понизив голос до шепота, произносит:       — Когда будешь уходить, будь осторожней. Столик слева перед выходом сильно возмущены твоим видом и задумали недоброе!       — А ты, если не хочешь с кем-нибудь переспать сегодня вечером, перестань распространять свои святые флюиды.       — О чем ты? — С непониманием неловко смеется Гавриил.       — Абсолютно все женщины в этом баре обратили на тебя внимание. И вон тот парниша, — Вельзевул тыкает указательным пальцем в сторону помощника бармена. — Он гей, и ты в его вкусе.       Гавриилу приходится онеметь на долгих десять секунд, чтобы понять, что имеет виду Вельзевул.       — Ого, я слышу, как скрипят твои шестеренки, — усмехается Вельзевул, болтая остатки виски в стакане. — Ты же понимаешь, что ты привлекателен для людей?       Гавриил неуверенно кивает головой. Вельзевул, безнадежно вздохнув, допивает виски и переворачивает стакан.       — Уходишь? — Разочарованно спрашивает Гавриил.       — Ах да, отчет, — Вельзевул неоднозначно кивает головой. — Я пришлю его тебе в офис.       — Потанцуй со мной? — Рука Гавриила тяжело опускается на тонкое запястье Вельзевул. Его пальцы плотным кольцом обхватывают и держат в заложниках.       Просьба удивляет Вельзевул. Да чего уж там: она поражает её, заставляя прирасти к месту. Превратится в соляной столб. Она переводит взгляд с Гавриила на его руку на своем запястье. «Я думала ангелы не танцуют!» — хочется ей сказать в привычной язвительной манере, но язык, против правил, прирастает к небу. Остается только надеяться, что все читается в выражении её лица.       — Пожалуйста, — мягко просит Гавриил, легонько притягивая Вельзевул к себе. Его большой палец оглаживает тонкую кожу, чуствуя тонкие выпирающие венки.       На сцену с поклоном выходит звезда сегодняшнего вечера — Джин Остин. В черном костюме с неизменным цветком в петличке, накрахмаленной до стоячего состоянии сорочке и блестящем сюртуке. Высокий, подтянутый и с широкой улыбкой. Темное облако волос, залачено с пробором назад. Он на мгновение отворачивается от зрителей, чтобы дать указание оркестру.       Гавриил поднимается со своего табурета. Его рука соскальзывает с запястья, перехватывая маленькие пальцы Вельзевул (в его такой большой ладони). Он делает спиной несколько шагов назад, утягивая демона за собой на пятачок перед сценой. Вельзевул подчиняется, не осознавая до конца своих действий. Она лишь смотрит в два лиловых озера, загипнотизированная. Очарованная. Заколдованная. Завороженная.       Гавриил ей улыбается. Музыка обволакивает, унося прочь от прокуренного помещения. Волшебно. То, что творится между ним в этот момент — магия. Иначе, Вельзевул не может дать другого объяснения. Она подчиняется, уступает и проявляет небывалую гибкость в общении с противником. Их пальцы переплетаются. Вторая рука Гавриила так правильно (словно создана была для того, чтобы держать Вельзевул) опускается на талию, сминая ткань пиджака. Вельзевул скованно подходит ближе под мягким напором архангела. Гавриил выше её. Вельзевул понимает, что ей нет смысла дотягиваться до плеча архангела (как и нет смысла дотягиваться до самого архангела в переносном смысле). Она кладет руку на грудь и, опустив голову вниз, чтобы никто не увидел смущения, заалевших щек, прижимается к Гавриилу.       Танец не похож на танец в привычном понимании. Скорее, топтание на месте, с раскачиванием корпуса из стороны в сторону. Но оба об этом думают в последнюю очередь. Они только теснее подходят друг к другу, стирая все границы. Ломая установленные рамки. У них есть этот вечер. И эта песня. И они упиваются этой короткой передышкой. Этой возможностью не быть выхоленным примером подражания для своих подчиненных. У Вельзевул есть прошлое. У Гавриила будущее. Вместе они пытаются выстоять в настоящем. Прижавшись. Сплетясь. Прорастая друг в друге.       Вельзевул прикрывает глаза, полностью полагаясь на Гавриила. Она не знает, что тот уже давно прикрыл глаза и вел вслепую. Интуитивно. Перекладывая ответственность на сердце. Потому что он уже решил для себя.       Гавриил наклоняет голову, чтобы слова были предназначены только для Вельзевул.       — Я хочу видеть тебя чаще, — дыхание шевелит волосы на макушке Вельзевул. Она ведет плечами, ей щекотно.       — И что ты предлагаешь? — Вельзевул запрокидывает голову, чтобы взглянуть на Гавриила. Её встречает совсем не по-ангельски хитрая улыбка.       — Кабинет переговоров.

0000 — 0000 Кабинет переговоров.

