Наваждение

      

1

      

***

      Цузуки уже несколько минут стоял под дверью квартиры Мураки в Синдзюку, не решаясь нажать кнопку звонка.       Прошёл год с тех пор, как он пытался убить их обоих в киотской лаборатории, и почти полгода с тех пор, как перестали сниться кошмары. Цузуки только успел, если не забыть, то перестать вспоминать тот ужас слишком часто; только успел привыкнуть к, казалось бы, вернувшейся в обычное русло жизни, как начались убийства.       На этот раз в Токио.       Жертвами были девушки и молодые женщины. У всех было вырезано сердце. У всех на шее обнаружились две ранки на расстоянии трёх-четырёх сантиметров друг от друга. У всех была срезана прядь волос. Разве могли у кого-то остаться хоть какие-то сомнения?       У Цузуки оставались.       Во-первых, за весь этот год он так и не нашёл в себе сил выяснить, а жив ли доктор вообще? Да, его проклятие, оставленное на теле Хисоки, никуда не делось, но ничего не доказывало. Требовалось всего лишь позвонить в больницу, где раньше работал Мураки, и справиться о его дальнейшей судьбе. Но он этого не сделал, боясь услышать «с прискорбием сообщаем, что Мураки-сэнсэй погиб при пожаре в Киото», и опасаясь возвращения кошмаров и мук совести.       Во-вторых, об убийствах знал пока только он. По крайней мере, до их отдела эту информацию ещё не довели. Асато же было об этом известно по одной простой причине: вот уже год он внимательно следил за новостями, надеясь, что хоть где-то промелькнёт имя доктора Мураки, на каком-нибудь медицинском форуме, например, и страшась увидеть очередную загадочную серию убийств.       Увы, опасения оправдались.       И вот теперь Цузуки маялся под дверью токийской квартиры доктора, терзаемый по-прежнему теми же противоречивыми чувствами; по-прежнему, надеясь, что тот не при чём, и боясь узнать, что его надежды опять были тщетны.       Сначала Асато, набравшись смелости, всё же приехал на место работы доктора, потому что не был уверен, что узнав по телефону, что Мураки жив-здоров, работает всё тут же, нашёл бы в себе храбрости увидеть его лично. А в итоге вышло, что всё равно пришлось собирать всё своё мужество и ехать уже к доктору домой. Адрес, разумеется, в больнице ему бы никто не дал, но есть же призрачная форма, позволяющая проникать куда угодно.       «Вот на то, чтобы применить магию вне рамок расследования и пройти в отдел кадров, мне решимости хватило, а как нажать на кнопку звонка – нет», – укорил Цузуки сам себя и, тревожно оглянувшись, словно кто-то мог его увидеть, всё же позвонил. Ведь ещё оставался шанс, что дома никого нет.       Крохотный шанс, растаявший как дым, когда спустя минуту дверь всё же отворилась. Асато, подсознательно задержавший дыхание, шумно вдохнул и уставился на доктора как баран на новые ворота. Так далеко он не загадывал и, что делать или говорить дальше, не знал.       – П… привет, – тупо выдавил Асато, когда бровь Мураки, невозмутимо ожидавшего хоть какое-то приветствие, скептически изогнулась при виде тщетных потуг шинигами родить хоть какую-то фразу.       – И тебе доброго дня, Цузуки-сан. Ты один или с группой захвата? – весело осведомился доктор.       – Нет, – смутился Асато, – я не по работе, то есть не совсем… – Он запутался и неловко замолчал.       – Надеюсь, ты сейчас не скажешь, что ошибся дверью? – продолжал подтрунивать доктор. Его настроение при виде неожиданного гостя так же неожиданно улучшилось.       Радоваться визиту бога смерти само по себе нонсенс, а уж визиту того, кто пытался тебя убить и почти в этом преуспел – вообще непостижимо! Но Кадзутака определённо был рад. Вряд ли явление Цузуки на его пороге сулило хоть что-то хорошее, но Мураки чувствовал себя так, словно после череды серых дождливых дней наконец проглянуло солнце.       «Главное, чтобы оно меня не спалило в очередной раз», – мысленно отметил Кадзутака, усмехаясь двусмысленности этого сравнения.       – Ошибиться так сильно – просто невозможно! – с чувством ответил Цузуки, вызывая у доктора усмешку, и снова уставился на Мураки, не зная, что делать дальше.       Вот он, стоит, небрежно опираясь локтём о косяк и подпирая бедром дверь, красивый, что глаз не отвести, даже если и знаешь, что пялиться невежливо, и опасный настолько, что кровь стынет в жилах, а сердце испуганной птицей бьётся в груди.       Мураки был одет в мягкие домашние брюки и тонкий свитер. Белые, разумеется, и выглядел совсем не таким, каким его запомнил Асато в лаборатории.       – Проходи, – сжалился наконец Мураки, вдоволь налюбовавшись на незнающего, что сказать, не находящего себе места шинигами, снедаемого подозрениями и, как ни странно, чувством вины.       Кадзутака не поверил бы, если бы не увидел лично. Но в прошлом он наблюдал Цузуки в разных душевных состояниях, до многих из которых сам же и доводил, так что научился отличать, что именно отражается в этих фиолетовых глазах.              Квартира Мураки оказалась просторной и очень дорогой. Гостиная была оформлена в белых и бежевых тонах с тёмно-коричневой, шоколадного цвета, мебелью, и доктор очень органично вписывался в этот интерьер. А вот Цузуки чувствовал себя неловко, всё боялся что-то случайно задеть или разбить, поэтому беспокойно озирался по сторонам, но ни фоторамок, ни изящных ваз, ни цветов в горшках, ни каких-либо памятных сувениров тут не было. Вообще ничего личного, как будто тут и не живут вовсе. Вроде красиво, подобрано всё со вкусом, но пусто и похоже больше на номер в отеле, чем на квартиру. И если бы не огромный белоснежный ковёр с густым мягким на ощупь ворсом, было бы даже неуютно.       Оставленный на диване ноутбук светился окном текстового редактора, а на журнальном столике перед ним лежали книги и распечатки. Доктор, похоже, работал над какой-то статьёй.       Впустив гостя, Мураки прошёл к дивану, ступая по ковру босыми ногами. Это обстоятельство Асато только что заметил, и оно почему-то смутило его ещё сильнее. И, чтобы занять глаза, шинигами принялся дальше рассматривать комнату, пока доктор сохранял файл и убирал ноутбук.       Внезапно Асато обнаружил всё-таки что-то личное, но такое необычное, что встретить в квартире подобного человека казалось немыслимым: из-за стекла витрины, занимая несколько полок, на Цузуки смотрели десятки антикварных кукол ручной работы и, очевидно, стоящие больших денег. И которые почему-то лишь усиливали впечатление пустоты и одиночества.       Цузуки глядел на находку во все глаза, не в силах оторваться. Было видно, что к куклам относились здесь с трепетной бережностью и аккуратностью, вызывающей даже какую-то подсознательную нелогичную, а оттого глупую и вообще неуместную здесь и сейчас ревность.       – Достались от матери, – сказал Мураки, подходя сзади и заставляя Цузуки вздрогнуть от неожиданности, – вместе с безумием, – добавил доктор тихо. – Пойдём, угощу чаем.       На кухне мебель была белая с серо-белыми, под гранит, поверхностями, серебристой техникой и светло-серыми занавесками. Красиво, но, по мнению Цузуки, очень непрактично. Впрочем, кухня доктора, как и вся его квартира, содержалась в образцовой чистоте и порядке. А потому Асато чувствовал себя одним большим чёрным пятном на фоне этой ослепительной белизны.       – Извини, – произнёс Мураки, ставя перед шинигами изысканные чашку и сахарницу, к которым даже прикасаться было страшно, дабы не разбить, – пирожных у меня нет. Я не ждал в гости богов смерти.       – Да я, в общем-то, просто поговорить пришёл, – пробормотал Цузуки, думая, как бы половчее ухватить эту эстетичную фарфорину.       – Я догадался, – признался доктор. Сам он не сел за стол, а разместился напротив с чашкой в руке, прислонившись спиной к разделочному столу. – Я даже знаю о чём.       Цузуки едва не расплескал чай. Хорошо хоть чашку сообразил взять двумя руками, а то наверняка бы расколол.       Асато слегка кивнул и потупил взор, пытаясь собраться с мыслями. Только вот мысли собираться вместе не желали, а в поле зрения шинигами оказались босые ступни доктора. И ведь не девичьи изящные ножки, а вот почему-то это кажется очень интимным, хотя глаз отвести он не может.       «И вроде бы ничего не делает: ни дарит цветов, ни говорит пошлостей, – с растерянной тоской думал Асато, разглядывая доктора, – а всё равно будто соблазняет».       Расслабленная поза доктора, или его мягкий, иногда насмешливый голос, или непривычная одежда, в которой он предстал перед гостем, или вообще утончённая обстановка его квартиры заставляли Цузуки чувствовать себя не в своей тарелке.       Взгляд наконец удалось оторвать от лодыжек Мураки, но вместо того, чтобы сконцентрироваться на чём-то ещё, он медленно двинулся вверх, оценивая и домашние брюки доктора, и тонкой вязки жемчужно-белый свитер, очень дорогой, как и всё, что окружает этого человека. Мураки был невероятно красив и, во что бы ни одевался, выглядел потрясающе элегантно. Невозможно было поверить, что этот человек способен на хладнокровные убийства. А ведь может быть нормальным, как, например, сейчас.       Встретившись глазами с доктором, всё это время с насмешливым интересом наблюдавшим за ним, Цузуки смутился и покраснел.       – Любуешься? – не без довольства спросил Кадзутака и добавил другим тоном с придыханием: – И я тобой любуюсь.       Цузуки расплескал-таки свой чай.       – Ох, прости! – вскочил он.       Мураки отставил свою чашку в сторону и, шагнув к столу, бросил на образовавшуюся лужу полотенце. Белое, как и всё здесь.       «Это-то ему как удаётся в такой чистоте содержать? – проскочила у Асато невольная мысль восхищения. – Или он полотенца закупает оптом и каждый день новое достаёт?»       Цузуки не удивился бы такому повороту, как и стерильным столовым приборам.       – Ещё чаю? – светским тоном поинтересовался Мураки, словно ничего и не произошло.       – Нет! – воскликнул Асато и, испугавшись, что это вышло слишком резко, добавил поспешно: – Пожалуй, не стоит. Извини.       – Всё в порядке, – мягко произнёс Кадзутака. – Садись, ничего страшного не случилось. – Он прикоснулся к плечу шинигами, намереваясь того успокоить, но эффект был обратным – Цузуки дёрнулся от ладони доктора, как от удара током, едва не опрокинув стул.       – Извини, – произнёс Асато снова. Рука Мураки неуверенно дрогнула и отстранилась, а глаза смотрели с внимательной серьёзностью.       – Почему ты всё время выглядишь так, будто боишься меня обидеть? – спросил Кадзутака с небольшим недоумением в голосе. – У тебя есть все основания меня опасаться. Разве нет?       – Э-э… ну… типа да, – промямлил Цузуки.       От близости доктора у шинигами путались мысли, да и сам Кадзутака неожиданно понял, что не знает, как себя вести с гостем. Мураки вздохнул, снял очки и, закрыв глаза, помассировал переносицу, воспользовавшись этой небольшой паузой, чтобы унять волнение. Откуда только оно взялось? Вернув очки на место, Мураки произнёс с лёгкой усмешкой:       – Если я не ошибаюсь, в последнюю нашу встречу я хотел отрезать тебе голову и сотворить с твоим телом что-то до гениальности бредовое. Ты, в свою очередь, доказал мне абсурдность моей затеи с помощью неизвестного мне доселе метода «скальпелем под рёбра», после чего попытался сжечь нас обоих, что тоже было донельзя глупо. Мне кажется, после всего, что мы причинили друг другу, боязнь обидеть бестактностью – смешна!       – Как ты можешь так об этом рассуждать?! – упрекнул его Асато. У него до сих пор всё сжималось внутри от одних воспоминаний.       – Ну а что мне ещё остаётся? – философски возразил Кадзутака, пожимая плечами. – Не плакать же? А самоирония помогает в трудную минуту гораздо лучше, чем самобичевание.       Асато вдруг резко вскинул голову, глядя Мураки в глаза твёрдо и немного раздражённо.       – Даже когда убиваешь?       – Цузуки, – неровно выдохнул доктор, – я давно уже никого не убиваю. Я… – губы его дрогнули, он замолчал. А что ещё он должен был сказать? Что ему жаль? Это звучало бы нелепо. Можно ещё и перед Куросаки извиниться, мол, прости, что убил. Содеянного не воротишь, а извинения в такой ситуации бессмысленны. – Я могу, конечно, постараться объяснить тебе, как я в тот момент мыслил и воспринимал действительность, но ты уверен, что тебе нужны мои оправдания? Ты сам-то, Цузуки, помнишь собственное безумие?       – Нет, – прошептал Асато. Опустившись на стул, он спрятал лицо в ладонях.       То, как эмоционально звучал голос Мураки, и то, что он дважды опустил «сан» при обращении, говорило о его сильном волнении.       – Как тебе удалось выжить? – спросил Цузуки, поднимая голову, когда Мураки отошёл обратно, и к шинигами вернулась частица уверенности.       – О-Рю вытащил меня, – ответил Мураки, отпивая свой чай и на мгновение вызывая у Цузуки сомнения в том, что тот волнуется. – Ты пробил мне лёгкое, но это успешно лечится, если вовремя попасть в больницу. Но, честно говоря, я не помню, как вызвал шики. Может, он сам почувствовал опасность и пришёл?       – Может, – тихо ответил Асато. – Моя Судзаку тоже появилась сама, когда ты подселил насекомое в ту девочку. – Цузуки нервозно сглотнул. Если даже думать об этом было больно, то уж говорить – просто невозможно. – Она же отдала меня тебе. Никого не подпускала ко мне, а тебя подпустила. До сих пор не знаю, почему.       Они замолчали надолго. Цузуки больше не смотрел на доктора, сосредоточившись на сложенных на столе руках. Как это оказалось легко – вонзить в человека нож! Доктор этим постоянно занимается – он знает. Но как же невероятно сложно забыть это ощущение входящего в плоть лезвия! Как он с этим живёт?       Цузуки опомнился, лишь поняв, что что-то из этого, может быть, даже всё, произнёс вслух. И испуганно замолчал, сжимая руки в кулаки.       – Живу как-то, – глухо проронил доктор. Он смотрел куда-то мимо гостя, но Цузуки почудилась боль в его взгляде, который он нарочито отвёл в сторону.       Вот он, красивый, утончённый, талантливый, стоит посреди, по сути, пустой кухни, где нет никого и ничего лишнего, только функционально необходимые предметы и вещи, ни одной царапины, ни одной пылинки, и ему, очевидно, больно, но он не может позволить себе выпустить пар, что-то отшвырнуть или разбить, он не простит себе такой нелогичности и непорядка.       Асато краем сознания даже посочувствовал доктору. Наверное, тяжело таким быть.       – И не испытываешь сожалений?       – Я не могу сожалеть о вещах, которые не в состоянии контролировать. Удобное оправдание, не правда ли? – мрачно усмехнулся доктор и замолчал.       А потом откуда-то взялись силы спросить то, за чем, собственно, пришёл. Наивно, пожалуй, но в прошлый раз Мураки честно ответил на подобный же вопрос.       – Это ты убиваешь женщин?       Звякнул фарфор. Это Мураки, поставив чашку на блюдце, отошёл к одному из шкафчиков и, вынув что-то оттуда, бросил на стол то, что оказалось несколькими упаковками лекарств.       – Не то, чтобы у меня было алиби, – глухо произнёс Кадзутака, не оборачиваясь на удивлённого Цузуки, – но я говорил уже, что никого больше не убиваю. Это – психотропные препараты, их может выписать только психотерапевт. А ещё, – Мураки умолк ненадолго, закрыл шкафчик и прижался к нему лбом; Кадзутака и не думал, что так трудно будет признаться в своём бессилии тогда, и так сложно рассказывать теперь, – он просто был обязан отстранить от практики и госпитализировать меня. Разумеется, я не рассказывал ему про убийства, но пришёл к нему в состоянии, сходном с ломкой наркомана. Пришлось стереть ему память, – Мураки невесело усмехнулся, – а потом вернуть её, когда мне понадобились ещё лекарства, и снова стереть. В общем, – он, наконец совладав с эмоциями, повернулся к Цузуки, – боюсь, что после общения со мной мой психотерапевт будет вынужден обратиться к своему психотерапевту, – рассмеялся доктор, однако следующее он говорил уже серьёзно: – Он не мог понять, что для меня потерять пациента на операционном столе так же неприемлемо, как… как… Просто неприемлемо! Без убийств я проживу, но если у меня отнимут практику, мне незачем будет жить!       Асато понимал это. Мураки был маньяком, как в плохом, так и в хорошем смысле. В больнице, где Цузуки сегодня был, о докторе все говорили с неподдельным восторгом: «самый большой процент успешных операций», «творит чудеса на операционном столе», «толпы благодарных пациентов». Поэтому, вероятно, и сошёл с ума. Ведь нельзя спасти всех. Уж это-то Цузуки знал слишком хорошо!       – Я не убивал их, Цузуки-сан, – произнёс Мураки после непродолжительного молчания. – Даже курить бросил, чтобы избавиться, так сказать, сразу ото всех вредных привычек.       – Я верю тебе, – признание далось легко, потому что было правдой.       Он не понимал, почему доктор смотрит на него с такой щемящей нежностью, пока не сообразил, что впервые за этот долгий мучительный день улыбается. Впервые за прошедший год Асато был счастлив.       

