Сердце Хомры

      После того как я призналась Тоцуке, что я стрейн, несколько дней я ругала себя самыми последними словами. И почему в тот момент я поверила ему? Почему внезапно утратила бдительность? А ведь свою способность я скрывала даже от самых близких. Правительство старалось, с переменным успехом, осуществлять контроль над такими, как я. А мне этого совсем не хотелось. Поэтому я вздрагивала каждый раз, когда слышала звук колокольчика. Казалось, что вот сейчас за мной придут.       Но один день сменялся другим и ничего не происходило. В конце концов я успокоилась. Возможно, Тоцуку совершенно не волновало, что я стрейн.       Время шло. И постепенно я поняла, что вовсе не ошиблась, открывшись ему. Тоцука порой наведывался в мой магазинчик и всякий раз за какой-то мелочью. Порой мне казалось, что ему даже нравилось здесь бывать. Но обычно я запрещала себе так думать. В конце концов, это скорее моё желание, чем действительность. И потом он был человеком, который менял своё хобби чаще, чем я свою зубную щётку. Он постоянно старался узнать что-то новое, словно торопился, боялся, что не успеет. Но даже это непостоянство его занятий мне тоже нравилось, в конце концов, это позволяло видеться с ним чаще. Даже наше общение теперь было больше похоже на дружеское. Могла ли я мечтать о большем?       Казалось, что так будет всегда. Но, к сожалению, в этом мире нет ничего вечного.       В тот вечер я уже собиралась закрываться, когда пришёл Тоцука. Для него я могла и немного задержаться. Но он показался мне немного грустным, что было в общем-то для него необычным. Казалось, что он всегда был человеком, который всегда улыбается.       — Что-то случилось? — спросила я.       — Неважно, — улыбнулся он, вновь становясь, тем Тоцукой, которого я знаю. — Так или иначе, всё будет хорошо.       — Как же, — хмыкнула я. — Можно подумать, что проблемы могут решиться сами по себе.       — Но почему бы не верить в лучшее? — возразил он, а потом взглянул на прилавок. — О, это камера?       — Да. Но она не продаётся, — сказала я. — И вы же покупали уже точно такую же, когда в первый раз пришли сюда.       — Она, скажем так, немного сломалась.       — Ладно, — в конце концов с вещами такое случается. — Но эта камера действительно не продаётся. Я её достала лишь потому, что мне надо было немного прибраться.       На самом деле я уже не помнила, почему эта камера отказалась у меня. И на самой камере почти не осталось воспоминаний, словно ей не пользовались. Лишь слабые отзвуки. Но это было что-то печально, что-то, что я действительно не хотела помнить. И всё же даже так я не хотела расставаться с этой камерой.       — Это что-то важное? — спросил он.       — Нет, — соврала я. Почему-то признаться, что я просто не помню, я не смогла.       — Тогда… — он на мгновение задумался. — раз она не продаётся, то может можно её обменять на что-нибудь?       — Поменять?       И на что я могла её поменять. Разве что…       — Хорошо, — улыбнулась я. — Я поменяю на поломанную камеру.       — Э, я боюсь, что её нельзя уже отремонтировать.       — Что вы с ней сделали?       — Это не я! — рассмеялся он. А потом, взглянув на меня, сказал: — Хорошо.       Он вернулся на следующий день. И я подумала, что это стоило обмена рабочей камеры на поломанную. Но когда я взглянула на то, что он принёс, то не могла не ужаснуться.       — Что вы с ней делали? В футбол играли?       — Это не я, — рассмеялся он. — Это всё Микото.       — Этот ваш Микото настоящий варвар, — пробурчала я беря поломанную камеру в руки. И в это мгновение воспоминание, оставшееся на ней словно обожгло меня огнём. Нет, это было всего одно слово «Микото». Так вот оно что значит. Я знала, что в Хомре всем заправляет Красный король. Так значит, это был он? На мгновение мне даже стало страшно из-за своих слов о нём.       Я осторожно отложила сломанную камеру в сторону. С ней я могла разобраться и позднее. Но это было даже удивительно. На ней осталось столько воспоминаний, что казалось, что Тоцука вообще не выпускал её из рук.       — Вот держите, как обещала, — сказала я.       — Вам действительно больше ничего не надо? — спросил он.       — Нет, — покачала я головой.       — Странная вы, — рассмеялся он.       Это ты странный, хотела я сказать. Ведь знает, что я могу считать память с вещей. И кто знает, что я могу узнать о Хомре, просто подержав сломанную камеру, а руках. И уж тем более, кто знает, как я воспользуюсь этой информацией. Но я промолчала. Не хватало ещё, чтобы он отобрал у меня моё сокровище!       — И я не думаю, что нм этой камере остались какие-то ценные воспоминания, — тем временем добавил он.       Вот и как это у него получается?! Тут впору решить, что он стрейн, читающий мысли. Но, наверное, всё дело было в его невероятной проницательности. Когда-то я сравнила его с подсолнухом, следующим за солнцем. Но сейчас узнав его лучше, я поняла, что несколько ошибалась. Он следовал даже не за солнцем, а за чем-то, что было за гранью моего понимания. Возможно, он и сам этого до конца не понимал.       Мы ещё немного поговорили. А затем он ушёл.       Если бы я знала, что тогда вижу его в последний раз… Что он больше никогда не вернётся… А впрочем, то что бы я сделала? Вероятно ничего.       Наверное, мне не стоило давать ему ту злосчастную камеру. Наверное, мне не стоило быть настолько жадной. И, наверное, мне стоило быть чуточку смелее. Хотя он бы никогда не ответил бы на мои чувства. Вернее не ответил бы так, как хотелось бы мне.       А теперь мне осталась лишь сломанная камера, наполненная воспоминаниями о Хомре. Воспоминаниями, в которых навсегда осталось сердце Хомры.