О том, как важно надеяться шесть тысяч лет

You make me sick because I adore you so I love all the dirty tricks And twisted games you play on me*

Кроули знает, что в его положении необходимо держать лицо. Да и в принципе держать свое тело и суть свою подальше от ангела. Азирафаэль совсем ему не помогает. Как с цепи сорвавшись после не-апокалипсиса, подходит все ближе, улыбается все мягче, легко прикасается тыльной стороной ладони к щеке: «Ты все-таки невероятно добрый, Кроули». «Черт бы его побрал», – почти ругается демон и прячет все свои искрящиеся всполохи любви и сантиментов, чтобы тот, не дай Бог, ничего не заметил. Азирафаэль как будто бы действительно не замечает. Пока Кроули удивляется очередному нежно-любящему взгляду, обращенному на себя, рука Азирафаэля уже на его талии – со всей тактичностью подталкивает вперед. Его пальцы откидывают выбившуюся (очевидно, сраженную красотой Азирафаэля) рыжую прядь волос у него со лба. Его губы растягиваются в премилой улыбке, говорят «мой дорогой», произносят еще какие-то слова, за которыми Кроули, не успевающий успокоить бешено бьющееся сердце, не всегда в силах уследить. Даже ресницы Азирафаэля, кажется, все кричат ему о любви, и он, со всей своей демонической сущностью, горячо желающей быть любимой, растекается в бессвязно мысляще-говорящую субстанцию, не способную как должно принять и оформить происходящее хоть в какое-то подобие цельной картины. Почему Азирафаэль это делает? Избавившийся от влияния Рая, проявляет, выливает на Кроули все свои чувства, таившиеся за старательно выстроенными стенами столь многие годы? Намекает на большее или просто рад наконец показать Кроули, что он ему действительно дорог, что он ему - друг? Кроули кусает губы в задумчивости и почти на автомате лезет, подставляется под руку Азирафаэля, небрежно и распущенно взлохматившую непослушные (особенно в последнее время) локоны на его голове. Он был бы рад опуститься на колени и вымаливать ласку у единственного живого существа, к которому он мог бы обратиться с молитвой. Но ему нужно хоть как-то себя контролировать. Прекрасный, прекрасный Азирафаэль, красивый до невозможности с этой своей смущенной улыбкой и мягкими пальцами, и силой, и стойкостью, пронизывающей всю его сущность. И состраданием. В какой-то момент Кроули ловит себя на мысли, что не отказался бы от любви из чувства сострадания или даже жалости. Наверное, был бы обижен до невозможности, но не отказался бы. Потому что это же… Азирафаэль? Тот, чье имя Кроули произносит почти с благоговением. Непрощаемый демон, который готов простить и принять буквально все от ангела. Лишь бы тот и дальше оставался рядом, радовал его своей невообразимо-восхитительной улыбкой хотя бы раз в столетие. Иногда Кроули везло заполучить несколько. В последнее время Азирафаэль улыбается ему все чаще. Искренне, тепло, так, как может улыбаться только его ангел. А еще Кроули точно не получал столько прикосновений, пронизывающих, казалось, до кончиков пальцев ног, со времен пребывания его в образе нянюшки Мага. Честно говоря, Кроули не может припомнить, что и тогда Азирафаэль оставлял свою теплую ладонь на его пояснице столь непозволительно долго. Чтобы оглаживал плечо, проходя мимо. Или – что произошло лишь однажды, но демон этого впредь никогда не забудет – как ангел почти обнял его, дернувшись было с раскрытыми руками в его сторону. Кроули был слишком ошарашен, чтобы мгновенно среагировать и кинуться ангелу на шею, когда Азирафаэль, комично сморщившись, резко одернул себя и отвернулся, алея скулами. Предосудительно близко для ангела и демона. Вполне приемлемо для друзей, оставшихся на своей стороне. И порой слишком откровенно, учитывая сложившуюся ситуацию между ними. Сама эта ситуация в основном обитает у Кроули в фантазиях и зачастую – в штанах. Иногда он думает о стонущем, неспособном себя контролировать Азирафаэле, закинувшем колени на его плечи. Иногда представляет властного, берущего на себя контроль ангела, нагнувшего его над тем самым белым кожаным диваном, стоящим у демона в гостиной. Иногда Кроули просто не в состоянии сопротивляться всем тем бессмысленно-ужасающим