***
В тот день было очень солнечно и тепло. Кажется, это было в середине мая. Время, когда все оживает вокруг: птицы поют, трава зеленеет, цветы распускаются, а на деревьях разбухают почки. И люди сами тоже оживают: становятся веселее, счастливее. Везде слышен смех, и играет музыка. Парни зовут девушек на танцы, а красавицы и не против потанцевать с симпатичными кавалерами. Семьи с детьми или парочки влюбленных гуляют по парку, держась за руки и о чем-то тихо щебеча друг другу, лишь изредка включаясь в детскую игру между собой, плетут венки и радуются буйством сочных красок. Зимняя тяжелая ноша будто сваливается с плеч, даря людям некую беспечность, легкость и свободу. В такой прекрасный день на безлюдной поляне лежат два человека, два друга, что по несчастью стали участниками войны, не потому что хотели воевать. Воевать было нужно ради тех, кто был им дорог. Они лежали и о чем-то мирно переговаривались, смотря куда-то ввысь, на небо. Удивительно, что даже враги не решаются в этот день вести военные операции, предпочитая зализывать раны или разработать очередную новую стратегию захвата. — Желание? — удивился первый. — Да! Какое у тебя желание? — на него с искорками веселья смотрели стальные глаза, а прихотливо изогнутые губы старались быть серьезными, но, нет-нет, да растягивались в шальной полуулыбке. — Хм… Ну… Я желаю, чтобы после войны, мы с тобой вернулись в Нью-Йорк или в Бруклин живыми и здоровыми! А еще мы бы вместе стали работать в «Старк Индастриз» с Говардом Старком! Мы бы с тобой обязательно что-то смастерили или изобрели новое, расширяя границы и возможности в будущем! А еще… Загибая пальцы, перечислял свои желания его друг с таким энтузиазмом и амбициями, что человек рядом заливисто засмеялся, переводя взгляд вновь в ярко-голубое, безоблачное небо: — Сколько у тебя желаний, Энтони! На целый век не запасешься! — Да, у меня много желаний! Но знаешь… — он привстал на локтях, повернулся к нему, загораживая собой небо и солнце, приблизил свое лицо близко-близко, практически касаясь своим носом другого, облизал сухие губы, чтобы… прошептать на его ухо. — Больше всего на свете я хочу быть всегда рядом с тобой, дружище, — коварно улыбнулся и ловко увернулся от хватающей за его шею руки, чтобы вновь лечь спиной на траву. — Но ты не обольщайся! Больше повторять не буду, сержант Барнс, запомни! — Ты провокатор, Энтони! Я почти тебя ненавижу! Тони рассмеялся и еще много чего говорил, пока Баки пытался справиться с охватившим его смущением вперемешку с нереальным весельем и внутренним страхом. Лишь осторожное, практически незаметное человеческому глазу касание пальцев говорило больше, чем нужно, заставляя Старка на секунду замолчать, прожигая карими, как тягучий шоколад, глазами, а потом и вовсе переплести их между собой. Этому желанию никогда не суждено было исполниться. Мечтатели…***
— Ржавый. — Что-то ты совсем заржавел без работы, дружок. Скрипишь и кряхтишь как старый механизм! Вставай, давай! Некогда дрыхнуть! Пора за работу! Задание само себя не выполнит. Ну же, действуй! Ты всего лишь оружие, тупое ржавое оружие! Но мы то тебя отполируем… И ты станешь вновь прекрасным и идеальным.***
— Черт! Твою мать… — Не выражайся! — тут же осадил Стив, проходя мимо своих друзей, на выход, так как отчеты сами себя не сдадут начальству, да и милая, отважная Пегги его ждет. — Отсоси, Роджерс! — машинально ответил на любимую фразочку Стива Тони. — Тц! Только не ржавей! Меня ж командир Филлипс убьет раньше нацистов и сделает вид, что это само получилось, да еще и вывернет как мое самоубийство от нехватки кофеина! Барнс ухмыльнулся этой тираде и облокотился о проем двери их временного убежища, сложив руки на груди и молча кивнув в приветствии на вышедшего Стива: — Не надо было прыгать за мной в то болото. Я бы и сам выбрался… — Нет. Не выбрался. Ты же все свои глупости с собой забираешь, Барнс! И мне совсем не жалко, что я пропустил эту веселую стрелялку по живым мишеням! А твоя жизнь дороже… — Тони красноречиво посмотрел на Барнса. — Любая человеческая жизнь дороже. Баки поджал губы в тонкую линию, а серые глаза стали схожи цветом с предгрозовыми тучами. — Ладно. Но лучше смажь свое оружие, а то командир действительно спустит с тебя три шкуры и пошлет… Полы драить да картошку чистить. Я уже не говорю, что отберет все твои наработки и