      Появление Вельзевул на небесах — большой возмутительный нонсенс! Из-за её видного положения в аду, гремящей славы и… футболок. Вельзевул без стеснения заходила с главного входа. Никогда не жеманничала. Подчеркнуто громко и вежливо здоровалась со встречными ангелами, подвергая их в цепенеющий шок еще и тем, что обращалась к каждому по имени. Те старались притвориться глухими, поджимали рты и спешили убраться прочь, чинно прикрывая носы, точно от Вельзевул пахло не гарью и серой, а чем-то совершенно нестерпимым для небесной сущности.       На второй месяц, заскучав от однообразия выдаваемых ангелами эмоций, Вельзевул придумывает, как обновить свой гардероб и повеселиться за счет рая. Её первая (пробная) футболка «Mundus autem petenti pussy salve et meridiem» производит неизгладимый фурор. Сальдофон едва не сворачивает себе шею, не в силах отвести взгляд от возмутительной надписи. Ангелы помладше вскрикивают в ужасе от такого обращения со святым языком. Вельзевул смеется про себя над тем, как они складывают ладошки лодочкой и закрывают лицо. Нелепая карикатура на девственниц 16 века. Завершающим аккордом стал смутившийся Гавриил.       Архангел, молча и с достоинством, созерцал и порицал футболку Вельзевул несколько минут, презирая её инфантильность и отсутствие вкуса, прежде, чем поднять глаза выше и поздороваться с демоном. В эту встречу, он не может сосредоточиться на документах, спотыкаясь на строчках в отчетах, возвращаясь, раз за разом к вызывающей надписи на футболке Вельзевул.       «Pedicabo ego vos iniici hominem» — заставляет ангелов креститься и шипеть вслед Вельзевул. Сама Вельзевул, подливая масла в огонь, дурашливо клянется, рассыпаясь в благодарностях. Когда она заходит в офис Гавриила, у последнего в горле застревают слова приветствия. Он читает надпись, и карандаш в его руке с громким хрустом ломается пополам. На третей футболке «Carissime noll, esse tristis, masturbate et bibere tea» Вельзевул встречает Михаила. Коллега Гаврила вырастает из ниоткуда, угрожающе преграждая дорогу Вельзевул.       — Это возмутительно, — ровным бесцветным голосом произносит Михаил. Её глаза быстро опускаются вниз, намекая на надпись.       — Ох, ты все такая же зануда. Я так рада, что в этом поехавшем мире, есть вещи, чья стабильность отличается завидной постоянностью, — Вельзевул хватается за края футболки, чтобы снять её. (Где-то на фоне слышится шум и ворчливая возня.)       — Хватит, — резко выкрикивает Михаил, успевая перехватить Вельзевул. — Ты прекрасно знаешь, что я не просила тебя об этом.       Вельзевул гадко ухмыляется. Она стоит смиренно, ожидая, когда ногти Михаила перестанут впиваться ей в руку.       — Не знаю, что ты задумала, и какую игру ведешь, но я обязательно выясню. Твои посиделки с псевдопереговорами выйдут тебе боком, Вельзевул. Обещаю! — Вельзевул видит хорошо знакомый огонек, вспыхнувший в глазах Михаила. Она видела его не раз в собственных, но уже после падения. Выжигающий все огонь ненависти.       Вельзевул не по себе от этого открытия. Конечно, ничего удивительного, если смотреть на это как на то, что они противоборствующие стороны.       — Конечно, ведь мне еще есть куда упасть помимо ада. — Вельзевул скалится с вызовом, подаваясь вперед. Михаил искривляет рот в подобии улыбки.       — Допустим, ниже тебе уже не упасть, но вот Гавриил — другое дело.       Холод острым мечом разрубает позвоночник Вельзевул. Ласковый тон Михаила будит в ней животный ужас. Внутри Вельзевул что-то подпрыгнуло, как игрушечный шарик на резинке Она не отворачивается и не прячет глаза, замораживая оскал.       Они одного роста и Вельзевул решает это обратить в свою пользу, расправив плечи и вздернув голову.       — Ты кое-что забыла, — демон нарочно понижает голос. — У меня перед тобой преимущество. Твоя память подправлена, моя в целости и сохранности. — Улыбка Вельзевул становится шире. Она уверена в своей победе. — Серафимы так и не выяснили, что стало с драконом Павла?       Мелькнувшая тень сомнения и испуга по лицу Михаила, подтверждает догадки Вельзевул. На самом деле, она не знает, кто выпустил дракона на людей. Ей повезло — ткнула и попала, потому что она умнее и догадливее. И куда искуснее во лжи, чем Михаил.       — Все ты врешь, мерзкий демон, — Михаил грубо отталкивает руку Вельзевул. Она отклоняется назад и недоверчиво оглядывается по сторонам. Её лицо ужесточается.       — Да не переживай, никто не слышал, — Вельзевул не скрывая своего пренебрежения, хлопает Михаила по плечу.       Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы не вмешавшийся в разговор, своим внезапным появлением, Гавриил.       — Вельзевул, что здесь происходит?       Вельзевул закатывает глаза на этот отцовский назидательный тон. Внимательно следившая Михаил почувствовала момент просветления, — ей это не понравилось.       — Почему все плохое обязательно связано с Вельзевул?       — Может дело в твоем, — Гавриил окидывает взглядом новую футболку демона. — Имидже?       Вельзевул, довольная собой, криво ухмыляется.       — Нравится?       — Нет. — Он хватает Вельзевул за острый локоть и уводит от Михаила.       Оказавшись на приличном расстоянии, Вельзевул спешит поделиться своими мыслями.       — У неё взгляд мертвый.       — Да о чем ты, помогите мне небеса, толкуешь?       — Ты когда-нибудь видел акулу? Такую большую, неповоротливую косоротую рыбину? Им достаточно одной капли крови, чтобы выследить свою жертву. Напоминает нашу знакомую       — Просто не зли Михаила, — дает совет Гавриил, вталкивая Вельзевул в кабинет и мягко претворяя за ними дверь. Он пересекает свой просторный офис, залитый ярким естественным светом, льющимся через окна от пола до потолка, обходит стол и опускается на кресло из белой кожи.       — Это что, твое кредо? — Вельзевул опускается в кресло напротив, без лишних церемоний. В её руке материализуется молочный коктейль, который она с шумом (назло Гавриилу) втягивает через узкую пластмассовую трубочку.       Гавриил вздыхает, расстегивая нижнюю пуговицу пиджака, достает из подстаканника карандаш и тупым кончиком сдвигает ноги Вельзевул с документов, которые она вальяжно закинула на стол для большего комфорта.       — Что за гадость ты пьешь?       — «Апельсиновую вкусняшку».       — «Вку…» что? Тебе пять лет?       Вместо ответа Вельзевул раздражающе пропускает молочный коктейль через трубочку. Она наблюдает, как Гавриил неспешно перекладывает папки, листает какой-то блокнот, выкладывает карандаши. Кожа у Гавриила настолько белая, что аж светится. Брови и ресницы темнее волос. Глаза нежно-лиловые. Прямой нос. Тяжелая линия подбородка. Высокий лоб. Он был красив до боли даже с кислым выражением лица. Вельзевул понимала, что рядом с ним выглядит, как лемур в парике.       — Ты можешь приходить к нам. — Роняет нечаянное предложение Вельзевул. Гаврил метает быстрый взгляд на неё и возвращается обратно к документам.       — О чем ты? Я думал, тебя все устраивает.       — Плохо думал.       Гавриил внезапно скривился, словно у него все разом заболели зубы. Вельзевул это понравилось, она даже порозовела от удовольствия, сонно сомкнув веки и смешно причмокнув губами.       — И что же не так? — Гавриил нехотя откладывает карандаш в сторону, подозревая, что разговор пойдет совсем не о работе. Он бы предпочел потратить время с большей пользой. — Давай, я тебя слушаю.       — Вид из твоего окна надоел.       Гавриил поворачивается на стуле, заглядывая в окно — за его спиной парили в воздухе (нет, конечно, не парили, просто их окутывал молочный дым облаков у подножья и из-за этого казалось, что они в подвешенном состоянии) семь чудес света.       — Но это проекты Бога, — Гавриил поворачивается к Вельзевул. Та пожимает плечами.       — Вавилонская башня, стремящаяся в небо, разгневала Бога, а Эйфелева башня нет?       — Перестань! — Архангел ударяет кулаком по столу.       — Не нервничай. К тебе это не имеет отношения. У меня с ним, знаешь ли, натянутые отношения.       Гавриил задумчиво вытягивает уголки рта вниз, затем щелкает пальцами, и вид за окном сменяется.       — Эдемский сад? Серьезно?       Архангел вопросительно разводит руками.       — Предложения?       — Спустись к нам.       — У вас мерзко, противно и грязно. И твои демоны — чокнутые! Лизать стены и грызть документы, почему ты им это позволяешь?       — Ради тебя я даже пыль протру в кабинете и посажу самых кусачих чертов на цепь, — заверяет его Вельзевул. — Постараюсь.       — Да почему я должен спускаться к вам?       — Потому что ты сам это предложил, Гавриил! — Восклицает Вельзевул, размахивая ополовиненным стаканчиком из-под коктейля. — Переговоры предполагают двустороннее общение. А я уже два месяца таскаюсь к вам. Думаешь, эти футболки просто повод твоих ангелов побесить? Умоляю! Слишком высокого мнения ты о них. — Она перехватывает удивленный взгляд Гавриила и поясняет. — Выглядит так, будто я хожу и мирно жду, когда ты отсыплешь мне душ, вместо того, чтобы с боем вырвать у тебя из глотки твою сущность. Ты… ты как будто победил меня. — Вельзевул, смутившись своих слов, покраснела быстро и заметно, словно ей надавали пощечин.       — Никто так не думает, — пытается обороняться Гавриил. Но, сказать по правде, он слышал, как несколько ангелов перешептывались у него за спиной про то, что оппозиция сдает. Он смотрит на скукожившуюся Вельзевул и понимает, что будь на её месте другой демон, вряд ли бы его это волновало. Может бы радовало. Совсем чуть-чуть. Но эта победа бы быстро померкла, потому что он предпочитал «вырывать из глотки», а не водить карандашом по бумаге выискивая недочеты в договорах. — Ладно. Нейтральная территория. У вас что-то запланировано на ближайшее время?       — Нарковойна в Мексике.       Гавриил болезненно поморщился. С этими наркотиками вечная проблема — не поймешь, кто виноват, кто большее зло, а кто меньшее. И пока побегаешь с бумажками по инстанциям, душа уже успеет прокиснуть и стать призраком.       — Тогда до встречи в Мексике?       — Это вряд ли.       — Почему же?       — Я командирую туда Лигура, он посадит нашего на место политика. — Вельзевул поднимает крышку с бумажного стаканчика и размешивает не успевшее растаять мороженное. — У меня примерно в это же время будет отпуск.       — И ты уже знаешь, где остановишься?       — Пока нет. Но ты всегда меня можешь найти, — Вельзевул умолкает в надежде на то, что Гавриил понял её намек. Он ведь как-то нашел её в Китае, совсем разбитую и в разваленном состоянии. А тут она будет резонировать на всех частотах полная пышущей жаром жизни и демонического чуда.       По улыбке озарившей лицо Гавриила, Вельзевул с облегчением сделала вывод, что её намёк дошёл. Она взбалтывает коктейль и допивает его (бесшумно). Стаканчик она сминает и бросает на пол (под кровожадный взгляд Гавриила), скрещивает на груди руки и прикрывает глаза, расслабляясь. У неё есть немного времени, чтобы вот так побездельничать, пока Гавриил читает отчеты её «чокнутых» демонов.       За отчеты его ангелов она возьмется после.

