Игры с Бездной

Длинные пальцы отточенными, ловкими движениями ощупывали раму. Гаррет чуть улыбнулся - только платок на лице шевельнулся. И эта партия за ним. Каждый выход на дело - битва, только ведётся она заочно, жертва всегда в защите, он - в нападении. Этот гамбит он разыграл безошибочно. Как всегда Рама тихо щёлкнула, обнажая потайной сейф. Шах. Мастер вор прислушался к окружению, замерев на секунду, но не услышал ни шороха. Выудив отмычки, он бесшумно вставил их в отверстие и замедлил дыхание - нужна немалая концентрация, чтобы услышать, когда зацепка отмычки встанет в нужную позицию. Замок сложный, у Гарретта ушло на него больше десяти минут, но тем лучше - вор ощущал вдохновение мастера, вкус соперничества. От него чуть покалывает кончики пальцев. Сейф сдаётся, бесшумно спуская задвижки. Гаррет вглядывается в черноту, нетерпеливо, почти жадно. В железном нутре белеют какие-то бумаги да еще простое кольцо. Вор неверяще обшаривает глазами маленькую камеру. Берет кольцо двумя пальцами, вертит перед окном - хорошая работа, тонкая; явно вещь уникальная и чертовски дорогая, но сделана нарочно очень просто и незатейливо. Гаррету нравятся такие вещицы - в них есть душа. Не глядя сунув кольцо в один из бесчисленных карманов, вор провел подушечками по пожелтевшей бумаге, будто сомневаясь. Чутьё подсказывало, что это что-то очень личное, очень интимное, не только потому, что обычные письма не прячут в потайном сейфе, но и по тому, как аккуратно была стянута тонкой лентой тонкая пачка, по тому, как любовно уголок к уголку эта стопка была выложена, как аккуратно повязана узкой синей атласной лентой. Гаррет, не имевших ни друзей ни близких, в такие моменты чувствовал себя причастным к чему-то, пусть ему и не принадлежащему - хотя было ли вообще у вора хоть что-то по-настоящему своё? Наконец, он тянет стопку к себе, мельком рассматривает и убирает за пазуху. Больше ему здесь делать нечего. Закрыв опустевший сейф, Гаррет возвращает картину на место, кинув на неё последний, будто прощальный, взгляд. Странно, что он не заметил сразу - цепкий глаз безошибочно определял стоимость, но, видно, упустил кое-что другое: с картины на вора смотрел красивый мужчина с проницательными, глубокими глазами. Он чуть улыбался и выглядел расслабленно, но где-то на дне глаз таилась опасность, что-то говорило о том, что этот человек был готов к удару. Женщина рядом с ним была прекрасна. Аристократичные черты и тиара выдавали в ней монаршью кровь, а то, как мягко она касалась рук спутника - рук воина, определенно - выдавало ее чувства. Гаррет почувствовал что-то, похожее на укол зависти: никто никогда не держал его так за руки, никто не заставлял его улыбаться так, что уходило все напряжение с бледного лица. Вор вглядывался в карие глаза мужчины до тех пор, пока от концентрации не заболели глаза, запоминая каждую линию, каждый маленький шрам, что так искусно запечатлел художник. Гаррет не мог понять, что так зацепило его, и почему-то злился. Бросив косой взгляд на брюнета с картины, Гаррет выскользнул в окно, исчезая в густой черничной ночи. *** Он проснулся до странного рано. Солнце вовсю таращилось лучами в провалы гигантского циферблата и выщербленных от старости досок, расчерчивало пыльный, местами подсгнивший пол. Гаррет зажмурился, закрывая лицо рукой - слишком много света, так он чувствовал себя беззащитно и неуютно. Яркие золотые полосы казались чем-то опасным, чужеродным. Пересилив себя, вор упруго поднялся с постели и подошёл к окну, продолжая кисло морщиться от ласковых лучей, касавшихся меловой кожи, давно забывшей, что такое свет. Глаза сразу заболели, непривычные к обилию красок и цвета. Для Гарретта самая темная ночь была живописнее любого рассвета или полудня, а солнечные дни он не любил. Благо Дануолл славится своей “дурной” погодой, здесь такое в редкость. С карниза спорхнула стайка голубей - Гаррет проводил из бездумным взглядом; до заката ещё достаточно времени, а пока не сядет солнце, в город Тень не сунется. Вор повёл острыми плечами и отвернулся от окна, оценивающе разглядывая скудное жилище. Вот сундук с ценностями, расхристанная постель с жестким матрасом, целые стеллажи любовно собранных книг обо всем на свете, небольшие витрины с ювелирными украшениями. Как забавно в его обиталище, коим служил чердак Часовой башни, сплеталась аскеза и кричащая роскошь. Наконец взгляд наткнулся на доспех, небрежно наброшенный на столешницу. Гаррет подошёл к столу, привычно, хоть и без надобности, обходя скрипящие половицы, и выудил пачку писем. При свете дня бумага выглядела ещё более желтой и залапанной, кое-где готова была порваться на сгибах, будто письма не раз перечитывали, убирали, снова сворачивали, чтобы наконец, спрятать в самое укромное место. Гаррет погладил бумагу пальцами, задумчиво потянул за ленту - странно, почему-то он чувствовал себя так, будто собирался подглядывать за кем-то в замочную скважину. Прихватив по пути занявшее уже место в одной из витрин кольцо из того же сейфа, Гаррет вернулся к окну, устроившись на подоконнике и вытянув ноги. Обычно он даже читал в полутьма чердака, там, где от света спасали дощатые стены, странно, что сейчас он выбрал такое заметное место, полное света. Впрочем, Гаррету нечего было и думать, что кто-то заметит его здесь. Повертев стремительно теплеющий металл перед глазами, Гаррет осмотрел искусные узоры, оценил огранку камня, одобрительно кивнув - он не ошибся, работа отличная. Помимо этого, кольцо отчего-то было приятно держать в руках. Даже... Гаррет надел его на мизинец, вытягивая руку - даже с его тонкими воровскими пальцами он не смог бы надеть кольцо как-то иначе, определенно, оно делалось на изящную дамскую ручку. Украшение смотрелось на удивление подходяще, чернённое серебро шло ему. Другое дело, что колец он не носил - ни мужских, ни женских. Хмыкнув, Гаррет опустил взгляд к бумагам. Развернул первое, сунув остальные меж колен, чтобы ненароком не разметал ветер, и углубился в чтение. «Мой милый Корво...» Гаррет любил читать и не чурался любой литературы. В его коллекции было все, от трактатов по китобойному промыслу до романов о капитанах далеких судов. Чужие истории позволяли вору прожить другую жизнь - более счастливую, более простую. Он никогда сознательно не представлял себя на месте героев, с него было достаточно и созерцать их со стороны. Истории учили его, что бывает иначе. Тем более странно было читать рукописи. Выходило ведь, что он держал в руках чьё-то прошлое, настоящее прошлое. Аккуратный почерк рассказывал об Императрице, сердце которой разрывалось от тоски по возлюбленному, о чудных днях, наполненных счастьем осознания, как прекрасен плод их союза, о печали, коею непременно сопровождается правление любого монарха... Гаррет не заметил, как прочёл всё - от самых первых строк до прощания в последнем письме. И, что было для него ново и странно, он не чувствовал себя наблюдателем, как это обычно бывало. Он фантазировал, как мог бы тот кареглазый отвечать на эти письма, какими словами отвечал на ее нежность; был ли краток в словах или разливался поэтичными сравнениями - казалось, вряд ли второе, так сказали его глаза с картины. Наконец, Гаррет отложил последнее письмо. Солнце все еще стояло высоко - он и позабыл о нем.До странного тепло ощущалась кожа, даже руки стали перестали быть ледяными, как обычно. Еще раз бросив взгляд на отложенную стопку, тень ловко спрыгнул с подоконника. Нужно подготовиться к грядущей ночи: начистить доспех, починить оперение на стрелах... Но все это он делал на автомате и рассеянно, пока в мыслях гуляла чужая жизнь, в которую он не нарочно заглянул.