Ассоциации

      Тысяча девятьсот семьдесят шестой. Джон сидит в окружении папарацци. Журналисты и репортёры облепили его со всех сторон, осыпая вопросами разного толка. В основном, конечно, бестолковыми. Джон отмахивается от них, как от жужжащих насекомых-кровопийц: мошек или комаров. Когда вопросы заканчиваются, Джона оставляют в покое. Правда, ненадолго. Джон успевает вытащить сигарету и закурить. К нему тем временем подходит молодой парнишка, с листом и ручкой в руках. Джон уже готовится ставить автограф — привычное дело. Схема, повторенная им сотни раз. Парень начинает представляться:       — Здравствуйте, мистер Леннон. Я подготовил для вас кое-что. Меня зовут Стюарт, — листок и ручка теперь лежат перед Джоном на столе. Леннон смотрит заинтересованно. Наверное, имя этого парня вызвало расположение. Стюарт, надо же. В жизни Леннона было много знакомых Стюартов, но всех он забывал. А одного не смог. Стю Сатклифф — тот, кто погиб в далёком шестьдесят втором, а вместе с ним и погибла детская беззаботность Леннона.        — Ну хорошо, Стюарт, посмотрим, чем ты меня удивишь.       И удивил. Джон держит небольшой листочек в руках, на котором напечатано: «На сегодняшний день, какие ассоциации вызывает у вас нижеперечисленное? Опишите одним словом». И колонка, в которой двенадцать строчек: Нью-Йорк, Элвис, Ринго, Йоко, Говард Коселл, Джордж, бутлег, Элтон, Пол, Боуи, О.Б.И и Джон.       Нью-Йорк. Джон пишет сбоку great, потому что это ёмкое слово идеально описывает этот город. Большой, великий город, потрясающий своими размерами и бешеным ритмом жизни. В Нью-Йорке жизнь кипит ручьём, он далеко не похож на родную Англию, на тихий Ливерпуль. Но они с Джоном дополняют друг друга, потому что Нью-Йорк — центр исторических событий, такой не похожий на туманную матушку-Британию. Тут не принято фамильярничать, а этого Джон терпеть не может.       Элвис. Конечно же, Пресли. Ручка шевелится быстрее мыслей Джона. На листочке рождается слово: addict — наркоман, зависимый. Элвис был Богом — не только для него и группы, но и для всего их поколения. Но как Джон разочаровался, видя, что становится с Богами, когда они летят с Олимпа. Они, четверо мальчишек из маленького английского города, спихнули его с этой величественной горы. Конечно, не специально. Но они перетянули одеяло популярности и успеха на себя. До них такого никогда не было, всеобщая истерия даже приобрела свой термин — битломания. Если честно, у Джона это слово вызывает неприятный холодок по спине. Быть популярнее самого Элвиса Пресли — Джон никогда бы не поверил, будучи девятнадцатилетним мальчишкой. Да и сейчас слабо верится.       Кто же знал, что Боги, теряя славу, становятся смертными, обретая всевозможные грехи? Джон не знал, но теперь знает. Элвис — конченный наркоман и алкоголик, который, не успевая выпутаться из одного грязного скандала, влипает в новый, на радость СМИ. Леннон цокает языком, зачёркивая слово. Он пишет fat, и это будет менее обидной правдой. Наверное, то, что Элвис был его подростковым кумиром, заставило это сделать. Пусть будет просто «толстый».       Третья колонка. Ринго. Ринго Старр, или Ричард Старки. Но кто знает о существовании второго, настоящего имени? Джон и сам всегда звал его не Ричардом, а Ринго. Как-то вошло в привычку, сразу прижилось. Джон пишет твёрдо и уверенно слово friend. Хоть с ним Джон остался в хороших отношениях. Ну как сказать. Не ссорился. С Ринго не хотелось ссориться, потому что он — самое мирное создание если не на свете, то в их четвёрке. Когда Джон записывал язвительную «How do you sleep?» для Маккартни, он ещё и позвал Джорджа. Они оба питали к Полу тогда неприязнь. Джон не знает, как должна выглядеть кошка, которая пробежала между ними. Наверное, она была бы неимоверно черного цвета, цвета чёрной дыры. Потому что между людьми, некогда считавшими друг друга братьями, образовалась настоящая вражда. Ринго только покачал головой.       «Джон, прекрати!» — сказал он тогда и вышел. Джон послушался, но, конечно, не сразу. Когда выпустил альбом. Джон всегда так делал, не слушался никого, и только потом, осознавая ошибки, вспоминал поучения знакомых. Он всегда должен был сам прийти к этому, так что примирение всё же случилось. Долгий разговор по телефону, почти душевный. Конечно, Пол звонил первым. Он всегда сдавался в спорах первым, но выходил тем самым победителем.       Ринго — словно напоминание тех времён, когда всё было хорошо и дружно. Как в сказке. У него солнечная улыбка и добрые, васильковые глаза. Джон улыбается про себя, опуская глаза ниже по списку. Жаль только сказка под именем Beatles имела печальный конец.       Йоко. Йоко Оно. Джон пишет love. Имя у Йоко очень короткое, но, как и в слове «любовь», в нём много смысла для Джона. Он много писал о любви, ну знаете, эти глупые и наивные: «Love me do», «I wanna hold your hand». Писал эти любовные стишки, а сам не понимал, что такое любовь. Это слово знают даже совсем маленькие детишки, но почти никто не может описать, объяснить, что это. Йоко не похожа ни на одну женщину на свете, и она учит его жизни. Другой жизни.       Йоко сделала из него другого человека. Больше нет того Джона Леннона, ровно как и четверых мальчишек из Ливерпуля, с одинаковыми причёсками и костюмами. Они чертовски изменились. В какую сторону — уже другой вопрос. Теперь он — Джон Оно Леннон. И он знает, что такое любовь. Это когда ты не боишься себя и своих слабостей. Когда не прячешь себя, потому что тебя любят таким, какой ты есть. У них с Йоко одно чувство справедливости на двоих, одна душа. Она может быть всем для него: любовницей, женой, мамой, другом, врагом. Да, он определённо любит Йоко.       Говард Коселл. Джон был недавно на его эфире. Говард — теле- и радиоведущий, спортивный комментатор. Достаточно популярный. И, как и все журналюги, любящий деньги и скандалы. Джон пишет hum. Наверняка Говард бы засмеялся и приписал «высокопробная». Джон умело играет словами: hum означает не только «ветчина», но и «радиолюбитель». А ещё так говорят про тех, кто переигрывает. Говард любит переигрывать, потому что зрители любят яркие эмоции. Но Джон ненавидит притворство и актёров. Не тех, кто снимается в кино и выступает в театрах, а тех, кто пытается играть в жизни, имеют кучу масок и ловко их меняют.       Кто же знал, что именно Говард Коселл объявит прямо посреди важного футбольного матча смерть Джона. Точно не Джон. А ещё Джон и предполагать не мог, как он умрет. Это будет мучительно и страшно. В том месте, где не ожидаешь этого больше всего — у ворот дома. Знал бы, что его застрелят, и не шептал бы в «Come together» пророческое «shoot me». Оно отозвалось Леннону через много лет рикошетом. Правда, наверное, никто не разобрал этих слов, они похожи на неразборчивое шушуканье, и их заглушает басовая партия Пола. Но Марк Чэпмен услышал эти слова, и они навязчиво крутились в его сумасшедшей голове. Заставили бросить всё и предрешить судьбы двух людей — свою и Джона.       Так вот, тот матч. Продюсер ABC попадёт в аварию на своём мотоцикле, после чего будет доставлен в госпиталь, куда и отвезут кровоточащее тело Джона. Увидев Леннона на носилках и узнав о его смерти, телевизионщик сразу позвонит президенту канала ABC News. Телеканал прервёт футбольный матч с высочайшими рейтингами, чтобы сообщить о трагической вести.       — Не важны итоги матча, сегодня погиб Джон Леннон.       Знал бы Джон это тогда, непременно бы описал Говарда каким-нибудь бранным словом. И ещё окрестил бы Судьбу бессердечной сукой.       Следующим идет Джордж. Не Мартин, конечно. Хотя он считался пятым битлом, их музыкальный продюсер. Тут имеется в виду Джордж Харрисон. Джон пишет lost, потому что он потерял Джорджа. А Джордж потерялся в алкоголе. Сердце Харрисона переполнено гневом и обидами на Леннона. Между ними, тогда, в Индии, образовалась крепкая связь. Возможно, их сплотили совместные ЛСД-трипы. Или взгляды на мир. Но теперь это их не спасало.       Через два года, в семьдесят восьмом, они встретятся. Джон предложит выступать вместе с Харрисоном на его сольном концерте. И Джордж потеряет привычное самообладание. Он будет кричать на Джона. Бросит его очки на пол, потому больше что не хочет, чтобы он за ними прятался.       — Когда я был нужен тебе, я тебе помог. А когда ты был нужен мне, тебя не было!       Джон будет говорить спокойно, намного тише, что обычно ему не свойственно. Но он любит Джорджа и готов терпеть.       — Ты всегда знал, где меня найти.       Джордж его не послушает. В нём бурлит гнев и обида, и Джон никогда не видел друга таким. Слишком долго они притворялись холодными, отстранёнными. А сейчас вспомнили, что были живыми. Это так странно, видеть спокойного Джона и разгневанного Джорджа. Просто Леннон любит Харрисона, ценит как старого друга, и даже не морщится, когда стекло очков трескается, разбиваясь об кафель. Или это корка льда, что так долго покрывала обоих, дала трещину?       Но сейчас только семьдесят шестой, и Джон продолжает заполнять анкету. Что там на очереди? Бутлеги. Джон пишет good. Музыка это всегда хорошо, даже если нелегальная. Ему в принципе плевать на то, что с бутлегов деньги не идут ему в карман. А ещё раньше так назывался подпольный алкоголь во времена сухого закона. Алкоголь это тоже хорошо, даже подпольный. Когда ты не заливаешь им свою жизнь.       Восьмая строчка. Элтон. Забавное у него имя, Элтон Джон. Элтон Джон и Джон Леннон. Оба Джоны. Джон, который Леннон, пишет nice. Элтон славный малый, уважает и почти боготворит Джона. Признается, что именно Beatles заставили его заняться музыкой. Джон, когда слышит подобное, удивляется. Он не относился к своим песням как к шедеврам. Джон всегда говорил: «Либо я сумасшедший, либо гений». Люди сами выбирали, каким его видеть. Элтон видел в Ленноне гения.       Девять — любимое число Джона. Он родился девятого октября. Через тридцать пять лет, в этот же день, родился сын Джона — Шон Леннон. Их знакомство с Йоко произошло девятого ноября. Забавно, что девятым в списке был Пол. Пол Маккартни. Тут надо подумать. Джон смотрит на карандаш, выбирая правильное, ёмкое слово. Он пишет extraordinary. Какое длинное, по сравнению с другими. Пол всегда отличался от других. Особенно для Джона. Наверное, он был особенным человеком для него.       Пол необыкновенный. Пишет необыкновенные песни, такие лиричные, но отчего-то душещипательные. У Пола необычный говор. Он из бедной семьи, но говорит аристократически вежливо. Он сейчас чертовски богат, но у него до сих пор есть ливерпульский акцент. Хоть что-то в нём не поменялось.       