***
Антон спотыкается при выходе из машины, когда открывает инстаграм, где высвечивается новое фото Арсения. Снова черно-белый снимок, снова так близко, что вот-вот дыхание на коже почувствуешь. Он останавливается прямо на бордюре и жадно впитывает челку, длинные ресницы, складку на лбу, пронзительный взгляд, тени под глазами, россыпь родинок на щеке, переходящую на шею. Заебал, блять. Глядя на такие фотографии, он иногда хочет вести себя, как истеричная малолетка, но лишь губы поджимает и блокирует телефон. В голове гаденько мелькает «Хорошо, хоть не Ермаков», и Антон входит в отель. Бесит немного, что приходится встречаться таким образом, скрываться, врать, но уже привычно — за столько-то лет. А как иначе? Не в их реальности, не в их мире, не с их образом жизни. Приходится довольствоваться тем, что есть, и урывками цеплять возможность остаться вдвоем. Арс открывает через семь секунд после первого стука. На нем та же футболка, те же штаны, только на ногах белые тапочки, да улыбка еще более кривая и вызывающая. Он словно разом считывает все его мысли, довольный до пизды, чуть кивает и проходит вглубь комнаты. — О чем говорить будем? Как ебать тебя будем? Антон хмыкает над своими же мыслями, подходит к столику и, налив в бокал немного вина из открытой бутылки, делает пару глотков. Стоит нарочно спиной и все равно ощущает пристальный взгляд аккурат между лопаток. — Антон, значит, — выдыхает он наконец и буквально тонет в звенящей тишине. Ему оборачиваться не надо, чтобы последовательно увидеть все действия Арса: побледневшие щеки, просветлевшие глаза, приоткрытые губы, дернувшийся кадык. — Тох, ты серьезно? Нет, блять, не нашутился за сегодня. — Да я не против, — Антон опирается о край стола и, скрестив руки на груди, упирается взглядом в Арсения, разглядывая его исподлобья. — У тебя же нас много. Одним больше, одним меньше. — Ты же понимаешь, как это глупо? — Глупо? — он щурится, сильнее сжавшись, и чуть наклоняет голову набок. — То есть строить из себя суку после моего возвращения с отпуска не глупо, а ревновать тебя к какому-то херу из-под горы — да? — Антон не хер, — устало тянет Арсений, покачав головой, — мы знакомы несколько лет, ты и сам знаешь, он неплохой фотограф, и мы частенько… — Знаешь, а это удобно, — Антон перебивает его и жеманно улыбается, — зато имя точно не перепутаешь. Блять, а ты охуенно устроился, — добавляет он спустя мгновение, подумав, — должен сказать. Вроде, и при делах, и проблем по-минимуму. У Арса вена набухает на виске, кулаки сжимаются, он дышит тяжело, невпопад, и Антону почти хорошо от этого, потому что собственная обида бьет по оголенным нервам и вынуждает все внутри закипать. Ему так много хочется высказать, выкричать, выблевать вместе с хрипами и рычанием, но он только смотрит и почти сожалеет о том, что сюда приехал. А Арсений стоит, дрожа, красивый до помутнения перед глазами, взъерошенный, раскрасневшийся, худой, изящный весь из себя в черном. Взгляд прямой, губы приоткрыты, грудь вздымается тяжело, футболка легкими волнами идет на впалом животе. Антон спорит сам с собой, задним умом понимая, что самым правильным будет сейчас вернуться домой и не устраивать разборки, потому что им давно пора бы стать выше этого. Подумаешь, страдали херней пару лет назад, когда у обоих были проблемы с личной жизнью, но сейчас-то… Он знает, что измена — это хуево. Это неправильно, некрасиво, она уничтожает, она от личности ничего не оставляет. И он бы рад вести себя правильно и быть ебаным паинькой, только вот… Все же в курсе. Все всё знают. Они не врут никому, только себе, как бы парадоксально это ни звучало. Ребята знают, Ира с Аленой тоже, а они вдвоем продолжают играть в какой-то постановке, где сценарий меняется на ходу в зависимости от настроения. И