картинкам, мелькающим перед глазами, в которых он нежно и долго зацеловывает своего ангела или кормит его с рук, или сидит у него на коленях, прижимаясь вплотную, зарываясь пальцами в мягкие волосы. Кроули решил бы, что он окончательно спятил, если бы сии мысли не настигали его исключительно с Азирафаэлем в главной роли. Кроули думает, что действительно сошел с ума (что на самом деле вряд ли грозит любому из демонов), когда замечает – всего на долю секунды – в глазах Азирафаэля Обещание. Совсем как в 1967-м, когда Азирафаэль пообещал ему ужин. О, это было незабываемо. И Кроули едва ли может усидеть на месте, рассчитывающий хотя бы на ангельские исцеляющие объятия. Он до конца, возможно, не осознает, как сильно нуждается в них. Кроули приезжает к Азирафаэлю снова и снова. В голове укоренилась вполне состоятельная мысль, что он нужен ангелу почти так же сильно, как тот – ему. *** Кроули переходит в наступление. В действительности он едва может справиться со своим глупым трепещущим сердцем, когда смотрит ангелу в глаза, однако то, что он решил хоть как-то продвинуться дальше, в принципе, наступлением назвать можно. И когда в следующую их встречу Азирафаэль проводит чуткими пальцами по его запястью, якобы пытаясь задержать на мгновение стремительно несущегося вперед демона, Кроули, затаив дыхание, ловит его руку и мягко сжимает пальцы в ответ, ловя при этом на самом деле приличную такую паническую атаку. Будь он человеком, все признаки были бы налицо. Но он – чертов демон и прячет всю свою отчаянно вырывающуюся наружу панику за семью стенами в подсознании, испаряет капли пота, выступившие на висках, и нервно оглядывается назад. Азирафаэль только что не смеется, но руки не отнимает. Он продолжает в том же духе примерно с месяц после. Отвечает прикосновением на прикосновение, улыбкой на улыбку, теплом во взгляде и нежностью в словах. Он практически чувствует, как на зубах у него хрустит сахар, но он так доволен. Ему до ужаса неловко иногда. Но если уж Азирафаэль решил не прятать больше свою привязанность к демону, то Кроули, всегда считавший, что не обязан подчиняться туповатым и абсурдным правилам о том, как должен себя вести порядочный (или лучше сказать непорядочный) демон, тем более может проявить наконец смелость и выплеснуть накопившееся за многие столетия напряжение, сворачивающееся в груди каждый раз, когда он видит ангела. К слову, если с любовью – Кроули сквозь зубы произносит это слово – все было более-менее просто теперь, когда они с ангелом милуются буквально на каждом шагу, с другим напряжением все гораздо сложнее. Фантазий становится все больше. И чертово тело держать в узде все труднее. Голова гудит. Кроули принимает единственно возможное решение из всех. Срывается, подходит ближе, неуверенно обнимает обеими руками, прижимается к ангелу совсем отчаянно. Азирафаэль кладет ладони ему на лопатки, поглаживает, притискивает к себе еще ближе. И Кроули ведет, ломает так, что он с вырвавшимся вздохом облегчения обмякает, растекается у ангела в руках. Падает подбородком Азирафаэлю на плечо и стоит так долго-долго, вот-вот готовый разреветься от упавшего ему на голову счастья. – Я тоже люблю тебя, глупый ты демон, – звучат на ухо слова. Вот так просто и легко. Кроули отстраняется, заглядывает в лучистые глаза Азирафаэля, а тот гладит его по волосам и за руку ведет по лестнице на второй этаж книжного. – Не желаешь ли выпить со мной вина, мой друг? *** Они пьют уже пару часов, и вино вовсе не способствует поддержанию контроля. И то, что Кроули услышал наконец такое желанное признание из уст ангела, вовсе не значит, что он может теперь распускать руки. «Он для тебя слишком хорош, и ты знаешь это», – стучит набатом в мозгу или в той его части, которая еще способна хоть сколько-нибудь адекватно соображать. «Тебе ничего не стоит его соблазнить», – проклевывается в уголке сознания мысль, почти раздавленная под тяжестью дум о Желаниях-которые-точно-никогда-не-сбудутся-уймись-уже-наконец-глупый-демон. «Он и так мой, – в конце концов думает Кроули, – вовсе необязательно приплетать секс в эти Идеальные Отношения. Или поцелуи, или объятия, или