У Пола необычные, большие глаза. Не то карие, не то зелёные. Ореховые. А ещё проникновенный взгляд, такой мягкий и немного грустный. Но он красиво улыбается. Сам Пол необычайно красивый. У него глаза цвета леса, и ресницы подобно веткам хвойного дерева, длинные и пушистые. Красиво изогнутые брови, не такие густые и прямые, как у Джорджа или Джона. Изящные. И руки у него изящные. Джон помнит, как их целовал. Не только их: губы, шею, каждый сантиметр его тела.       Любовь Джона к Полу была тоже необычная, такая всепоглощающая, заставляющая трепетать. Джон любил до одури, отчаянно. Такую любовь сложно было принимать. Её сущность самому Леннону была неподвластна. Но, кажется, Пол принимал, даже любил в ответ. Бережно брал её в свои тонкие пальцы, хранил где-то под сердцем. А потом Джон стал другим человеком, и это самое сердце разбил.       Но, может быть, это разбитое сердце всё равно болит за Джона? Тихо бьётся, вместе с любовью к Джону, раненое, почти убитое, но живое. Джон надеется, что Пол скучает по нему. Мысли о чужой боли глушат собственную.       Боже, какой он эгоистичный мерзавец. Не достоин Пола.       Джон рад, что они помирились, прекратили вражду. Пусть по телефону. Конечно же, Маккартни звонит первым. У Джона обострённое чувство справедливости ко всему, но не к себе. Так даже лучше, потому что Джон боится встретиться с Полом. Знает — сорвётся. Вновь помчится, упадёт к длинным ногам, почувствует необходимость ощущать губами тёплую кожу, слышать, как бьётся чужое сердце. Джон всегда так, не может сдержаться, когда любит. Мать бросила его, а он всё равно, как щенок, бежал к ней, просился на руки, жаждал любви. Иногда он ощущает себя обиженным, побитым жизнью псом. Но если в его собачьем сердце вновь вспыхнет эта любовь, он понесётся к Полу, виляя хвостом, и ничего его уже не остановит. Даже он сам. Джон боится этого. Радуется, что их разделяют километры солёной воды — плавает он, честно говоря, плохо. Расстояние спасает.       Остальные ассоциации даются легко. Боуи. Джон пишет thin, когда вспоминает худощавый силуэт Дэвида. В ещё не наставшем восьмидесятом, в день смерти Джона, его убийца посетит спектакль Боуи. Потом признается, что если бы с Джоном не получилось, вернулся и застрелил Дэвида. Можно ли считать Боуи должником Джона? Настолько грустно, что почти смешно. Чёртова Судьба.       ОБИ. Орден Британской Империи. Джон смеётся и пишет shit. Он вернул свою золотую медальку королеве, потому что ничего не хочет иметь общего с государством, которое поддерживает ужасы Вьетнама.       Последнее в списке: Джон. Усмехнувшись, музыкант пишет возле своего имени great, сравнивая себя с Нью-Йорком. Если он не великий, то хотя бы замечательный.       Перед тем как отдать листок, Джон быстро скользит по колонке глазами. Да, Полу досталась самая длинная ассоциация. Наверное, ему и досталось больше всего места в сердце Джона. Только вот Леннон уже не тот человек, по крайней мере, старается им не быть.       Джон идёт домой и сочиняет песню. Думает о Поле, со всей его «экстраординарностью». Почему-то получается песня про любовь. Почти неосознанно. Джон крестит себя идиотом и идёт играть с Шоном. Он совсем ещё кроха, ему нет и года. Похож на маленькое чудо, завёрнутое в пелёнки. Леннон любуется своим красивым мальчиком, его лучезарной улыбкой. Он думает, что у Маккартни таких ангелочков ещё больше, они все похожи на семейство оленят, такие же большеглазые и с длинными ресницами, как отец. Джон вспоминает эти глаза и садится за стол. Писать письмо. Почерк у Джона корявый, но мысли убегают слишком быстро, чтобы обращать на это внимание.       «Привет, Пол.       Сегодня я делал необычные вещи. Писал ассоциации. К разным вещам и именам. Угадай, что я написал о тебе?