изобретения. — Баки покопался в своей походной сумке. — Вот. На, лови! Кинул пластиковую коробочку смазывающего средства для оружия Тони, на что тот поймал его на лету, поблагодарив и машинально прочитав этикетку, закусил губу и усмехнулся. — Ты бы вот такие вещи да в другие пикантные моменты находил, Джей… — Боже, храни Америку! — под хохот своего «друга» Барнс вышел, пытаясь не смеяться в ответ и заодно придумывая план мести для одного неугомонного гения. Ведь надо проучить его за свой героизм на грани самоубийства! И за свой острый язык… Определенно, это стоит сделать, а еще поблагодарить за спасение жизни, убеждаясь, что они все еще живы и вместе, и отмазать от гнева командира. Баки вздохнул, предчувствуя много работы, потому что Тони нужен ему самому. И они заслужили небольшой отдых наедине. Как жаль, что Его нельзя смазать, как-то самое оружие, потому что он проржавел изнутри. Промерз до основания в своей мерзлой пустыне под названием Одиночество и Смерть.***
— Семнадцать. — Ты попал в сто седьмой пехотный полк, когда только-только тебе перевалило за восемнадцать. А ты знал, что если убрать ноль посередине, то будет почти как семнадцать? Ты ведь туда так стремился, да? Наверное из-за отца или деда… А может быть друга, а? Или ты стремился что-то кому-то доказать? А ведь оттуда ты в первый раз попал плен. Тебе было страшно? Там ведь умирали твои друзья, знакомые, люди. Ты! Ты сам, своими руками, делал бомбы и машины по указке врагов. А теперь… Слушай меня сюда. В деле номер семнадцать заключена твоя жизнь, оружие. Ослушаешься нас — и ты будешь покойник, а ведь ты хочешь жить… О, да! Ты очень хочешь жить. Ради спасения себя самого уж точно.***
Старый, потрепанный в пыли и грязи грузовик медленно подъехал к месту строя солдат, где уже такой же немолодой командир учебного корпуса отдавал распоряжения и приказы к построившимся. Машина остановилась и оттуда вышел другой человек, чуть более молодой, в погонах капитана, что-то докладывая командиру строя, а тем временем водитель открыл заднюю дверь грузовика, чтобы вывести зеленых новобранцев на свое первое построение. — Будущий солдат в сто седьмой полк прибыл, сэр! — прокричал восемнадцатилетний, практически вчера семнадцатилетний, юноша с загорелой кожей, дерзкой улыбкой и бесенятами в карих глазах. Капитан отдал честь и вновь сел с водителем в грузовик, сразу тронувшись, а командир молча осмотрел новеньких прищуренными глазами. Остановил свой взгляд на дерзком мальчишке, подмечая малейшие детали от лакированных и чистеньких носков ботинок до коротко стриженой не по уставу макушки головы. Во взгляде командира читалась жесткость и строгость, но на дне глаз остановились и замерли ужасы войны, взрывы бомб и смерть товарищей, друзей. Они все собрались здесь на войну, как агнцы на заклание. Кто знает, сколько из них выживет… А сколько вернется домой не искалеченными. — Отставить, новобранец! Встать в строй! Кругом! И бегом марш по полосе препятствий, хромоногие вы балерины! Вы здесь на войну собрались, а не балет в пачках танцевать. Бегом я сказал, цыплята желторотые! И достаются мне такие на голову… Занятия давались всем в начале тяжко. Тони очень старался быть полезным своему временному учебному отряду, но природное неподчинение приказам давало знать о себе, за что тот очень часто страдал без жизненно необходимой чашечки кофе по утрам, сидя на гауптвахте, да драил полы. В тот раз командир заставил всех пробежать очередную полосу препятствий, чего Тони давалось не так уж легко из-за толщи грязи, чавкавшей под ногами, и не задыхаясь от нехватки воздуха в легких, и при этом держать лицо человека, будто это был обычный вечерний променад не более и не менее. А ведь он не слабый здоровьем и довольно упертый, крепкий парень. Эх, сказывалась его любовь не спать по ночам из-за очередной идеи, пришедшей в голову, что-то попутно зарисовывая или делая чертежи будущих изобретений. В очередной раз уворачиваясь от препятствий и уйдя полностью в свои мысли, Тони совсем не героически подворачивает ногу на грязи и скользит, с удивленным воплем шмякаясь на свою многострадальную пятую точку. Тони попытался удержаться в равновесии и схватился за ремень рядом бегущего, роняя его рядом с собой, но, в отличие от Тони, тот, к сожалению, упал на живот, чудом успевая выставить руки вперед, чтобы не