2006 г., Лос — Анджелес

      «Город ангелов» — гласит рекламный щит, повешенный перед домом, в котором Вельзевул селится, выбравшись в отпуск. Она сидит на узком подоконнике, прислонившись плечом к стеклу, одной ногой болтая, вторую ногу согнув в колене и положив на нее журнал шведской компании ИКЕЯ. Под тихий шелест глянцевых страниц, пустая квартира обзаводится мебелью, декором и техникой. Она покусывает кожу возле ногтя большого пальца, раздумывая, надо ли ей кресло-яйцо и, действительно ли, люди стали так захламлять свои дома?       Пролистав каталог до конца, Вельзевул соскальзывает с окна, при этом журнал плюхается на пол, оставленный без внимания, и идет разглядывать проделанную работу. Её квартира — один большой и просторный зал и маленькая комната, спрятанная за почти сливающейся со стеной дверью. Стены черно-грифельные, пустые, скучные. В центре комнате небольшой квадратный диван с низкими спинками перетянутый темно-красным вельветом. Под ним полукругом пушистый из войлока ковер. На диван накинут клетчатый плед. Под него Вельзевул заползает, скидывая с ног ботинки, и кутаясь до самых ушей в покрывало из мягкой и не кусачей шерсти. Перед диваном телевизор и огромная коллекция подборок фильмов — слабость Вельзевул. Под потолком висят несколько бумажных китайских фонариков, отбрасывающие тепло-красный приглушенный свет. На окно задернута тяжелая занавеска. На стене напротив «Крик» Мунка. В углу торшер на низкой ножке. В другом — кресло-яйцо.       Она совершенно теряет счет времени. Часы Вельзевул не признает (и потому их нет дома), а плотная штора на единственном окне, отрезает её от внешнего мира. Она не знает, когда наступает ночь, и когда ночь сменяет утро. Она не знает, какая за окном погода. Ей это просто неинтересно. А интересны фильмы с Лоуренсом Оливье в главной роли. Она без остановки смотрит фильмы с Кларком Гейблом. Упивается драмами Ингрид Бергман. Сравнивает работы сестер Хепбёрн — Одри и Кэтрин. Любуется галереей красавчиков: Марлон Брандо, Грегори Пек, Уильям Холден и, наконец, Кэри Грант, который почему-то напоминает ей Гавриила.       Вельзевул скрещивает руки на подлокотнике и опускает на них голову, неотрывно следя за Эрни и его бессмысленным существованием, и невольно думает о себе в том же бессмысленном ключе.       Вельзевул чувствует, что горит от пяток до кончиков ушей. Она смотрит на телевизор, и позорная мысль сверлит её мозг. Она скучает по Гавриилу. Не смотря на свою обиду за прошлое, которое он не помнит. Не смотря на их неравное положение. Не смотря на то, что они с разных противоборствующих сторон. Её это не останавливает. И она чувствует еще кое-что, о чем пока не готова сказать вслух. Или сказать про себя. Сказать себе.       Она приходит в себя. Выпрямляется. Плед съезжает с её плеча, одна его половина оказывает на полу, вторая, отчаянно цепляясь, лежит на краю дивана. Ей страшно и она подумывает о том, чтобы прервать свой отпуск и вернутся в ад. За работой и заботами, у неё не возникало дурацких мыслей. Просто напросто некогда было думать о своем. О Гаврииле. Действуя нервно, импульсивно, Вельзевул поднимается с дивана и начинает мерить комнату шагами. У неё есть еще дела на земле, но их можно уладить, вернувшись в ад. Ей надо сбежать. И срочно. Пока прошлое не настигло её. Сцапав. Скрутив. Сломав. И напомнив о себе, выпотрошила из настоящего.       Она приводит расшатанные нервы и мысли, простым убеждением: Никто, кроме тебя ничего не помнит и ничего не знает, ты надежно защищена тем, что Бог назвал наказанием. Смесь из страха и надежды, отступает куда-то вглубь. Вельзевул становится легче. Она расправляет плечи. На экране телевизора застыла картинка — Кэри Грант, за прилавком, щегольски улыбается ей, то есть кому-то другом, тому, кто за кадром. Она вздыхает и отворачивается от киношной копии Гавриила и застывает, одеревенев.       Вежливый стук в дверь, разносится глухим и ухающим звуком по комнате. Вельзевул оторопело смотрит на дверь. Никто не знал, куда она направилась. Никто не должен был её беспокоить. Никто…       Кроме одного.       Она приказывает ногам двигаться, непослушное вмиг тело двигается смешно, с подскоком, как будто Вельзевул тряпичная кукла на веревочках в руках кукловода. Дойдя до двери, она замирает, положив ладонь на ручку и прижавшись щекой к прохладной поверхности. В затылок ударяет знакомая боль, которой Вельзевул от чего-то улыбается. Глупо так улыбается. От уха к уху. Широко и счастливо. Она легонько нажимает на ручку, проворачивая «барашек» замка и тянет дверь не себя.       Вместо приветствия, Вельзевул роняет жалобное:       — Почему так долго?       Гавриил виновато пожимает плечами и выходит в её жизнь, как к себе в комнату, переворачивая все там вверх дном, заполняя собой и своими словами, тихим смехом и ласковыми руками. Он принес собой много такого, о чем Вельзевул не знала и могла бы никогда не узнать.       Она прижимается к нему, как побитый щенок к человеку, который поманил пальцем и пообещал лучшую жизнь. Вельзевул, разве что, не скулила от счастья и не виляла хвостом, когда Гавриил опустил бережно одну руку ей на спину, оглаживая острые лопатки, а вторую на затылок, так, где еще не унималась боль от его присутствия. В этом объятии все: «я скучал по тебе», «я чуть с ума не сошла от одиночества», «я торопился к тебе», «я ждала тебя», «теперь все будет хорошо», «я хочу тебе верить».       Они обнимаются долго, стоя на пороге квартиры и вжимаясь друг в друга. Вельзевул втягивает тонкий запах леса: сырая земля, мох, сухая трава, болотная тина и свежий спил дерева. Гавриил пахнет волшебно. Вельзевул помнит эти естественные (земные) запахи с Эдемского сада. Ей немного обидно и хочется сказать что-нибудь гадкое, чтобы испортить момент. Только Гавриил каким-то чудом умудряется почувствовать обиду Вельзевул. Возможно, увидел, как зеленый дым зависти полупрозрачным призраком поднимается над головой демона.       Гавриил отводит руку от затылка Вельзевул и отклоняется чуть назад, чтобы заглянуть в небесно-голубые глаза. В них читается немой укор и боль, и Гавриилу нестерпимо хочется излечить Вельзевул. Но он знает, что это невозможно, ангелу, отринувшему однажды Бога, врата рая закрыты навсегда. Гавриил мягко касается её щеки, а Вельзевул, наклонив голову в сторону, мажет губами по его запястью. Кажется, между ними устанавливается хрупкий подвесной мост перемирия. Он шаткий и внезапное дуновения ветра грозит скинуть любого, кто на нем окажется. Вельзевул закрывает глаза, надеясь, что они еще успеют укрепить этот мост. Ей, вдруг, вспоминаются цветы и бабочки на цветах. Море бабочек. И не знаешь чего больше: бабочек или цветов? Их крылья щекочут лицо Вельзевул, тонкие лапки закутываются в волосах, цветная пыльца осыпается ей на плечи и раскрашивает белоснежный балахон. Ей весело и хорошо. И Гавриил рядом. Как сейчас.       Вельзевул перехватывает его руку возле своей щеки и тянет за собой на диван.       — Тебе понравится, — обещает она. — Это лучшее человеческое изобретение — кино.       Она подталкивает Гаврила, усаживая на диван, садится сама, кутается в плед, и нащупав под ворохом подушек пульт, запускает застывший кадр. Гавриил, молча и явно с интересом смотрит за фигурами, мелькающих в экране. Вельзевул прислоняется плечом к подлокотнику и закидывает ноги на колени Гавриила. Тот, не опуская взгляда, кладет руки на вечно ледяные ступни и греет их, массируя. Вельзевул жмурится от приятных ощущений и тонет в пледе, оставляя наружу острый кончик носа и глаза.

***

      С появлением Гавриила в её квартире становится светлей. В переносном и буквальном смысле. Он отодвигает в сторону тяжелую штору, и летние ночи начинают выходить через окно. В такие теплые вечера они не включают свет, достаточно бледного света идущего от телевизора. Туманным утром или серым вечером он предлагает ей исследовать набережную. Под пронзительные выкрики чаек и далекие гудки паромов, Вельзевул покидает свою квартиру в сопровождении архангела. На ней черные джинсы, высокие сапоги на плоской подошве, свитер с горловиной под самый подбородок и теплый твидовый пиджак. Ей холодно и она дует на руки, пытаясь согреться. Гавриил в вельветовых штанах, в ботинках из коричневой кожи и легкой ветровке поверх тонкой рубашки выглядит куда бодрее. Он опирается задом, полуприседая, на толстую корабельную цепь и Вельзевул злорадно думает, что теперь его светлые штаны промокнут и заимеют ржавый узор. Злорадство быстро сдувается, когда она вспоминает, что Гавриил останется безупречным, даже в мешке из-под картошки, и ржавое пятно на заду ни разу не умалит его красоты.       — Ну, — бормочет Вельзевул, сильнее кутаясь в твидовый пиджак, хмурясь на кусачий ветер, нападающий на неё с воды.       — Ты могла бы себе чудеснуть перчатки и шапку, а вместо этого вредничаешь, — миролюбиво замечает Гавриил. Его лиловые глаза — два ярких камня — на фоне стального неба, как будто вовсе не его глаза. А глаза какого-то существа из сказки.       Вельзевул фыркает, наморщив нос. Она похожа на раздраженного каплями воды кота. Она шипит и брезгливо отдергивает лапки, не в силах избежать попадания влаги на шерсть.       — Гавриил, — начинает было возмущаться Вельзевул, но Гавриил предупреждает грозу, перехватив её руки в свои, и грея их своим дыханием. Тепло и приятно.       — Да, милая? — С усмешкой произносит Гавриил, заметив, как дернулась Вельзевул, собираясь высвободить руки. Он же только по крепче сжал их.       — Не называй меня так! — Шипит она сквозь зубы.       — Как, милая?       — Ты знаешь как! — Вельзевул дергает руки, безрезультатно пытаясь освободиться.       Гавриил играючи разводит её ладони в сторону, заставляя сделать несколько шагов к нему. Вельзевул вынуждена подчиниться, оказываясь зажатой между его ног. Их лица оказываются так близко, что каждый может пересчитать реснички на веках другого.       — Милая, — тянет Гавриил. Вельзевул в ответ рычит, поднимая верхнюю губу и обнажая острые маленькие зубки.       Они одни на причале этим промозглым утром, не считая работников порта и нечаянных рыбаков. С воды тянет бризом и рыбой. Вельзевул хочется бутерброд и оказаться под пледом. Вместо этого Гавриил предлагает ей другое: он несильно бодает её лбом, пытаясь разгладить хмурую складочку. Вельзевул вытаскивает язык. Гавриил смеется, и Вельзевул понимает, что ей от этого не отмахнутся, когда вот так на раскрытой ладони протягивают себя. Не сделать вид, что не заметила. Не отвернутся. И она тянет губы в улыбке. — Милая, — слово звучит мелодично. Язык кончиком упирается вниз, потом поднимается вверх, ударяясь о зубы, и снова опускается вниз. Гавриил тянет слово, деля на слоги. Его голос низкий, чарующий и задевающий Вельзевул. Нагло. Нахально. Безапелляционно. Пробирающий до самой сути. — Ми-лая-яяя.       Вельзевул хочет ударить Гавриила, свернуть этот чертов нос на глупом красивом лице. Смыть улыбку кровью.       — Я хочу есть. — Вельзевул отводит взгляд, стараясь избегать лиловых глаз, затягивающих её в воронку безволия.       — Хочешь есть? — Гавриил наклоняется голову в бок, разглядывая Вельзевул. — Давай пообедаем? Вместе!       Изумление, отразившееся на лице Вельзевул, повеселило Гавриила. Он, упорно избегающий пищи и попыток Вельзевул накормить его («Попробуй, кусочек, ну, пожалуйста!»), вслух заявил, что готов пообедать. Вместе. Вельзевул недоверчиво щурится.       — Ты, — говорит она с сомнением в голосе. — Будешь есть?       — Буду. — Подтверждает Гавриил.       Вельзевул хмыкает, но ничего не говорит. Гавриил прижимает её к себе (не без протестов и попыток уйти), скрещивая руки в «замок» на её пояснице и утыкаясь лбом в худенькое плечо.       — Милая, — шепчет Гавриил в отворот пиджака.