***

      А меж тем убийства продолжались, и спустя пару недель у руководства Эмма-Тё всё же дошли до них руки. И хотя за пятый сектор отвечали другие, отправили туда Цузуки с напарником, а так же Тацуми и Ватари как тех, кто уже сталкивались с Мураки. Вероятность, что это именно он, начальство признавало крайне высокой.       Тацуми, как и всегда, снял самый дешёвый номер из серии «одна комната, четыре футона». Найти такой в Токио с его современными отелями – это ещё постараться надо!       Началось расследование с осмотра мест последних преступлений, составления карты районов, где были совершены убийства, а продолжилось грандиозным выговором от секретаря, когда Цузуки заявил, что не верит в виновность доктора Мураки, и по простоте душевной признался, что ещё две недели назад он этого самого доктора уже самовольно посетил. Суть выговора, медленно, но верно превращавшегося в банальный скандал, была примерно такова: «ты идиот, Цузуки!», «тебе задурили голову» и тому подобное.       – Ну раз я такой идиот доверчивый – не надо было меня брать с собой! – оскорбился Цузуки, откровенно непонимающий, чего это Сэйичиро разошёлся. Он уже выложил все факты, и про таблетки сказал, и про то, что доктор ведёт себя совсем не так, как раньше. Чего он бесится? Вернулся же живым-здоровым от Мураки – уже что-то да значит!       Все остальные сидели тихо, переживая взрыв гнева секретаря.       – Так, может, тебе и стоит вернуться в Мэйфу? – окончательно вышел из себя Тацуми.       – Отлично! – в сердцах воскликнул Асато и, прежде чем кто-либо успел его остановить, выбежал прочь. Только направился он не Мэйфу, а прямиком к доктору. Он должен был предупредить Мураки!       Однако в больнице Цузуки ждало потрясение: доктора, на которого совсем недавно нарадоваться не могли, отстранили от работы на неопределённый срок.       – Что-то с употреблением психотропных препаратов, – сердобольно воскликнула молоденькая медсестра, – но я ни за что в это не поверю!       – Вот только это правда, – пробормотал себе под нос Цузуки и поехал домой к Мураки.       Дверь на этот раз доктор не открыл, хотя Цузуки с улицы видел свет в его окнах. Задумываться о том, что это значит, Асато не стал. Его грызли нехорошие предчувствия, и он просто прошёл сквозь стену в призрачной форме.       Первое, что сразу бросилось в глаза шинигами – беспорядочно разбросанные на журнальном столике таблетки. Часть из них скатилась на ковёр, как будто бы их швырнули в бессильной злости или в отчаянии. Это что бы Мураки раскидал что-то по своей педантично ухоженной квартире?! Это было настолько недобрым знаком, что Цузуки до смерти перепугался и ринулся искать доктора.       Мураки сыскался в ванной. Он сидел на полу, прислонившись спиной к стене: плечи поникли, на левой ладони порез. Рана выглядела свежей, и кровь ещё сочилась, как будто он только что держал в ней кусок стекла, а сам доктор невидящим взором уставился перед собой. И раковина, и пол вокруг доктора были щедро усыпаны острыми осколками зеркала, от которого осталась лишь пустая рама над раковиной.       – Они отстранили меня, – не оборачиваясь, глухо произнёс Мураки, стоило Асато войти в ванную.       – Я знаю…       – Вот… никак не мог решить, что лучше: наглотаться таблеток и уснуть или, как ты, вены перерезать?       Доктор не был левшой, но, судя по всему, резать вены собирался на правой руке, как и Асато.       Облегчённо вздохнув, – Цузуки уже успел представить, что найдёт хладный труп, – Асато присел рядом.       – Во-от, а говорил, что моя идея с двойным самоубийством – бредовая, – произнёс Цузуки негромко и добавил в ответ на недоумённый взгляд, наконец-то устремлённый на него, а не в пустоту: – Самоирония.       – А, – протянул доктор. – Смешно, ага, – хмыкнул он. Уголки губ Мураки дрогнули в слабой улыбке, а глаза неотрывно смотрели на Цузуки.       В этом боге смерти была вся его жизнь. Но как это можно выразить словами, когда и сам понял это совсем недавно, случайно обнаружил, сжимая в ладони кусок зеркала?       Цузуки помог доктору подняться и поспешил осторожно, чтобы тот не наступил босыми ногами на стекло, увести Мураки из ванной. Рану пришлось промывать на кухне.       – Скажи, если бы я пришёл позже, – с содроганием спросил Цузуки, разыскивая в памятном шкафчике перекись водорода; Кадзутака вообще-то уже достаточно владел собой, чтобы самому этим заняться, но очутиться на месте того, о ком заботятся, оказалось неожиданно приятно, и он предоставил всё шинигами, – ты бы успел?       – Не знаю. Если бы это случилось до того, как увидел тебя две недели назад, то – да, – честно ответил Мураки. – Но теперь… Не хотел разочаровывать тебя ещё раз. Только и всего. Я и зеркало-то разбил в приступе бессильной злости. Вот, – доктор продемонстрировал свежие ссадины на костяшках правой руки, которыми Цузуки тут же не преминул заняться. – Кто-то известил главврача, что я принимаю психотропные препараты…       – Это был не я, – поспешил сообщить Асато, испугано глядя на Мураки.       – Я знаю, – тепло улыбнувшись, кивнул Кадзутака, – ты бы не сделал этого.       – Ага, – буркнул Асато себе под нос, перевязывая руку доктора, – потому что я – доверчивый идиот!       – Что? – не понял Мураки.       – Не важно. Услышал о себе сегодня много всего разного, но ничего нового, – вздохнул Асато.       – В общем, меня обязали сдать кровь на анализ, – продолжил доктор. – Я отказался до тех пор, пока не узнаю, откуда информация. Мне, в свою очередь, отказали в объяснениях и отстранили. Понятно, что и так бы отстранили, но хоть бы знал, кому морду набить, – весело добавил Мураки, хотя, по мнению Асато, ничего весёлого тут не было.       В итоге Цузуки уговорил доктора принять лекарства и лечь. Как бы Мураки ни держался, как бы ни пытался иронизировать, выглядел он разбитым.       Спальня доктора, ради исключения, не была белой, но тоже светлой, в бежевых и светло-кремовых тонах с зелёными тяжёлыми гардинами, неожиданно радовавшими глаз своим сочным оттенком. Здесь даже обнаружилось нечто, отличное от гостиничного функционального уюта: на стене висел свиток с изящно выведенным иероглифом «смирение». Со слов доктора, это был подарок от Мибу Ории. Своеобразное напоминание, что мир несовершенен, что люди будут умирать, невзирая на все старания медиков, что мы не всегда в состоянии осуществить всё задуманное или отомстить обидчику; эдакая попытка усмирить его безумие.       – Могу я остаться, пока ты спишь? – спросил Асато. Ему очень не хотелось возвращаться ни в Мэйфу, ни к друзьям, да и за доктора было всё ещё тревожно.       – Конечно, можешь, – ответил Кадзутака.       «Можешь остаться навсегда», – добавил он мысленно.              Была почти полночь, когда Мураки проснулся. Чем занимался всё это время Цузуки, кроме того, что ликвидировал учинённый доктором бардак в ванной, было неизвестно, но сейчас шинигами спал на диване в гостиной, трогательно свернувшись калачиком.       Кадзутака мог долго любоваться на дорогого его сердцу бога смерти, – да, если отринуть убийства и месть, и взглянуть на ситуацию и самого себя под другим углом, оказалось, что он едва не совершил роковую ошибку, – но пришлось всё же разбудить.       У Мураки не было ни футона, ни запасного одеяла, как и не было никого, кого хотелось бы оставить на ночь, кроме Ории, но тот Токио не любил, ссылался на занятость и всякий раз предлагал самому приехать в Киото.       – Иди в кровать, – заботливо предложил доктор.       – А ты? – сонно вопросил Цузуки, даже не задумываясь, что за этим кроется. Он замёрз и очень хотел спать.       Весь вечер шинигами думал о словах Тацуми, многократно воспроизводил их диалог, но проигрывал его даже мысленно, и расстраивался всё больше и больше, едва ли не до слёз. У Цузуки не было аргументов в пользу своих доводов, он не умел подбирать нужные слова в доказательство своих выводов и просто был не уверен в себе. В итоге накрутил себя до нервного истощения и забылся неглубоким тревожным сном.       – А я займусь статьёй. Этого мне не могут запретить, – произнёс Мураки, пряча горечь за слабой улыбкой. – Ты ведь хотел поговорить о чём-то? Но, думаю, лучше оставить это на утро, – доктор ласково потрепал Асато по волосам, примиряя шинигами с действительностью.              Первое, что ощутил Цузуки, проснувшись поутру, это чужой стояк, уткнувшийся в бедро. Это не считая своего собственного.       И чем только он вчера думал, когда соглашался на это предложение? А теперь к нему прижимался обнажённый Мураки, обнимая за талию и равномерно дыша в шею. Пока Цузуки всё устраивает, но ведь доктор проснётся, захочет большего, а Асато совсем не уверен, что готов к чему-то большему.       Некоторое время Цузуки размышлял, как бы ему выбраться, не разбудив доктора, пока не услышал сонный голос:       – Не напрягайся ты так, я не буду тебя брать прямо сейчас. Правда, отказываться от идеи когда-нибудь тебя соблазнить, я не собираюсь, – прошептал Мураки на ухо.       – Не думаю, что мне это понравится, – тихо проговорил Асато.       Повисла пауза. Потом губы доктора осторожно поцеловали Цузуки в шею.       – Тебе неприятны мои касания? – Кадзутака полагал, что знает ответ, но мог и ошибаться.       – Нет.       Благо у шинигами было с кем сравнить, и близость доктора воспринималась совсем не так, как навязчивые ухаживания одной невидимой личности.       – Тогда что же?       – Ну… это вроде как неправильно, – пробормотал Цузуки. – Мы ведь оба мужчины.       – Мы не выбираем, к кому испытывать влечение.       – И ты… испытываешь его, – Асато запнулся на мгновение, испугавшись значения этих слов, – ко мне?       – Сперва это был лишь интерес, но когда я встретил тебя на «Королеве Камелии», я был просто тобою очарован. – Губы Мураки теперь осторожно целовали плечи Асато, а рука легко, как бы невзначай, погладила бедро. – Давай попробуем что-нибудь попроще? – предложил доктор. – Если тебе будет неприятно, скажи, я сразу прекращу.       Воспринимая молчание Цузуки как знак согласия, Мураки, окончательно проснувшийся и возбуждённый, принялся неспешно ласкать тело Асато: провёл по груди, поиграл с сосками, спускаясь ниже, не переставая при этом осыпать поцелуями его шею и плечи, не чувствуя протеста или отторжения. Цузуки лишь уткнулся в подушку, стесняясь происходящего, но дыхание его сбилось, а пальцы стиснули одеяло, что было воспринято доктором как добрый знак. А потом рука Мураки опустилась ещё ниже, стянула с не выказывающего возражения шинигами бельё и принялась ласкать его возбуждённую плоть.       – Не правда ли, это ощущается совсем иначе, когда это делает кто-то другой? – прошептал Мураки на ухо и чувственно облизал мочку, заставляя Асато застонать в подушку – доктор сводил его с ума. Это было постыдно, это было непристойно, это было восхитительно…       Цузуки слышал частое возбуждённое дыхание доктора, чувствовал на себе его горячие губы, но Мураки ничего не пытался получить для себя, доставляя удовольствие только Асато, лишь ещё плотнее прижимался к его бедру твёрдым членом.       – Подожди, – выдохнул Цузуки. Доктор остановился, как и обещал. Ему очень важно было заработать доверие Цузуки, которого в их прошлое знакомство, в общем-то, и не было. Если бы шинигами захотел сейчас на этом остановиться, Кадзутака подчинился бы. Себя можно удовлетворить и позже, мечтая о том, как всё же добьётся взаимности от Асато. – Я хочу видеть твоё лицо, – сказал Цузуки, переворачиваясь на спину. – Я… хочу, чтобы ты тоже. – Рука, потянувшаяся к члену доктора, нерешительно застыла на полпути. – Могу я тоже?..       Эта трогательная забота умиляла. Мураки, опираясь на локоть раненой руки, склонился над шинигами и томно промурлыкал ему на ухо, щекоча мочку воздухом, а нервы – интонациями:       – Можешь сделать со мной всё, что пожелаешь, Цузуки. И ты прав, так удобнее, – добавил Мураки и завладел губами Асато.       Свободной рукой Цузуки обнял доктора за шею. Они ласкали друг друга, не переставая целоваться, разрывали губы лишь ненадолго, чтобы перевести дыхание, а потом снова и снова бросались в этот чувственный омут, и Цузуки думал, что он, наверное, давно уже поддался бы чарам этого человека, если бы не его безумие, пугающее до жути. Ведь даже на корабле, где Мураки то и дело лез обниматься, Асато пугали не столько прикосновения, но предубеждение, что это неправильно, и страх, что подумают другие. Ну и, разумеется, сомнения, что он действительно нужен доктору.       А сейчас пылкие поцелуи доктора кружили голову, заставляя поверить во что угодно, и даже желать, чтобы Мураки нарушил обещание и всё же взял его. Почему-то теперь мысль о том, чтобы отдаться этому человеку не казалась такой устрашающей. Да и сам Мураки сказал только что, мол, делай со мной, что хочешь. Может, это и есть любовь?       Дойдя до этой мысли, Асато почувствовал, как его накрывает. Он застонал, выгибаясь и кончая. Сердце его стучало как сумасшедшее, а по всему телу разливалась сладкая истома.       Мураки продолжал невесомыми поцелуями касаться губ, лба, глаз шинигами, пока сам бог смерти пытался понять, в каком из миров он находится, и неужели это всё происходит на самом деле.       – Мураки, – с чувством прошептал он, сильнее обнимая доктора, притягивая того ближе, почти заставляя упасть на себя, и только потом вспоминая, что доктор всё ещё неудовлетворён.       Кадзутака не касался себя, предоставляя инициативу Цузуки. Просунув руку между их телами, Асато снова обхватил член доктора. Мураки, впрочем, держался из последних сил и вскоре последовал за любовником, негромко простонав имя любимого шинигами ему в шею. После чего сполз чуть ниже, устраивая голову у него на груди.       Цузуки бездумно перебирал серебряные волосы, пока Кадзутака слушал, как успокаивается сердце в груди этого необыкновенного шинигами, размышляя о том, что, похоже, его простили и не судят за прошлые поступки.       – Мураки, – проговорил Асато, смущённо, хотя чего уже смущаться? – а это считается, что мы… ну, того?       – Переспали? – охотно подсказал доктор. Сложив руки на груди у Цузуки и примостив подбородок на здоровой из них, Мураки посмотрел на шинигами с обожанием, которое невозможно было не заметить. – Конечно, считается! – весело воскликнул доктор, любуясь своим чудом.       – А я… могу прийти ещё? – спросил шинигами, восхищая Мураки умением краснеть даже после всего, что произошло. Впрочем, да, произошло ещё далеко не всё, о чём мечтал доктор.       – Конечно! Приходи в любое время, даже если меня не будет. Я буду рад, вернувшись домой, обнаружить здесь тебя.       Их нежный обмен взглядами прервал звонок мобильного Асато, оставленного на прикроватной тумбочке. Чертыхнувшись, Цузуки выбрался из-под доктора.       Даже если бы у дешёвой трубки Цузуки не было такого хорошего динамика, а у его собеседника такого громкого недовольного голоса, понять, что разговор не из приятных, можно было бы и по понуро опущенным плечам шинигами. Монолог, доносившийся из трубки, сводился к нескольким пунктам: «где ты шляешься?», «что за безответственное поведение?» и «не пора ли повзрослеть, Цузуки?»       – Мы думали, ты успокоишься и вернёшься, – раздражённо говорил секретарь, – но шеф сказал, что в Мэйфу ты не появлялся.       – Ты сам сказал мне уйти, Тацуми, – глухо проронил Асато. – Вот я и ушёл.       После тяжёлого вздоха на том конце, гневный монолог продолжился с новой силой:       – Я полагал, ты вернёшься в Мэйфу. У нас полно другой работы, если ты не забыл! И без твоих прогулов ею заниматься некому. Я позвонил шефу, чтобы тот прислал кого-нибудь из Гусёсинов вместо тебя, и только тогда узнал, что на рабочем месте ты так и не появился. Я решил, что ты где-то заливаешь с горя глаза, а значит, до утра от тебя толка уже не будет. Но ты и сегодня где-то прохлаждаешься!       – То есть ты считаешь, что только так я обычно и справляюсь с трудностями?! – возмутился Асато. На том конце повисло гнетущее молчание. – Ах, да, – добавил Цузуки горько, – или пытаюсь покончить с собой?       – Что ты хочешь от меня услышать? – послышался наконец вопрос, заданный холодным тоном.       – Ничего, – выдавил Асато. Обида сдавила горло. – Я ничего не хочу от тебя слышать. Я скоро буду.       Цузуки нажал отбой и зажал рот, сдерживая подступающие рыдания. Вот только расплакаться, как девчонка, не хватало!       – Почему ты позволяешь так с собой обращаться? – спросил Мураки, подвигаясь ближе и обнимая шинигами со спины.       – Не надо! – выдохнул тот, сдерживая слёзы. – Не говори ничего.       Чуть переместившись, доктор развернул лицо шинигами к себе, вовлекая его в долгий поцелуй и чувствуя, как понемногу тело в его руках расслабляется.       – Спасибо, – спустя несколько минут прошептал Цузуки, прижимаясь к груди доктора. Раньше он бы и не подумал искать утешения и понимания у этого человека. – Мы расследуем это дело, – принялся объяснять Асато, – и все, включая наше начальство, считают, что это твоих рук дело. Я сказал Тацуми, что ты не убивал, и мы поругались. И я после этого ушёл. Хотел предупредить тебя. Так что будь осмотрительнее.       – Постараюсь, – невесело усмехнулся Мураки.       – Я пойду, наверное, – Асато неохотно высвободился из нежных объятий доктора и, вспомнив, что он совершенно обнажён, застеснялся и принялся судорожно собирать свою одежду, которую он честно вчера повесил на стул, но половина которой почему-то оказалась на полу.       – Цузуки, – негромко произнёс Мураки, с невыразимой теплотой глядя на неуклюже прижимающего к себе одежду шинигами, – найди убийцу и возвращайся ко мне!       Улыбнувшись, Асато кивнул и скрылся в ванной.       