упасть, так сказать, лицом в грязь. — Упс… Жизнь — это бесконечная череда геморроя с короткими паузами на счастье. — Ты че, сука, бессмертный, что ли? — проревел бугай, что смачно скидывал со своей формы грязь. — Ну, ты нарвался, мелочь! Многие твои выкидоны терпели, но тебе крышка сейчас! Лучше тебе было б дома под мамкиной юбкой сидеть и не рыпаться, сопляк! Лицо Тони постепенно темнело от еле сдерживаемой злости, дыхание становилось тяжелым и размеренным, а грудная клетка заходила, пытаясь сдержать рвущийся наружу гнев. Глаза тревожно блестели из-под сдвинутых на переносице бровей, а губы сжались в тонкую линию, стремясь сдержать поток раздражения, пока этот шкаф неловко пытался встать и привести свои «воспитательные методы» в действие. — Эй! Найди себе кого-то по размеру, Смит! К ним приблизился другой человек, в котором Тони узнал солдата, что прибыл вместе с ним и частенько задерживался взглядом на его красивой и солнечной улыбке, а тот лишь одним своим взглядом заставил быстро подняться и стушеваться этого бритого качка-бугая. — Понял — не дурак, был бы дурак — не понял бы, Барнс. Сам разбирайся с этой «принцессой». Такого больше не повторится, клянусь. — что-то то ли пробурчал, то ли пролепетал бугай, зло сверкнув в сторону Старка, и двинулся от этой парочки куда подальше. «Повторится» — с кристальной ясностью заключил в уме Тони, переводя взгляд на рядом стоящего человека, что насмешливо смотрел на него сверху вниз с таким выражением лица, будто мог читать мысли. — Что? — Если падаешь, то падай один, и при этом лучше сгруппируйся, чтобы не навредить себе и своим товарищам! — Но что я могу поделать! — начал драматизировать Тони. — Падать одному было уже поздно. Да и вообще… Может я ангел, что упал с небес? — Ага… А твоя левая нога — это День Благодарения, а правая — Рождество, то можно приходить к тебе между праздниками. Уже слышал что-то подобное, и твой флирт ни к черту. — Ого… — впечатлился Старк. — Уел! Как зовут тебя, о, мой герой? Меня вот Старк. Энтони Старк. Тони ухмыльнулся своей фирменной улыбочкой, от которой таяли все дамы и джентльмены в округе, но, как оказалось, его чары давали сбой конкретно на этого человека. — Меня зовут Джеймс Барнс. Друзья зовут Баки. Ты уже месяц здесь пыхтишь, а так и не запомнил никого из своего же временного отряда. Феноменально! Что ты за человек такой? — Гений, миллиардер, филантроп. Изобретаю крутые штуки время от времени. И я тебя запомнил, Джеймс Барнс! Уверен, что ты к концу обучения здесь станешь сержантом! Барнс хмыкнул и протянул руку Энтони, чтобы помочь ему встать, так как тот все еще продолжал сидеть в грязи, но Старк грациозно, словно большой красивый кот, самостоятельно встал, разгибаясь и все же поражаясь их разнице в росте, но одновременно с каким-то радостным отмщением стряхивал и размазывал противную кашицу грязи по надоевшим зеленым уставным брюкам и не мог оторваться от красивых глаз и улыбки напротив. Что-то теплое согревало Тони внутри, когда он заметил, что не один был замечен в подробном разглядывании человека напротив. «Мы точно подружимся с тобой, Барнс! Слово Старков!» — думал Тони, пока не раздался оглушительный окрик рядом. — Я плохо говорю по-американски? Ноги в руки и побежали, как лани от голодного льва! Для тебя, Старк, отдельно еще один круг и работа на кухне. Все на благо нашей Родины! Тони обреченно застонал, кляня всех Богов этого мира за такое наказание, затем подмигнул Барнсу, очаровательно улыбнулся ему, видя скрываемый смех от его пантомимы на другом лице, и решил не заставлять беспокоиться и так нервное с утра начальство. После чего побежал дальше, пересекая преграды на пути, а спиной ощущая оценивающий взгляд своего нового знакомого и возможно друга — Джеймса Бьюкенена Барнса. Он еще долго не мог забыть эту улыбку, эти глаза и то, как солнце красиво обрамляло его волосы. Все это отпечаталось у него и въелось под корку, оставляя легкое и невидимое клеймо. И первое, что его заставили забыть — это Имя. Выжгли огнем и болью. Так пусто на душе.***
— Рассвет. — Ты себе просто не представляешь, мой старый друг. Ты — наш единственный рассвет будущего! Мессия, наш супергерой! С твоей помощью мы наконец-таки обретем рассвет. Только мы, ГИДРА, и ты. Вместе с тобой спасем этот мир от увядания, от раскола, от заката. Стремись к этому, оружие! Стремись к рассвету Нового Мира! А об остальном можешь не думать… Мы обо всем позаботимся.***