сейчас настроение разнести к чертям декорации. — Так и будешь стоять? — хриплый голос Арса — как красная тряпка. Внутри что-то щелкает, вырубая к чертям все инстинкты самосохранения, и Антон в два шага преодолевает расстояние между ними. Арсений охает, когда со всей силы врезается затылком и спиной в стену, морщится и вдыхает шумно, и Антона сильнее кроет этим звуком, пока он грубовато целует его шею, чуть прихватывая зубами кожу. Он помнит их главное правило — никаких следов, — но иногда сдержать себя не получается. Как, например, сейчас. Он представляет, как Арсений возвращается в Питер и снова идет гулять с этим придурком с кривой улыбкой, и хочет его всего пометить, чтобы показать, что занят, что чужой, что нельзя. Антон ребенком себя чувствует, подростком с бушующими гормонами, который впервые дорвался до секса, ему хочется огладить больше кожи, сильнее сжать, вышибая новый стон, и он жмется, тянет, кусает, лижет, целует выемку на шее, растянув воротник футболки, и Арсений сам стягивает ее, чудом не порвав — нитки трещат только так. Челка взъерошена, чуть ли не дыбом, в глазах — искры, ресницы щекотно трутся о лоб, и Антон ловит его губы, прорываясь языком глубже. Арсений не уступает — тоже чуть ли не рычит, сжимает его ягодицы и давит на поясницу. Его ноги раздвинуты, и от этого пах к паху дышать совсем не получается. Еще и губы сухие кислород воруют. Но Антон не против — ему бы толстовку снять, потому что пот ручьем. У стены неудобно, ноги ватные, не держат, поэтому Антон цепляется за почти костлявое — когда он успел так похудеть? — плечо и ведет Арсения в сторону кровати, кое-как на ходу скинув кроссовки. Арс падает спиной назад, Антон взглядом проезжается по приоткрытым губам, по линии зубов, по разметавшейся челке, обнаженной груди, плечам в темных крошках и тянется к штанам Арсения, дернув ремень. — Сам, сам, — торопливо пыхтит тот, выдергивает его и цепляется за ширинку, а потом рывком садится на кровати, практически уткнувшись Антону в живот, забирается под край толстовки, скользнув пальцами вверх по груди, и целует кожу у джинсов, дразнит зубами, мажет языком, смотрит снизу вверх и усмешкой бьет по остаткам нервов. Антон стаскивает свою толстовку, запутавшись в рукавах, и едва слышно шипит, когда понимает, что Арсений расстегнул его штаны и прижался к члену через ткань белья. Красные губы обводят по всей длине, отчего боксеры мокнут, чуть приоткрываются, обхватив головку, и Антон пальцами цепляется за черные волосы, чтобы не упасть. У Арса глаза блядушные, черные, ебаное звездное небо, черная дыра, в которой один вакуум без намека на кислород, и Антон почти позорно стонет, ощущая прикосновение его языка. Арсений не торопится — снова целует живот, внутреннюю сторону бедра, прихватывает зубами, смачно целует выпирающую косточку и трется носом о резинку белья, глядя исподлобья. Материться даже не получается, потому что тогда совсем без кислорода останется, и Антон зубы стискивает да сильнее пальцами впивается в его волосы, прижимая ближе, но Арс лишь качает головой и, снова откинувшись на кровать, проводит ладонью по собственному члену, чуть забираясь кончиками пальцев под белье. У Антона мир красным идет, он моргать забывает, как завороженный следя за тонкими пальцами с кольцом-печаткой на безымянном, за алеющими щеками и пошло распахнутыми губами. Арс чуть в спине прогибается, шире разводя колени — приглашает? — двигает кистью чуть быстрее и жмурится изредка, кусая губы. — С-сука, — не сдерживается — стаскивает до конца свои джинсы вместе с бельем, упирается коленями в край кровати, накрывает его тело своим и целует. Арсений льнет ближе, путается в волосах, опускает одну ладонь на его бедро, поглаживая, и улыбается в поцелуй, когда Антон цепляет зубами нижнюю