2

      

***

      – У нас ещё одно убийство, – огорошил Тацуми, стоило Цузуки переступить порог, – а ты где-то пропадаешь!       – Я был у Мураки, – охотно ответил Асато, в тайне радуясь, что сможет стать для доктора алиби.       Он видел, с каким недоумением и беспокойством на него смотрят и Хисока, и Ватари, и даже Гусёсин-старший, отвлёкшись ненадолго от своего ноутбука. Тацуми тщетно пытался сохранить невозмутимый вид, но даже его брови удивлённо поползли на лоб. Однако, когда секретарь заговорил, он был, скорее, сердит:       – Что ты сказал?       – Я был у Мураки, – терпеливо повторил Цузуки, под тяжёлым взглядом Тацуми невольно чувствуя себя маленьким ребёнком, который вынужден оправдываться перед взрослыми, – со вчерашнего вечера и до сегодняшнего утра. Так что он никого не убивал! Что? – возмущённо воскликнул он, видя, как на него смотрят другие шинигами.       – Идиот! – озвучил Хисока мысли всех присутствующих. – Зачем ты так рисковал?       – Бон прав, – вмешался Ватари. – Может, Мураки здесь и не при чём, но он всё равно остаётся маньяком и убийцей.       – Я так не думаю, – улыбнулся Асато. – Мураки ведёт себя адекватно и вообще принимает лекарства. Когда произошло убийство? – на всякий случай уточнил он.       – Этой ночью между двумя и тремя часами, – ответил Гусёсин, сверившись с записями.       Улыбка исчезла с лица Цузуки.       – Где? – Оставался шанс, что это на другом конце города.       – На парковке торгового центра по адресу, – Гусёсин назвал улицу, и Цузуки замер на месте, охваченный холодным ужасом – это произошло прямо напротив дома доктора.       – Цузуки, – требовательно осведомился Сэйичиро, для которого перемена в настроении Асато не прошла незаметно, – у Мураки есть алиби на это время?       – Я не знаю, – растерянно выдавил Цузуки, его слегка трясло. Он осознавал весь кошмар и трагизм ситуации, ведь если это доктор, то значит, тот хладнокровно убил девушку, а потом, как ни в чём не бывало, вернулся домой и соблазнил его. – Я уснул чуть позже полуночи. Я не слышал, чтобы он уходил или возвращался.       Цузуки поймал испуганно-недовольный взгляд Хисоки и отвёл глаза. Ну да, спать в дома врага – для него это непостижимо.       – Гусёсин, у нас есть в базе данных адрес доктора Мураки? – слишком прозорливо поинтересовался Тацуми.       – Сейчас посмотрим, – сказал библиотекарь, щёлкая клавишами. – Нашёл! Это, – произнёс Гусёсин внезапно изменившимся голосом, подняв на смотрящего в никуда и молчащего Цузуки испуганный взгляд, – та же улица.       – Это не он, – жалобный голос Асато нарушил тяжёлую тишину, последовавшую за этим.       – Почему ты так думаешь? – строго спросил Тацуми. Сколько раз уже доктор обводил Цузуки вокруг пальца, не гнушаясь ничем?       «Потому что от него не пахло кровью», – подумал Асато.       Он помнил их встречу в Киото на улице Санэн-дзака. Мураки только что кого-то убил. На нём не было крови – он бы не позволил себе запачкаться, – но от него пахло убийством. Его поведение, его слова, его аура, его запах, когда доктор прижимал Асато к татами в Ко-Каку-Ро, – всё было иным, нежели сегодня утром, когда Мураки ласкал и целовал его.       Поняв, что Асато чего-то недоговаривает и при присутствующих говорить не станет, Тацуми произнёс:       – Цузуки, на пару слов. Что между вами произошло? – спросил секретарь, когда они с Асато вышли в коридор.       – Ничего, – ответил Цузуки, но под пристальным взглядом, которым его сверлил секретарь, врать он был не способен. Но как можно было сказать правду? – Мы… мы вроде как переспали… – едва слышно выдавил Асато, глядя мимо собеседника, поэтому не видел, как выражение лица Тацуми из сердитого на миг сделалось крайне обеспокоенным.       – Он… изнасиловал тебя?       Но Цузуки покачал головой, желая провалиться сквозь землю. Ну вот и что теперь о нём подумают?       Секретарь же недоумевал: как мог Цузуки после всего, что доктор сделал и с ним, и с другими, довериться настолько, чтобы отдаться Мураки?       Заметив всё же осуждение и непонимание на лице бывшего напарника, Асато проговорил, с трудом выталкивая слова:       – Он сказал, что это считается, что мы переспали, но это было… то, что называют взаимной дрочкой, – прошептал Асато, уставившись в пол и чувствуя, что краснеет до кончиков ушей.       Цузуки знал, что это выглядит, как оправдание, мол, нет-нет, мы не переспали, а так – развлеклись немного, и испытывал к себе отвращение ещё и за это, а не только за факт проведённой у Мураки ночи.       Но ведь это его жизнь, разве нет? Почему он должен оправдываться или стыдиться себя? Разве у него нет права иметь с кем-то отношения?       – Он манипулирует тобой, – категорично заявил Тацуми. – Пойдём. Послушайте все, – огласил он, когда они вернулись в номер, и Цузуки на секунду испугался, что его постыдная тайна станет достоянием всех. – Я официально отстраняю Цузуки от расследования, так как он… хм… эмоционально подавлен и сбит с толку. – И, повернувшись к расстроенному Асато, добавил: – Возвращайся в Мэйфу. И на этот раз действительно возвращайся!       Внезапного бунта никто не ожидал.       – Я не вернусь!       – Цузуки, – укоризненно вздохнул Тацуми, пока все остальные с лёгким смятением наблюдали за ними, – тогда мне придётся сопроводить тебя. Не вынуждай меня применять силу.       Сэйичиро был уверен, что этого будет достаточно, чтобы урезонить Асато, который никогда не шёл на открытую конфронтацию с кем-либо из шинигами, предпочитая доверять их суждениям.       – Только попробуй, – тихо, но угрожающе произнёс Цузуки, заставляя вздрогнуть даже секретаря. – Я не вернусь! – упрямо повторил Асато, повышая тон и вскинув решительный взгляд на бывшего напарника; нынешний его напарник недоумевал от происходящего, явственно ощущая исходивший от Цузуки гнев. – И ты меня не заставишь. Это моя жизнь! – распалялся Цузуки, сверкая фиолетовыми глазами. – Прекрати меня наконец опекать! Я и сам могу принимать решения. Я пойду к Мураки и сам всё выясню.       Тацуми, поначалу опешивший из-за внезапной твёрдости, появившейся в словах и облике Асато, неожиданно вспылил, теряя хладнокровие, и рявкнул так, что стены содрогнулись:       – Иди, куда хочешь! Только знаешь, я не хочу найти тебя с вырванным сердцем!       Повисла гробовая тишина.       Пока Хисока пытался совладать с негативными эмоциями, накатившими на него, Ватари испытывал неловкость от того, что стал свидетелем ссоры, причина которой, очевидно, слишком интимная. Гусёсин же спрятался за ноутбуком – он любил тишину, порядок и покой, что очень редко случалось в компании шинигами.       Цузуки смутился, понимая, что погорячился. Тацуми переживал за него. И окажись на его месте, например, Хисока, Асато тоже волновался бы и лез не в своё дело.       – Прости, – произнёс фиалковоглазый шинигами уже более спокойным голосом. – Но я всё равно поеду к нему, и ты меня не остановишь…       – Цузуки… – попытался всё-таки уговорить его секретарь.       – …но можешь поехать со мной, если боишься за мою безопасность, – завершил Асато фразу.       – Хм… – Тацуми выглядел возмущённым и одновременно немного недоумённым. – Кажется, это называется шантажом?       Цузуки пожал плечами.       – Думай, как хочешь. – Он был непреклонен. – Я говорил уже: Мураки ходит к врачу и пьёт лекарства.       – А этот врач в случае чего сможет это подтвердить? – вкрадчиво поинтересовался Тацуми.       – Нет, – признался Асато после паузы. – Мураки стирает ему память…       – Как удобно, не находишь? – ледяным тоном произнёс секретарь, и этот тон покоробил Асато сильнее всего.       – Я тоже был безумен! – вскричал он. – Убей тогда и меня!       Увидев неподдельные изумление и боль во взгляде Тацуми, Цузуки понял, что сказал лишнее, и отвернулся, закрывая глаза ладонью. Но слёзы всё равно сдержать не удалось. Там, у доктора, получилось не расплакаться, а тут уже нет. А Тацуми ведь так не любит его слёз!..       Ватари и Хисока недоумённо переглянулись. Если поначалу мальчик не понимал, почему это вдруг Цузуки принялся защищать доктора, то теперь его накрыло осознание того, что в нём его напарник видел бывшего себя. Дойти до этой мысли было проще, чем смириться с ней.       – Цузуки, – этот осторожный голос принадлежал Ватари, – ты уверен, что хочешь защищать его после всего, что он сделал?       – Да, – глухо произнёс Асато, кое-как взяв себя в руки.       Он мог бы добавить, что если бы в своё время встретил человека, способного в него поверить, который бы видел в нём не только чудовище, возможно, вся бы его жизнь повернулась по-другому. Но он не стал этого говорить при Хисоке, ведь и его жизнь могла бы быть иной, не встреть он Мураки, не факт, правда, что лучше, учитывая его семью, но всё же.       – Пойдём, Цузуки, – Тацуми тронул Асато за плечо. – А вы займитесь этим делом, – добавил он, обращаясь к остальным.       – Куда? – тихо уточнил Асато.       – К Мураки, – вздохнул секретарь. – Не драться же мне с тобой в самом деле?              Конечно, то обстоятельство, что в следующий раз на его пороге оказались уже два бога смерти, вряд ли можно было считать положительной тенденцией, однако Кадзутака не удержался от ехидного замечания:       – А вот и кавалерия прибыла!       – Мураки-сан, – секретарь был холоден и предельно вежлив, смерив доктора неприязненным взглядом, – вы знаете, что мы подозреваем вас в серии убийств?       – Догадываюсь. – Кадзутаке стоило немалых усилий не посмотреть при этом на Асато, а то бы получилось, что сдаёт его.       – А то, что последнее из них совершено у вас под окнами?       Несколько секунд доктор удивлённо переваривал информацию, потом понимающе хмыкнул.       – Полагаю, это произошло в то время, когда…       – ...ваши гнусные руки ещё не дотянулись до моего коллеги, и потому обеспечить вам алиби он не в состоянии, – бесстрастно заверил Сэйичиро.       Мураки, в это время сверливший взглядом секретаря, видел краем глаза, как покраснел Асато.       – Ты тоже думаешь, что это я? – спросил доктор фиолетовоглазого шинигами.       – Нет, – покачал головой тот.       «Ну хоть кто-то на моей стороне», – подумал Кадзутака.       Доктор снял очки и жестом, выдававшим его волнение, зачесал волосы назад, потом помассировал лоб, пытаясь совладать с эмоциями. При этом его искусственный глаз оказался на виду, не скрытый больше чёлкой. Секретарь впервые вблизи видел это увечье Мураки, и, даже не зная о несчастном случае, по неестественной форме глаза и наличию шрамов вокруг него догадался о перенесённой Мураки травме. Однако подавил в себе сочувствие к доктору, неожиданно возникшее при созерцании растерянного вида того. Мураки, несомненно играл. Как и всегда.       «Не надо было вести себя, как порядочный человек, – с тоской думал Кадзутака. – Надо было уже тогда соблазнить Асато. Если бы наслаждался им всю ночь, сейчас не пришлось бы оправдываться».       Поймав взгляд Цузуки, Мураки понял, что тот размышлял о том же.       – Я работал над статьёй для медицинского журнала, – ответил наконец Мураки, возвращая на место очки и чёлку. – Я могу показать дату и время последнего изменения файла, но вряд ли вас это убедит?       – Вряд ли, – ледяным тоном согласился Тацуми.       – Я хочу увидеть все материалы по этому делу, – неожиданно сказал доктор. В конце концов, жертв больше, чем одна, и у него наверняка есть алиби на другие случаи.       – Вы вправду думаете, что мы вам это позволим? – слегка удивился секретарь.       – Послушайте, – неподдельно возмутился доктор, – вы обвиняете меня в том, чего я не совершал, и не даёте мне возможности доказать свою невиновность! У вас там, в Мэйфу, что?Тоталитаризм или абсолютная монархия?!       Мураки бросил взгляд на Асато, и тот верно истолковал этот немой призыв о помощи.       – Тацуми, он прав. Почему бы тебе ему не позволить?..       – Ты хочешь, чтобы я допустил подозреваемого к расследованию?! – воскликнул секретарь. – Ты не в состоянии сейчас трезво мыслить, поэтому я и отстранил тебя. Ты предвзято оцениваешь ситуацию.       – Ты – тоже, – тихо обронил Асато и, подняв глаза на секретаря, добавил: – Тацуми, если Мураки окажется убийцей, я… я сделаю всё, что ты скажешь!       На мгновение Сэйичиро показалось, что Цузуки известно о его самом сокровенном желании, но потом он понял, что предложил это Цузуки, будучи искренне уверенным в невиновности доктора и благородстве Тацуми, под «всё, что скажешь» имея в виду полную субординацию и подчинение секретарю в служебных делах, а вовсе не предлагая своё тело мечтающему об этом Сэйичиро.       Асато в своей простоте душевной был прав, говоря о пристрастности Тацуми. Хуже всего было то, что доктор, рассматривающий секретаря цепким, внимательным взглядом, не мог не заметить, как мимолётно изменилось выражение лица Тацуми при этих словах Цузуки, и не мог не догадаться об истинной подоплёке этого.       Откровенно же говоря, секретарь завидовал Мураки и не понимал, как тот добился не только лояльности к себе со стороны Асато – это после всего, что доктор с ним сделал! – но и затащил того в постель. В то время как Сэйичиро буквально боялся прикоснуться к Асато лишний раз, не зная с какой стороны к нему подойти, чтобы не причинить Цузуки боль и не вызвать слёзы.       Немного подумав, Тацуми согласился. Идея понаблюдать за доктором показалась ему неплохой. Мураки может выдать себя, а он в случае опасности всегда сможет скрутить его тенями.       – Дайте мне пару минут переодеться, – сказал доктор, намереваясь скрыться в квартире, но был остановлен саркастичным вопросом секретаря:       – Чтобы вы успели исчезнуть?       – Помилуйте, – воскликнул Кадзутака, пытаясь скрыть раздражение за иронией, – это двадцатый этаж, а летать, в отличие от вас, я не умею!       – Но не телепортироваться, – резонно возразил Тацуми.       – Я не шинигами, мне для этого необходима специальная подготовка: ритуал, артефакты или поглощение чужой энергии, – Мураки уже не скрывал недовольства, – и если бы я мог, уже давно бы телепортировался прямо у вас из-под носа, как делал это не раз раньше! – И доктор с силой захлопнул дверь.       Оставшись наедине, Кадзутака выдохнул. Ему необходимо было успокоиться и собраться с мыслями. То, что вокруг него кто-то плёл заговор, было давно неоспоримо. Убийства были похожи на все те, что он когда-то совершил, да и история с отстранением вызывала вопросы. А уж то, что последнее преступление произошло здесь, было чем угодно, но только не случайностью! Кто-то определённо пытался его подставить, но вот кто? Кто-то из коллег? Из зависти к его успехам? Звучит смешно, но в современном мире чего только не бывает. Или этот секретарь, и сам положивший на Асато глаз? Тогда выкрутиться будет сложно, но не невозможно, особенно если Асато на его стороне.       Отодвинув занавеску, Мураки выглянул в окно. Вот она, парковка. Он ходит мимо неё каждый день. Никаких признаков деятельности криминалистов там уже не было. Значит, тело обнаружили довольно быстро, и, значит, кто-то помог его обнаружить.       Захотелось курить.       Кадзутака подумал, что ему повезло, что Цузуки вообще был в его квартире, пусть и не может служить ему безоговорочным алиби. В противном случае, разгневанные шинигами уже бы линчевали одного доктора, наивно подумавшего, что ему будет позволено снова стать честным человеком.       Однако, если он увидит материалы этого расследования, у него будет возможность оправдаться. А если это ещё и позволит завоевать Асато, Кадзутака будет только благодарен неведомому убийце за такой шанс.              Когда Цузуки и Тацуми вместе с Мураки прибыли в отель, там был только Гусёсин, работающий за ноутбуком.       – Ой! – удивился библиотекарь столь неожиданному гостю. У него даже перья встали дыбом.       – И тебе привет, – усмехнулся Мураки в ответ. Он помнил это существо по «Королеве Камелии». Опасности оно не представляло, в отличие от шинигами. – А что, боги смерти настолько нищие, что вынуждены ютиться в таком клоповнике? – Кадзутака не мог удержаться и не высказаться по поводу дешевизны отеля и чьего-то, он даже догадывался чьего, скупердяйства.       – Мы же не торгуем органами на чёрном рынке, – парировал уязвлённый секретарь.       – Тацуми-сан, совершенно не обязательно тыкать меня носом в моё прошлое, – выдержанно ответствовал Мураки, – я и так всё прекрасно помню. Давайте лучше поговорим о настоящем?       В настоящем были подробности двадцати убийств, считая самое последнее. Секретарь бесстрастно раскладывал бумаги, а недостающую информацию Гусёсин выводил на экране.       Маленький библиотекарь, сидящий прямо на столе, чувствовал себя не очень уютно, имея за спиной доктора, заглядывающего через его плечо. Старший из братьев хорошо помнил Мураки, как и всё то, что произошло на корабле, и не понимал, почему шинигами привели этого человека сюда.       