Это была очередная разведка базы ГИДРы. Капитан Америка — Стив Роджерс — пошел вперед, будто местный Иисус, которого ни пули, ни непогода не берут. Хотя кто там знает, что намешал этот ученый-псих Эрскин в сыворотке. Может он и был им… Ведь он один спас всех из того плена, вернул сто седьмой полк в полном составе, что даже командир Филлипс не стал отчитывать его за непослушание, а Баки зазывал солдат кричать в восторге, благодарности и радости своему спасителю. Тони тоже кричал и хлопал Роджерсу, ведь если бы не он… Воющие Коммандос замерли в ожидании сигнального звука — в этот раз это был стрекот сорок. Но пока в лесу было очень тихо, будто все живое тоже притаилось в ожидании, а на горизонте начинался рассвет. Плохо. Очень плохо… При свете дня они не смогут быть незамеченными для врагов. Следовало поторопиться, чтобы выполнить задание как можно незаметнее, но все смиренно ждали, действуя по разработанному плану. — Ты дрожишь… — тихо подкрался к Баки Тони, пока остальные были в небольшом отдалении от них, усиленно наблюдая за передвижениями врагов. — Тише, Тони. — Нет, ты серьезно дрожишь. Глаза любимого человека смотрели на него с волнением, неким раздражением из-за сложившейся ситуации и… робкой внутри заботой. Ведь его комплект брони после прошлой, не совсем удачной для него, стычки с нацистами был продырявлен пулями. Только чудом они прошли все по касательной или отскакивали, а не в тело, но носить такое уже не было толку, а его возлюбленный сержант Барнс был слишком упрям и настойчив, отдавая свой комплект взамен его. При этом он обещал, что обязательно (только под честное слово!) возьмет себе другой, но на деле видимо не получилось. Ресурсов все меньше и меньше остается, а война так и не хочет заканчиваться, выпивая последние соки. — А знаешь, я довольно теплый. Так что никто же ничего не скажет, если я тебя обниму. Это просто в целях сохранения жизни и здоровья, как пингвинчики. А знаешь как еще будет теплее? Тони игриво подмигнул и поиграл бровями, прижимаясь к прохладному, замерзшему телу Барнса. — Мы на задании… И нас могут увидеть. — Ой, да мы все равно сидим здесь далеко от других, Джей. А тут и рассвет начинается… Романтика! И как бы сказала сейчас обожаемая Стивом Пегги: «Лови момент!» Правда она это говорила в контексте, если встретишь подходящего партнера и все такое. Но… Ведь у меня уже есть… подходящий партнер. А какие танцы мы вытворяем, когда никто не видит, ноч… Баки выбрал самый быстрый и эффективный метод, чтобы заткнуть Старка — это поцеловать. По мнению обоих, это был самый страстный и нежный поцелуй в жизни, отдающий вкусом утренней росы и напряжения из-за возможности быть пойманными с поличным. Они настолько увлеклись процессом, что чуть не пропустили важный тактический стрекот сорок, но армия, война в целом, и постоянные уловки по скрытию их тайных отношений научили мгновенно ориентироваться и сосредотачиваться, особенно на поле боя, а личное оставлять в личном до мирного времени. Лишь по ночам, когда никто не видит, они могли ощупывать друг друга на наличие ран, травм, чтобы убедиться — они все еще живы и здоровы и никто не лишился своего любимого и дорогого человека, обнимаясь. Эти минуты им были важны даже больше, чем близость. Он забыл. Что он забыл?***
— Печь. — Ты ведь все понимаешь. Если ты попробуешь проснуться, то нам опять придется испечь твои мозги. Ты же не хочешь этого? Ты ведь не хочешь больше испытывать этой боли? Мы тоже не хотим делать тебе больно, но так надо. Так будет всем лучше. Так будет лучше и тебе. Спи, отдыхай. Не мешай, делай то, зачем был создан.***
Сто седьмой пехотной полк снова отправили на новое местоположение. На сей раз это была живописная Италия. Пока командование ждало распоряжения свыше, то солдатам был отдан вечер на отдых и расслабление в какой-то местной деревушке, что находился рядом с их ставкой и общими казармами. Компания, состоящая из Старка, Барнса и Дум-Дума, прогуливалась под веселые истории из жизни последнего, наслаждаясь удивительно теплым вечерним солнцем, попутно развлекаясь с местными жителями на каком-то традиционном празднике. — Старк! А ты случаем не итальянец? Уж больно ты похож на них лицом! — подтрунивает и заливисто смеется Дум-Дум. — Во мне есть