В идеальном искусстве кроется история.
4 августа 2019 г. в 08:54
Чуя любит рисовать.
Йокогамское море, бушующее в один знойный летний вечер, на бумаге выглядит волшебно: лазурные волны плавно поднимаются над водой и сокрушительно падают на неё, вызывая мягкую пенку и раскидывая мелкие капли вокруг себя. Полыхающий ярким пламенем закат рябо разливается у горизонта; вода с песком омывает ноги по щиколотку, но на рисунке лишь пальцами ног с частицами песка. Он прекрасно помнит тот день — тогда неудачно отхлебнул газировки и пара капель попала на уже раскрашенное. Конечно, немного обидно, но при виде расплывшегося карандаша появляется улыбка.
Чуя считает, что скетчбук — это его дневник, правда не с записями, а с зарисовками.
Когда ему было скучно, в голове появился образ сигареты на фоне многоэтажек. Яркие здания с вывесками и плакатами приглушил дым. Накахара ради этого рисунка выкурил три штуки подряд, чтобы также увидеть свою разноцветную стены сквозь ту же самую дымку. Правда, потом пришлось очень долго проветривать комнату, дабы не заметили родители, но результат того стоил. Смотря на страницу, ему казалось, что это именно та реальность, которую он видит каждый день. По сути город красивый, но глаза воспринимают окружение скучным и однообразным.
После смерти матери серых красок становится намного больше. На бумаге появляется череда вещей, связанных со смертью: надгробие с тем же оформлением, что и у родительницы, седая с ржавой косой, похоронный букет и дождь, шедший в тот день. Чуе не рассказывали, как она умерла, и ему приходится уверять себя в том, что её погубила долгая и мучительная болезнь, хотя в гробу не было похоже, что не было внешних воздействий. На какое-то время даже показалось, что гибель произошла из-за увеличенной дозы лекарства, которое женщина принимала последние две недели. Материнский образ тоже примостился в уголке страницы, а после спрятался под этим же углом, так как парень не смог даже мимолётно смотреть на портрет.
Свет на душе и в скетчбуке появился в апреле с приходом новенького. Одноклассник уселся на следующем ряду где-то впереди, и полюбоваться милым лицом не удалось. Желание посвятить ему разворот появилось совершенно внезапно, и Накахаре оно весьма приглянулось, — к слову, самая первая зарисовка получилась кривой и с множеством исправлений. Чертов шатен много вертелся, из-за чего сложно было поймать то, как уложены волосы и как лежит воротник рубашки. Честно, рыжеволосому хотелось разорвать лист к чёртовой матери, но к концу урока он даже смирился и решил, что такой рисунок тоже имеет воспоминания, а через год-второй можно и посмеяться. Удачный ракурс нашёлся на физкультуре, когда Чуя сидел на скамейке из-за недавнего вывиха, а Осаму, перепрыгивая препятствия, сильно ударился голенью и резко захромал (но Накахара уверен, что последнее наиграно, причём очень мастерски). Одноклассник сидел напротив и почти не двигался, унылым и одновременно веселящимся взглядом наблюдал за классом, который, пыхча, высовывал языки и, пробегая, хлопал по поднятой ладони. Парень, прикинув, сделал портрет чуть больше, чем планировал, но и так получилось красиво — карамельно-шоколадные глаза глядят в даль, а черты лица получились такие ровные-ровные, что даже краснь к лицу поступила. Рыжеволосый тогда так и не признался себе, что влюбился в рисунок.
К середине мая он заметил, что пялиться на Дазая и делать нелепые зарисовки в скетчбуке, практически не глядя на бумагу, вошло привычку. Накахара рисовал его с чашкой чая, книгой, классным журналом, в школьной форме и стыдливо в коротком платьице; на какое-то время Чуя потерял счёт рисункам, после несколько раз пересчитывая, не веря получаемому количеству. Парень от смущения и дикого стыда отбрасывал блокнот на стол, закрывая лицо руками и прижимая колени к груди, а после растирая щёки. Отец, заходя в комнату к сыну, непринуждённо интересовался, всё ли в порядке, а в ответ было слышно одно и тоже. Близилось лето, а с ним и каникулы.