совместное проживание. Вся эта чепуха нам уж точно не сдалась». Не то чтобы Кроули хотел жить вместе с ангелом (он хотел), и не то чтобы он не мог жить без всей этой телесной близости (не мог). Он вполне обойдется тем, что уже имеет, и не станет крушить все, что с таким трудом было построено между ними за тысячи лет, из-за какого-то плотского влечения. Пусть даже оно такое сильное, что иногда ослепляет. Кроули терпел шесть тысяч лет – потерпит еще. Азирафаэль почти наваливается на него, сидящего на диване рядом, и проливает оставшееся на два глотка в бокале вино на его жилетку. – Ох, мой дорогой, – ласково тянет Азирафаэль, отставляя бокал на кофейный столик, – я практически уверен, что раньше этого пятна здесь не было. – Не волнуйся, ангел, мы от него избавимся, – и стягивает жилетку с плеч, а следом и забрызганную рубашку. Азирафаэль совершенно не обращает внимания на то, что пятно можно было чудеснуть отсюда подальше. – Останешься на ночь? – спрашивает он вместо этого. – Пытаешься соблазнить меня, ангел? – Ох, я вовсе не то… ты же знаешь. Кроули! – Конечно, знаю, но ты так забавно краснеешь, – Кроули ощущает, что вот еще чуть-чуть, и он перейдет черту, но вряд ли сможет остановиться. А Азирафаэль и не просит. Прикрывает веки, прячет глаза, нервно сминает ткань брюк на коленях ухоженными ладошками, но остановиться – нет, не просит. Кроули придвигается ближе, шепчет на ухо, касаясь кончиком носа вихрастых прядей на виске. Он уже делал так раньше, нарушал границы личного пространства, пряча вожделение за маской раздражения и ярости. Сейчас все по-другому. Интимная обстановка, теплый свет от стоящей поблизости лампы, завешенные шторы и мягкий, разнеженный ангел почти что в его объятиях. – Только скажи, и я останусь, – он вкладывает в сказанное куда больше смысла, чем можно было бы предположить. Кроули, растерявший последние остатки разума, зарывается лицом в светлые волосы, проводит кончиком носа вниз по шее, тычется в ямку над ключицей в расстегнутый ворот белой рубашки. Азирафаэль пахнет сладко, по-нежному светло и не приторно: теплым весенним днем, старинными книгами и дорогим сливочным десертом, съеденным им за завтраком. Розовым вином, полуденным ветром и собой. Такой тонкий, дразнящий ноздри аромат, немного напоминающий грозу, а может быть – штиль. Так, как не может пахнуть ни один демон, ни даже ангел. Кроули почти ощущает, какой Азирафаэль на вкус. Его рука уже гуляет по ноге ангела, сжимает колено, поднимается выше. Он слышит, как тяжело и судорожно Азирафаэль сглатывает, почти давится воздухом и дрожит еле заметно. Кроули в шаге от пропасти. К его бесконечному удивлению, ангел сам подталкивает его к краю. – Оставайся, – на грани слышимости произносит он. Кроули не успевает отойти от шока и сформировать мысль о том, что Азирафаэль единственно как друга приглашает его переночевать в гостях, как тот перехватывает нежными пальцами его руку, лежащую у него на бедре, переплетает их пальцы и разворачивается, чтобы оставить на губах почти невинный, но уверенный поцелуй. – Ангел… – Я прошу тебя остаться сегодня со мной, – твердо говорит Азирафаэль, краснеет, но глаз не отводит. Кроули переводит взгляд на его губы, рефлекторно облизывается и не может поверить в то, что это, черт возьми, не сон. – Ты серьезно? Азирафаэль обнимает ладонями его за щеки, оглаживает большими пальцами веки, скулы и виски, тянет на себя и шепчет в губы горячим дыханием: – Да, да, иди уже ко мне. И Кроули проваливается. Поцелуй бесконечно долгий, с привкусом вина и самого ангела, руки в волосах, крепкие объятия и закрытые трепещущие веки перед глазами. Кроули не может передохнуть, не успевает сообразить, когда ловкие пальцы Азирафаэля успели очутиться на его обнаженной груди, а его настойчивые губы – на шее. Все, что он может делать, подставляться под поцелуи и удивленно хлопать ресницами, смотря на высокий потолок. Такого он себе напредставлять не смог. И, Боже милостивая, он не станет возмущаться из-за этого, даже не подумает. Руки у Азирафаэля настойчивые, он все еще под властью алкоголя. Пусть так – Кроули уже все равно, где, почему и в каком