губу. — Шаст… — подставляет шею, сладко жмурится, чуть корябает короткими ногтями шею и раз за разом бормочет его имя, никак не в силах набрать воздуха, — Шаст, Шаст… — Чего? — голос сиплый, дребезжащий, и Антон целует его скулу, прикрыв глаза, когда Арсений сильнее давит на поясницу, не оставляя между ними расстояния. — У меня только с собой ничего нет, — шепчет Арс, чуть приподняв бровь, Антон понимает и лбом к его лбу прижимается. У них был опыт таких вот спонтанных встреч, только вот на сухую слишком жестко. Нет, со временем притирается и становится нормально, но все равно ощущения совсем другие. А сейчас, может, и хочется грубо, чтобы прочувствовал, чтобы понял, но Антон все равно не может, хоть и знает, что Арс, скорее всего, не откажет, потому что слишком уж отчаянно цепляется. — Значит, придется по-старинке, — хмыкает он, тянет его чуть выше, заставляя проехаться задницей по простыням, наклоняется и целует его ключицу, втянув в рот кожу. — Тот факт, что мы не можем потрахаться, не отменяет очевидное — ты все еще придурок. — Просто потому что был с другим Антоном? — Арсений устало вздыхает и поправляет челку, чтобы в глаза не лезла. — Мы просто друзья, как мне по-другому тебе это не сказать? Я не заменял тебя. — Ты с ним светишься, — рычит Антон, проведя носом по его груди, и несильно сжимает его бедра, корябая чувствительную кожу на внутренней стороне. — Ты совсем что ли… блять! — не сдерживается Арс, когда Антон обхватывает сосок зубами и чуть сжимает, кружа по нему кончиком языка. — Шаст! — он облизывает и так влажные губы и слабо сглатывает, на мгновение прикрыв глаза. — Тебе… тебе кажется. Я бы никогда… — Прямо-таки никогда? — уточняет Антон, занявшись вторым соском, и удовлетворенно улыбается, когда Арсений снова сладко жмурится. — Даже чтобы выбесить меня? Мы оба знаем, что такое уже было. — Тебя тогда слишком долго не было, — оправдывается тот, проведя ладонью по его плечу, и нажимает на затылок. — И я помню, что было после того раза. Больше я подобной ошибки не допущу. — Чего это так? — переспрашивает он, спустившись губами дальше, и проводит языком от пупка ниже, ощущая, как кожа покрывается мурашками. — Испугался, что совсем тебя потеряю, — сипло шепчет Арсений, шире разводя колени, и нетерпеливо дергает бедрами. — А Ермаков… Ничего не было. Ты просто все лето в отъездах, мне надо было отвлечься, чтобы крышей не ехать, и я решил… — Изводить меня? — предполагает Антон и дует на головку, с удовольствием видя, как Арсений кусает губы и сильнее выгибается в спине, стараясь быть ближе. — Хуевая тактика, Арс, максимально хуевая. Я ведь тоже могу, — ведет носом по всей длине члена, едва ощутимо, слабо, потом широко лижет ладонь и проводит влажными пальцами между ягодиц. Он знает, что дальше они сегодня не зайдут, но кто мешает ему подразнить? Арсений вздрагивает, непонимающе смотрит на него, но не отодвигается — доверяет. Щеки красные, на лбу выступили капли пота, между пухлых губ маячит язык, и Антону самому уже хочется перестать изводить их двоих, но он держится, упорно игнорируя то и дело утыкающийся ему в лицо член, покрывая укусами-поцелуями кожу вокруг. Арсений мечется под ним, мычит что-то нечленораздельно и недовольно, оглаживает его плечи, ерошит волосы, подается бедрами навстречу и с собой борется — гордый ведь, слишком гордый, хер попросит. Но потом все же сдается, когда Антон в который раз игнорирует его сдавленный стон. — Шаст, пожалуйста, блять… От его надрывного шепота штормит, до искр пробивает, но Антон выдерживает еще небольшую паузу, а после обхватывает губами головку и обводит ее языком, наблюдая за тем, как Арсений прогибается в спине и распахивает губы в немом стоне, цепляется за его плечи, ерзает задницей по простыне и дышит хрипло. Антон втягивает