Цузуки, горя рвением, разместился рядом с доктором. А вот сам Мураки этот энтузиазм не разделял: если кто-то всерьёз вознамерился его подставить, тот хорошо подготовился, и Кадзутаке будет тяжело опровергнуть обвинение, лишь взглянув на эти бумаги. Но это – та стартовая база, откуда он может начать своё расследование. И для этого надо понимать, на чём строится их обвинение.       Итак, оказалось, что все жертвы предварительно были задушены чем-то, похожим на толстую плетёную верёвку, и уже позже каждой из них убийца вырезал сердце, оставил на шее две круглые ранки и срезал прядь волос.       Педантично выписав дату и место каждого убийства на отдельный лист, Мураки сверился с прихваченным из дома ежедневником, в который он записывал все важные встречи и события в мире медицины. Не то чтобы он боялся что-то забыть или опоздать куда-либо, просто порядок для этого человека был превыше всего. Асато, тоже заглянувший в докторские заметки, отметил с грустью, что все записи касались сугубо деловых встреч. Даже редкие банкеты и светские мероприятия были так или иначе связаны с его профессиональной деятельностью. Никаких совместных мероприятий с друзьями или теми же коллегами, не связанных с обязанностью представлять на встречах свою больницу, тут не было. Можно было подумать, что подобные вещи не попадали в ежедневник, так как носили спонтанный характер, но Цузуки справедливо предположил, что их просто не было. Кроме работы, в жизни Мураки ничего не было. Сейчас не было. Впрочем, убийства и безумные маниакальные схемы вряд ли можно называть подходящим досугом.       – У меня нет алиби ни на один из этих случаев, – произнёс наконец Кадзутака, понимающе усмехаясь и кивая своим собственным мыслям. Как Мураки и думал, убийца оказался не так прост. – Я был либо дома, либо у психотерапевта.       – Которого спрашивать тоже бесполезно, – сухо обронил Тацуми. – И никто из ваших друзей или коллег не может подтвердить ваши слова?       – Тацуми-сан, – стараясь сохранять выдержку, ответил Мураки, – я очень много работаю и потому своё свободное время предпочитаю проводить подальше от людей, которые мне неинтересны. А друг у меня всего один, но даже если бы он был способен подтвердить моё алиби, вы бы ему всё равно не поверили.       – Разумеется, – кивнул секретарь, – нам известно, что Мибу Ория покрывал вас в Киото.       – Вот поэтому я и совершил ту серию убийств именно там. Здесь у Ории нет той власти.       – Маньяку всё равно, где убивать, – резонно возразил Сэйичиро, и Мураки замолчал ненадолго, признавая его правоту. Когда же доктор снова заговорил, голос его был выдержанным и твёрдым:       – То, что у меня нет алиби, ещё не доказывает, что убийца я. Наверняка даже в моём доме найдутся люди, у которых тоже нет твёрдого алиби на все эти случаи.       – И все они окажутся бывшими, а может, и не бывшими, маньяками? – скептически вопросил Тацуми.       – Маловероятно, – пробормотал Кадзутака, снова просматривая сведения о преступлениях и жертвах.       Он надеялся зацепиться за что-нибудь, какую-либо мелочь, которая помогла бы выяснить личность истинного убийцы, раз не удалось доказать свою невиновность. Выяснить хотя бы для себя, чтобы потом вывести злоумышленника на чистую воду, если уж шинигами ему не верят. Один, впрочем, верил, но что толку? Преступник хитёр и предусмотрителен и не совершил ничего, чтобы его можно было идентифицировать.       – А вот и я с новой уликой! – раздался от двери жизнерадостный голос с чудовищным кансайским акцентом. Жизнерадостность его владельца, правда, немного спала с лица золотоволосого шинигами при виде неожиданного гостя.       – Что за улика? – как ни в чём не бывало, осведомился Тацуми.       – Зажигалка с места последнего преступления, – произнёс Ватари, справляясь с первым недоумением. В конце концов, он помнил утреннюю ссору секретаря и Цузуки, и к кому они в итоге поехали. Нетрудно было сложить эти два факта и понять причину присутствия здесь доктора-психопата. Куда сложнее было поверить в то, что Тацуми это допустил.       – А где Куросаки-кун? – спросил Сэйичиро, не сразу отмечая отсутствие мальчика.       – На парковке есть камера наблюдения, – принялся объяснять Ватари. – Он пытается раздобыть копию записи.       Пока секретарь внимательно изучал новую улику, упакованную в прозрачный пакет, доктор всё больше мрачнел. Зажигалка была дорогой, сделанной на заказ, а не одноразовой пластиковой дешёвкой из ближайшего супермаркета: серебристая, с выгравированными на поверхности иероглифами.       – На ней обнаружены отпечатки пальцев, – сообщил Ватари, протягивая Тацуми соответствующие бумаги. То, как просто шинигами могли получать материалы полицейского расследования, а так же понимание того, что они способны стирать у людей ненужные воспоминания, давало им прекрасную возможность обвинить кого угодно в чём угодно. Особенно, если кто-то из них пристрастен к одному и страстно желает заполучить другого. – Но в базе данных полиции их нет, – пояснил Ютака. – Я подумал, может, в нашей есть?       Мураки заинтересованно вскинул брови. Ему было любопытно узнать, есть ли он в базе данных Мэйфу, и что именно там про него пишут. Однако выяснить не удалось.       – Не надо пока, – произнёс Тацуми, буравя доктора проницательным взглядом. – Лучше возьми отпечатки у нашего гостя.       – Не стоит, – сказал Кадзутака быстро. – Это моя зажигалка. Её подарил Ория.       Ошибиться было невозможно. Иероглиф «жизнь» на одной стороне и «вечность» – на другой. Своеобразный юмор самурая восхищал Мураки каждый раз, когда тот что-либо дарил. Зажигалка шла в паре с портсигаром, которым доктор давно не пользовался.       – Ты уверен? – робко спросил Цузуки, молчавший доселе. Он видел, как хмурится доктор, но по-прежнему не верил в его виновность.       – Да. Другой такой нет. Я потерял её в Киото, когда лежал в больнице с пробитым лёгким и пневмотораксом. Думал, что потерял, – добавил Мураки тише. – Она недешёвая, вполне могла кому-то пригодиться. Вот, – он запнулся на мгновение, не в силах подавить волнение, а так же невольное восхищение неизвестным злоумышленником, – и пригодилась…       – То есть вы хотите сказать, что и это ничего не доказывает? – с холодным негодованием уточнил секретарь.       – Послушайте, – воскликнул Мураки, – Цузуки был всю ночь в моей квартире, неужели вы думаете, он ничего не услышал бы и не догадался?!       – Цузуки даже на работе умудряется заснуть и ничего не слышит, а обвести его вокруг пальца проще простого!       – Вы считаете его идиотом, потому что вам выгодно, чтобы он таким был! – парировал Мураки.       «Вот чем он его привлёк, – неожиданно понял Тацуми, – погладил по головке, проявил мягкость, и этот дурачок растаял».       – Цузуки, – решительно произнёс секретарь, – ты можешь подтвердить, что Мураки не покидал квартиры?       – Я… – Асато замялся. – Я не думаю, что он куда-то выходил.       – Ты уверен? – с нажимом произнёс Тацуми.       – Нет, – негромко проговорил Асато, глядя вниз и нервно теребя ремешок часов, – не уверен. Но он не убивал!       – То есть в этом ты уверен, а был ли он дома – нет? – раздражённо выдал Тацуми. – И почему же ты так считаешь?       Мураки подумал, что тон секретаря больше подходил для общения с маленьким ребёнком, и в очередной раз возмутился тому, как с Асато обращались его друзья.       – Ну… потому что, – Цузуки помедлил, прикрыл глаза на пару секунд, пытаясь совладать с нервозностью. Что он должен сказать? Как объяснить, что человек, ласкавший его утром в постели, не мог убить? Как это вообще можно объяснить? – Я не знаю, – неловко выдавил он. – Просто чувствую.       – Твои чувства необъективны, – отрезал Тацуми.       – А что тогда объективно?! – воскликнул Асато, едва не плача, и вдруг почувствовал, как ладонь доктора сжимает его руку.       «Он пользуется его честностью и неуверенностью в себе!» – возмутился Мураки про себя.       – Разумеется, он не уверен, – процедил Кадзутака, – с такой-то самооценкой! Я слышал, как вы сегодня говорили с ним по телефону. Таким он вам больше нравится? Удобно манипулировать?       – Да как вы смеете?! – вскричал взбешённый Тацуми, теряя выдержку. – Что вы понимаете? Вы сами манипулировали Цузуки, сломали его!       – Именно так, – Мураки не отрицал. – Потому я и знаю!       Пока секретарь и доктор обменивались гневными взглядами, Ватари пребывал в задумчивой растерянности. От него не укрылось, как порывисто Мураки сжал ладонь расстроенного Цузуки. Если бы Мураки был убийцей, притворяющимся невиновным, был ли он способен так искренне играть?       «Похоже, он, и вправду, любит Цузуки», – удивился про себя учёный.       – Может, мы всё-таки вернёмся к делу? – сказал он вслух, пока эти двое не договорились ещё до чего-нибудь.       Тацуми потёр лоб и произнёс снова выдержанным тоном:       – Так что же это, по-вашему, значит, Мураки-сан?       – Лишь то, что меня пытается подставить кто-то, кто хорошо знает моё расписание и мой образ жизни, – ответил Мураки. – Я бросил курить год назад, и уж это-то мои коллеги подтвердят!       «В конце концов, – с надеждой подумал Кадзутака, – остаётся ещё видеозапись. Если, конечно, они её не уничтожат, – добавил он мысленно, – чтобы наверняка избавиться от меня».       Тацуми колебался. Если Мураки действительно был убийцей, то его поведение сейчас не слишком вязалось с его поведением в Киото. Раньше доктор действовал куда увереннее и вызывающе.       – Если тебя кто-то хотел подставить, он мог и зажигалку такую же сделать, – предположил Асато и просительно глянул на Ватари.       Ютака намёк понял и, подойдя ближе к столу, сказал:       – Доктор Мураки, я всё же сниму ваши отпечатки.       – Не позволю я себе мазать пальцы этой дрянью! – с брезгливым выражением лица воскликнул доктор, для которого даже маленькое пятнышко на ботинках или одежде было уже невыносимым зрелищем. Зная его педантичность и аккуратность, нетрудно было представить, что он даже оперировать умудряется, не запачкавшись.       – Мураки, – умоляюще произнёс Асато, и по взгляду Цузуки, обращённому на доктора, Ютака с ужасающей ясностью понял, что чувства доктора взаимны.       Кадзутака, вздохнув, кинул на другой конец стола свой ежедневник.       – Используйте это.       Особого смысла в этом Мураки не видел. Тот, кто подставил его, просто не совершил бы такую глупую ошибку. Это была его зажигалка, и это были его отпечатки на ней, иначе и быть не могло. Стоило поразмыслить над тем, кто за этим стоит. Если подозревать богов смерти, то секретарь первый на примете, мальчишка-эмпат – второй. Не исключено, что они работают вместе. А мотив понятен: месть. И за Цузуки, и за себя. А ещё – ревность.       Здесь, впрочем, Кадзутака себя мысленно осадил. Повод приревновать у Тацуми появился только сегодня. Или доктор чего-то не знает о своём прекрасном шинигами?       – Ну, Ватари, – спросил Тацуми спустя некоторое время с неким ехидным самодовольством в голосе, лишь усиливавшим подозрения Мураки, – есть ли там что-то, чего мы не ожидали найти? – Ютака лишь покачал головой. Он и сам надеялся на другой ответ.       – Мураки-сан, вы по-прежнему утверждаете о своей невиновности? – скептически поинтересовался секретарь, заставляя доктора пожалеть, что он больше не убивает – искушение было очень велико.       – Разумеется! – Мураки пытался выдержать ровный тон, в чём вряд ли преуспел, так как внутри у него всё клокотало от гнева. – Неужели вы действительно считаете, что я стал бы так рисковать?! Заманивать к себе шинигами, чтобы обеспечить весьма сомнительное алиби, убивать у него под носом, надеясь, что он ничего не заметит, да ещё и оставлять на месте преступления столь очевидную улику? Вы меня за кого принимаете?! – неподдельно возмутился доктор. – Лишь раз я преднамеренно оставил рядом с трупом свою прядь волос, чтобы привлечь внимание Цузуки и привести его в Киото. Зачем мне было снова повторять этот трюк, если он и так уже был в моей… квартире, – Кадзутака запнулся на мгновение, заменяя слово «постель» на более нейтральное, но все присутствующие подоплёк поняли, особенно видя, как зарделся Асато. – И вы бы вряд ли нашли своего коллегу…       – Я полагаю, – сердито выпалил Тацуми, – что вы что-то задумали и для этого вам нужна лояльность Цузуки!       – Так в чём проблема? – вмешался Ватари, которому надоело слушать эти препирания и больно было видеть расстроенного, смущённого Цузуки, – давайте поместим доктора под круглосуточное наблюдение. Если убийства прекратятся – значит, он виновен.       – У нас нет столько времени! Они прекратятся! – одновременно недовольно воскликнули Тацуми и Мураки, приводя Ютаку к мысли, что не так уж сильно они и отличаются. Оба в своём роде маньяки, разве что убийца из них только один.       – Идея не так и плоха, – продолжил Кадзутака, – но, уверен, что убийства прекратятся. Когда есть столь неоспоримая улика, зачем и дальше рисковать?       В словах доктора был смысл. Все замолчали, обдумывая подобное положение вещей. Сэйичиро даже немного растерялся: что делать в такой ситуации, он не знал. Мураки вины не признавал, что естественно. Цузуки его безоговорочно поддерживал. Ватари сомневался.       – Надо провести более детальное расследование, – предложил Ютака, – с самого начала, и всё станет ясно.       Почти неслышно отъехала в сторону раздвижная дверь, и объявившийся неожиданно Хисока во все глаза уставился на ненавистного доктора.       Повисла неловкая пауза. За всеми этими спорами они забыли про ещё одного участника их команды.       – А он что тут делает?! – взвизгнул Куросаки с порога.       – Это… следственный эксперимент, – выкрутился Гусёсин, пока все остальные не знали, что сказать, так как их буквально застали врасплох.       Когда Хисока возвращался в гостиницу, он был в прекрасном настроении, которое улетучилось тотчас, стоило ему увидеть Мураки и сидящего рядом с ним Цузуки, который спешно отнял свою руку из лап этого извращенца, которого кто-то сюда позвал и – более того! – позволил находиться в столь непозволительной близости от его напарника!       – Я принёс запись с камеры видеонаблюдения, – недовольно буркнул мальчик.       – Прекрасно! – в один голос известили секретарь и доктор, заставив Хисоку запоздало сообразить, что он что-то пропустил.       – Прежде чем отдать её, я хочу поговорить с Цузуки! – ультимативно заявил мальчик. Его не волновали другие, его интересовала только версия Асато о происходящем здесь.       Так как в крошечной комнатке совсем не было возможности уединиться, им пришлось выйти в коридор.       – Почему он здесь?!       – Прости, – Асато виновато посмотрел на мальчика, – я не думаю, что убийца это Мураки.       – Если ты не забыл, он и есть убийца! – сердито воскликнул Хисока.       – Не забыл, – печально вздохнул Асато. Он хмурился, переступал с ноги на ногу, смотрел куда-то мимо напарника, прежде чем наконец, собравшись с духом, поднял на Куросаки глаза, полные невыразимой печали, и произнёс: – Я знаю, что тебе больно его видеть, но, мне кажется, Мураки не совершал этих преступлений.       – Он совершал другие! – парировал Хисока.       – Но больше не убивает.       Неожиданная твёрдость в голосе напарника удивляла.       – И поэтому ты готов ему всё простить и… поверить?! – почти выкрикнул Хисока, опомнился, лишь вспомнив о коллегах за дверью, и чуть снизил тон под конец.       – Я тоже когда-то многих убил, – негромко, но с чувством начал Асато. – И если бы тогда нашёлся хоть кто-то, кто мне поверил, моя жизнь сложилась бы иначе.       – Моя – тоже, если бы он меня не убил! – в сердцах воскликнул Хисока и тут же устыдился, видя, какими глазами на него смотрит напарник. Куросаки даже пришлось немного отодвинуться, так как чужая боль и вина буквально затопили все его чувства, сдавливая горло, не давая дышать.       – Прости, – повторил Асато. – Из меня вышел плохой друг.       – В Нагасаки ты, не задумываясь, отправился спасать меня, хотя и знал, что то была ловушка, – примирительно проговорил мальчик. – Теперь пытаешься спасти его, потому что уверен в его искренности и в том, что ему нужна помощь. В этом весь ты.       – Давай посмотрим запись и будем знать наверняка?       «Да, в этом весь Цузуки, – думал мальчик, – обещать незнакомым людям, что поможет им, прикладывать для этого все усилия, не жалея самого себя; лезть в чужую жизнь, стараться, чтобы все были счастливы, но безмолвно страдать самому от своих проблем; столько всего вытерпеть от Мураки, а теперь – переживать и за него…»       Хисока пожалел, что не увидел запись прежде. Тогда сейчас бы он мог с уверенностью сказать, что Цузуки заблуждается, либо… удивиться, наверное.       – Это он, не сомневайся даже, – сказал Хисока, отдавая диск Асато.       