***

      Помимо просмотров фильмов, прогулок по набережной или парку, вечера в обнимку на диване (потому что Вельзевул мерзнет, а Гавриил теплый), они ходили обедать (завтракать или ужинать, в зависимости от времени суток). Ела, в основном, Вельзевул, Гавриил только курил (изредка пил) и вяло тыкал вилкой в десерты или салаты. Но ждал он этих прогулок в ресторан, что называется, с замиранием сердца. Вельзевул, не лишенная чувства стиля, всегда удивляла его, новым выбором одежды. Она пряталась в маленькой комнате, за дверью в левой стене, и выходила оттуда уже в совсем другая. Коротко улыбаясь, замечая, загоревшиеся глаза Гавриила. Иногда он ловил себя на мысли, что она тщательно продумывает свой наряд, чтобы вызывать у него реакцию. И если это было так, то Гавриил не понимал, зачем? Неужели она не замечает очевидного? Как он реагирует на неё?..       Платья Вельзевул не признавала, отдавая все свое внимания брючным костюмам. Это были всегда черные брюки, иногда в белую вертикальную полоску. Иногда брюки три четверти или удлиненные бриджи. Брюки с зауженными концами и мелким орнаментом по бокам, пущенными стрелой к щиколотке. Пальто, пиджак, кардиган, водолазки, блузки, кофты, свитера — тут разгул Вельзевул зависел от настроения. Свободный воротник, треугольные лацканы, V-образный вырез, низкая стойка, открытее плечи — на памяти Гавриила, Вельзевул ни разу не повторилась. Постоянным оставались только волосы (в вечном беспорядке, точно жили своей жизни) и ботинки на шнуровке. Она не вешала на себя украшений и не наносила макияж. Она оставалась при своем бледном лице, на котором яркой алой полоской проступала линия губ (так похожая по цвету на яблоки в Эдемском саду). Тонкий курносый нос. Голубые глаза в обрамлении коротких пушистых ресниц. Ломаные надбровные дуги. Острый подбородок. Впалые щеки. Высокий лоб скрытый за рваной челкой. Смотря на неё, Гавриил думал о Белоснежке из человеческих рассказов для детей: А не примешивалась ли к этой истории Вельзевул?       — На что ты смотришь? — Спрашивает Вельзевул, возвращаясь из мыслей в реальность. Он смущенно пожимает плечами, не расслышав вопроса.       — Да так, — смято выдает Гавриил.       Вельзевул разделяет ножом палтус и подцепив кусочек вилкой, отправляет в рот.       — Ты знаешь, что Кроули говорит о своем падении? — Произносит Вельзевул с набитым ртом. Гавриил мотает головой. — Еда в раю была плохая, — усмехается Вельзевул, протыкая несчастную рыбу вилкой. — Херня. Это можно было терпеть. Вот в аду, — она закидывает еще один кусочек. — В аду, да, — в аду еда отвратительная. Рыба протухшая, в мясе черви, а яблоки, — Она, вдруг возводит взгляд к потолку, очерчивая ножом неопределенный полукруг. — Яблоки, — возвращается она взглядом к Гавриилу, наклоняется над тарелкой и переходит на доверительный шепот. — Яблоки — полная труха. Там, — острие ножа ткнуло вверх. — Яблоки сочные, красные и сладкие. Там, — кончик ножа вниз. — Даже вино из этой гнили не перегонишь.       Вельзевул замирает, голодно уставившись наполовину опустевшую тарелку. Нож перекатывается между её пальцев, сверкая под светом от люстры и частями отражая Вельзевул.       — Хочешь, закажем десерт? — Осторожно спрашивает Гавриил, не совсем понимая, как ему вести себя. Кажется, Вельзевул только что обнажила ему свою душу. Не целиком. Совсем немного. Как будто чрезмерно большая кофта съехала с плеча.       Вельзевул мотает головой, откладывая нож в сторону и отставляя от себя тарелку.       — Нет, — она поднимает затравленные глаза на Гавриила. — Я хочу домой.       Он встает и подает руку Вельзевул. Та игнорирует её, поднимаясь со своего места, и быстрым шагом пересекает зал ресторана. Плечи ссутуленные. Голова вжата. Спина напряженная. Она передвигается маленькими, но быстрыми шагами. Юркий зверек, которого Гавриилу предстоит поймать и не испугаться укуса или острых когтей.       — Постой, — он достигает её уже на улице, кладя руку на плечо. Вельзевул дергается, сбрасывая его. — Да постой же!       Вельзевул тормозит так резко, что Гавриил едва не врезается в неё. Он хочет сказать ей об этом, когда Вельзевул резко оборачивается, в глазах решимость молодого бойца в вперемешку с упрямостью старухи.       — Ты говорил, что нашел свиток с моим именем, — начинает она наступать, пока Гавриил смущенно мнется.       — Он был пустой. — Напоминает он.       — Да, но ты же знаешь, что некоторым дверям, вернее охранникам дверей, надо платить.       — У небес так не…       — Не принято? — Истерично взвизгивая, перебивает Гавриила Вельзевул. Она охает и ударяет себя по лбу. — Гавриил, тебе ли не знать, что небеса довольно избирательны в вопросах дозволенного. Их рамки — это пластилин, который они мнут так, как будет удобно им, — неожиданно гневно произносит она. — Сам-то ты сказал о том, где ты? С кем ты? Молчишь? Так я и думала.       Пристыженный её острым укором, Гавриил отворачивается, потеряв способность здраво мыслить, замороженный этим взглядом. Он хочет извиниться, потому что чувствует, что это важно для Вельзевул, но не делает этого, поскольку извинения сейчас будут крайне нелепы.       — Если однажды, — вместо извинений говорит Гавриил. — Встанет выбор между тобой и небом, я выберу тебя. — Он видит, как Вельзевул скривилась. — Ты не веришь мне, скорее всего, оправдано. Но, Вельзевул, ты исходишь из прошлого, которого у меня нет. Мы здесь и сейчас, и я тебе говорю о том, что готов подтвердить словами.       Вельзевул молчит. Лучше бы ругалась. Молчать она умела до жути выразительно и долго, и тишина сгущалась вокруг душным облаком.       Наконец, она вздыхает. Устало. Как будто лопнула и выпустила из себя пар, не в силах больше парить над землей. Она отворачивается от Гавриила и идет прочь. Уже медленнее, очевидно, рассчитывая, что Гавриил поплетется следом. Так он и поступают.       Они идут не разговаривая: Вельзевул впереди, Гавриил на два шага позади. Он уважает её личное пространство и дает время успокоиться, что-то решить для себя. Сам он пока соображает, жадно перелистывая в уме все некогда прочитанные им книги и свитки на тему уплаты. В голове зреет план.

***

      Дома Вельзевул, непривычно тихая, заползает в любимый диванный угол и кутается в плед. Гавриил включает телевизор, выбирает фильм и садится под начальные титры на противоположный конец дивана. Он ждет, что Вельзевул привычно закинет ноги на его колени. Она этого не делает, изменив традиции. Он пытается уследить за сюжетом на экране, но слышит лишь, как зубы Вельзевул щелкают о ноготь большого пальца. Ему хочется растормошить её, взять за плечи и дергать из стороны в сторону вверх-вниз, пока она не придет в себя или голова не отвалится.       Одри Хепбёрн подбирает кота с улицы. Идет дождь. Её коричневое пальто намокло и стало похоже на картон. Кот жалобно мяукает, сдавленный объятием. А Джордж Пеппард заявляет, что любит её, и, что она принадлежит ему.       Вельзевул начинает копошится, вылаза из своего шерстяного кокона. Гавриил поворачивает на неё голову.       — Ляг со мной, мне холодно, — говорит она довольно отстраненно. Маскируясь.       Гавриил послушно выполняет просьбу. Вельзевул устраивается у него на плече, прижимаясь и оплетая руками-веточками, утыкаясь носом в изгиб шеи и через поцелуй горячо шепчет.       — Иногда мне хочется все забыть.       — Все грустное? — Уточняет Гавриил.       — Да. И счастливое. — Вельзевул затаенно умолкает. — Но не смогу. Они смешались. Грустное и счастливое. — Её небесный взгляд находит взгляд лиловых глаз Гавриила. — Я не смогу забыть тебя. И счастливое. И грустное. Везде ты.       — Звучит по злому.       — А я зла.       Гавриил усмехается. Его рука уже давно гладит Вельзевул по волосам, а слова произносятся в чередовании с поцелуями. Она сверху, и у Гавриила странное чувство дежавю. Поцелуи ленивые и долгие. Вельзевул мурчит, когда Гавриил пробегает пальцами по узлам позвонков, и выгибается, подставляясь под ласку.       — Вельзевул, — зовет Гавриил. Вельзевул шикает на него и затыкает рот поцелуем. — Вельзевул! — Чуть повышает голос Гавриил.       — Заткнись! — Вельзевул раздражено цокает и возвращается к губам Гавриила.       Одри Хепбёрн в роли Анны уже успела сбежать из дворца, познакомиться с Джо и обстричь волосы, когда Вельзевул оказывается без одежды и подмятая Гавриилом. Она насмешливо интересуется, где Гавриил подсмотрел, что так можно, а тот без ложной скромности отвечает — «Порнография». Вельзевул смеется, запрокинув голову: зная Гавриила, он, действительно, мог потратить время на просмотр фильмов эротического содержания или чтение книг и журналов с характерным названием.       — Мог бы попросить меня, у меня достаточно опыта и на твою дурью башку, — дразнит Вельзевул. Гавриил кусает её за нижнюю губу, не сильно, лишь прихватывая, чтобы показать, что он обижен.       — Я бы предпочел об это не знать!       — Тебе стало противно?       Гавриил, выпрямляется на руках, нависая над Вельзевул и пристально смотря ей в лицо.       — Я ревную тебя. Во всем. От обычного разговора до секса.       Вельзевул с усилием проглатывает комок эмоций, перекрывший собой путь для кислорода. Гавриил был серьезен в своих словах. И даже в действиях.       — Поэтому, пожалуйста, не рассказывай мне об этом. Мне больно.       Вот так. Звенящая честность. От которой не по себе.       Вельзевул жмурится до звездочек на обратной стороне век и открывает глаза, чтобы снова упереться в этот пытливый взгляд. Она могла бы соврать и сказать, что она будет отныне верна только ему и наплести еще с три короба. Но она демон. А демоны никому не клянутся в верности. Да и поверил бы ей Гавриил? (Что-то внутри шепчет, что поверил бы. Проверять Вельзевул не хочет.) Искушение отделаться парой общих фраз велико. И Вельзевул почти открывает рот, чтобы ответить, но вместо этого притягивает Гавриила к себе за затылок, увлекая в очередной поцелуй. Сейчас ей хорошо. Почти спокойно. Они с Гавриилом похожи на обычную человеческую пару, со своими причудами, конечно, не без этого. Все свое время они проводят вместе, не отлипая друг от друга. Это сказывается на их общении, — оно становится более ласковым (со стороны Вельзевул) и трепетным (со стороны Гавриила). О делах никто не говорит. Обсуждают земное. Кутаются под одно одеяло и переплетают ноги, иногда в темноте комнаты держась за руки. Гавриил принимает привычки Вельзевул без обиняков. Вельзевул пытается делать ответный жест. Выходит плохо, но Гавриил все равно это ценит и улыбается, обнимая Вельзевул и пряча улыбку в её растрепанных колючих волосах. Они живут, гуляют, смотрят, едят, спорят, смеются, дурачатся, делятся, обнимаются, целуются, спят, просыпаются, занимаются. Они выглядят как пара женатиков. И чувствуют себя так же.       Вельзевул звучит безнадежно, когда шепчет Гавриилу о своих чувствах, — словно врач, сообщающий неизлечимо — больному пациенту, что у него рак последней стадии. «Я люблю тебя — Вы умираете», «Ты делаешь меня счастливой — И мы ничем не можем вам помочь», «Мне невыносимо без тебя — Нам очень, поверьте, очень жаль!» Гавриил отвечает не менее пылко. Его голос звучит лучше, чем голос Вельзевул. Он кажется счастливее. И Вельзевул снова шепчет «Я люблю тебя — Вы умираете!», чтобы услышать улыбку радости в ответе Гавриила.