щеки, изредка, дразнясь, касается совсем немного зубами, и крепче сжимает его бедра, сдерживая. Арсений бормочет его имя, кусает губы, елозит ладонями по кровати, пытаясь за что-то уцепиться, и подается тазом навстречу. Антон крышей едет, когда Арсений такой — расслабленный, на грани, податливый, и сосет активнее, понимая, что у самого стоит до боли. Он хочет себе эти красные губы, но лишь следит за тем, как по ним то и дело мажет юркий язык, продолжая проходиться своим по члену Арса. Тот хрипло стонет, мелко дрожа от каждого прикосновения языка, потом вдруг резко садится почти, надавливает на затылок Антона и целует его, грубо, жестко, не давая отодвинуться, тянет на себя и заставляет лечь сверху. Антон упирается ладонями в кровать, перенося на них часть веса, целует глубже и давится вдохом, когда чужая ладонь так необходимо проводит по члену. — Вот так, да… — слабо шепчет он, уткнувшись в его лоб, и прижимается ближе. Он все еще злится, все еще ревнует, все еще презирает себя за это ребячество, но ничего поделать с собой не может — тянет все равно, как в первый, мажет, кроет, штормит, любит ведь, чего уж скрывать. Поэтому и верит, поэтому и сдается, поэтому и льнет ближе, снова находя его губы. Арсений ловит губами его стоны, улыбается, изредка трется своим носом о его, вызывая улыбку, и продолжает надрачивать, чуть ускоряясь. Антон снова целует, снова хрипло имя его бормочет, снова подается ближе, потому что под веками слишком много звезд, и упирается лбом в его плечо, кончая. Арс касается губами его уха, ласково проводит по его спине, оглаживая лопатки, и шепчет негромко: — Ты меня не лови, а я тебя буду. Антон поднимает голову, вспоминая прошлое выступление на фесте, качает головой, в который раз поражаясь тому, что творится в голове этого человека, и слабо целует. Все эмоции вышли, и осталось только желание, чтобы время остановилось и была возможность подольше остаться в таком положении — кожа к коже, губы к губам. Наивно, глупо, немного по-детски даже, только вот сильно похуй на это. Арсений первый идет в душ, предварительно попросив заказать какую-нибудь пиццу, и Антон откидывается на кровать, глупо улыбаясь от пульсирующей кожи на лбу, где секундами раньше были чужие губы, и копается в телефоне. В сеть уже успели выложить фотографии с мероприятия, и он разглядывает свое счастливое лицо и искреннюю улыбку. И напрягаться ведь не надо было, играть, притворяться — улыбка сама появляется, когда рядом Арсений. От Иры мигает сообщение с вопросом, что приготовить завтра на ужин, и внутри снова скребется что-то противно, скрипяще, поднимая на поверхность чувство стыда. Дверь скрипит, и Арс, в халате, выходит из ванной. Влажные волосы приглажены, улыбка мягкая, такая знакомая, и весь он такой домашний, что хочется притянуть к себе и не выпускать всю ночь. — Арс? — Да? — вскидывает голову, глядя в упор, будто знает, что он спросит. — Это того стоит? Все это, — Антон не уточняет — Арсений и так понимает. Молчит, разглядывая его, подходит ближе, проводит большим пальцем по его скуле и слабо кивает. — Стоит. Что тогда, что сейчас. Стоит, если ты все еще веришь в нас. — Больше пафоса, Арс, больше, — показательно-недовольно тянет Антон, но все-таки обнимает его и прикрывает глаза. Тот путается в его волосах и позволяет им тонуть в тишине. Где-то на улице играет какая-то песня Элджея, напоминая о походе на Агент-шоу, и Антон, фыркнув, поднимается и направляется в сторону ванной. Завтра — обратно в реальность: Антон к Ире, Арс — в свой Питер, и так до начала съемок. Снова эта глупая ревность, снова переписки до поздней ночи, снова игра в «да похуй вообще». Но это завтра. Сейчас-то вместе.друг от друга так мажет, но мы никому об этом не скажем не хочу подбирать фразы, хочу ведь всего и сразу