***

      Гусёсин, ценивший свою собственность, равно как и собственность департамента, не знал, что хуже: подпустить к ноутбуку горящего рвением Цузуки, известного тем, что дважды разрушил библиотеку в Мэйфу, или доктора Мураки, без колебания однажды взорвавшего круизное судно. Поэтому, отобрав диск с записью, немного истерично потребовал, чтобы все расселись вокруг и чтобы никто – ничего – не трогал!       Цузуки и Мураки опять были слишком близко друг от друга, что, разумеется, бесило и секретаря, и Хисоку. Первый уселся с другой стороны от доктора, видимо, надеясь, что так в случае чего, его будет проще скрутить тенями; второй разместился через Ватари от Цузуки – Хисока не хотел в полной мере ощутить то разочарование, что неизбежно постигнет Асато при просмотре.       Но всё равно ощутил…       Камера, выхватывавшая небольшой пятачок парковки, окутанной темнотой, которую разбавляла лишь пара уличных фонарей, беспристрастно показывала сперва спину девушки, срезающей через парковку дорогу к дому, затем белый, узнаваемый с первого взгляда плащ и светлые волосы убийцы, напавшего сзади, а потом хладнокровно вырезающего сердце у задушенной им жертвы.       По окончанию записи взгляды всех присутствующих были устремлены на доктора, на которого было неожиданно больно смотреть.       – Я… не помню этого, – упавшим голосом пробормотал Кадзутака, невидящим взором уставившись в застывшую на экране картинку. – У меня нет алиби не на один из этих случаев, потому что это я их убил… – Мураки, нервным жестом взъерошив волосы, невесело усмехнулся. – Даже обидно как-то: раньше я хоть удовольствие от убийств получал. А сейчас – ни удовольствия, ни воспоминаний… – негромко обречённым голосом закончил он и принялся рассеянно что-то искать по карманам. Вынув из одного из них небольшой прозрачный пакетик с таблетками, тупо уставился на них, застыв на минуту, в течение которой никто ни слова не произнёс. Зрелище подобного доктора рождало самые противоречивые чувства и, как ни странно, ликования среди них не было. – Точно, – пробормотал наконец Кадзутака, – я же бросил курить… – Сказал и замер с зажатыми в руке лекарствами и отсутствующим взглядом, вызывая сочувствие даже у секретаря. Нельзя настолько хорошо играть – Мураки был шокирован и подавлен на самом деле.       – У тебя есть алиби на те дни, что ты был у врача, – раздался робкий, чуть дрожащий голос Цузуки. Он выглядел потерянным, но не сдавался. – Только он мог выписать тебе эти лекарства.       – Я мог их украсть, – возразил доктор, но Асато продолжал (глядя на зажатые в руке таблетки, он неожиданно кое-что вспомнил):       – Мураки поранил левую ладонь ещё накануне вечером. Есть ли на видео повязка?       Гусёсин отмотал запись назад и нашёл тот момент, где убийца накидывает верёвку, больше напоминающую тонкий канат, на шею жертвы.       – Убийца в перчатках, – констатировал библиотекарь.       – Но разве он мог задушить девушку с такой раной?       – Шизофреники во время приступа бывают очень сильными, – ответил сам доктор, – и такой дискомфорт, как какая-то царапина, им нипочём.       – Но рана начала бы снова кровоточить, – не унимался Цузуки, ища спасательную соломинку. – Я сам накладывал повязку – утром была та же самая, и я не видел на ней свежих следов крови, а сменил ты её позже!       Теперь Мураки равнодушно смотрел на свою перебинтованную ладонь. Он действительно поменял повязку незадолго до возвращения Цузуки в компании секретаря.       – Ты не заметил, – пробормотал Кадзутака. – Кровь была, но ты не заметил, потому что… я тебя соблазнил, – произнёс он так тихо, что услышать его мог только Асато и, возможно, секретарь, но последний и так понял, о чём речь.       – Но не так, как если бы рана снова открылась! – воскликнул несчастный Цузуки.       – Я не знаю, – прошептал Мураки, ставя локти на стол и зарываясь пальцами в волосах. – Я ничего больше не знаю! – с отчаянием в голосе добавил он и замолчал, не пытаясь больше оправдаться или что-то доказывать.       Хисока чувствовал себя странно. Вроде бы вот оно – он отомстил. Своими собственными руками осуществил месть: уличил Мураки в серии жестоких, циничных убийств, и доктору теперь не отвертеться, Мураки наконец получит по заслугам. Но это не приносило удовлетворения. Вместо этого Хисока ощущал себя так, словно измазался в липких зловонных помоях, и никак не может отмыться.       Мальчик отстранённо наблюдал, как Цузуки тормошит доктора за плечо и убеждает вспомнить хоть что-нибудь, что поможет следствию; как Мураки трёт виски, словно отгоняя подступающую головную боль, а потом смотрит перед собой, но взгляд у него пустой и безучастный; как он привычным жестом лезет в карман, но вместо сигарет снова вынимает оттуда таблетки, и глядит на них с таким неподдельным ужасом, будто не понимает, откуда они там взялись, и лишь спустя несколько мгновений вспоминает, что он же бросил курить. Противник был полностью деморализован и разбит, но такая победа не приносила никакого удовольствия мальчику, как и доброй половине их компании.       «А какая бы принесла? – мысленно спрашивал он сам себя. – Если бы Мураки оказал сопротивление? Отбивался?»       «Наверное», – сам себе отвечал Куросаки.       Тогда это хотя бы не выглядело, как избиение младенца или инвалида, не способного защищаться. Только сейчас Хисоке пришла мысль, что доктор действительно болен и, теперь понимал, что имел в виду Асато, говоря, что если бы в прошлом ему кто-нибудь помог…       «Но и мне никто не помог, когда Мураки насиловал меня!» – с горечью думал мальчик.       – Но как объяснить, почему девятнадцать убийств вы совершили аккуратно, а на двадцатом допустили столько ошибок? – к всеобщему удивлению вмешался Ютака. Он испытывал острое чувство жалости и к безумному доктору, и к терзаниям Асато. Кроме того, в этом деле не всё было до конца ясно, а разобраться – необходимо.       – Потому что меня отстранили, – пояснил Мураки. – И я окончательно потерял над собой контроль.       – Если бы ты потерял контроль, – тихо возразил Цузуки, смущённо потупившись, – ты бы не считался с моими желаниями.       Но Кадзутака не ответил. Мог он выдумать себе походы к психотерапевту? О, ещё как мог! Психопаты и не на то способны. Будучи уверенным в своей невиновности, заманил к себе Асато, соблазнил его. Удивительно, что на опыты не пустил!       «Я опять обманул его», – подумал доктор мрачно.       – В любом случае, – произнёс молчавший доселе Тацуми, – дальше не наше дело. – Голос его звучал ровно. Может, доктор и заслужил сочувствие, но это не отменяло того факта, что он убийца и весьма опасный.       – И что дальше? – угрюмо поинтересовался Асато. Выглядел он подавленным и несчастным.       – Насколько я понимаю, доктора должны изолировать и оказать необходимое лечение. – Тацуми не стал озвучивать иную перспективу, но её озвучил сам Мураки:       – Вряд ли, – возразил Кадзутака. Он выпрямился, разглядывая сложенные на коленях руки, словно они хранили следы совершённых преступлений. Доктор был слишком спокоен. Но то было не спокойствие, как неожиданно понял секретарь, а апатия. – Меня казнят как особо опасного преступника.       Эта перспектива даже уже не казалась Мураки такой мрачной. Собственное безумие пугало его самого. Эйфория от долгожданной встречи с Асато и от близости с ним, внезапно сменилась жесточайшей депрессией. Если он не помнит одну половину событий своей жизни и не уверен в другой, может ли он позволить Цузуки быть рядом с собой? Когда в любой момент способен его убить и даже не осознать этого! Доктора передёрнуло от подобной перспективы.       – Я не позволю! – воскликнул тут Асато. – Ни казнить тебя не дам, ни убивать тебе не позволю!       – Цузуки! – попытался урезонить коллегу Тацуми. – Это вне нашей юрисдикции. Пусть разбирается начальство. Если они отдадут это дело властям мира людей, значит, оно и будет разбираться согласно местным законам.       – Нет, я не согласен! – горячо возразил Асато. – В Японии полно мест, где мы с ним могли бы затеряться.       – Ты понимаешь, что говоришь? – строго произнёс Сэйичиро, поправляя очки. – Это нарушение всех установленных правил! Кроме того, это будет расценено как злоупотребление силой и дезертирство. Нам придётся возвращать тебя силком, и даже заступничество Дай-О-сама не поможет. За тобой и так числятся огромные долги и…       – Так повесьте на меня ещё и это! – вскричал Цузуки, вскакивая на ноги, как и Тацуми, чей взгляд буквально метал молнии. – Какая разница?! А вернуть меня вы не сможете! И ничьё заступничество мне не нужно!       Они обменялись сердитым взглядом с одной стороны и упрямым – с другой. И, прежде чем конфликт зайдёт слишком далеко, Ватари с Хисокой поспешили успокоить и усадить стороны обратно. Ватари вовремя сообразил взять на своё попечение Цузуки, предоставив секретаря эмпату. Ютака представлял себе, что должен был испытывать Хисока в этой ситуации, и разумно посчитал, что прикасаться к Цузуки мальчику сейчас будет вредно, хотя тот и метнулся к своему напарнику, перепугавшись того, что сейчас может произойти между двумя спорщиками. Винить хоть в чём-то Цузуки Ватари, впрочем, не собирался – вся эта история была слишком неоднозначна.       – Не уверен, что хотел бы такой жизни, Цузуки-сан, – бесцветным тоном проговорил Мураки, безучастно глядящий перед собой и, казалось бы, не заметивший едва не случившейся только что потасовки. Даже бессознательно снова ввернул в обращение суффикс, чтобы дистанцироваться.       Не задумываясь ни на секунду о чужом мнении или о том, как это будет выглядеть со стороны, Асато, решительно вглядываясь в профиль доктора (а сидел он как раз с той стороны, где у Мураки не было чёлки), сказал:       – Я буду с тобой каждую ночь!       В полной тишине, упавшей вслед за этим, Мураки удивлённо обернулся на Асато и увидел в его глазах то, что мечтал увидеть ещё две недели назад: любовь и нежность. И желание.       – Это… – выдавил Кадзутака, изменившимся голосом, у него даже дыхание перехватило, – эмоциональный шантаж – предлагать мне то, от чего я не смогу отказаться… – Он помедлил, не сводя с Цузуки взгляда, в котором смешалось так много всего, что в двух словах и не опишешь. – А желания того, кого ты спасаешь, тебя не интересуют? – с лёгкой улыбкой на бледном измученном лице добавил Мураки.       – Мои желания тоже никого не волновали, когда меня вытаскивали из огня! – в запале категорично парировал Цузуки, заставив покраснеть или смутиться половину присутствующих. – И теперь я понимаю, что именно они чувствовали в тот момент, когда делали выбор: лезть в огонь за мной или нет!       – Я могу убить тебя и не понять, что делаю, – покачал головой Мураки, в его глазах, обращённых на Асато, были и печаль, и горечь.       – Меня очень тяжело убить, – попытался улыбнуться Цузуки. – Так что это у тебя не выйдет.       И неизвестно, до чего бы ещё они договорились, если бы резкий голос секретаря не прервал бы этот трогательный диалог:       – Я запрещаю тебе, Цузуки! Я запрещаю тебе перемещаться вне Мэйфу без моего ведома!       – Тацуми… – Асато поднял на секретаря растерянный и обиженный взгляд, но тот был твёрд и непреклонен:       – Ты обещал, – немилосердно напомнил Тацуми, – если он окажется убийцей, ты сделаешь, что я скажу. Ты обещал!       Цузуки уставился на секретаря огромными глазами, полными ужаса и осознания, плечи его поникли.       – Я обещал… – сдавленным голосом прошептал Цузуки.       – Справедливо, – негромко проронил Кадзутака. Он тоже помнил об этом, и, в общем-то, уже смирился со своей участью. Жизнь, половину которой он не помнит, ему была не нужна, даже если в ней и будут убийства. Жизнь, в которой у него нет даже малейшего шанса быть с Асато – тем более.       Хисока почувствовал дурноту и поспешил отодвинуться подальше. Отчаяние, захлестнувшее Цузуки, было невыносимо. Оно было даже страшнее того, что владело Асато в объятой пламенем лаборатории. Тогда Цузуки не видел никакого смысла в своём существовании, а свою смерть рассматривал как благо для всех и искупление для себя. Сейчас же у него отнимали последнюю надежду спасти того, кого он, как внезапно с изумлённым трепетом осознал Хисока, любит.       Эмоции Мураки читались хуже, но тоже пробивались сквозь неприступную стену отстранённости и выдержки, выстроенную доктором, и были не менее депрессивны, только более хаотичны.       – Тацуми, тебе не кажется, что это слишком?.. – тихо проронил Ватари, он не мог ощущать чужие эмоции, как Хисока, но был не слепой и не бесчувственный, чтобы не понимать, той боли, которая сейчас должна владеть Цузуки. Да и доктору было тяжело, и обвинить его в игре и симуляции сейчас не решился бы даже самый предвзятый недоброжелатель.       – Я не могу позволить нам потерять коллегу, – с холодным упрямством ответствовал секретарь.       – Ну что ты, Цузуки, – шептал Мураки, подушечками больших пальцев стирая слёзы с щёк фиолетовоглазого шинигами.       Точно так же он стирал их в лаборатории, а потом резал Цузуки, бесстрастно наблюдая, как заживают его раны. Вспомнив это, Кадзутака с ужасом убрал руки. Он боялся касаться этого существа, потому что страшился снова причинить ему боль.       Асато так и замер в немом оцепенении, остекленевшим взором уставившись на секретаря.       – Цузуки, – Тацуми обошёл Мураки и, сев рядом с Асато, на место посторонившегося Ватари, развернул к себе лицо фиолетовоглазого шинигами, – ты должен понимать, что я делаю это для тебя, – мягко сказал Сэйичиро, но Ватари при этих словах болезненно прикусил губу и прикрыл глаза: секретарь был неискренен, однако и его винить Ютака не собирался. – А теперь иди, умойся.       Цузуки молча кивнул и, поднявшись на ноги, словно сомнамбула направился в ванную комнату. Но стоило ему скрыться за дверью, как в тот момент Хисока со стоном рухнул на пол, проваливаясь в глубокий обморок.       – Бон! Куросаки-кун! – к нему тут же кинулись Ватари и секретарь, но только Мураки понял, что происходит на самом деле.       – Цузуки! – воскликнул он, срываясь с места, едва не опрокидывая стол вместе с ноутбуком и Гусёсином.              …Что он хотел с собой сделать, Цузуки потом так и не вспомнит…              Выбив дверь одним заклинанием, Кадзутака обездвижил Асато другим, снося заодно очередное зеркало, которое отлетело в дальний конец комнаты и со звоном грохнулось об стену.       Оставив Хисоку на попечение Ватари и Гусёсина, Тацуми поспешил к ним, чтобы увидеть сидящего на полу доктора, прижимающего к себе впавшего в прострацию шинигами, отсутствующим взглядом смотрящего в никуда. Секретарь готов был упрекнуть доктора в том, что тот добился своего: окончательно сломал Асато. Если бы тот и сам не был эмоционально и физически сломлен.       Руки Мураки, которыми он гладил лицо Асато, тряслись, а в голосе звучала воплощённая безнадёжность, когда он, обнимая Цузуки за шею и уткнувшись ему в волосы, прошептал:       – Ты был прав – двойное самоубийство было хорошей идеей. Жаль, что нас спасли!..       Это было последней каплей. Бросившийся вон из ванны, Тацуми прижался спиной к стене, зажимая ладонью рот и чувствуя, как против его воли текут слёзы.       – Отпусти его, – сказал подошедший Ватари и пояснил: – Отпусти Цузуки. Ты ведь видишь: он его любит…       