итальянские корни, mio amico*. Просто я тщательно скрываю свои многочисленные таланты. В этот момент Тони стреляет глазами в сторону, опуская невинно их тут же вниз, чтобы его густые, длинные ресницы скрыли бесенят в глубине глаз, и шаловливо улыбается Баки, на что тот притворно закатывает глаза, расплываясь в улыбке, и говорит: — Пойдемте-ка уже отведаем местной пищи и алкоголя! По запахам здесь безумно вкусно! — Вот действительно! Что-что, а еда — это святое! — важно заявил Дум-Дум, и они свернули в какой-то домик, где гостеприимные хозяева устроили что-то вроде ресторана под открытым небом и приглашали всех желающих сюда. Там наша дружная компания с восторгом отведала пасту Карбонара, что была украшена ароматнейшим беконом, нежным сыром пармезан и спагетти со сливками, сладости с начинкой из свежей рикотты, рисовые шарики с любой начинкой на любой вкус, различные блюда из баклажанов и других овощей, а какое там было разнообразие мясных продуктов: от сочного окорока прошутто и колбасок мортаделла до мясных колбас сальсичча. Но венцом всего этого была, конечно же, пицца под красивым названием «Неаполитано» с копченой курицей, ароматными грибами и хрустящим беконом, запеченное под нежнейшим сыром моцарелла. Местное красное вино так и лилось рекой на этом торжестве еды и желудка! Дум-Дум от такого пира и количества выпитого вина буквально поплыл и начал травить армейские байки, петь пьяные песни и танцевать, что на удивление мгновенно заинтересовало женщин вокруг. Бросив Старка и Барнса, которые не захотели поддержать его: «Слышал итальянские девушки настолько горячи в постели, что их страстная натура еще долго будет вспоминаться одинокими ночами! Пойдем закадрим себе кого-нибудь, а, парни?» и ушел от них со словами: «Скучные вы!» к миловидной хозяйской дочке и ее подружкам-хохотушкам. Когда некоторые посетители стали танцевать местные танцы, показывая чудеса растяжки и ловкости ног, практически полностью завладев вниманием оставшихся, Баки решился на облизывание своих пальцев после каждого откусывания от своего куска пиццы, что у Тони становилось все внутри железное и напряженное от вида юркого розового языка его любовника, и сам он периодически облизывал моментально пересыхающие губы, не смея оторвать глаз. Отчего тут же вскипала кровь и пробегались мурашки по спине уже у Баки, но только их внутренний самоконтроль заставлял держаться и не сорваться при всех, тут же раскладывая на столе и впиваясь поцелуем в эти грешные губы. — Джейми, если ты будешь продолжать, то я тебе покажу потом за казармами «итальянский темперамент», amore mio**. — Я совсем не против увидеть это, Тони. Будет, что рассказать Дум-Думу, когда его отошьют дамы или он напьется так, что не в состоянии будет даже встать. Баки вновь невинно облизал языком большой палец и посмотрел своими, невозможно яркими на тот момент, светло-серыми глазами на своего возлюбленного, который судорожно сглотнул слюну и поправил мешавшие штаны в одной области. — Sei piu bello del mondo. Vivo per te***. Знаешь, в следующий раз мы тоже должны испечь пиццу, чтобы потом кормить ею друг друга! Сделаем самую настоящую и самую вкусную во всем мире! Со всем этим пармезаном, оливками, перцем и салями! И обязательно в национальной печке, иначе это будет совершенно не то. — Обязательно, Тони. — рассмеялся Баки. — Мне так нравится твоя итальянская речь! Она такая певучая и красивая, но я совсем не понимаю, что ты мне говоришь. Вдруг какие-то гадости! — О, нет! Все только хорошее, Джейми. Обещаю, что я научу тебя этому языку и много чему еще. Им так и не повезло испечь самую желанную пиццу во всем мире на двоих, о которой мечтали, а Тони не научил говорить по-итальянски. Горячее солнце сменилось колючими холодами, вкусная и сочная еда — медным привкусом собственной крови на языке. Чувства стерлись, эмоции выцвели. Только холод на кончиках пальцев, прижимающихся к иллюминатору.***
— Девять. — Твое счастливое число, оружие. Символизирует девять голов ГИДРЫ. Они тебя убили. Они же тебя и воскресили. Так что не встревай, дорогой друг. Ты уже мертв, а в твоем теле живет это мистическое существо. Оно уже полностью в твоей голове: обосновалось и вьет свои щупальца над тобой, желая захватить, подчинить, покорить своей воле. Дай ей развиться, разрастись и укрепиться в тебе. Эти Девять голов будут внимательно следить за тобой, защищать тебя. Они твоя семья. Мы — твоя семья. Ты должен подчиняться и слушаться приказов. Ты ведь не хочешь расстраивать свою новую семью, не правда ли?***