состоянии. Он лишь жадно хватается за лацканы светлого пиджака, почти выдирает пуговицы из петель, нетерпеливыми рывками дергает ремень на брюках Азирафаэля. Он готов отдаться прямо здесь, на этом диване, если Азирафаэль того захочет. Все, что только пожелает его ангел. У Кроули мелко подрагивают пальцы, когда он ими, непослушными, пытается стянуть с него рубашку. Он торопится, путается в ткани, дергает и рвет пуговицы. – Тихо. Эй-эй. Все хорошо. Кроули, – Азирафаэль обхватывает ладонями его лицо, заглядывает в ошалевшие глаза с расширившимися зрачками. – Я никуда не уйду, – похоже, Азирафаэль уже успел немного протрезветь, и Кроули заставляет себя успокоиться. Господи. Ведет себя как неуклюжий подросток, добравшийся до заветного. Кроули трезвеет и выжидающе смотрит на улыбающегося ему ангела. Азирафаэль растрепанный, красивый, почти обнаженный, с покрасневшими губами, с румянцем на щеках, выглядит как божество, да не побоится Кроули такого сравнения, смотрит ему в глаза. – Уверен, было бы очень… пикантно заняться этим здесь, – произносит тот. – Но давай все же дойдем до кровати? – Так ты… – Да. Если ты хочешь. А ты ведь хочешь? – О Боже, да. – Хорошо. А чего именно ты бы хотел? Кроули думает, что стоило бы ответить: «Все, что ты захочешь мне дать». Но, по сути, у него есть одно конкретное желание прямо сейчас. И он наконец-то чувствует твердь под ногами. Кроули улыбается и наклоняется к уху Азирафаэля. – Ты разложишь меня на своей кровати и трахнешь так, что я имя свое забуду, – он прикусывает мочку уха Азирафаэля, ныряет языком в раковину и слышит ни с чем несравнимый, поистине желанный тихий стон. И в мгновение оказывается заваленным на мягкую постель. Светлые покрывала и подушки захватывают его в свои объятья, и Кроули раскидывает их во все стороны, тянется руками вверх, хватает нависающего над ним ангела и целует как в первый и последний раз. Глубоко, влажно и совершенно распутно. Азирафаэль уже голый под его руками, да и сам он чудесным образом избавлен от одежды. Кроули с замиранием сердца оглаживает его лопатки, спускается руками ниже и сжимает ягодицы. Азирафаэль горячий и податливый, потирается о демона грудью, пахом, гладит руками, водит губами и языком по коже, и Кроули ощущает его целиком, каждой клеткой, всем своим телом притискивается ближе, вплавляет в себя и плывет от нахлынувшего восторга, охватившего его целиком. Он уже не может связно мыслить. Он отпускает себя. В какой-то момент Кроули обнаруживает себя, стонущего на высокой ноте, сцепившего лодыжки у ангела за спиной и схватившегося за рвущуюся под собой простыню. Азирафаэль плавно и неудержимо вталкивается в него, и у Кроули искры перед глазами, и он совершенно точно не собирается сдерживаться, потому что в случае с Азирафаэлем это абсолютно невыносимо. Немыслимо. Кроули кончает с криком под Азирафаэлем, почти душа его в своих объятиях. Он кончает, сидя на нем и сжимая коленями его бока, пока тот до боли стискивает его соскальзывающими и дрожащими руками за талию. Кроули кончает, вцепившись зубами в подушку, пока он трахает его медленно и жестко по собственной сперме. Он хнычет и хрипит сорванным голосом, и под его руками определенно точно трещит и крошится деревянная спинка кровати. Кроули задыхается, трясется и умоляет, когда Азирафаэль впервые впускает его член в свой рот. Он тратит свои демонские силы, чтобы продержаться еще разок. И еще. И снова, когда Азирафаэль лезет пальцами ему в задницу и давит на простату, а языком водит по влажной коже на его спине. Простыня под ним снова сухая и не порванная, и Кроули не понимает, зачем Азирафаэль вообще взялся ее восстанавливать, если явно не собирается останавливаться и давать ему хоть минуту передышки. Кроули и не думает возмущаться. – Ох. Боже мой, дьявол, пожалуйста, Азирафаэль, остановись, не останавливайся, черт подери, не вздумай останавливаться. Кроули обнаруживает несколько новых вещей, касающихся своего тела. Во-первых, он вполне может и без всяких демонических чудес пролежать некоторое, довольно продолжительное время, сложенным пополам, с задранными ногами практически за уши. Во-вторых, он может кончить