3

      

***

      «Всё-таки странное это дело», – думал Ватари. Он ушёл из номера, когда там совсем стало невмоготу находиться, да и проверить кое-что хотел.       С тех пор как Мураки перенёс нереагирующего ни на что Цузуки на футон, он так и сидел рядом с ним и, сам впав в некое подобие прострации, гладил Асато по волосам, время от времени неживым голосом обмениваясь репликами с Тацуми, который тоже дежурил подле Цузуки.       Хисоку, так и не пришедшего в себя, положили в другом конце комнаты. Вокруг него хлопотал Гусёсин, не подпускавший к нему никого, кроме Ватари, и сетовавший на трёх злобных монстров, доведших ребёнка до стресса.       – Вы можете что-то сделать, чтобы вывести его из такого состояния? – спросил секретарь, но Мураки лишь покачал головой.       – Вы знали, – начал он ничего не выражающим тоном, – что Цузуки восемь лет лежал в больнице моего деда-психиатра? Восемь лет он ничего не ел, не пил, не спал, почти всё время пребывал в таком вот состоянии, лишь изредка приходя в себя, чтобы в очередной раз попытаться покончить с собой, пока однажды ему это не удалось…       Они не знали. Даже не догадывались, насколько всё серьёзно. Зато теперь многое становилось понятно. Например, то, почему Асато так защищал доктора.       Ютака не был врачом по образованию, но от скуки в Мэйфу он с энтузиазмом учёного изучал всё подряд, да и про детские травмы знал, как и про то, что с ума просто так не сходят.       Сам Ватари решил вернуться к расследованию. С помощью доступной ему магии и оборудования соорудил себе в углу что-то вроде лаборатории и приступил к сопутствующим исследованиям. В любом случае, больше в этом скорбном месте, скорее напоминавшем больничную палату, заняться было нечем.       К счастью, ему не мешали и даже не обращали внимания, создавая привычную атмосферу уединённости, к которой он так привык в Мэйфу. Доктор даже безропотно позволил учёному взять у себя кровь, не спрашивая, что и зачем, настолько ему было безразлично происходящее с ним. Ватари даже начал беспокоиться, как бы тот и себя не довёл до ручки.       Заодно Ютака на время забрал у Мураки его лекарства, которые тот, чтобы не таскать упаковки целиком, сложил в пакетик в количестве необходимом на день. Завладев ноутбуком (маленькому библиотекарю временно стало не до него) и выходом в интернет, Ютака установил названия препаратов и нашёл всю необходимую информацию по ним.       – Мураки-сан, это довольно сильные психотропные препараты. Как вы умудрялись оперировать? – спросил Ватари, возвращая доктору пакетик. Тацуми в это время собирал в стопку все материалы по делу, которое, очевидно, можно было закрывать.       – Разные люди по-разному реагируют на одни и те же лекарства, – ответил Кадзутака, разглядывая таблетки уставшим взглядом. – За руль я не рисковал садиться, но в операционной я никогда не допускаю ошибок. – Он осёкся и болезненно скривился. – Хотя уже не знаю, может и допускал, раз меня отстранили…       Прежде чем повернуться к Цузуки и снова впасть в медитативную прострацию, Мураки долго смотрел на часы, но не видел, что ему показывали стрелки, и не понимал, сколько времени он уже находится в этом месте, и как давно он принимал таблетки и когда их надо принять снова. Не то чтобы он уже верил в их действие. Сознание доктора вообще словно бы разделилось на две половины: одна помнила, что он посещает психотерапевта и принимает специальные препараты; вторая – была убеждена, что он это выдумал, а в действительности всё осталось по-прежнему, и он всё так же бродит по ночам при свете луны и убивает женщин. В итоге просто сработала привычка, выдуманная или нет, но в памяти она оставалась, а Мураки был достаточно организован, чтобы ей последовать. Высыпав на ладонь нужную дозу лекарств, он с нездоровой безучастностью сжевал их, словно то были конфеты.       Мешать ему Ватари не стал, решив, что это пойдёт доктору лишь на пользу. Выглядел Мураки неважно: болезненно бледный, руки нервно подрагивают, про взгляд и говорить не стоит. Не хотелось, чтобы и он чего-нибудь учудил.       «Пусть лучше грызёт таблетки», – решил Ютака.       Видеть в таком состоянии даже врага жизнерадостному Ватари было невыносимо, и он вышел пройтись, а заодно и узнать кое-что, так как в этом расследовании он оставался едва ли не единственным непредвзято судящим участником. А из того, что он наблюдал, картина вырисовывалась странная. Не проведи Цузуки ночь с доктором, все улики прекрасно в эту картину укладывались бы. Но Цузуки ночевал в квартире Мураки и, тут Ютака невесело усмехнулся своим мыслям, очевидно, в его постели. И Мураки был совершенно прав, говоря о том, что, будучи в своём уме, он бы не пошёл на столь неоправданный риск, как убийство под носом у шинигами. Да и смысла не было. Зачем ещё больше сводить с ума и ломать человека, который и так в твоём полном распоряжении, делай что хочешь? Каким бы маньяком и психом Мураки Кадзутака ни был, большинство его поступков имело логику, пусть и извращённую. А вот идиотом он никогда не был!       Вернувшись в номер, Ватари увидел, что доктор таки довёл себя до нужной кондиции и, схрупав почти все таблетки, что явно превышало единовременную дозировку, просто уснул рядом с Цузуки, трепетно обнимая того поперёк груди.       – С ним всё будет… м-м… в порядке? – сдержанно поинтересовался Тацуми, стараясь не смотреть на вызывавшую болезненные чувства парочку.       – Это же не полбанки снотворного залпом, – не уверено предположил Ютака. – Думаю, всё будет нормально. А сон ему сейчас не повредит. Тацуми, – серьёзно начал учёный, – нам надо поговорить. Предлагаю отправиться куда-нибудь пообедать.       Секретарь согласно кивнул. Ему и самому тяжело было оставаться в этом почти лазарете и понимать, что ничего сделать и никому помочь он не в силах. Когда дело касалось Асато, он почему-то всегда либо не знал, что делать, либо сомневался, надо ли. Наверное, это в итоге и оттолкнуло Цузуки от него.       Они выбрали китайский ресторанчик недалеко от гостиницы, в котором можно было заказать еду, в том числе и на вынос, и заняли самый дальний столик – подальше от любопытных ушей.       – О чём ты хотел поговорить? – напомнил Тацуми, когда они сделали заказ, видя, как Ватари задумчиво вертит палочки.       – Я думаю, Мураки не убивал.       Тацуми скептически приподнял бровь. Некоторое время он размышлял. Нет, у секретаря был готов ответ, просто ему необходимо было успокоиться и вернуться в необходимое для обсуждения работы состояние духа. Видимо, и Ватари медлил по этой же причине. Всё-таки происходящее выбило всех из колеи.       – Это при том, что все улики против него? – спросил Тацуми, когда официант расставил на столе их заказ и удалился.       – Именно поэтому, – уверенно заявил Ватари. – Я только что был в больнице, где работает Мураки. Он не совершал ошибок, а отстранили его потому, что кто-то сообщил о психотропных препаратах, которые он употребляет. А кровь на анализ он, разумеется, отказался сдавать. Но я взял её у Мураки и исследовал. Он честно принимал предписанные ему лекарства и, полагаю, они работали, а потому он не должен был совершать убийства.       – Это если исходить из предположения, что он убивал под действием своей болезни, а не потому, что ему это просто нравится, – возразил секретарь.       – Но даже под действием болезни он продумывал каждый шаг и не совершал необдуманных поступков, какой бы безумной ни была его цель.       Тацуми задумался, поставив подбородок на сплетённые перед собой пальцы.       – Сложно понять логику безумца, – изрёк он наконец, так и не прейдя ни к какому решению.       – Сложно, – согласился Ютака. – Но столь явных улик Мураки никогда не оставлял. И зачем бы ему тогда принимать лекарства?       – Чтобы сбить с толку Цузуки, – охотно подсказал Тацуми.       – Допустим, – кивнул его собеседник. – Ему это удалось, он заманил к себе Цузуки, переспал с ним. – При этих словах Тацуми болезненно поморщился, но Ватари продолжал. В конце концов, это уже было непреложной истиной, и смириться с ней рано или поздно секретарю всё равно предстояло. – Зачем доктору было нужно разоблачать себя сразу после этого? Чтобы свести с ума человека, который и так готов быть с ним по своей воле? Если бы он убил девятнадцать этих женщин, но притворялся бы перед Цузуки порядочным человеком, используя таблетки как алиби; если бы он и дальше продолжал убивать, мороча при этом Цузуки голову и завлекая к себе в постель, в этом была бы логика. А так я её не вижу.       – Она была бы, не проведи Цузуки с ним ночь, – Тацуми и сам пришёл к той же мысли. – Его отстранили, он слетел с катушек и потерял контроль над собой. Оставил улики.       – Именно! – воскликнул Ватари. – Всё так бы и выглядело, если бы не…       – Цузуки, – произнесли они вместе.              Асато открыл глаза и первое время не мог понять, где он, и что случилось. Нет, не совсем так. Глаза у него и до этого были открыты, только вместо неизвестного потолка, его внутренний взор созерцал тяжёлые, гнетущие сознание ужасы.       С трудом вынырнув из омута памяти, вины и раскаяния, Цузуки оказался не способен вспомнить, что предшествовало этому его пробуждению. Последнее, что он помнил, как Тацуми, напомнив про данное обещание, запретил Цузуки что-либо предпринимать, а затем следовало берущее за горло отчаяние и болезненный провал. Словно бы сознание потерял, но он не терял, и явно что-то сделал, раз очутился в таком положении.       Положение неожиданно было весьма приятным – рядом, обнимая его, спал доктор. Осторожно развернувшись так, чтобы не разбудить Мураки, Асато долго разглядывал забывшегося тревожным сном доктора: брови его дёргались, на лбу залегла складка, но рука обнимала трогательно бережно. И у Цузуки от нежности щемило сердце.       «Прости, Тацуми, – думал он, – похоже, мне придётся нарушить слово».       Цузуки непременно собирался спасти доктора, пусть даже и против его воли. Эта мысль была настолько всеобъемлющей, что поглощала все его помыслы. Он готов был пойти на должностное преступление, вероятно, предать друзей, но отказаться от этого не смог бы. Всё, что угодно, только не это! Словно он спасал самого себя из прошлого. И хоть истории их жизни отличались, результат был один: беспамятство, потеря контроля над собой и, вследствие, безумие, владеющее разумом.       «Может, попросить Мураки поделиться таблетками? – невесело думал Асато. – Глядишь, и мне поможет».       Можно было исчезнуть прямо сейчас, но Цузуки не стал бы так поступать, не попрощавшись с друзьями. Даже если они захотят отговорить или помешать их побегу, уйти вот так было некрасиво и нечестно по отношению к ним.       Цузуки никак не мог отвести глаз от тонких черт лица доктора, серебристых волос. Асато хотелось касаться его, провести по линии подбородка, целовать губы, но не хотелось будить, да и в комнате был кто-то ещё. Хотя для того, чтобы осмотреться, следовало бы подняться и побеспокоить Мураки.       Звук открываемой двери заставил Цузуки, осторожно убрав руку Мураки, отстраниться. Всё-таки интимность их близости его смущала. Зато теперь он смог рассмотреть бесчувственного Хисоку в другом конце комнаты и Гусёсина рядом с ним. Цузуки ощутил укор совести: это из-за него мальчик в таком состоянии, а ведь он обещал заботиться о нём!       – Ты очнулся? – негромко произнёс Тацуми, сгружая на стол коробки с китайской едой. – Как ты себя чувствуешь?       Асато глядел виноватыми глазами, даже не набросился на еду, хотя наверняка был голоден, даже не заметил её, будучи целиком поглощённый собственными мыслями.       – Тацуми, – Асато поднялся и решительно подошёл к секретарю, – могу я поговорить с тобой?       Для этого им пришлось отойти к окну, выходящему на миниатюрный садик, ютившийся между зданием отеля и стеной соседнего строения. Тацуми уже и сам начал жалеть о своей экономии – очень тяжело уединиться в такой тесноте, а оставлять доктора хоть на минуту Асато не пожелал. Как и начинать разговор первым. Он кусал губы, мрачно разглядывая далеко не новые татами, на лбу его залегла складка. Ему было стыдно и за то, что произошло, хотя он и не помнил подробностей, и за всю ситуацию, словно бы он сам её спровоцировал.       – Цузуки, – произнёс секретарь, не выдержав напряжения. Он хотел как-то успокоить Асато, дотронуться до него, но боялся в очередной раз сделать что-нибудь не так, – мне жаль, что так получилось…       На самом деле изначально он намеревался сказать «жаль, что не сдержал жестоких слов», но не знал, насколько это будет честно. Если бы Сэйичиро был в силах, он бы сделал всё, чтобы оградить Цузуки от общения с Мураки и дальнейших неприятностей. Но, во-первых, это было бесполезно, так как Асато, очевидно, уже всё решил для себя, и, во-вторых, это не сделало бы Цузуки счастливым.       – Прости, – извиняющимся тоном выдохнул фиолетовоглазый шинигами, – я не оставлю его!       – Даже если ты подвергнешь себя риску?       – Пусть так, – неловко улыбнулся Асато. – Мне кажется, что спасая его, я спасаю самого себя. Я… – он запнулся, покраснел и отвёл глаза в сторону, – я люблю Мураки и не могу его бросить.       – А я – люблю тебя, – неожиданно, в том числе, и для самого себя, выговорил Тацуми. – Как быть мне?       Цузуки изумлённо уставился на секретаря огромными глазами.       – Я… никогда не думал… Ты всегда был так холоден… – Асато представил себе, как, должно быть, чувствовал себя Тацуми, и совсем расстроился. Во взгляде сейчас направленном на него, не было вечной строгости и отстранённости, но тепло и нежность. – Прости, Тацуми. Я не знал… Я столько тебе наговорил сегодня! – с ужасом вспомнил Цузуки, хватаясь за голову.       – Не страшно, – Сэйичиро всё-таки решился прикоснуться к Асато, погладил по щеке.       От этой безысходной нежности у Асато заболело в груди. Даже слёзы выступили, хотя и стыдно было снова плакать перед секретарём. Тацуми никогда не знавший, что делать с плачущим Цузуки, просто прижал его к себе, сказав лишь:       – Ты должен быть сильным, если хочешь спасти доктора.              Когда Мураки проснулся, Ватари изложил ему всё то же, что и Сэйичиро. Лекарства действовали, и подобных явлений в виде потери памяти быть не должно. Доктор выслушал учёного со спокойной вдумчивой серьёзностью.       На самом деле Кадзутака вынырнул из беспокойного сна почти сразу, как только лишился тёплой близости тела шинигами. И он слышал перешёптывания Цузуки и секретаря. Но предпочёл притвориться спящим. Он понимал, что, похоже, его всё-таки собирались спасти, и не знал, как к этому относится. С одной стороны, ему претило чувство слабости и зависимости от кого-то, с другой стороны – то был Асато. Его настойчивость восхищала, а его любовь и забота – грели душу. Поэтому Мураки и сделал вид, что ничего не слышал, и решил предоставить всё Цузуки. За него, как уже понял доктор, всегда всё решали другие, а сам он боялся или не решался возразить, чтобы никого не обидеть, хотя обижать его самого никто не стеснялся. И раз он впервые в жизни пошёл наперекор своим друзьям и начальству, не стоит ему в этом мешать. Да и перспектива исчезнуть вместе с Асато не такая уж и плохая.       Мураки, правда, слабо представлял себе, что будет дальше, если за ними будут охотиться не только полиция, но и руководство Мэйфу, но с другой стороны всегда можно покинуть Японию.       «Можно попросить Орию сделать поддельные документы – с его связями это не проблема», – размышлял доктор.       Единственное, чего он опасался – это психическое состояние Цузуки, если ему придётся вдруг сражаться с друзьями, но надеялся, что до этого всё же не дойдёт. Проблема своего психического здоровья его тоже волновала – ведь неизвестно, на что он способен в таком состоянии.       «Однако, если верить этому блондинистому шинигами, препараты должны работать».       Мураки крепко задумался. Он не помнил, чтобы убивал эту девушку, как и девятнадцать предыдущих. В своей адекватности до сегодняшнего дня он был уверен. Но он и раньше в ней не сомневался: совершая убийства, наслаждаясь ими, он во всём видел незыблемую правильность, непоколебимую логику и необходимость каждого действия, основанных на извращённой морали, допускавшей много больше, чем мог себе позволить Кадзутака теперь. Но сейчас ему было что терять, и собственная жизнь здесь стояла не на первом месте.       – Могу я ещё раз посмотреть запись? – спросил он.       Мураки не знал, что хотел найти там. Видео однозначно говорило о произошедшем, но ведь даже учёный в этом засомневался. Что ж, видеозапись всегда можно подделать – в современном мире это не проблема. Остаётся понять, как и – самое главное – кто.       – Я тоже хотел это предложить, – сказал Ватари, усаживаясь перед ноутбуком.       Остальные шинигами последовали его примеру, кроме Хисоки, всё ещё находившегося в обмороке, и Гусёсин, рассевшись прямо на столе перед экраном, включил запись.       Кадзутака, сосредоточенно смотревший чёрно-белое изображение, размышлял о том, кто бы мог зайти так далеко.       – Мураки-сан тут только со спины, – заметил Ватари. Это была главная особенность того ракурса, с которого снимала камера, и можно было предположить, что именно поэтому преступник и избрал это место. Однако всё остальное: одежда, причёска, походка, – соответствовали доктору.       – Можно ещё раз, – попросил Мураки, хотя ни на что, в общем-то, и не надеялся. Лица не видно – это да; одежду можно купить такую же, причёску – сделать или приобрести парик, походку – сымитировать. Но то, как человек в кадре держит скальпель, как орудует им…       Мураки видел там себя и мрачнел с каждой минутой.       – Погодите-ка! – воскликнул вдруг Цузуки. – Гусёсин, перемотай, пожалуйста, назад.       Библиотекарь удивился, но выполнил просьбу. Почему-то Асато заинтересовало самое начало записи, где в объектив камеры попадает девушка, остановившаяся в свете уличного фонаря, чтобы что-то достать из сумки. Именно в тот момент на неё сзади и нападает убийца.       – Какой рост у жертвы? – задал Цузуки тот самый вопрос, заставивший всех сперва удивлённо замереть, а потом начать судорожно перебирать и раскидывать по столу только недавно собранные в аккуратную стопочку листы.       – Сто шестьдесят семь, – первым добравшийся до заветной информации ответил Тацуми, внезапно всё понимая: человек на записи был не намного выше своей жертвы, а каблуки девушка не носила. В то время как доктор был даже Цузуки выше на полголовы.       – Это… не я… – пробормотал Мураки. Изумления в его голосе было больше, чем облегчения. И лишь через несколько мгновений, до конца осознавая произошедшее, он обернулся к сидящему рядом Асато. – Цузуки, я не убивал… – Наплевав на то, что о нём подумают и сочтут ли это за проявление слабости, Мураки притянул за шею Асато, зарываясь лицом у него в волосах. – Я не убивал!       – Я знал это, – прошептал Асато в ответ. – От тебя не исходила аура убийцы.       Отпустив Цузуки, Мураки за чем-то полез в карман, но извлёк оттуда всё тот же многострадальный пакетик с таблетками.       – Купить тебе сигареты? – участливо предложил Цузуки, светясь радостью.       – Нет, не стоит, – усмехнулся Мураки, одарив, впрочем, Асато благодарным взглядом. – Привычка. – И доктор бережно убрал лекарства обратно.       Ватари довольно улыбался, счастливый подтверждением своей теории. Он как учёный очень любил логику и страдал от её отсутствия, а потому докопаться до истины в этом деле для него было сродни делу чести. Кроме того, он отчего-то сразу поверил интуиции Цузуки – тот знал доктора уже давно и знал с не самых лучших его сторон.       Тацуми был ошеломлён не меньше Мураки. Секретарь так и не выпустил страницу с данными из рук.       – Я был уверен, что это вы, – пробормотал он.       – Я и сам почти полдня в этом был уверен! – весело воскликнул Кадзутака, к которому вернулось хорошее расположение духа.       – Если мы это заметили, – сказал Асато с надеждой, – значит, и в полиции заметят?       – Мы нашли это несоответствие потому, что среди нас были те, кто хотели найти, – возразил Тацуми. – Кроме того, у нас нет ни малейших соображений, кто это может быть и как его вычислить. Если преступник уверен, что после предоставленных доказательств доктора арестуют, он затаится и вряд ли проявит себя. Мураки-сан, у вас есть враги?       – Помимо присутствующих? – усмехнулся Кадзутака. – Понятия не имею! Могу сказать лишь то, что преступник мой коллега или ученик, который не раз видел, как я держу скальпель, как я оперирую. Человек на видео делал всё так же, как я сам бы делал, удаляя сердце. Он видел это неоднократно, изучил все мои движения. К тому же – почему он душил жертвы? Да ещё именно такой необычной верёвкой, словно снял её… – Мураки неожиданно замолчал.       – Ты что-то понял? – спросил Асато. Кадзутака в сомненьях качнул головой.       – Я не уверен, – произнёс он и поднялся.       – Куда ты?       – Домой, мне надо кое-что уточнить, – абсолютно честно ответил доктор. – Я дам вам знать, когда выясню что-либо, – добавил Мураки, покидая номер. А вот здесь он лукавил.       Спустя полчаса после ухода доктора очнулся Хисока. Цузуки уже успел слопать две порции китайской еды, что принесли Тацуми с Ватари, и сбегать за добавкой в виде тортика, чтобы, по его словам, «восстановить нервные клетки».       – Как ты себя чувствуешь, Бон? – участливо спросил Ютака у мальчика.       – Терпимо.       – Прости, Хисока, – Асато с виноватым видом присел рядом. – Это всё из-за меня. Правда, я не помню, что произошло, – сконфуженно добавил фиолетовоглазый шинигами.       – Амнезия Мураки заразна? – хмыкнул мальчик, скептически глянув на напарника.       – Кстати, про Мураки. Ты знаешь, он невиновен! – радостно провозгласил Цузуки.       – Да знаю я, – с отвращением проворчал Куросаки. Нет, в чувстве влюблённости, которым прямо за километр разило от напарника, ничего плохого не было. Но к тому, что это чувство было к Мураки, ещё следовало привыкнуть.       – Откуда? – неподдельно изумился Асато.       – Ты себя в зеркало видел? – усмехнулся мальчик. – Тут даже эмпатом не надо быть.       – Прости, – повторил Асато. Он уже сбился со счёта, сколько раз за сегодня произнёс это.       – Не важно, – махнул рукой Хисока. – Мураки – сволочь, и ты с ним ещё намучаешься. Радует лишь то, что и он с тобой намучается. Нет большего наказания для доктора Мураки, чем ты! – подытожил мальчик. – Вы установили, кто настоящий убийца?       – В том-то и дело, что нет, – ответил секретарь. – А наш прекрасный доктор на радостях сбежал, что-то там проверить, – ехидно добавил Тацуми, и Куросаки понял, что мириться с личностью Мураки, присутствующей в жизни их коллеги, придётся не ему одному.       – И у вас нет ни одной идеи?       – Только то, что убийца хорошо знает доктора и видел, как тот оперирует, – ответил Сэйичиро.       – А ещё он знает, как тот убивал, – напомнил мальчик. – В Нагасаки были раны на шеях жертв, на корабле – раны и вырезанные сердца, в Киото – отрезанные волосы. Если выкинуть Нагасаки, где Мураки появился в первый раз, – продолжал рассуждать Хисока, – остаются корабль и Киото. На «Королеве Камелии» многие были свидетелями этих изощрённых убийств.       – Вот только все они там и погибли, – произнёс Тацуми мрачно. Он и сам уже думал о корабле. – А остальным мы стёрли память.       – А если кто-то не умер? – предположил Асато. – Или избежал стирания памяти?       – Кто, например? – строго поинтересовался секретарь. – И учтите, этот кто-то должен иметь медицинское образование и быть коллегой или учеником Мураки.       Глаза Асато и Хисоки одновременно расширились от внезапной идеи, напарники переглянулись, чтобы понять, додумался ли и второй до этого.       – Абико, – прошептал Хисока. – Тот самый парень, что на приёме представился мне студентом-медиком.       – И которого задушила Цубаки-химе, – подхватил Цузуки.       – Но что, если?..       – Гусёсин, – взволновано обратился Асато к библиотекарю, – ты можешь посмотреть по базе данных, что стало с Абико Тэцухиро?       Гусёсин всё понял и проворно застучал по клавиатуре.       Действительно, в царившем тогда усилиями доктора хаосе, они и не удосужились проверить, а умер ли парень? Все остальные жертвы были осмотрены и факт их смертей установлен. Но на Абико Цубаки-химе напала последним, и Цузуки с Хисокой и Гусёсином, прибежавшие на шум, вполне могли помешать ей прикончить жертву. Цубаки никогда до этого никого не душила, убивая ядом и лишь потом нанося посмертные увечья.       – Его имени нет в Кисэки, – проговорил Гусёсин, подтверждая их подозрения.       – Значит, Абико, – подвёл итог Тацуми.       – Но… почему? – недоумённо произнёс Хисока.       – Месть.       Это слово, с уверенностью брошенное напарником, вдруг испугало мальчика: он ведь и сам на том же самом корабле поклялся своими руками отомстить ненавистному доктору. Однако решиться ради мести на такое?!.. Хисока снова почувствовал дурноту. А на что он сам мог бы пойти?       – Мы знаем, где искать этого Абико? – деловито поинтересовался Ватари, но Гусёсин лишь развёл крыльями.       – Такой информации у нас нет.       – Блин, – с досадой протянул Асато, хлопая себя по лбу. – Мураки! Он знает!       Тацуми болезненно закатил глаза. Ну вот, приплыли! Мало им было Цузуки, которого надо вытаскивать из опасных ситуаций.       Куросаки, не сводивший взгляда с Асато, думал примерно так же.       – Привычка бросаться в одиночку на неприятеля тоже, видимо, заразна, – сварливо произнёс он.       – И передаётся она половым путём! – строго припечатал секретарь, окончательно вгоняя Асато в краску.       Мураки не знал, но пара телефонных звонков и всё-таки понадобившиеся связи Ории, сделали его обладателем нужного номера, который он и набрал, сидя в такси на полпути к своей квартире.       – Абико-кун? Это Мураки. Я бы хотел встретиться.       На том конце рассмеялись.       – Зачем мне это, Мураки-сан?       – Потому что чисто случайно у меня оказалась та самая запись. И совершенно очевидно, что на ней не я, – Кадзутака сразу пошёл ва-банк. – Поэтому приезжай ко мне домой, обсудим. – И продиктовав адрес, Мураки нажал отбой.       Даже если он знает, кто убийца, он никогда не сможет это доказать. Никогда! Как он объяснит, почему Абико решил его подставить? И именно так? Потому, что сам Мураки угрохал кучу народа и не добил одного парнишку, который теперь ему вот так мстит? Даже если криминалисты согласятся, что на записи кто-то другой, над Мураки всегда будет висеть этот дамоклов меч. Всегда! Значит, надо было уже сейчас отправить Абико туда, где ему самое место!       Кадзутака не сомневался, что пацан придёт. Конечно, возвращаться в свою квартиру, когда там может поджидать полиция, не самое умное решение. Но вряд ли криминалисты продвинулись так далеко всего за полдня. Это у шинигами был сразу на примете подходящий кандидат в преступники. Но даже если и так, он сможет использовать и эту ситуацию.       Засады, впрочем, не оказалось. Ожидая визита убийцы, Мураки размышлял о превратностях судьбы: убил одного мальчишку – тот стал богом смерти, почти убил другого – тот стал ангелом мести. Воистину поверишь в карму и неотвратимую необходимость расплачиваться за содеянное!       Ещё по дороге домой, прокручивая в голове детали того, что он собирался сделать, Мураки ни разу не пришла мысль поставить в известность богов смерти и просить у них помощи. Он должен был решить эту проблему сам. Сам заварил – самому и расхлёбывать. Когда раздался звонок в дверь, Мураки, убедившись, что за ней тот, кто надо, сделал один телефонный звонок и лишь потом впустил гостя.       – Абико-кун, давно не виделись! – усмехнулся Мураки.       Молодой человек выглядел элегантно, держался вызывающе самоуверенно, улыбаясь во все тридцать два, и напоминал доктору самого себя, особенно безумным блеском глаз.       Да, Кадзутака в своё время совершил ошибку! Надо было либо не ввязывать мальчишку в свои игры, – хотя, где бы ещё он нашёл более подходящего ассистента для незаконных операций, проводимых им на корабле? – либо убедиться, что Абико мёртв, когда тот стал не нужен. Но ни то, ни другое сделано не было, и теперь придётся разбираться с последствиями.       От знакомого чувства опасности у Мураки засосало под ложечкой.       Никаких улик, доказывающих причастность Абико к серии убийств, не было. Пока не было. Следовало сделать так, чтобы они появились, но быть при этом предельно осторожным. Использовать магию в этой игре, Кадзутака посчитал опасной блажью: она могла оставить заметные следы, а ему следовало избегать неудобных вопросов. Пришлось целиком положиться на силу своего интеллекта и полную убеждённость мальчишки, что он держит контроль в своих руках.       – Я всё-таки что-то напортачил с записью? – небрежно с сардонической улыбкой спросил Тэцухиро, проходя в гостиную. Страха в его голосе не было, только весёлый интерес. – Однако моего лица там не видно, я в этом уверен!       – Не видно, – легко подтвердил доктор. – Но неужели ты думал, что сможешь сыграть меня? – добавил он с обидной ехидцей. – Тебе ещё учиться и учиться, чтобы достичь моих высот, Абико-кун.       – Чего ты хочешь за эту запись? Денег?       Мураки рассмеялся.       – Не будь идиотом! Ты хорошо потрудился, чтобы подставить меня, – Кадзутака с беззаботным видом прислонился спиной к стене, что отделяла гостиную от прихожей. – И тебе бы это удалось, не будь этой записи. Мне нет смысла её отдавать. – Мураки широко улыбнулся и спросил невинным тоном: – А ты за ней пришёл?       – Я пришёл посмотреть, как ты будешь дёргаться и выкручиваться. – Парень не чувствовал никакой опасности и откровенно наслаждался моментом.       «Всё верно», – кивнул своим мыслям доктор, он бы и сам не избежал искушения напоследок поглумиться над своей жертвой, загнанной в угол.       – Так чего ты хочешь? – повторил вопрос Абико.       – Посадить тебя, – просто ответил Мураки, вызывая очередной приступ почти истеричного смеха у гостя.       Смотреть на себя со стороны, как неожиданно отметил Кадзутака, было донельзя неприятно. Теперь-то он понимал, что должен был чувствовать Асато, видя эту неприглядную сторону его личности.       – Тебе не удастся! – убеждённо заявил мальчишка.       – Когда криминалисты выяснят, что на видео не я, начнут проверять всех моих коллег, учеников. И смею тебя заверить, – мягко улыбнулся Мураки, – первым делом я наведу их на тебя. Как у тебя с алиби, Абико-кун?       – Ты не сделаешь этого, – усмехнулся Тэцухиро, самодовольно разглядывая доктора, – я потяну тебя за собой. И это ты из нас двоих, а не я, на психотропных препаратах для шизофреников. – Пацан был весьма доволен собой, и это злило, однако Мураки заставил себя сохранять выдержку.       – А как же ты это сделаешь? – вкрадчиво вопросил доктор. Он успел продумать несколько вариантов этого диалога, и теперь его спокойствие и полная уверенность в себе начинали слегка беспокоить собеседника.       – Я расскажу им про «Королеву Камелию». Про твои операции, как ты меня запугал и заставил помогать. Как пытался убить наряду с другими, чтобы скрыть правду. И у меня помутилось сознание от пережитого. У меня есть все шансы легко отделаться. Но не у тебя!       – Корабля больше нет, – невозмутимо парировал Мураки. – И нет никаких доказательств моих операций. А убивала Цубаки-химе, и полиция это знает.       – А я возьму в свидетелей Хибики-кун и того крупье, – довольно заявил Абико. – Они-то с самого начала подозревали тебя, и это при них ты убил бедняжку Цубаки, это им ты и признался, что именно ты стоишь за всеми этими убийствами!       – Скажи, Абико-кун, – прежде чем пускать в ход последний и главный козырь, Мураки хотел довести клиента до нужной кондиции (в конце концов, он и сам сегодня чуть окончательно не рехнулся по вине этого гадёныша), – что тебя больше всего задело за живое? То, что ты подвернулся мне под руку, и я решил от тебя избавиться, как от ненужного хлама? Или смерть Цубаки-химе? Или всё-таки то, что она умерла так рано, до того, как ты успел на ней жениться и переписать на себя все активы корпорации её папаши? – А вот теперь мальчишка выглядел взбешённым, чего Кадзутака и добивался. Оставалось лишь нанести финальный удар. – Хибики-кун не присутствовал на борту судна, и никакого крупье, бывшего якобы свидетелем моих деяний, тоже не было.       Воспоминания были стёрты у всех выживших пассажиров, оставались они лишь у Абико и доктора.       – Что? – непонимающе прошептал Тэцухиро, округляя глаза.       – Ты можешь позвонить Хибики-сан, – внешне спокойно, но внимательно наблюдая за противником, продолжал Мураки, – и выяснить, что в тот момент его сын находился в Швейцарии.       – Ты таблетки сегодня принимал? – участливо осведомился Абико. – Ты несёшь бред! – Однако было видно, как он нервничает всё больше.       «Пришёл посмотреть, как я буду выкручиваться, – мысленно усмехнулся Кадзутака, – а сам-то извиваешься, как угорь на сковородке. Не дорос ещё, щенок, чтобы дёргать за ниточки!»       – Всего один телефонный звонок, Абико-кун, – голос доктора становился всё мягче и спокойнее, что выбешивало стоявшего напротив молодого человека, – и ты будешь знать наверняка. Я, так и быть, раскрою тебе этот секрет: вместо твоих «свидетелей», на которых ты так рассчитывал, даже не удосужившись убедиться, поддержат ли они тебя, на борту «Королевы Камелии» были боги смерти. И знаешь, что, мой дорогой глупый ученик? – издевательски провокационным тоном добавил Мураки. – Теперь эти боги смерти на моей стороне!       – Где запись? – выдержка у мальчишки закончилась, как и кончалось время, мысленно отведённое доктором на разговор.       – Ах, запись! Запись-то при мне, – Кадзутака прикоснулся ко внутреннему карману пиджака, в котором был лишь его ежедневник. – А вот тебе следует побеспокоиться о себе.       Тэцухиро решил последовать совету незамедлительно и достал скальпель, тот самый, надо полагать, которым и совершал убийства. Мураки даже успел подивиться тому, как легко удавалось манипулировать этим сумасшедшим мстителем. Впрочем, в искусстве манипуляции мало кто мог бы поспорить с доктором. Теперь надо было подставить под нож какой-нибудь орган, бесспорно ценный, но не настолько, чтобы умереть мгновенно.       И вот в этот самый момент, когда взбешённый, неконтролирующий себя Абико бросился на него, Кадзутака и понял, что препараты, да, хорошие, да, действуют, и таки да, притупляют реакции тела.       С философской невозмутимостью наблюдая, как кровь пропитывает белую ткань дорогого костюма, Мураки отметил, что за всё приходится расплачиваться: и за ошибки прошлого, и за собственную самоуверенность. А потом у него горлом пошла кровь, он закашлялся и по стенке сполз на пол.       – Где запись? – выкрикнул Абико, отшвыривая окровавленный ежедневник.       – Убийца ты такой же хреновый, как и хирург, – даже сейчас Мураки не удержался от колкого замечания. – При таком угле удара сложно попасть в сердце – нож соскальзывает по рёбрам.       Это последнее, что он сказал. Дальше изображение Тэцухиро, хватающего его за ворот и что-то кричащего, начало расплываться. Мураки лишь краем сознания отметил вламывающихся в квартиру полицейских.       А дальше была темнота…