***

      Вельзевул передергивает плечами от удовольствия, грея ладони о керамические бока кружки с дымящимся кофе. Гавриил рассеяно водит взглядом, позабыв про сигарету, зажатую между пальцев. Она тлеет, и пепел серо-черным снегом осыпается на пол.       — Перестань думать. Меня раздражает шум твоей головы, — просит Вельзевул, потягивая кофе.       Встрепенувшись, как пес, почуявший добычу, Гавриил стряхивает пепел с сигареты в пепельницу и затягивается, после тушит бычок о стеклянное дно.       — Я просто вспомнил, — Гавриил говорит осторожно, прощупывая почву под ногами. «М?» — мурчит Вельзевул в кружку с кофе. — Мы ведь сильнее обычных демонов и ангелов? — Задает Гавриил риторический вопрос. Вельзевул кивает, обводя указательным пальцем ободок кружки. Раздается противный скрип. — Мы можем заключить договор… дать клятву.       Вельзевул настороженно поднимает бровь, окидывая Гавриила подозрительным взглядом, но ничего не произносит.       — Мы можем создать такие условия, чтобы всегда быть вместе.       — Не льсти себе, Гавриил. Ни одна бессмертная душа не хочет быть с тобой вечно, — Вельзевул отмахивается насмешкой. Гавриил встает с подоконника и подходит к ней, опускаясь на колени перед диваном.       — Вельзевул, — он проникновенно заглядывает в голубые глаза. Его теплая ладонь касается острой коленки. Вельзевул отгораживается от Гавриила чашкой. — Подумай об этом. Мы сможем больше не прятаться и не выдумывать предлоги. Договор между архангелом и демоном высшего ранга даст нам неограниченную свободу.       — Это еще никому не удавалась.       — Сатана и Бог.       — Ну да, бывают исключения из правил…       — Вельзевул…       — Гавриил! Тебе несколько оргазмов в голову ударило? С чего ты решил, что я хочу что-то менять? У меня отпуск, а ты лишь небольшое развлечение. Было интересно соблазнить ангела, но теперь уже ты начинаешь надоедать. — Она скидывает руку Гавриила и пытается встать с дивана. Гавриил её не дает это сделать, нажимая на плечи и роняя обратно.       — Чего ты боишься? — Он видит собирающуюся в глазах Вельзевул панику — как смольные тучи, в преддверии смертоносного урагана.       — Отпусти, — голос спокойный, но невидимый лед можно скалывает ледорубом. От чего-то Гавриил отступает. Руки бесполезными плетьми повисают вдоль тела.       — Чего ты боишься? — Тихо, сдавшимся голосом повторяет вопрос Гавриил. Вельзевул сцепляет руки и зажимает «замок» между коленей, предпочитая смотреть куда угодно, но не на Гавриила.       Что ей ему сказать? Правду? Сказать, что они уже пытались совершить такой договор и поплатились за это: он — памятью, она — положением? Соврать? Испортить все?       Она шумно выдыхает. Встает. Кружка с недопитым кофе остается на диване, прислоненная к подлокотнику. Вельзевул скрещивает на груди руки, и все так же не глядя на Гавриила, подходит к двери. На ней материализуются джинсы и любимые ботинки. Она выходит из квартиры, осторожно, прикрывая за собой дверь.       Оставляя Гавриила позади.

Начало Армагеддона, Лондон

      Гавриил качает головой. Тяжко. Медленно. Осуждающе. Вельзевул выдерживает этот презрительный взгляд. Так требует игра. Их игра. Она отряхивает золу с плеч и быстрым неровным шагом направляется к антихристу. В попытке прийти первой, она переходит дорогу Гавриилу, он, как ни странно, уступает. Вельзевул хочется закрыться от него, как закрывалась от его попыток связаться с ней, попыток встретится и попыток получить объяснения.       Они равняются. Плечом к плечу. Две грозные фигуры. Говорят, точно фехтуют. Удар — Гавриил. Удар — Вельзевул. Адам — Туше! Короткий разговор, не глядя на лица друг друга. Провал. Второй провал. И Вельзевул откидывается на спинку трона, точно сломалась.       — Он попадется. Обязательно. На чем-нибудь проколется. — Она обводит взглядом пустой темный зал. На пустую без воды ванну. Её тошнит от страха. И душит гнев. Разочарование волнами разливается и заполняет собой все вокруг. — Не сводить с него глаз. Все понял, Инфернус?       За троном раздается противное копошение — длинные острые когти царапают камень пола.       — Да, Ваше наитемнейшее Высочество. — Голос, что скрип вилки по стеклу. — Что-нибудь еще, моя мерзкая Королева.       — Да. Я ухожу.       — На сколько, о Великое Сатанинское отродье?       — Не твое собачье дело! — Вельзевул ударяет кулаком по ручкам трона. Инфернус вздрагивает от неожиданной вспышки эмоций всегда безразличной ко всему Вельзевул.       — Молю о пощаде, моя Темная Богиня!       Краем уха Вельзевул слышит глухой удар и понимает, что слуга упал на колени. Ей смешно, хотя ситуация совсем не подходящая для смеха.       — Исчезни! — Рычит Вельзевул. Инфернус еще что-то плетет, а потом с серным дымным хлопком растворяется в воздухе.       Оставшись совсем одна, Вельзевул врезается лбом в уничтожающую реальность — всем её планам не суждено сбыться. Армагеддон не состоялся и надежда рухнула, как карточный домик. Ей и дальше придется прятаться. Скрываться. Изворачиваться.       Усталость наваливается на Вельзевул, как тяжесть на плечи Тантала.

После. Лондон

      Золотые веснушки — признак уходящего лета. Пыльца одуванчика под подбородком. Руки в коричневых пятнах от горького молочка цветков. Подвявший, но все такой же яркий венок. Белые кеды, мелькающие в высокой сочной траве. Желтый плюшевый свитер. Заношенные джинсы. Звонкая мелодия смеха. Счастливые горящие жизнью глаза.       — Я думала, у вас не хватит наглости оставаться в Лондоне после ваших выкрутасов, — честно признается Вельзевул. Азирафаэль сидит слева от неё, словно смирный ученик, сцепив руки в замок, держа спину прямо и смотря вперед.       — Я… я… — Он теряется и не сразу находится с ответом. Будучи пораженный увиденным. Ничего не стоит сложить два и два, чтобы понять — у Вельзевул дочка. А созвездие лебедя на щеке девочки — прямое указание на отца.       Азирафаэль молчит еще какое-то время, разглядывая девочку. Та, точная копия Вельзевул, за исключением волос — волосы светлое пшено под палящим солнцем.       — И давно вы с Гавриилом скрываете дочку? — Севшим от волнения голосом спрашивает Азирафаэль.       — Я. — Отвечает Вельзевул.       — Что «Я»? — Азирафаэль оглядывается на собеседницу, не понимая её короткого ответа.       Вельзевул вздыхает, обхватывает себя одной рукой, вторую поднимает ко лбу и устало трет висок пальцем.       — Я, я долго прятала её. Гавриил не знает, что у него есть ребенок.       По вытянувшемуся в миг лицу и округлившемся глазам, Вельзевул понимает, что шокировала бедного ангела еще сильнее.       — Но почему ты ему ничего не сказала? Почему ты её вообще прятала? Она ведь признак равновесия. Она от…       — От ангела и демона?! — Яростно перебивает Вельзевул. — Поэтому и прятала. Лайла — результат сделки. — Она резко вдыхает и с шумом выпускает воздух, пряча лицо в ладонях, успокаивая себя. Затем опускает руку, нервно стискивая подолы пиджака, облизывает губы и начинает говорить. — Только потому что ты изгой. И потому что я могу тебя убить одним щелчком. — Вельзевул выдерживает многозначительную паузу, чтобы Азирафаэль понял, что от него после требуется молчание. Сохранение тайны. — У Гавриила были проблемы. В 15 веке. Он не знал к кому обратиться за помощью, чтобы не получить пинка под зад и не слететь с насеста. А мы с ним уже, эмм, встречались ранее. И он был одержим идеей, что до моего падения нас что-то связывало.       — А это так?       — Допустим. — Туманно отвечает Вельзевул. — Он просто был в отчаянье. Не знал куда податься и решил, что сделка со мной его последний шанс. Хотя я до сих пор думаю, что небеса после моего ухода смягчились, и Гавриилу бы за его махинации только пальчиком погрозили. — Вельзевул умолкает, переводя дыхание. Она смотрит, как Лайла бежит по траве, задирая голову кверху. За ней на тонкой веревке тянется уродливая морда воздушного змея. То взмывая, то опускаясь. — Со мной сделка заключается через секс.       — Чтобы и душевно, и физически передать себя, — заканчивает за Вельзевул Азирафаэль. Она кивает головой, подтверждая его слова.       Августовское солнце приятно светит на них. В отдалении слышится шум газонокосилки и с запада тянется едва уловимый запах травы. В ветвях рябины переругиваются маленькие крапивники с белобровиками, деля ягодную добычу.       — В итоге Гавриил наградил меня ребенком, а я ему помогла избежать проблем. — Снова начинает говорить Вельзевул. — Я не сказала ему ничего, потому что он так боится пасть. Неизвестно, как бы он отреагировал на ребенка. Что бы он сделал или сказал. Я и сама была не уверена, как мне быть, — она спотыкается, её голос ломается. Потянуло аммиаком — горьким чувством вины. — Я ведь даже хотела от неё избавиться, родить и бросить. Но, она ведь… она ведь от него.       «От того, кого люблю, несмотря ни на что» — читает Азирафаэль между строк.       — Я спрятала её. Находила нянек, переезжала с места на место каждые пять лет, чтобы не вызывать подозрения: Лайла — не растет. Так и застряла в десятилетнем возрасте. У людей бы это вызывало множество вопросов. — Вельзевул скрещивает руки на груди. — Я полюбила её. И стала всего боятся. Если бы со мной что-то случилось, чтобы стало с Лайлой? Я больше не была одна, поэтому не могла думать только о себе. Узнай о ней хоть одна из сторон — даже представлять не хочу, чтобы с ней сделали.       Азирафаэль смотрит как яркая полосатая подошва — пузатый леденец — кед отрывается от земли. Лайла подпрыгивает, пытаясь запустить змея как можно выше. Слабые потоки ветра ловят бумажного небожителя, бросая его из стороны в стороны. Азирафаэль не удерживается и легонько дует, посылая теплый поток воздуха на змея. Орел из гофрированной серебряной бумаги вырывается в высь. Лайла восторженно ахает. Все сорок метров шпагата разматываются, не давая змею улететь.       — Ему, наверное, весь городок виден.       — И главные улицы, и детские площадки, и церковь с колокольней, и дорога, и поля для бейсбола, — соглашается Азирафаэль с Вельзевул.       Лайла упиралась пятками в землю, удерживая в тонких ручках катушку, пока её бумажный орёл гордо парил в небе. Тень от него подрагивала на земле.       — Что будешь делать?       — Армагеддон дал бы мне возможность жить с ней постоянно.       Болезненный укол вины настигает Азирафаэля. Он чуть склоняет голову, обдумывая слова Вельзевул.       — Почему ты не хочешь попросить помощи у Гавриила? Он ведь уже не тот, что раньше. — Задумчиво произносит ангел. — Да и новость о дочке все равно тронет до глубины его сущности.       — Он трус, Азирафаэль. — говорит Вельзевул жестко; нет, не просто жестко. Стиснуто. Будто сумка захлопнулась.       — Ты судишь его по прошлому, которое у вас не сложилось, — мягко противится Азирафаэль. — Он сейчас чист. Не помнит ничего. Почему бы тебе не попробовать?       — Как раз потому, что у меня несостоявшееся прошлое осталось.       Азирафаэль еще некоторое время смотрел за неотразимой улыбкой Лайлы. Она так лихо управлялась с катушкой, должно быть, это её далеко не первый змей. От её идеальных восьмерок и прямых змеек аж дух захватывало. Орел как будто бы писал в небе свои поэмы.       Когда ветер наконец стих, и небо окрасило спокойные сумерки, Лайла, дернув змея на себя, ловит его, складывает крылья и сматывает катушку. Странный незнакомец, сидевший рядом с мамой, исчезает.       — Домой? — Застенчиво спрашивает Лайла, глядя на маму. Вельзевул мягко растягивает губы в улыбке.       — Домой.