НЕОБЫЧАЙНЫЙ

      Красивое слово. Имя у тебя тоже красивое. Вроде бы простое, но всё же. У меня обычное, таких Джонов тысячи. Да и вообще имён, начинающихся на «Дж»: Джон, Джордж, Джеральд, Джек, Джеймс, Джуди, Джулиан…

ПОЛ, ПОЛ, ПОЛ

      А у тебя три буквы, но занимают всё сердце. Я пишу такие глупые нежности. Поэтому не хочу говорить с тобой, никогда не звоню первым. Ты же знаешь, язык — враг мой. Но глаза всё выдают. Я знаю, что ты это видишь. Я тоже в твоих глазах вижу что-то, правда не совсем понимаю, что. Слишком долго мы врозь, чтобы понимать друг друга так, с полуслова, с полувзгляда, на каком-то ментальном уровне. Но мне кажется, что ты тоже… любишь думаешь обо мне?

Любишь?

      Боже, Пол, всё ещё? Юность давно прошла, эти наши лихие шестидесятые. Я такой эгоистичный и невыносимый, как меня можно любить? Только Йоко усмиряет меня, как дикого зверя. Я теперь совсем домашний, хороший папочка. Хочешь, пришлю фото Шона? Он просто чудо. Наполняет мою жизнь смыслом.       Раньше это делал ты. Но не обижайся на него, он совсем ещё маленький. Ничего не понимает. Я большой, но тоже ничего не понимаю. Знаю, ты не жалуешь то, каким я сейчас являюсь. Нет больше Джона Уинстона Леннона, теперь я Джон Оно Леннон. Это не вызывает у тебя приступы ревности? Хотя ты слишком благородный для этого. Но если это правда, то я польщён. Ты же знаешь, какой я самолюбивый. Я люблю себя почти так же сильно, как когда-то тебя.       А я всё чаще думаю о тебе. О нас. О трупе нашей любви, которую мы похоронили вместе с группой. Закопали сами, своими руками. Зато они лежат вместе, два мертвеца. Мы посчитали, что так будет лучше. Друзьям иногда приходится ссориться. Особенно когда они любят друг друга.

На их могиле растут красивые цветы. Я сам их посадил.

      Пол, мне так больно копаться в старых ранах. Я же на самом деле такой слабак уязвимый, ты же знаешь. Такой же, как и ты. Мы большие дети с детскими травмами. С одной раной на двоих, оба лишившиеся матерей. Я свою почти не видел, а ты видел, как твоя умирает от болезни. Страшно. Я бы не хотел умереть, потому что у меня есть теперь Шон. Ты же знаешь, о чём это я?       Я сам не знаю, почему пишу. Мыслям нужен выход. Я пишу песни, думая о тебе, и они выходят о любви. Но мне слишком больно их доканчивать. Лучше буду писать про что-то другое. Про Шона. Про моего красивого мальчика. Ты тоже красивый, но я тебя не вижу. Я бы хотел, но ты же знаешь, что это опасно. Я буду травить тебя словами, чтобы ты ушел, а если нет, останусь собой, сломаюсь и снова влюблюсь в тебя. До беспамятства. Тогда даже сын и жена не удержат меня. Ты же знаешь, что я идиот.       Звони почаще, Пол. Люблю слушать твой голос. Он меня успокаивает, унимает боль в душе. Она у меня такая неспокойная. Я, конечно, не буду звонить тебе первым. Вдруг войдёт в привычку, потом я предложу встретиться, и всё начнётся заново. Расставаться с тобой было убийственно больно. Я чувствовал моральную гибель, убивал своё тело алкоголем и наркотиками. Как и ты. Йоко меня очистила, и теперь телом я уже другой человек, но душа у меня осталась та же. Я долго её лечил, собирал по кусочкам. Теперь у меня мир на душе, и я хочу, чтобы мир был ещё и на земле. Когда я слышу отголоски войны, я вспоминаю свою собственную войну.       Ты звони, а я буду писать тебе. Не знаю, как часто, это происходит спонтанно. Буду класть все письма в дальний ящик, хранить стопочкой в каком-то сундуке, так и не высылая их. Бумага для меня — просто слушатель, но я не хочу, чтобы она передавала мои слова и чувства. И она будет молчать. Навсегда, запечатанная в конверте. А ещё в конверте я буду хранить свою любовь. Куда-то же мне её девать надо.       Прощаться не буду.

С любовью, Джон Оно Леннон для Джеймса Пола Маккартни, Самому необычному человеку в моей жизни.»