Он долго не знал, как можно было зарисовать их первый длительный разговор. Накахара так обрадовался, что ему казалось, словно воздуха временами не хватало, иногда в простейшем предложении запинался, после смущённо опуская голову и слушая тёплый хохот одноклассника. Дазай виделся рыжеволосому идеальным: обаятельный, симпатичный, умный и весьма весёлый. Чуя как-то шутил про себя, что с приходом шатена гетеросексуальность потерялась на страницах скетчбука и зашкерилась под тоннами карандашных слоёв, и вернуть ей будет проблематично. Говорили они о предстоящих зачётах и о том, что Осаму не был уверен, что сдаст какой-то предмет. Это, вроде, было химия. Из-за пропуска он не понимал некоторые темы и просил помощи, ведь рыжик, судя по оценкам, шарит. И художник не помнит, как согласился на такое, потому как на деле знал ровно ничего. До глубокой ночи пришлось сидеть за столом и зубрить нужные параграфы. А на следующий день, спокойно отсиживаясь в комнате, он нарисовал учебник по химии, бумажный стакан с зелёным чаем и тетрадь шатена, хорошо запомнившуюся ему.
Выйдя из душа, Чуя написал на запотевшем зеркале имя и маленькое сердечко рядом, а потом, подумав секунд пять, робко поцеловал стекло ниже надписи, глупо улыбнувшись и растерев щёку.
К концу четверти они стали больше общаться. После уроков следовали прогулки, весёлые вечера и приятные дружеские беседы. Накахара максимально пытался скрыть свои чувства и хладнокровно отвечал на подколы, время от времени заводясь и стукая парня по голове (если была возможность) или плечу. Шатен в такие моменты заходился в смехе и отходил на пару шагов, дабы не получить ещё больнее. Конечно, Дазай не был бы собой, если бы не заставлял Чую смущаться от некоторых фраз. «Было бы смешно, будь ты фотографом и специально начал бы со мной общение, чтобы получить больше эксклюзива,» — пошутил когда-то Осаму и облизнул мороженое, не заметив с какой скоростью загорелись уши у его собеседника. Он стыдливо натянул шляпу и в ответ кинул что-то весьма грубое и нецензурное. Каждая их прогулка появлялась в скетчбуке в виде ключевых вещей, а иногда рыжик вовсе забывал про его существование, устало раздеваясь и падая в кровать. Мысли о дне не давали покоя и засыпать удавалось ближе к часу ночи.
Чуя понял, что думая о шатене в романтическом плане, он неосознанно растирал щёку, когда в одно дождливое утро Осаму признался ему в любви. Рыжеволосый даже не сразу осознал, что обращаются к нему — придя к какому-то нелепейшему выводу в своих суждениях, усмехнулся и, поведя плечом от порыва вера, переспросил одноклассника. Тот, обняв себя за руку, подошёл на шаг ближе и сказал почти на ухо. Накахара залился краской и на пару секунд остолбенел, в шоке округлив глаза. Он прошептал взаимное признание и сглотнул, растерев щёку. В горле встал ком, и выговорить что-нибудь стало невозможным. Дазай робко положил голову на рыжую макушку и слегка приобнял, страшась реакции второго. Именно так выглядит страница с признанием, и вокруг картинки разные сердечки и радостные надписи.
На вопросы отца, от чего такая весёлость, Чуя отмалчивался и глупо-глупо улыбался. Он знал мнение родителя о подобных отношениях, а потому решил не рассказывать об этом, ужасно боясь последствий. Каждое свидание появлялось в скетчбуке, и рыжему уже начало казаться, что последние пару месяцев идут рисунки только о шатене, но после перелистывания догадки оказались реальностью. Парень вздохнул и отложил блокнот в сторону, уставившись в потолок. Посмотрев на него несколько минут, поднялся с кровати, начав ходить из стороны в сторону по комнате. Мысли его были заполнены завтрашним днём, щекотливым свиданием и до дрожи волнительным разговором. По выражению обычному, в животе порхали бабочки; Чуя вовсе не знал и предположить не мог, о чём же хочет поведать милый возлюбленный. Он гадал, маясь весь вечер, но ни одной приличной мысли не появилось за это время. Так и уснул, неудобно устроившись на постели и сжав в руке телефон.
Дазай целуется отменно, и Накахара в этом убеждён. Сначала он робко чмокнул в губы, легко держа за плечи. Не увидев никакой агрессивной реакции, припал к чужим губам и случайно стукнулся зубами; прикусил нижнюю губу, и от боли Чуя замычал. У Осаму, честно говоря, начало побаливать колено от долгого упора в твёрдое кресло; рыжеволосый быстро облизнул рану и, тяжело дыша, взял парня за воротник и впился в его губы. Шатен запоздало ответил на поцелуй, положив ладонь на чужую макушку. Позже, сидя на дазаевской кровати, Накахара глядел на дремлющего любовника и широко улыбался, с мучением придумывая иллюстрацию к сегодняшнему событию. Ближе к полуночи на бумаге появились губы с шоколадом на них и надпись: «Впервые поцеловался. Не знаю, как описать нахлынувшие чувства».