Как-то в одном из самых тоскливых дней, в общей казарме было совсем-совсем тошно. Уже больше шести месяцев идет война. Сколько еще товарищей падет в этом неравном, жестоком бою… Стол командира усыпан похоронками, а в его внутреннем кармане спрятана фляжка со спиртным. Они все это видели, они точно знали, что тому тоже сложно, как и всем им. Примечательно, что это не перекрывало его сволочной характер, а делало лишь хуже… Всегда казалось, что еще чуть-чуть и… Но спасти всех невозможно, как бы ты ни старался. Ты такой же солдат, а не чертов герой из комиксов. Каждый раз, каждый гребаный раз, когда он закрывает глаза, то видит эти сломанные, покореженные тела, залитые кровью, раздробленные кости, пробитые черепа. И чувство беспомощности охватывает его всего и сковывает, заставляя на мгновение опустить руки, сгорбиться в позе отчаяния. Ведь на их место придут другие. Это могут быть и дорогие ему люди, новые друзья, товарищи, соратники. Еще вчера мальчишка Мэтью, совсем еще молодой, как и они, улыбался, шутил, мечтал вернуться к своей красавице Нэнси, что осталась с маленьким сынишкой там, дома… А сегодня его всем отрядом собирали буквально по частям, чтобы только как-то похоронить в братской могиле. На почести уже не было ни времени, ни сил. — Ребят, а у кого кто дома остался? Кого еще на фронт не забрали или ждет возвращения? — решил развеять один из солдат эту гнетущую тишину и напряжение в воздухе. Кто-то стал вспоминать свою мать, сестру, жену, детей с мечтательной улыбкой, а кто-то вспоминал с горечью и болью, боясь думать о неизведанном или сглазить как-то. Ведь никто из них не знал, кто останется вечно на поле боя, а кто вернется домой живым из это ада? Нацисты все больше и больше давили их с места, заставляя сдавать свои позиции. Как бы в плен не попасть к этим монстрам… — А у тебя кто-то остался? — спросил Тони у Баки. — Да. У меня сестры остались в Бруклине да беспокойный друг детства… Хотя вот за последнего я не ручаюсь. Отчаянный сопляк, что стремится попасть на войну, готовый лгать приставам, лишь бы добиться цели! — Ух ты! Упрямый малый… Мне он уже нравится! Ты обязан меня познакомить с ним, Баки! Его собеседник тихо рассмеялся, глядя как разглаживается лицо напротив и пропадает эта горькая складка между бровей. — А у тебя есть кто? — Брат. Старший. Больше никого не осталось. И то… Он та еще заноза в заднице! Уверен, что он сможет приготовить индюшку на День благодарения без применения духовки! Только с помощью тепловых излучений и палок! — Поразительно! Интересно было б на это посмотреть. Я перед тем, как уплыть на фронт, был на выставке самого Говарда Старка! Кстати, он твой тезка по фамилии! — Счастливое совпадение. — тут же ответил Тони, прямо глядя в глаза. — Да уж. Ты счастливчик! Мог бы прикинуться его родственником или каким-то четвероюродным братом и бесплатно пройти на выставку! Может быть ты сам смог поговорить с ним, ты же техник, Тони! — Лучше расскажи, что было на выставке. Много интересного? — Ты себе не представляешь! Он изобрел машину, что умеет летать! Правда всего лишь десять секунд, но это… просто нереально! Как бы я хотел увидеть будущее и его изобретения лет через десять. Вдруг человечество будет уже летать на таких, как на самолетах, а большую часть ручной работы делать будут машины. Люди смогут потратить это время на что-то стоящее: на семью, хобби, путешествия… Да на что захотят! Это просто взрывает мой мозг от обилия вариантов. Баки амбициозно и возбужденно рассказывал о своем видении будущего, а под конец мечтательно вздохнул, сел рядом на одну кушетку с ним, закидывая руки за спину и смотря в потолок казармы. В то же время Тони незаметно придвинулся вплотную к нему, касаясь бедром другого, чтобы можно было почувствовать тепло и незримую поддержку друг друга через толстую ткань штанов. Тони скопировал эту позу, лишь только взгляда не отводил, внимательно рассматривая лицо Баки. — Я бы хотел увидеть твое будущее. Такое, какое ты себе описываешь. И даже хотел бы поучаствовать в нем. Ведь я гений в создании всяких штук, да и ты вроде как с руками и головой. С железками точно подружишься. — А я еще в этом будущем хотел бы быть тебе семьей… Кроме твоего старшего брата и моих сестер. И с другом познакомил бы. Как думаешь из нас бы вышли хорошие братья? Этот тихий шепот-признание выбил воздух из легких Тони, заставило побледнеть и судорожно вцепиться пальцами в простынь кровати, но одновременно покорял. Своей искренностью и простотой, вызывая жгучее желание исполнить его. — Ты был бы лучшим братом, Баки. Нет. У него есть только одна Семья — это ГИДРА, ее цели, ее желания, ее задания. Она уже оплела его тело, его разум своими щупальцами и держит в стальной хватке, что не выбраться и не пошевелиться.***
