Замирая

      Канда замирает в руках Мастера. Не от страха, хоть и знает, что за сила в этих руках, но от безумного, пьянящего восторга, который плещется в его крови. Он знает, что Мастер легко переломит ему хребет, но не боится — замирает от безмерной жажды и безмерного обожания. И подчиняется этим рукам — тонким, умелым, бесконечно властным, в которые он сам себя отдал.       В этом есть какое-то странное наслаждение, которого не получить ни с кем иным. В тот момент, когда Мастер ведёт его, Канда не находит сил и желания противиться, хоть и понимает — то, что делают они, не самое правильное, что можно вообразить. Почти омерзительное, богопротивное. Он посмотрел бы, как вытягиваются от удивления и непринятия лица досточтимых сановников, строгих ватиканских инспекторов. Он думает об этом в последние месяцы всё чаще, а их цель всё ближе. Канда не помнит, когда цель Мастера стала и его целью тоже. И иногда — не иначе как в секунды помутнения рассудка — позволяет себе долю, тень сомнений.       Но стоит услышать зов — короткий, властный, нежный, такой, что словами ни одного человеческого языка не описать, — как воля к сопротивлению тает. И при иных обстоятельствах бывший экзорцист решил бы, что это любовь, но даже она, будучи вкрай безумной, не творит с людьми такого.       А с ним творит.       «Шёпот».       Имя, подаренное Мастером, бьёт сладкой дрожью, заставляет сердце замереть, а потом броситься в дикий галоп.       Мастер зовёт, Канда подчиняется, забывая на тысячу мгновений своё человеческое имя и своё человеческое призвание. Он — Шёпот. И воля Мастера продолжает его собственную.       В такие мгновения он ощущает единство до того невозможное, что кажется, будто бы они едва ли не делят одно тело. Кажется, что отголоски мыслей Мастера отдаются в его голове тоже, что они точат волю и силы. Быть может, поэтому Канда не противится. А может быть, потому что Мастер ему ближе друзей, союзников и немногочисленных возлюбленных, что были за короткую жизнь.       Он счастлив рядом с Мастером, он предан, готов безмолвно подчиняться, отдавать всё-всё, что Мастер пожелает. Хочет покорности? Хочет жизни? Хочет чужих смертей? Будет — всё, что только пожелает, Юу отдаст, вырвет из чужих рук и тел, только бы от Мастера раздавалось тихое, чуть уловимое чувство, похожее на счастье.       И даже если в глазах других его Мастер ненасытен до чужой крови, то ему самому плевать. Он готов на любые жертвы ради того, кого обожает всей душой.       И снова же, когда Юу отчаянно силится вспомнить, когда всё стало так, то не находит ответа. Не помнит, когда его жизнь стала похожей на больную феерию. Он мог бы подумать, что это всё иллюзии покойной Роад, но никакая иллюзия не могла подделать эти чувства. И поэтому он с радостью принимает эту реальность и порой, как в бреду, шепчет имя Мастера.       И шепчет имена других. Редко. Без восторженного обожания, но с ужасом, с чувством горькой вины. Что никогда не продолжается долго.       Когда Мастер снова зовёт его к себе, мягко и властно касается, Канда замирает по привычке — так легче.       Размах — он чувствует его упругую силу — короткий.       Свист воздуха бывший экзорцист ощущает самой кожей.       Удар убийственный. Канда вздрагивает. Будь у него возможность — застонал бы, теряя голову от чувства страшного голода. Ещё, ещё! Крови, хруста костей, привкуса души — ещё!       Он хочет кричать Мастеру об этом, но только продолжает молчать, застывает, готовится. Канда ощущает движения мастера, как свои, ощущает мягкое вторжение и мирится со странным ощущением того, будто он больше ни один в этом теле. После этого всё, что Мастер делает, ощущается ещё острее, чётче.       Канда словно бы вместе с ним перехватывает чужой удар, нацеленный в грудь, делает короткий выпад, рубит по ноге чернённым лезвием. Артерия перебита — кровь мгновенно пропитывает одежду. Канда чувствует солоноватый привкус, но едва-едва — удар Мастера был коротким, даже клинок не запачкался.       Второй удар поражает — пробивает насквозь — грудь. Канда замирает в этот момент, не в силах справиться с тем, что чувствует. Но спустя секунду всё проходит. И у ног Мастера лежит человек. Или труп. Канда не знает, какое слово сейчас вернее, когда тело, секунду назад полное живой силы, теперь разливает тёмную кровь по полу.       — Шёпот? — тихо зовёт Мастер. Канда без слов обращается человеком снова, склоняется над телом и мягко вынимает сияющий кусочек звезды из чужой груди.       И проглатывает его, ловя несколько мгновений блаженства.       Он чувствует на себе внимательный взгляд мастера, но оборачивается не сразу. Лишь когда отступает эйфория боя, Канда разворачивается и смотрит на Мастера.       — Я схожу с ума, — произносит он, не произнося ни звука. Его речь отдаётся эхом в голове Мастера.       — Нет, не сходишь.       У Мастера лёгкий голос, почти детский. Мастер выглядит девушкой пятнадцати лет от роду. Мастер смотрит куда-то поверх плеча Канды и зовёт его одними губами.       Канда подчиняется, чувствует, как тело на долю мгновений обращается чёрной дымкой, а потом остаётся в руке Мастера рукоятью с чёрной обмоткой и без крестовины, остаётся гардой и чёрным лезвием с односторонней заточкой.       Канда замирает в руке Мастера, ждущий новой крови.