Осаму не знает, что галерея рыжика теперь забита разносортными фотографиями своего чуда, которыми он пользуется для масштабных, по сравнению с другими, рисунков. Когда-нибудь об этом станет известно, но явно не сейчас.
Чуя с лихорадочно пылающим лицом выводит контур глаз с возбуждённым взглядом. Ему безумно стыдно, он поджимает пальцы на ногах, вспоминая прошлую ночь, а потом роняет голову на стол, стискивая зубы. Накахара до вчерашнего дня был твёрдо уверен, что в постельном плане будет активом, но жизнь написала немножечко другой сценарий, и он даже не знает, радоваться такому повороту или нет. Рыжеволосый жалеет, что не умеет передавать звуки в своих работах. В голове всплывают все пошлости, которые ему шептали на ухо. На секунду показалось, что его снова обожгли горячим дыханием и проговорили очередную успокаивающую нежность или возбуждающую непотребность. Чуе миллион раз стыдно, карандаш в руке уезжает куда-то в сторону. Рисунок так и остался бы незаконченным, если бы в комнату не зашёл отец с важностью и не прогнал нахлынувшие ощущения.
За несколько дней до происшествия ему приснился весьма странный и ужасающий сон. Накахара прогуливался рядом с домом возлюбленного; не помня как, он поднялся на этаж шатена и долго смотрел на дверь, — не знал, стучать или нет, потому как на недавний не ответили. Ключи от квартиры небрежно валялись на коврике, но у него было закрыто на замок. Чуя, задумавшись на пару секунд, поднял связку и отворил дверь, окликая Дазая. Его имя, кажется, раздалось эхом во всех комнатах. Не разуваясь, он на цыпочках заглядывает в помещения, не включая света. Единственная закрытая дверь ведёт в ванную, и Накахара напрягается, вспоминая практически все ужастики. От увиденного ему хочется кричать, но голос внезапно пропадает и от плитки отражается лишь визг; на полусогнутых ногах подходит к ванне и прикладывает пальцы к шее.
От звонка будильника кошмар прекращается, оставив его в воспоминаниях. Ранним утром скетчбук пополняется новыми, кровавыми рисунками.
Он старается не вспоминать об этом, пока не происходит такая же ситуация. Ему смешно. Длинные гудки немного напрягают, но знания продолжения успокаивают. Уверенность в живучести возлюбленного не уменьшилась, и Накахаре кажется, что его суждения верны, и шатен останется живой. По пути попадается бродячая псина, тощая и чумазая, но такая хорошая, — рыжик даже сравнивает её с Дазаем из своего сна. На площадке всё на том же месте. Чуя вваливается в тихую квартиру громко хохоча, доставая на ходу телефон и набирая номер скорой. Он сразу заходит в ванную и теряет дар речи. В реальности это выглядит намного хуже, чем во сне. От стойкого запаха крови хочется хочется блевать, но рыжеволосый пересиливает себя.
Перед глазами — стерильно чистые скамьи и бело-бирюзовые стены. Голова кружится от произошедшего. Врачи уже несколько раз предлагали отправиться домой, а когда шатен очнётся, они оповестят. Чуя засыпал, а потом подпрыгивал с места, с горечью глядя на дверь реанимации. Его душат слёзы и хохот одновременно, и рыжеволосый не знает, что ему делать. Всю жизнь ненавидел вещие сны, а теперь ненависть разрослась и полностью заполнила душу. Хотелось выть, но горло саднило от сухости; часы пропищали три раза и рыжий обессиленно упал на скамью, глубоко вздыхая. Его ждёт трудная ночь.
Осаму очнулся на следующий день и долго звал Накахару.
Иногда у него не хватало сил на то, чтобы зарисовать ту или иную ситуацию. Чуя старался не открывать страницы с печальными событиями. Он не расспрашивал Дазая о том, почему в тот день ему взбредилось покончить с собой. Просто не знал, с чего начать. Прошедший после того события год показался бесконечностью. Скетчбук давно изрисован и спрятан в надёжное место в их квартире, которую они стали снимать, став студентами. И сейчас, листая его, Накахара смеялся и плакал.
— Ты чего? — сонно спросил шатен, положив голову на чужое плечо и зевнув. — Опа! Какая находка!
Пока Дазай терзает прошлое, Чуя улыбается сквозь слёзы и не знает, от чего они.