— Добросердечный. — Милый и такой добрый… Ты же понимаешь, что мы не злые? Что мы сделали это из тебя не просто так? Мы должны нести миру свое светлое будущее. Ты добр, но чертовски слаб, а добро должно быть сильным. Слушай, давай, со всем этим мы просто справимся сами? А пока… Усни. Дай сильным этого мира творить добро для слабых.***
— Ты слишком добр ко всем, Тони! Когда-нибудь тебя используют, а потом будут сыпать все шишки и обиды. Это плохо кончится. Джеймс уже битый час ругался и ходил по комнате, как дикий, загнанный зверь, отчитывая Тони уже сколько времени, что даже Говард, Стив и Пегги передумали вмешиваться и оставили их наедине. А все виной было тому, что Тони приспичило спасти маленькую девочку из-под обваливающегося дома, заработав пару незначительных (значительных, Тони!) ссадин, трещин в ребрах и синяками по всему телу. — Не добрее тебя, Джейми. Я знаю это… Но я не мог по-другому. Ты бы тоже побежал ее спасать при малейшей возможности. И ты знаешь: я не буду отсиживаться за спинами других людей, когда парни на фронте будут отдавать свою жизнь за мир, когда невинные люди могут пострадать ни за что, когда Ты будешь жертвовать собой. Я так хочу… Баки тяжело вздохнул, потер переносицу пальцами, пытаясь справиться со своим волнением и эмоциями, аккуратно сел на кушетку рядом с ним, смотря с бессильным упреком. — Правда… Верь мне. Ведь я никогда не предам твое доверие, Джей. — Я верю тебе. Просто я волнуюсь за тебя, идиот. Ты же тот еще сумасшедший и будешь отплясывать не хуже кордебалета Стива под пулями врагов, а еще твой старший брат, Говард, тебе точно открутит голову за такие выкрутасы. — Джеймс все еще не мог поверить открывшейся правде о их близком родстве, упрекая за молчанку в этом своего визави. — Я не могу решить уравнение, не зная его переменных. И тогда было много неизвестных. Я не безумец. Я наконец-то понял, что я должен делать, ради кого стоит хоть что-то делать… И сердце мне подсказывает, что я прав. Тони искренне смотрел на человека, которого он так боялся потерять, пытаясь передать все свои чувства, свои эмоции и заботу. Баки просто накрыл ладонью его руку и прислонился лбом к его лбу, закрывая глаза. — Тогда пусть в следующий раз у тебя будет достаточно переменных, чтобы решить свое уравнение и остаться в живых. К сожалению, жизнь и смерть — это две вечные неизвестные переменные. И никто не в силах решить это уравнение правильно, пока не станет слишком поздно. Как бы им ни хотелось этого…***
— Возвращение на родину. — Возвращайся к нам. Неважно, что случится. Всегда возвращайся к нам. Мы будем ждать тебя. Мы позаботимся о тебе. Ведь если не мы, то ты б не выжил… Ты никому не нужен, кроме нас. Так что будь паинькой и приходи домой. Ладно?***
— Ненавижу. Себя, их и весь этот проклятый мир. Мы тут строим этим подонкам оружие, когда должны пресекать такое! Я узнаю многое из этих веществ, я ж гений, — лихорадочно и зло шепчет он в лицо Баки. — Меня в пору назвать Торговцем Смерти, если б я создавал нечто подобное! А уж эта светящаяся дрянь… Уверен, что она может взорвать просто весь мир к чертям собачьим! — Тони… Мне это тоже не нравится, но что мы можем? Мы в плену у нацистов. Либо подчиняться, либо бесславно умереть. Его верный друг кладет руку на его плечо и сжимает в дружеском жесте поддержке. Только сейчас Старк понимает, что его трясет от переполняющих чувств, что там недалеко и до полной панической атаки. Такой смеси дикого страха и неизвестности он еще не ощущал, словно заглянул в черную дыру или посмотрел в бездну, что в принципе было одно и тоже, но мысли невозможно собрать. Они скачут из одной крайности в другую. Тони хочет что-то сломать, до дрожи в пальцах, чтобы был взрыв такой силы, который смог бы