Never fade in the dark

      Молодой мужчина с отрешённым выражением лица стоял у ворот кланового поместья и, казалось, не обращал внимания на окружающий его хаос: пасмурное, затянутое черной мглой небо низвергало на него крупные ледяные капли; где-то на горизонте периодически сверкали лучи, окрашивая все вокруг в белесо-голубые цвета; раскаты грома будто бы заставляли трястись все вокруг, а пронизывающий ветер, согнувший молодые деревья до самой земли, пробирал до самых костей и не позволял лишний раз вздохнуть. Никто не может сказать, сколько он там стоял, все больше увлекаясь самоанализом. Да и кому есть дело, когда в такую погоду каждый мечтает вернуться в родной домой, спрятаться от холода и тьмы, царившей в округе, и укутаться в тёплый плед, нежели собирать свою боевую амуницию и уходить на долгосрочную миссию, с которой может и не вернуться.       Непрекращающийся уже не первый день рой мыслей не позволял нормально спать. Лицо приобрело нездоровый сероватый оттенок и первые морщины, щеки впали до неприличия, под глазами залегли темно-фиолетовые отметины, кричащие всем и вся, что Учиха нуждается в отдыхе. Впрочем, такие изменения в нем были предсказуемы. Преданный своим идеям и мировоззрению, Учиха не мог даже подозревать, что в тот роковой день, когда его жизнь должна была оборваться, произойдет нечто неописуемое и непростительное.       Этот парень всегда отличался. Его отчаянное стремление защитить то, что дорого его душе и сердцу; его безграничная любовь к дому и семье — выделяли его на фоне соклановцев. Наверное, никто другой не мог с таким остервенением рваться в бой, когда кто-то посягал на «святое», спрятать все чувства и эмоции за пазуху и пытаться уберечь. На войне полегло много людей, в том числе и такие родные братья, и это не могло не оставить отпечаток на нем. Конечно, он никогда не понимал и даже пытался по началу перечить отцу, когда тот на фронт выпускал юнцов, едва достигших первого десятка. Но кто он такой, чтобы доказывать несправедливость действий Таджимы, если тот умудрился похоронить трех сыновей в пылу битвы и продолжит, если потребуется. Для его отца немаловажную роль играли его интересы и приоритеты, и лишь потом жизнь его и чужих детей.       Мадара и Изуна считались счастливчиками в своем деле. За их плечами было столько сражений, что они сами уже и не вспомнят сколько их было, и всегда возвращались живыми, не смотря на совсем юный возраст. Звание любимцев фортуны за ними закрепилось и после взросления, хотя, стоило бы отметить, что не тренируясь на износ столько времени, то это звание и вовсе не досталось бы им. Но в этот злополучный и почему-то такой солнечный день, удача покинула младшего Учиху. Покинула настолько стремительно, что он, полагаясь на свои проклятые глаза, упустил из виду печать на кунае, что привело к тому, что он сейчас имеет.       Он уже был готов распрощаться с собственной жизнью, отдать брату глаза, взяв с него обещание, что тот ни за что не пойдет на поводу у чертовых Сенджу, но… Но каким-то невообразимым образом его удача вернулась. Рана затянулась, пока за окном сверкали далекие звезды, оставляя за собой лишь неприятный взору розовеющий шрам. Изуна еще долго старался прочувствовать чью-то чакру в собственной комнате, но все было безуспешно. Никто не приходил к нему ночью.       Когда Изуна всё-таки очнулся от мыслей и понял, что промок до нитки, он не спеша пошел к своему дому. Пока парень стоял у врат, он и не заметил, что темные тучи светлели, уступая небо занимающемуся рассвету, и где-то в листве мелькнула тень. Робкие лучи, неяркого утреннего солнца скользнули по кронам, сползая к земле, придавая всему иные оттенки.       Учиха резко опустил голову и часто заморгал, прогоняя скопившуюся на веках усталость. В голове стоял гул, словно он пролетел десятки метров вниз, навстречу сырой земле, ударившись о неё так, что выбило дыхание и затрещали кости. Вмиг вернулись все ощущения: холод пощипывал щёки и нос, заставляя кровь приливать к лицу, а в грудной клетке всё клокотало от и переживаний. Он действительно не знал, что с собой делать без всех тех, кого привык видеть рядом. Без Мадары и отца он остался один; мужчина теперь оставил роль главы клана, покинув этот мир, и, уступая её старшему сыну, дал понять, что ему не до младшего. А Мадара вернулся на службу, лично осведомившись о здоровье своего отото, занимая место Таджимы по управлению Учиха, и просто работал в составе других команд и отрядов. Наверное, такой карьерный рост мог уже и не ждать его, если бы только брат не распорядился иначе, направив младшего Учиха трудиться на благо селения.       Селения… Омерзительно звучит, но выбирать не приходится. Разве имела война тогда смысл, раз брат стал ведомым? Разве имели смысл эти обезображенные жертвы, раз Сенджу и Учиха заключили мир? Он не знал, да и знать не хотел. Единственное, что ему оставалось — терпеть ради близких, которые почему-то откровенно рады видеть это объединение двух сильнейших кланов.       Где-то на задворках сознания он понимал, что мозг начал интуитивно искать какие-то варианты для дальнейшего существования в роли «гражданского», хоть Изуне и хотелось резкими движениями катаны добавить кровавых цветов на лицах людей вокруг. Парню было необходимо как можно быстрее прекратить выдумывать разные глупые теории, ведь от них разве что портится настроение.       В последние дни Учихе было сложно сосредоточиться на чём-то конкретном. С бесконечным хаосом в голове и переживаниями не было смысла даже предпринимать попытки узнать у Мадары, что же повлияло на его решение и что будет с ними в дальнейшем.       Межклановая война закончилась, не было нужды использовать навыки, но было обидно и противно за самого себя. Изуна не мог даже работать и помогать рабочим с постройкой жилищ в деревне, так как был под официальным надзором медиков и каких-то шестерок Сенджу. Интерес к его персоне со стороны целителей был ему ясен, и не вызывал в нем волнения, но факт того, что эти древесные бакланы как-то узнали о чудесном исцелении — раздражал. Наверное, сейчас было нужно откинуть в сторону все мрачные мысли, которые мучили его и давили на психику, и просто пойти поспать.       Он обернулся, повернув голову, и осмотрел расстелившиеся улочки и дома Конохи. Ночные огни один за другим гасли, устапая место новому дню; появившаяся на горизонте радуга, из-за недавно прошедшего дождя и взошедшего на небосклон солнца, радовала глаз, а монумент с лицом Хаширамы нависал над деревней, будто Первая Тень Огня бдительно следила за разрастающимся селением, пока отдыхал оригинал. Изуна сделал глубокий судорожный вдох, с трудом успокаиваясь. По телу бегали то горячие, то холодные мурашки, доводя до онемения кончики пальцев; кожа покрывалась потом, а в висках ритмично пульсировала кровь. В моменты таких интенсивных размышлений Учиха хотел в который раз избавиться от мигрени. Он отодвинул сёдзи, сам не заметив, как оказался дома, на ходу раздеваясь и ложась на футон. Накрылся с головой, пытаясь согреться и немного поспать. Может быть, в мире грёз его перестанет тревожить болезненная реальность, хотя он в этом очень сомневался. Пока его будущее выглядело мутным, будто Учиха смотрел сквозь толстые стёкла заляпанных очков. По телу прошла приятная волна. Прикрыв веки, он вздохнул, зарывшись носом в покрывало, и, положив ладонь под щеку, наконец уснул.