***

      Азирафаэль рассеянно водит рукой по строчкам в книге, проходит взглядом до конца страницы и возвращается к началу. Он украдкой бросает взгляд на Кроули и снова утыкается в книгу.       — Ты либо сейчас же скажешь, что тебя так мучает, либо перестань так громко молчать. — Ворчит Кроули с кушетки. Азирафаэль виновато улыбается, чуть сморщив нос.       — Я не могу сказать. Это тайна. — И хоть глаз Кроули за очками не видно, Азирафаэль представляет, как тот насмешливо закатывает глаза.       — Перестань говорить такие глупости, я уже физически не могу закатить глаза еще дальше.       — Но это правда тайна, — лицо Азирафаэля в миг погрустнело. — И я не знаю, как мне её кое-кому рассказать.       — Ты хочешь помочь? — Кроули приспускает очки на кончик носа и прищуривает один глаз.       — Да, но не знаю как.       Кроули принимает сидячее положение, опираясь локтем в диванный валик, заинтересованно изучая Азирафэля взглядом, как будто видел впервые, хотя он знал ангела, как облупленного.       — А вот это уже интересно, — медленно произносит Кроули. Его пронизывающий взгляд закрадывается в темные пыльные уголки разума Азирафаэля, пытаясь разузнать. Разнюхать. Вскрыть то, что спрятано.       — Кроули, — обрывает его Азирафаэль. — Это серьезно.       — Верю. Но немного обижен, — он лукаво улыбается, смотря все также. Поверх очков.       — Почему? — Оторопело интересуется ангел.       — Потому что ты мне не доверяешь. Вдруг, я бы чего подсказал, — Кроули скашивает глаза в сторону и задумчиво чешет подбородок, словно готовый выложить массу идей и выдвинуть миллион решений проблемы.       Азирафаэль понуро склоняет голову и жалостливо кривит лицо.       — Не могу, Кроули, прости. Я ничего от тебя не скрываю. Но эта тайна, и она не моя. Она принадлежит… — Азирафаэль осекается, увидев, как насторожился Кроули. — Принадлежит другому. Извини.       Кроули фыркает с легким раздражением, стягивает очки, складывая дужки и сжимая оправу в тонких пальцах.       — Только не подвергай себя опасности, — сдавшись, произносит Кроули. Азирафаэль мягко улыбается, собирая вокруг глаз морщинки-лучики.       — Разумеется, дорогой! — Азирафаэль откладывает книгу в сторону и смотрит на свернутую газету, вспоминая об объявлениях. — И да, Кроули, — он ждет, когда Кроули обратить на него внимание. — Не забывай, на следующей неделе мы идем смотреть дом.

***

      Ему не открывают врата до тех пор, пока не понимают, что Азирафаэль настроен решительно. Они поражены, прекрасно зная о том, кто он и что он в списке самых нежелательных лиц. Ведь все предпочли сделать вид, что Азирафаэль умер, что ничего катастрофично не состоявшегося не произошло. А он вдруг нахально заявляется на небеса и требует аудиенции с Гавриилом.       — Здравствуй! — Азирафаэль неловко мнется перед (бывшим?) начальником и ломано улыбается.       Гавриил недоверчиво сверлит Азирафаэля тяжелым взглядом. Он бы предпочел не видеть ангела. Он бы предпочёл, чтобы его не было вообще.       — И как у тебя хватает наглости заявиться сюда? — Желчным голосом спрашивает Гавриил. Он кривит лицо и машет рукой перед носом, учуяв запах демона. Лицо архангела перекашивает злоба и ненависть. Азирафаэль мысленно повторяет про себя молитву успокоения и силится растянуть губы в дружелюбной улыбке.       — Забавно, второе существо говорит мне о какой-то наглости, — запинаясь отвечает Азирафаэль. Уши его горят, точно по ним съездили кулаком. Гавриил его шутку не оценивает, лишь скрещивая руки на груди, презрительно окидывает взглядом сверху вниз.       Они молчат какое-то время. Тишина Гавриила тяжелая и злая. Тишина Азирафаэля мучительная и отчаянная.       — Я, — начинает Азирафаэль, старательно подбирая слова. — Я хотел попросить…       — «Попросить»? — Гавриил расцепляет руки, наклоняется вперед и насмешливо изгибает бровь, переспрашивая. — Я не ослышался? Ты? Просишь?       — Да, все верно. Ты не ослышался. — Азирафаэль поднимает руки, выставляя перед собой ладони. — Пожалуйста, выслушай меня. Не перебивай. Это касается тебя. То, что я собираюсь сказать, имеет свою цену.       — Я не собираюсь торговаться с тобой!       — Гавриил, — терпеливо повторяет Азирафаэль. — Это изменит твое существование.       Что-то во взгляде и напряженной позе ангела, заставляет Гавриила застыть на месте. Он хмурится лоб, сдвигая брови к переносице и сжимает губы       — Слушаю! — Наконец, нехотя выдает Гавриил. И Азирафаэль облегченно выдыхает, позволяя плечам опустится.       — Анафема Гаджет и Ньют Пульцифер — у них свадьба.       — И?       — У меня есть основание полагать, что ад заявился на их души, а небеса, в свою очередь, не противились. — По мрачной тени, пролегающей на лице Гавриила, Азирафаэль понимает, что попал со своей догадкой верно. Значит, дела и у них с Кроули обстоят хуже некуда. — Так вот, моя цена, — он складывает ладони в молитве; главное смертные, вопрос с Кроули они решать позднее. — Небеса, после долгой и счастливой семейной жизни, забирает души Анафемы и Ньюта к себе. Все списки о их грехах исчезают. И более того, ад ни в коем случае не претендует на детей этой семьи.       — Не много просишь?       Азирафаэль чувствует, как по затылку проходится холодная рука страха. От сочащейся ненависти в голосе Гавриила ему становится не по себе, и он силиться вспомнить, поцеловал ли Кроули на прощание, сказал ли ему, что любит его? (На всякий случай.)       — Моя информация стоит больше. Гораздо больше. Но я прошу тебя лишь о такой несущественной мелочи, как заставить парочку свитков исчезнут в небытие. — Твердым голосом парирует Азирафаэль. Он думает о том, что если Гавриил откажет ему в просьбе, то он все равно скажет. В конце концов, там ребенок.       — О чем же твоя информация?       — Сначала просьба, — непреклонно отвечает Азирафаэль.       — Ты всегда был хорошим работником, пока не вскрылась правда, — замечает Гавриил. И Азирафаэль остается удивленным от его слов. В них слышится сожаление. — Хорошо. Я выполню твою просьбу. Это займет какое-то время. Оппозиция сейчас не держит с нами связей. Все каналы перекрыты…       — Потому что она на земле. С дочкой. — Выпаливает на одном дыхании Азирафаэль. Слепливая и смешивая слова. Сдавленно втянув голову в плечи. Но с ощутимой радостью внутри. Как маленький ребенок, рассказавший родителям великую тайну.       Гавриил с непониманием мотает головой. Жмурится, потом таращиться на Азирафаэля, и Азирафаэлю кажется, что Гавриил сейчас возьмет его в руки, как сломанную игрушку и начнет вертеть-крутить, рассматривать, пытаясь понять, где у него сбой или может стоит заменить батарейки.       — Я не понял. Повтори еще раз и помедленнее — Просит Гавриил.       Азирафаэль вздыхает, приказывая голосу не дрожать.       — Она на земле, — произносит ангел по слогам. — У неё ребенок. От тебя.       Гавриил снова мотает головой, недоуменно наморщив лоб и кривя губы в глупой насмешке. Конечно, он прекрасно понимает, о ком именно идет речь. О той, что захлопнула перед его носом дверь. Не дав ни единого шанса. В очередной раз похоронив все хорошее. Испортив все, что между ними только-только устоялось.       — Это что, шутка такая? Какой ребенок, Азирафаэль? — Он вопросительно разводит руками. — Ты на земле видно долго жил, с ума сошел.       — Нет же, — вымученно стонет Азирафаэль. Он понимает, что Гавриил в это не поверит. Нужно что-то, что подкрепит его слова. Но вряд ли ему удастся схватить Гавриила за шиворот и притащить к порогу дома Вельзевул. — 15 век! — Азирафаэль радостно вскрикивает, озаренный идеей. — Она забеременела в 15 веке в результате сделки с тобой. Так что прими мои поздравления, — ты отец чудесной и невероятной девочки.       Азирафаэль счастливо улыбается, смотря, как светлеет лицо Гавриила от понимания. Он знает, что архангел сопоставляет встречи с оппозицией и временные провалы Вельзевул, когда она внезапно покидала ад, и делает свои выводы. Он хмурится. Сосредоточенно трет лоб. Смущенно охает, вспоминая о чем-то своем. Отходит от Азирафаэля нервно меряя пустую светлую комнату шагами. Замирает. Отмирает. Подходит к Азирафаэлю. Наставляет на него палец. Отводит руки. Опускает взгляд под ноги. Сжимает переносицу. Резко выдыхает. Отворачивается. И вновь скрещивает руки.       — Почему же она ничего не сказала?       — Спроси у неё сам! — Советует Азирафаэль, и сделав неглубокий поклон спине Гавриила, тихо уходит, оставляя архангела обдумывать свои дальнейшие действия.