снести все на своем пути, стереть это место с лица Земли. — А этот коридор, откуда никто и никогда не возвращается… Люди этого докторишки Зола заставили меня пройтись мимо него, словно намекали мне, что я могу оказаться там, а там… Там такие крики стоят, Баки! Нечеловеческий вой, от которого кровь в жилах стынет. — Тони передергивает от одних воспоминаний, но он продолжает с жаром и каким-то нездоровым блеском в глазах. — Так нельзя! Понимаешь, нельзя сломать человека, как ломают животных, чтобы сломать его, нужно сломать его разум. Их там пытают, испытывают какие-то эксперименты! Если не хуже… — Тш-ш-ш-ш… Все будет хорошо. Нас спасут. Мы выберемся. Мы выживем. Я здесь, рядом. Дыши. Дыши со мной, Тони. Я никому не дам тебя обидеть или сломать. Только дыши. Он всем своим существом тянулся к нему, заставляя дышать в унисон с собой, а после просто уткнулся носом куда-то в висок, не отпуская. Тони прижался к нему, словно хотел укрыть собой или спрятаться. Наверное, ему было все же больше страшно, но не за себя, а за того другого, кто сейчас его успокаивал и держал в мягких объятиях. Через несколько дней он жутко заболел. Его легкие горели огнем, дышать было все труднее и труднее, пока не потерял сознание прямо посреди рабочего дня. ГИДРА, нацистская организация, не стала долго думать, когда вышел на помост маленький толстый человек в белом халате с лицом поросенка, круглыми очками-окулярами и показал на него, а затем в сторону коридора тех самых страшных комнат. Один из пленных начал вырываться, пытался не дать забрать своего друга-смертника. — Не трогайте его! Вы думаете, что есть правильный способ убивать, создавая смертоносное оружие и истязая в своих бесчеловечных опытах людей? Нет! Нет такого способа! Это лишь наркоз для вашей прогнившей совести! Отпустите же меня! Доктор лишь что-то сказал человеку рядом с собой, после чего бунтовщика стали окружать вооруженные люди, сковывая руки и пресекая все попытки вырваться. Перед его глазами застыло бледное, изнуренное болезнью лицо друга. К черту все это, он был больше, чем просто друг… Последняя мысль крепко укрепилась в его голове перед тем, как его оглушили прикладом. Пора вернуться домой. Вернуться на свою Родину. Миссия закончена успешно.***
— Один. — Ты думаешь, что ты не один? За тобой все равно никто не придет! Все мертвы, все. Смотри, даже чертов Роджерс мертв! Капитан Америка оказался не бессмертным, как же жаль! И все твои друзья тоже мертвы. Никто тебя не спасет. Никому ты не нужен. Ты один, и ты всегда будешь один: в холоде твоей личной камеры, внутри своей промерзшей души и даже в своей смерти. Один. Навечно.***
Ветер бьет по ушам. Поезд. Гул хода заглушает все вокруг. Была очередная важная, другой быть и не могло, миссия. Ловушка. Опять. Роджерс, Барнс и Старк проникли в вагон. Перестрелка, крик, укрытие. Взрыв. Баки без патронов, но Стив, как всегда, пришел вовремя на помощь. Тони взламывает дверь. Враг. Вновь укрытие, решительные глаза друзей. Вспышка. Кто-то схватил щит. Снова ничего не видно из-за выстрела. Огромная дыра в вагоне. Ветер бьет по лицу. Холод. Боль по всему телу. Внизу бесконечная пропасть. Руки словно ошпарены кипятком из-за невероятного холода. Боль. Он видит протянутую руку, испуганные глаза Стива Роджерса, а чуть дальше взволнованные любимые глаза. Страшно. Разговоры по рации на фоне, а здесь и сейчас что-то просят, умоляют. — Руку! Хватай за руку! Крепление не выдерживает. Последний болт срывается с мясом. Он слышит крик. Быстрое падение. Страшно умирать… Долгожданная темнота. — Доктор Зола, посмотрите, вам будет это интересно… — Вот мы вновь и встретились…***
— Товарный вагон. — Ты помнишь, как ты умер? А как появился на свет? Ты умер слабым, никому не нужным, проржавевшим, пустым и одиноким человеком, а родился невероятно сильным, смертоносным, идеальным и прекрасным оружием, у которого есть все, что он захочет. Потрудись ради нас! Будь послушным мальчиком. Отплати за свое воскрешение и восстанови справедливость в этом мире. Кроме тебя больше некому, а Мы дадим тебе цель.***
— Итак… Доброе утро. — Я жду приказаний. — Ага. Рейхсмаршал**** Вебер, задокументируй, что оружие под кодовым названием «Железный человек» готово к использованию. Доктор Зола? — Превосходно, куратор. Но объект все еще нестабилен. Обнулите его… — Так точно! Хайль, Гидра!