***

      – Мы опоздали! – горько воскликнул Асато при виде одной медицинской и нескольких полицейских машин у дома Мураки.       Первым его порывом было бежать туда, но Цузуки внезапно почувствовал, как у него темнеет в глазах и обрывается всё внутри, и единственное, что он смог – это ухватиться за ближайшего шинигами.       «Хорошо, что это оказался не Хисока, – отметил про себя Цузуки, – ему и так сегодня досталось».       Впрочем, исходящие от Асато беспомощность и глухая безысходность, Куросаки ощущал и издали. Положив голову на плечо поддерживающего его Ватари, Асато безучастно наблюдал, как полицейские выводили из дома закованного в наручники Абико; слышал, как тот, обернувшись в их сторону, орал что-то про богов смерти, но кроме него никто их не видел.       Асато было так больно, что он даже не был в состоянии пошевелиться. Боль исходила откуда-то из глубины, а ещё – неумолимое осознание невозможности хоть что-то изменить. И что делать дальше, да и зачем, когда Мураки больше нет?!..       – Эй, Цузуки, – шепнул ему Ютака, выводя из мучительного транса, – присмотрись. Если бы доктор умер, вокруг него так бы не суетились.       И действительно, лицо выносимого на носилках человека не было закрыто, да и врачей рядом с ним было немало: кто с аппаратом искусственной вентиляции лёгких, кто с чем-то ещё.       Когда носилки закатывали в машину, Цузуки всё-таки рванул туда, выходя из призрачной формы.       – Я могу поехать с ним? – спросил он у врача, только что захлопнувшего заднюю дверь.       – Вы родственник? – строго уточнил тот.       – Я… друг, – пробормотал Асато, понимая, что его не возьмут, не позволят быть рядом. – У него нет никого…       Но врач «скорой» сжалился над бедным шинигами. Видимо, вид бледного, почти зелёного, лица достаточно его впечатлил, либо он решил, что рациональнее взять Цузуки с собой, пока тот сам где-нибудь не свалился.       – Залезайте быстрее, только не мешайте.       Асато и не думал лезть врачам под руку, забившись в угол машины. А потом, уже в больнице, почти не шевелясь, сидел под дверью операционной, уронив голову на руки и стараясь не думать о самом плохом. Он не знал, сколько времени провёл там, но когда в коридор наконец вышел оперировавший хирург уже стемнело.       – Что с ним? – спросил Асато, тут же подскочив к врачу.       – Задето лёгкое, – ответил тот.       Цузуки помрачнел ещё сильнее, понурым взором уставившись на бледного бесчувственного Мураки за спиной врача. Асато и сам нанёс ему такую же рану в Киото. И вот снова…       «Бог смерти приносит гибель тому, с кем он рядом…» – с болью думал шинигами.       – Ну что вы, – мягко произнёс врач, заметив крайнюю степень смятения на лице Цузуки, – его состояние стабильное. Он не умрёт.       «Сегодня нет, – подумал Асато, – а что будет дальше?»       – Вы родственник? – задал хирург тот же вопрос, что и врач «скорой».       – У него нет родственников, – ответил Цузуки, но в его глазах и тоне голоса доктор прочитал всё необходимое, и был достаточно современных взглядов, чтобы не испытывать шок или отвращение.       – Его скоро переведут в палату. Навестите его завтра, скорее всего, он уже придёт в сознание. И не переживайте так.       Цузуки кивнул и, попытавшись изобразить улыбку, от всей души поблагодарил врача.       – Ну, и что ты хмуришься уже которые сутки? – поинтересовался Мураки спустя несколько дней. Он полулежал на больничной кровати, кое-как поудобнее устроившись на подушках, и чувствовал себя вполне сносно, даже снова начал иронизировать над ситуацией. – Вы сговорились все, что ли, и бьёте по левому лёгкому? Может, мне мишень там нарисовать? – Но, видя, что Цузуки, не реагирует, мягко коснулся его колена. – Ну же, Асато, – он впервые так назвал его вслух, и от теплоты в голосе доктора Цузуки захотелось расплакаться, – что случилось?       – Я приношу несчастья тем, кто рядом, – прошептал шинигами. – Из-за меня ты снова едва не умер.       – Когда я потерял глаз, я тоже едва не умер, но не припомню, чтобы ты был рядом, – саркастично ответил Кадзутака. – То же самое можно утверждать и про меня: что рядом со мной или, глобальнее, с врачами по фамилии Мураки ты впадаешь в прострацию и пытаешься себя убить. Никто не заставлял тебя резать вены, – мягко продолжал развивать свою мысль Кадзутака, – или вызывать Тоду. Ты мог ограничиться моим убийством. Но предпочёл умереть вместе со мной, и я понимаю, почему. Я же на корабле мог бы наслаждаться твоим телом, выигранным в карты, вместо того, чтобы устраивать тот детективный трагифарс, который ничем хорошим не закончился. Мы сами создаём ситуации, которые приводят нас к тому или иному положению вещей. Скажи, а ты никогда не думал, что не будь тебя рядом, не известно, что было бы со мной? Может, меня и в живых уже не было? Во-от, – протянул Мураки в ответ на озадаченный взгляд шинигами, – а я думал, благо заняться тут особо нечем. Твоё присутствие делает меня лучше, и если тебя рядом не будет, – хитро улыбнулся доктор, – даже и не знаю, во что ещё я могу ввязаться?       Асато почувствовал, что улыбается впервые за эти несколько мучительных дней.       – Это – эмоциональный шантаж! – ответил он словами самого доктора.       – Разумеется! – без тени раскаяния заявил Кадзутака. – А как с тобой иначе? Тебя, если не…       Что бы там ни собирался сказать Мураки дальше, слова были уже не нужны, так как Асато сам целовал своего любимого.       В день выписки из больницы доктора встречала вся компания шинигами.       – Кавалерия прибыла, – весело произнёс Мураки, скептически приподнимая бровь.       – Нет… просто, – краснея и смущаясь, принялся объяснять Цузуки, – мы должны были отбыть в Мэйфу ещё утром, но я не мог уехать, не увидев тебя. А они здесь, чтобы я не задерживался.       – Как завершилось расследование? – решил поинтересоваться доктор. Он стоял совсем рядом с Асато и мечтал прижать его к себе и что-нибудь с ним сотворить, но мимо сновали люди, да и «кавалерия» была начеку. Поэтому Кадзутака отвёл Цузуки в небольшой уединённый парк на территории больницы.       К Мураки несколько раз в палату приходили следователи, которым он «честно» поведал про страшную трагедию на «Королеве Камелии», как безумная Цубаки поубивала кучу народа и едва не убила Абико Тэцухиро, помешавшегося после того случая и возложившего всю вину на лечившего её врача. Никаких улик о причастности доктора к тому случаю не было, и появиться им было неоткуда, а потому полиция вроде бы удовлетворилась его объяснениями.       Цузуки рассказал, что Абико был признан виновным в серии убийств, произошедших в Токио. Помимо нападения на Мураки, и сходства фигуры Абико с фигурой человека на видеозаписи, в квартире Тэцухиро были обнаружены парик, похожий на причёску доктора, плащ такой же, как у него, заметки с едва ли не почасовым расписанием жизни Мураки, видеозаписи его операций, позаимствованные в больнице, а так же фотографии и видео с доктором, за которым Абико нанял следить частного детектива, обосновав это тем, что тот, вероятно, встречается с его девушкой. Удивительно, что сам Мураки не почувствовал этой слежки.       В итоге факт умопомешательства Абико был налицо. А доказать причастность к чему-либо самого Мураки не представлялось возможным, к тому же свидетелей не было, а сам Тэцухиро был ненадёжным источником информации.       – Его отправили на долгое принудительное лечение, – говорил Асато. – Неудивительно, если он постоянно твердит о том, что ты в сговоре с богами смерти!       – Ирония заключается в том, что здесь-то он как раз и прав, – послышался выдержанный голос Тацуми, – так как упоминания о содержании в крови Мураки-сан психотропных препаратов исчезло из всех документов.       – М-м… случайная небрежность? – осторожно проронил Цузуки, старательно глядя в землю.       – А так же из памяти всех людей. А воспоминание о его отстранении в связи с этим неожиданно заменилось на больничный из-за травмы руки, – холодно завершил Сэйичиро. – Так что я имею все основания предполагать здесь злоупотребление силой.       – Мураки помог задержать преступника! – горячо возразил Асато. – Должен же он что-то с этого поиметь?       – Он уже поимел, – пробормотал секретарь себе под нос, – и не что-то, а кого-то… Пойдём, Цузуки, нам пора, – добавил он во всеуслышание. – Мураки-сан, надеюсь, что в обозримом будущем нам больше не придётся ни вытаскивать вас из передряг, ни расследовать дела с вашим участием.       – Я постараюсь больше не доставлять вам такого удовольствия, Тацуми-сан, – улыбнулся доктор, и, дождавшись, когда остальные шинигами понятливо отвернутся, притянул к себе Асато.       Они целовались долго и со вкусом. Мураки никак не мог оторваться от сладких губ своего персонального бога смерти. А уж то, как страстно и нетерпеливо отвечал ему Цузуки, несомненно, стоило и ранения, и предшествующего ему наваждения.       Хисока, стоя под деревом, чтобы по-летнему жаркое солнце не напекло голову, наблюдал за проплывающими облаками и думал, что, пожалуй, способен примириться с доктором Мураки. Ужас, пережитый им, при мысли, что он и сам мог натворить глупостей, ослеплённый ненавистью и местью, делал эту задачу проще.       «Пока Мураки не убивает и не причиняет вред Цузуки, пусть живёт!» – великодушно разрешил мальчик.       А Ватари размышлял о новом эксперименте, который начнёт по возвращении в Мэйфу, и ничего вокруг себя не замечал.       – Мураки-сан, – не оборачиваясь, раздражённо начал секретарь, которого звуки лобзаний этих двоих уже порядком достали, – может, вы всё-таки отпустите нашего коллегу?       – Он сам меня держит, – рассмеялся доктор, легонько гладя по спине прижимающегося к нему шинигами, – ну же, Асато, тебе пора. – Он отстранил Цузуки и с нежность в голосе и взоре добавил: – Я буду ждать тебя. В любое время.       

Эпилог

      Звонок в дверь всё же разбудил доктора, пытавшегося уснуть, несмотря на яркие лучи солнца, заливавшие комнату. Вчера было много сложных операций подряд, и последняя затянулась далеко за полночь.       – Кто там, Асато? – вопросил он, не открывая глаз и продолжая утыкаться лицом в подушку.       – Мибу-сан прислал новый свиток, – ответил Цузуки, влетая с посылкой в комнату.       – И что же на нём изображено? – с ленивым интересом спросил Кадзутака, памятуя, что как-то в разговоре по телефону Ория пообещал доктору непременно прислать, как он выразился, «свадебный подарок». От немедленного получения в лоб Мибу спасало только расстояние между Токио и Киото.       – Иероглиф «терпение», – озадаченно ответил Асато, садясь на край постели. – Как ты думаешь, что он имел в виду?       – А ты посмотри, во что ты превратил мою гостиную! – хихикнул из подушки Мураки, в очередной раз оценив оригинальный юмор единственного друга.       Идею жить вместе в Мэйфу, доктор отверг, как только увидел этот клоповник, который Асато почему-то называл квартирой, о чём тут же ему и сообщил. Цузуки сперва попытался возражать, потом не смог, так как его рот был занят сначала поцелуями, потом кое-чем другим, а потом он и вовсе мог лишь сладострастно стонать, изнывая под ласками доктора.       Жить там Мураки с ним не собирался, но трахнуть Асато пару раз был не прочь. Кроме того, после этого Цузуки уже не был способен без стеснения смотреть в глаза владельцу, который явно слышал всё, а потому без дальнейших колебаний согласился переехать к Мураки, чего Кадзутака и добивался. Шинигами всё-таки проще перемещаться между мирами, да и квартира доктора была раза в три больше и с толстыми стенами.       Отказавшись от любимого садика, Цузуки, не мысливший жизни без садоводства, оккупировал всё пространство на подоконниках в спальне и гостиной. Это если не считать огромного цитруса в кадке.       Мураки не имел ничего против растений, особенно если они цветут и пахнут, но желательно вдали от его белого ковра. Он даже при нападении Абико старался держаться на расстоянии так, чтобы не заляпать ковёр кровью, а неловкий Асато то и дело умудрялся просыпать на него землю или пролить удобрения.       «Хозяин химчистки должен делать мне скидку как постоянному клиенту», – думал Мураки, разглядывая очередное пятно, которое Цузуки, очевидно, пытался отмыть, но лишь больше размазал. Отказаться от ковра совсем, эстетическое понимание доктором гармонии в своём доме не позволяло.       Помимо этого гостиная преобразилась почти до неузнаваемости, так как Асато притаскивал отовсюду безделушки, памятные сувениры и прочие пылесборники. Комната, таким образом, приняла наконец вид обжитой, но увеличился объём уборки для педантичного и ценящего чистоту и порядок доктора. Самые страшненькие из безделушек Мураки втихаря выкидывал, а стоило владельцу спохватиться о пропаже, говорил, что случайно разбил.       Свою «неуклюжесть» Мураки отрабатывал в спальне, а иногда и прямо на ковре под раскидистым цитрусом. Цузуки, к счастью, никогда не был против. Да и времени на близость у них бывало не так и много, чтобы не использовать для этого каждую возможность. Мураки часто приходил с работы поздно ночью, а у Цузуки были его командировки, зачастую довольно долгие.       Однако возвращаться домой после изнурительной смены, зная, что где-то там сопит любимый шинигами, даже при том, что сил у тебя хватит лишь на то, чтобы прижаться к нему под одеялом, было намного приятнее, чем пустая квартира с чистым ковром и незахламлёнными полками.       – А куда мы его повесим? – спросил Асато.       – Куда хочешь, – ответил Мураки, понимая, что поспать ему больше сегодня не дадут. – Только кухню не трогай!       – Что ты, – воскликнул Цузуки, – я даже заходить туда лишний раз боюсь!       – А когда совершаешь очередной набег на холодильник, ты такой бесстрашный! – усмехнулся Мураки, притягивая шинигами к себе.       – А как же свиток? – напомнил Асато, прежде чем доктор бесцеремонно завладел его губами.       Вынимая подарок из ослабевших вдруг пальцев, Мураки отправил свиток на пол, окончательно втаскивая Цузуки на постель.       – Пусть там пока… повисит…       Утро, определённо, обещало быть добрым.