***

      Невысокий дом с серой кирпичной отделкой и крышей-скат стоял чуть поодаль своих гигантов-соседей. Казалось он нарочно стоял чуть дальше, чем другие дома, не жался и не стремился ввысь. Он был прохладен и вместе с тем уютен. Серый дом был обнесен невысоким кованый забор и рядами колючих кустов шиповника. Мощенная из кусочков гранита дорожка змейкой вилась от ворот до порога с приветливым ковриком «Добро пожаловать». Только Гавриил сомневался, что это относилось к нему.       Архангел чувствует себя вором. Преступником, вторгшимся на чужую территорию. Он почти уверен в том, что Вельзевул его уже почувствовала. Не из-за боли в голове — естественным влиянием двух противоборствующих сущностей друг на друга. А по-другому. По кое-чему столь древнему, что мир и не в состоянии вспомнить. (Потому что связь между ними куда сильнее, чем они могут себе это представить.)       Гавриил тянет дрожащую руку к круглому звонку, застывает, замечая краем глаза движение. Он нарочито медленно оборачивается, чтобы не спугнуть наблюдателя, и смотрит в знакомые небесно-голубые глаза. Девочка оттягивает карманы желтой толстовки кулаками. На лице играет озорная улыбка. Нос, усыпанный веснушками, перепачкан земляными отпечатками. В земле оказываются и колени джинс. Волосы взлохмаченные, как и у её мамы, но выглядят куда мягче, возможно, из-за светло-русого оттенка. Девочка перекатывается с носка на пятку, не щадя подошву кед. Созвездие «Лебедя» на её щеке, как личная роспись Гавриила. Он чувствует, как ноги тела тяжелеют, становятся ватными и непослушными.       — У тебя есть собака? — Неожиданно спрашивает девчушка. Гавриил проглатывает, перекрывающий гортань, комок.       — Нет.       — А кот?       — Нет.       — А черепашка?       — Нет. — Гавриил краснеет, растерянно оглядывая лицо девочки, на котором угасает надежда.       — Хотя бы рыбка есть? — Спрашивает она с тонким разочарованием.       — Нет, извини, — Гавриил не понимает почему он извиняется. Не понимает, почему у него возникла острая грусть от разочарования девочки.       — И у меня нет никого. — Выдает девочка. — Мама мне запрещает заводить животных. Я пыталась принести домой котят, которые никому не нужны, умоляла оставить. Говорила, что сама буду за ними ходить, что они будут послушными и не будут портить мамины вещи. Но она все равно заставляла меня относить их назад. — Она хмурится, по забавному сморщивая нос, становясь еще больше похожей на свою взрослую копию. — Она даже мне лягушку из пруда — и ту не разрешила оставить. — Жалуется девочка Гавриилу. — Говорит, что мне потом будет тяжело с ними расставаться. Как будто мне уже не тяжело без них?! — Возмущенно восклицает она, доставая одну руку из кармана и потрясая кулачком в воздухе.       Гавриил смотрит не моргая. «Как будто мне уже не тяжело без неё!» — проносится у него в голове красной строкой.       — Лайла!       Грозный голос одергивает девочку, заставляя воровато оглянуться. Гавриил отслеживает направление и видит Вельзевул, спешащую к ним. Она в джинсах и тонкой футболке, тоненькая и беззащитная. Обними — сломается. Её круглое маленькое личико выглядят бледнее обычного. Губы — тонкая полоска. Глаза — два беспокойных моря.       — В дом, юная леди. Живо! — Произносит Вельзевул тоном не терпящих пререканий. Лайла надувает губы и отворачивается от Гавриила. Девочка медлительно тянет за ручку на себя, распахивает дверь дома и уходит в темноту коридора, оставляя маму и незнакомого мужчину позади. Гавриил провожает взглядом удаляющуюся от него Лайлу и поворачивается к Вельзевул. Та стоит, стискивая мягкую игрушку — розового слона. Тело Вельзевул сотрясает мелкая дрожь. Она старается вложить во взгляд привычную твердость. Распрямить плечи. Стать больше.       — Я не собираюсь делать ничего плохого. — Заверяет Гавриил спокойным голосом. Вельзевул кивает.       — Конечно. В противном случае я сотру тебя в порошок. — Таким же спокойным голосом отвечает Вельзевул. И Гавриил почему-то не хочет проверять её слова на действительность.       Он вглядывается в острые черты лица. Заново изучает каждую морщинку. Любуется чистотой голубых глаз. Ему хочется шагнуть вперед, раскрыть руки и спрятать Вельзевул в объятиях.       — Зачем пришел? — Ледяной голос действует как ушат воды за шиворот — отрезвляюще. Гавриил чувствует себя так, словно из-под него выдернули ковер, и он довольно болезненно приземлился на зад.       — Кажется, ты забыла упомянуть, что у меня есть дочь. — И указывает пальцем на дверь, за которой скрылась Лайла.       — Не делай из меня дуру. Я никогда ничего не забываю! — Отрезает Вельзевул и делает шаг вперед.       — Тогда ты почему-то невежливо умолчала о том, что у меня дочь, — мягко уступает Гавриил.       Вельзевул быстро качает головой.       — И это не так. — Она перехватывает слона в одну руку, вторую опускает на ручку двери, намереваясь скрыться от Гавриила в доме.       — Постой! — Испуганно выкрикивает Гавриил, хватая Вельзевул за запястье, чтобы не дать ей уйти. — Пожалуйста, постой! — Вельзевул ошарашено оборачивается на архангела, застывая в нелепой позе: одна ноге на крыльце, другая внизу, корпус наклонен вперед. Гавриил стальным обручем ухватился за её руку, готовый впаяться в кожу, лишь бы она не ушла. — Почему, Вельзевул? — Жалобно вопрошает он. Вельзевул криво усмехается. Горькое разочарование плещется волнами в её глазах.       — Почему? Почему, Гавриил? — Она выворачивает свою руку, поворачиваясь всем телом к нему и наступая на него вплотную. — Почему? Да потому что ты трус, Гавриил! Вот почему! — Вельзевул срывается на крик, выходя из себя. Гавриил впервые видит её такой. Эмоциональной. — А я больше не одна. Я не могу позволить быть себе эгоистичной и делать, что мне вздумается. Если со мной что-то случится — кто позаботиться о Лайле? Ты? — Она грубо толкает Гавриила обеими ладонями в грудь. Не удержавшись (больше от неожиданности, чем от силы тычка), Гавриил отступает на несколько шагов. — Ты, жалкий червяк, думающий только о своей заднице! Ты печешься только себе! И сказать тебе, что у нас ребенок, — она останавливается, переводя дух. — Да ни в жизни.       Последние слова она произносит шепотом. Но Гавриил их слышит отчетливо и ясно. Шепот Вельзевул куда громче её крика.       Гавриил смотрит на этого яростного демона и что-то в его памяти всплывает. Эта решимость. Эта несгибаемая сталь в словах. В действиях. Во взгляде. С этим она уходила из рая.       — Вельзевул, — мольба в голосе Гавриила граничит со слезами. — Ты даже не дала мне объясниться. Ты ушла (из рая и из квартиры). Я не мог с тобой связаться. Не мог найти…       — Но нашел ведь сейчас!       — Потому что теперь я знаю, что мне искать! — Гавриил слышит, что сам срывается на крик. Он замечает после того, как хватает Вельзевул за тонкие плечи. — Я знаю кого мне теперь искать!       — Убирайся.       — Нет! Вы нужны мне!       — А ты нам нет.       Вельзевул бьет по тыльной стороне рук Гавриила и освобождается, отступая к двери спиной.       — Забудь! Ты знаешь, это возможно. — Советует Вельзевул, нащупывая ручку вслепую. — Я не подпущу тебя к Лайле. Ни за что!       Она дергает дверь, открывая, и спиной заходит в дом. Гавриил вздрагивает, заслышав глухой хлопок двери об косяк. Щелчок замка, и он остается один.