больше десяти раз за несколько часов (с небольшой магической поддержкой), и это явно не предел. В-третьих, ему стоит больших трудов контролировать свое тело и свою силу, лежа в постели с Азирафаэлем, получая ласки от него, потому что не только на кровати, но и в комнате оказался жуткий погром. Он был уверен, хотя и не до конца, что, когда он очутился здесь, дрожащий от невыносимого желания, в спальне Азирафаэля царил безукоризненный порядок. Также от демона не укрылись некоторые особенности ангелов, доведенных до состояния невероятного возбуждения. Не то чтобы он наблюдал других ангелов в таком виде. По крайней мере, ему хотелось думать, что его Азирафаэль такой один. Итак, во-первых, Азирафаэлю определенно понравилось доводить Кроули до предоргазменного состояния, а потом резко прекращать ласки и заводить по новой, стонущего и молящего, да так, что он отключался после долгожданной разрядки. Ангел сделал так всего раза два, но Кроули видел неподдельное блаженство и удовлетворение на его лице. Во-вторых, Азирафаэль почти не пользовался своими ангельскими силами и честно и стойко держался, втрахивая Кроули в постель, пока тот кончал снова и снова, неспособный насытиться наслаждением (Кроули все-таки ждал шесть тысяч лет, так что кто ему запретит теперь). В-третьих, и это заставило Кроули издавать совершенно непотребные, стыдные звуки, скулить и ронять на истерзанную подушку слезы (но не будем об этом), Азирафаэль вовсе не отличается брезгливостью, когда дело касается секса. «Только с тобой, только с тобой, Кроули», – заверил тот его, и Кроули поверил. Собственно, Кроули метался по кровати, пока Азирафаэль вылизывал его во всех открытых и не очень местах, а потом незамедлительно захотел проделать все то же самое с ним, потому что, нужно отдать должное ангельскому языку и губам, это восхитительно. В-четвертых, Азирафаэль тоже был способен на неописуемо-прекрасные звуки (в чем на самом деле Кроули не сомневался), ласкающие слух и заставляющие волоски на руках вставать дыбом. Кроули уверен, что насчитал бы больше особенностей, если бы не терял связь с реальностью энное количество раз. Ему даже разок пришлось выпустить крылья, когда Азирафаэль водил языком по его чувствительным лопаткам. Впрочем, Кроули был настолько возбужден, что превратился в одну сплошную эрогенную зону, и вздрагивал и стонал от каждого прикосновения, и снес крыльями даже занавески на окнах, лежа кверху задницей, удерживаемый лишь руками ангела, крепко держащего его за бедра, языком, а затем и членом прошивающего его насквозь. Кроули к тому моменту уже не держали руки, а крылья его бились и метались по комнате, хлопали по потолку, пока Азирафаэль не схватился за их основания, сдерживая уверенно, но не причиняя вреда. Кроули взвыл, подался всем телом назад и выплеснулся на простыню, чувствуя, как разливается тепло внутри, в буквальном и переносном смысле. Азирафаэль тогда кончал в шестой раз. *** Кроули приходит в себя в залитой светом комнате. От солнечных лучей хочется чихать и морщиться, а на часах, валяющихся в углу, уже почти десять. Ни у кого из них ночью не хватило сил хотя бы занавеску повесить обратно, но зато Азирафаэль успел позаботиться об их гигиене, прежде чем уснул на плече у вымотанного демона. Честно говоря, Кроули думал, что проспит гораздо дольше. Азирафаэль шевелится и прижимается к нему во сне, и Кроули утопает в любви и нежности и чувствует такую преданность и отчаянную тягу, какой не испытывал, казалось, никогда в своей долгой жизни. В голове, смутная, крутится мысль, что что-то такое он всегда ощущал рядом с Азирафаэлем, возможно, не осознанное до конца или проявляющееся в гораздо меньшей степени, а сейчас все просто открылось, выплеснулось на поверхность, захлестнуло собой. Вот только солнце бы так настырно не светило в лицо. Кроули щелкает пальцами, и штора, изрядно искупавшаяся в штукатурке – он пытается понять, где и чем они успели последнюю отколупать, – летит к окну, самостоятельно цепляясь кольцами за покосившийся карниз. Азирафаэль бормочет что-то сонное, не открывая глаз, притягивает его к себе поближе, целует в плечо. Кроули улыбается.