***

      Если бы Гавриила волновала такая ерунда, как чужое мнение и косые взгляды, то скорее всего, он бы облегченно вздохнул и возблагодарил небеса, что дом Вельзевул и Лайлы стоит на отшибе и скрыт от вездесущих соседей кустами и забором. Но такие мелочи мало занимали архангела. Куда больше новоиспеченного отца волновал вопрос допуска к дочери.       С приходом ночи Гавриил цепенел, превращаясь в неживую статую. Неподвижную. Опирающуюся на невысокую ограду. Следящую за событиями в доме. Он пережидал ночь. Карауля. С рассветом исчезал. Искал. Пытался решить. Восстановить утерянные фрагменты. И терпеливо ждал ночи.       Иногда он ослаблял бдительность, чтобы посмотреть на то, как Лайла играет во дворе или как Вельзевул мелькает в прорези окна, что-то готовя на кухне. Иногда Гавриил становился тенью Лайлы и приклеивался к ней по дороге в школу. Провожал. И снова прятался. Эти моменты были самым любимым временем дня Гавриила. Тогда он чувствовал себя частью той жизни, к которой его так решительно не допускали.       Несколько раз он пытается заговорить с Вельзевул, но ответом на его мольбы служит колючий взгляд и плотно сжатые губы. Гавриил знает, что не сдастся, — даже когда дверь перед ним в очередной раз захлопывается. Тяжкий вздох осыпается шуршащей осенней листвой к его ногам. Он кладет руку на гладкую поверхность двери и прижимается разгоряченным лбом к холодному металлу, не зная, что с обратно стороны точно также стоит Вельзевул.

***

      Когда Лайла заговаривает с ним, не поворачивая головы, Гавриил теряется. Сначала он даже не сразу понимает, что обращаются к нему. А осознав, удивляется еще больше.       Они идут на расстоянии пяти шагов. Гавриил слышит тонкий голос, приглушенный шумом шин, проезжающих мимо машин. Он смотрит на девочку, идущую впереди него. На ней резиновые сапоги по голень, красный дождевик, джинсы, а на плечах закинутый на одну лямку ярко желтый до рези в глазах портфель.       — Так ты правда мой отец? — Вопрос звучит риторически, так как в следующую секунду она отвечает сама себе. — Конечно, ты мой папа. Это очевидно.       — Как ты это поняла? — Спрашивает смущенный чужой догадкой Гавриил.       — Мама. — Немного прозаично протягивает Лайла. — Она изменилась.       — Что именно изменилось? — Уточняет Гавриил.       — Поведение. Она стала чаще грустить. Больше задумывается. Я вижу, что она о чем-то переживает. — Делится наблюдениями девочка.       — Возможно, это из-за того, что тебе грозит опасность, — осторожничает Гавриил.       — Нет, — Лайла чуть замедляет шаг, давая Гавриилу нагнать её. На перекрестке у светофора они уже стоят вместе. — Мне всегда грозила опасность. С ней мама уже давно научилась справляться.       — Посредством пряток? — Уточняет Гавриил.       — И это тоже, — Лайла умолкает. Загорается зеленый свет, и они торопливо переходят дорогу в потоке людей. Оказавшись на другой стороне, Лайла снова заговаривает. — Она не использует свою силу. Только в самых крайних случаях…       — Чтобы её не отследили. — Заканчивает Гавриил за девочку. Та несколько раз наклоняет голову вперед, подтверждая его слова.       — Мама все время повторяла, что, когда состоится Армагеддон, мы с ней будем вместе. Все время. И нам больше не придется скрываться и расставаться на десяток лет. — Грустные нотки проскальзывают в тоне Лайлы. Она, приосанившись, прячет руки в карман куртки-дождевика. — Так что мы постоянно живем в страхе быть обнаруженными. Её нынешняя нервозность проявилась после твоего появления.       Сердце Гавриила болезненно сжимается от слов Лайлы. Она говорит «мы живем во страхе», и он чувствует, как тысячи душевных гирь заполняют все пространство, утягивая его на дно. Какой же он был идиот. Какое он право имел обижаться на Вельзевул, не попытавшись понять её. Не разобравшись в её поступках и мотивах. Не приложив достаточно сил в её поисках.       — Я думаю, что теперь вы еще в большей опасности, — медленно проговаривает Гаврил. Каждое слово дается с особой трудностью, потому что ему совершенно не хочется запугивать Лайлу еще больше. Сколько бы веков она уже не прожила, он видит в ней маленькую девочку. Он видит в ней Вельзевул, которую однажды не смог защитить. Но очень хочет сделать это сейчас. Исправить. Пусть и то, что совсем уже не починить.       Лайла вдруг замирает. Резко поворачивается. Портфель на одной лямке глухо ударяется о спину девочки.       — Ты правда не знал о моем существовании? — Голубые озера глаз, жадно впиваются в Гавриила испытывающим взглядом.       — Правда, — тихим голосом подтверждает Гавриил. — В прошлом, которого, к сожалению, не помню, я плохо поступил с твоей мамой. Сделал ей больно. Это разбило её очень доброе и светлое сердце.       — Она была ангелом? — С любопытством спрашивает Лайла. Гавриил понимает, что не только от него Вельзевул хранила секреты.       — Да. Большинство демонов были ангелами. Только самые ужасные рождались из тьмы.       — Понятно.       Лайла отворачивается, махнув Гавриилу рукой, чтобы он следовал за ней. Так они идут, шаг в шаг, храня молчание, пока Лайла не задет давно мучающий её вопрос.       — А что ты сделал, чтобы извиниться?       — Тогда, — Гавриил смотрел себе под ноги, сгорая от стыда смотреть на дочь. — Ничего. Позволил себе угаснуть и забыть.       — Что-то изменилось сейчас?       — Я прозрел. — Говорит Гавриил, удивленный своей честностью. Слова льются из него, как вода из фонтана, легко и неудержимо, взмывая вверх и падая вниз. Они цветные и большие, впервые за долгое время.       — Это хорошо.       Они в нескольких метрах от дома. Лайла снижает темп, замедляя шаг. Перед невысокой калиткой она застывает, кладет руку на шпингалет с обратной стороны, дергает рычажок, открывает и входит во внутрь двора. Там девочка оборачивается на позади стоящего Гавриила.       — Будь здесь. Я поговорю с мамой. И позову тебя.       — Почему ты мне помогаешь? — Изумляется Гавриил.       — Я помогаю не тебе, а маме. Тебя я совершенно не знаю, но она — другое дело. И видимо, что-то все равно её делает счастливой и одновременно грустной при мысли о тебе. Я это вижу.       Гавриил, не нашедшийся с ответом, только улыбнулся. Покорно. Кротко. Лайла на эту улыбку ответила. И все вокруг померкло. Кроме улыбки. Как у кота из сказки Льюиса Кэрролла.       (Улыбка есть, а кота нет.)

***

      В одиннадцать часов сорок три минуты вечера дверь серого дома приотворяется. Из неё никто не выходит, и никто не выглядывает. Открытая дверь — приглашение для Гавриила. Он его принимает. Отпирает калитку и входит во двор, неспешным шагом пересекает его в мягкой, шуршащей траве желто-соломенного цвета — цвета осени. Студеный воздух стелется по земле влажным туманом. Облако молочного пара, вырывающиеся из-за рта Гавриила, опережает его, летя впереди.       Он выходит в коридор, окутанный мягким полумраком, и продолжает идти на свет, пока не оказывается в небольшой гостиной, совмещенной с кухней. Вельзевул сидит за круглым обеденным столом. Руки перед собой. Сцепленные в «замок». Взгляд устремлен на пальцы. Она ничего не говорит. Только ждет, когда Гавриил займет место на стуле, напротив. И только после поднимает глаза на вошедшего. Взгляд хмурый. Уставший. Молчание тяжелое. Гнетущее.       — Где Лайла? — Не выдерживает Гавриил и первым ломается.       — В своей комнате. Спит. Ей завтра в школу.       Гаврил понимающе качает головой. Вельзевул расцепляет руки и начинает водить указательным пальцем по рисунку дерева.       — И, что же ты там такого делаешь? — Как будто невзначай спрашивает Вельзевул. — Что ты там наплел моей дочери, что она умоляла тебя впустить?!       Голос обманчиво спокойный. Гавриил прекрасно знает это опасный тон, после которого провинившиеся сгорали, не сходя с места, и поэтому сначала тщательно обдумывает свои слова, прежде, чем заговорить.       — Я работаю над тем, чтобы вернуть себе память. — Он беспокойно оглядывает бесстрастное лицо Вельзевул и продолжает. — Жнецы. Они стоят между людьми и Богом. Они же распределяют кому в рай, кому в ад. И это малая толика того, что они делают. — Пальцы Вельзевул начинают отстукивать нервную дробь, подгоняя Гавриила с рассказом. — Они пишут свиток каждого человека, ангела или демона. В нем хранятся все воспоминания. Абсолютно все. Даже те, которые стерты. И я знаю, где мой свиток.       Вельзевул вопросительно изгибает бровь.       — Что это тебе даст?       — То, что есть у тебя. Если мы будем в равной степени по информации, то сможем начать все заново.       — А я по-твоему хочу начать заново?       — Я хочу, чтобы ты захотела.       — А я хочу сожрать этот стол. — Огрызается Вельзевул.       — Я прошу тебя довериться мне. Если сможешь. Чтобы я мог доказать тебе не на словах, а на деле.       Красное табло настенных часов отмеряет двенадцать ночи. В доме все смолкает. Вельзевул напротив Гавриила. Лиловые глаза напротив небесных. Что-то меняется. В обстановке дома. В самой Вельзевул.       Она принимает его.       И прощает.

Полтора года спустя, Лондон

      Они появляются на улице августовским жарким днем, в час, когда нет теней. Мужчина, женщина и маленькая девочка. Улица бесшумна. Точно выжжена солнцем. Даже листва деревьев не спасала от палящих лучей.       Мужчина, облаченный в деловой костюм, тащил за собой чемодан на колесиках. Женщина, в джинсах и черной футболке, держала за руку девочку (точную копию себя) в коротком вельветовом комбинезоне. Все трое выглядели бледно и напугано, вместе с тем решительно и сплоченно. Они уже преодолели достаточное количество трудностей, были измотаны постоянным бегством. И сейчас они направлялись к последнему месту, где могли ненадолго осесть, перевести дух, чтобы дать решающий отпор.       Маленькая девочка не знала о том, что это последний шанс. Последняя надежда. Если у взрослых не получится выйти из будущей схватки победителями, то это будет конец. Но зато девочка знала, что пока они все вместе, они сильны. Поэтому она только крепче стискивает мамину руку, а свободной хватается за отцовскую ладонь, являя собой связующее звено. Коим она и была, воплощая в себе сущности своих родителей.       Ангела. Демона. Человека.