with love from paris

сбежать и в тайне ото всех обручиться сейчас чонгуку кажется не такой уж и сумасшедшей идеей. не тогда, когда всего в паре дюймов от него лежит сладкий мальчик с карамельной кожей и светло-русыми волосами. гук запускает в них ладонь и падает на подушку, скрывая улыбку в складках белья. как же он по-дурацки счастлив. в париже солнце прячется за кучевыми облаками, но лучи, пробивающиеся сквозь, радостно играют на голой спине тэхёна, который обнимает угол одеяла и морщится от света. у него опухшие после сна веки и лохматая чёлка, но для чонгука он всё ещё самый прекрасный в мире. — который час? — сонно бормочет тэ, почёсывая лодыжки друг о друга. блики на его лице скачут зайцами, перепрыгивая с носа на подбородок, а после на лоб и губы, где всё ещё тают следы поцелуев. — ещё рано, любовь моя, — чонгук целует манящее плечо парнишки, усыпанное родинками, — можешь поспать подольше, — говорит и прижимается к обнажённому боку тэхёна, ласково притираясь щекой. руки гука падают на скрытые под простынёй бёдра, переворачивая улыбающегося тэ на спину, а губы мажут по животу. слышится звонкое ‘щекотно!’ и смех, который после заставляет тепло пробежать внутри и собраться в груди. тэхён наконец разлепляет глаза и то, что он видит перед собой, безо всяких сомнений не сравнится ни с одним пейзажем на целой планете. чонгук, умостившийся где-то там в ногах и опустивший голову на его живот, тёмная волнистая шевелюра и мягкая улыбка с неглубокими ямочками. протянув ладонь к парню и убрав спадающие на глаза волосы, тэ бережно гладит щёчку, пока гук прикрывает глаза от удовольствия и беззвучно смеётся. его грудь при этом высоко вздымается и опускается, сердце бьётся быстрее, и всё это тэхён чувствует своим телом. рука соскальзывает со щеки, цепляя чонукову, ту, что покоилась на его ляжке. ладони без промедлений сцепляются в замок, который гук вновь тянет к щеке, прикрывая глаза и молча прося продолжать ласку, но, не получив таковой, поднимает взгляд, который тут же попадает в плен очаровательных медовых глаз. — доброе утро, солнце. за окном начинается дождь, когда чонгук, услышав нежную фразу своего, теперь уже, мужа, резво перебирается к тому на колени и целует. везде и всюду. под ударом и брови, и веки, и шея. скулы, подбородок, переносица. губы. когда он целует губы, то думать может только о том, что нет ничего правильней. тэхён горячо выдыхает тому в рот, облизывая нижнюю, и зубами проходится по языку. его руки цепляются за чонгуковы ягодицы, прижимая теснее к себе, а промежности уже твердеют. но гук первый отрывается, оставив на последок два чмока за ушком, и поднимается с кровати. тэ сперва разочарованно хнычет, но потом думает о том, что они вдоволь повеселились ночью, и замолкает, уставившись на голую задницу чонгука, пока тот задвигает шторы. — нет! — гук дёргается, нечаянно отщепив ткань от крепления, и удивлённо оборачивается. — не закрывай, давай посмотрим, — тэ смущается под внимательным взглядом, но говорит чётко. чонгуковы глаза наполняются чем-то тёплым и тягучим, а лицо принимает то самое выражение, чтобы было при чтении клятвы у алтаря. « — я, ким тэхён, беру тебя, чон чонгука, в законные мужья и торжественно клянусь с этого дня крепко держать твою прекрасную руку и в болезни и в здравии. обещаю пройти всю жизнь с тобой бок о бок, не взирая на трудности, обещаю быть с тобой и в горе и в радости. я люблю тебя и обещаю любить и лелеять, даже когда смерть разлучит нас. обещаю, что мои чувства ни за что и никогда не ослабнут. тэхён крепче сжимает дрожащие ладони чонгука, хотя свои трясутся не меньше. он прослеживает падающие слёзы с его лица на носки туфель, которые оставили мокрые росчерки от глаз и до самого подбородка...» — ..нгук? — извини, задумался, — гук подходит к постели, присаживаясь, и берёт телефон. он включает хорошо знакомую им обоим песню и, отложив мобильник в сторону, берёт за руки тэхёна. тот выпутывается из одеяла ногами, поднимается и босыми ступнями ощущает прохладу паркета. обнимая за талию своего дорожайшего юношу, чонгук выводит их обоих к окну, начиная танцевать. тэ встаёт ближе, обнимая под мышками и ухватившись сзади руками за плечи. они, молодые нагие и счастливые, покачиваются под мелодию, пока капли стучат по стеклу. — это так просто – рассказать тебе, зачем просыпаюсь утром, — подпевает чонгук тихо, и на мгновение тэхёну кажется, что время сейчас подвластно лишь им двоим. — потому, что просто это лёгкие слова, — продолжает он, и сердце тэ делает кульбит от романтичности и трепетности момента, но чувствуя, как щиплет в носу от подступающих слёз, утыкается в чонгукову грудь, и та гудит, когда он продолжает: — как на небе россыпь, замерла вода- — и дождь обрушился, пока ты спал, — тянут они вдвоём, и чувствуют улыбки друг друга в голосе, хотя не видят. и, несомненно, не случайно им кажется, что текст так точно описывает всё, что произошло ранее. и всё, что происходит сейчас. — это так сильно, что я боюсь упасть, — чонгук кидает взгляд на окно, а за ним – высота птичьего полёта. было бы и впрямь страшно, если бы не тело, прижимающееся к его собственному. — говорю много, ты смеёшься – надо спать, — тэхён действительно усмехается ему в шею, отчего звук приглушённый, но от этого не менее очаровательный. гук, снова напуская на лицо счастливую улыбку и прикрыв глаза, поёт дальше: — мой день начнётся через два часа. тэхён сильнее вжимается в чонгука, ведь отлично знает, какие строки последуют в песне, а он не уверен, сможет ли сдержаться и не заплакать от изобилия переполняющих его эмоций. и, когда гук начинает припев, что-то внутри него с треском ломается, а ресницы намокают, потому что: — я люблю тебя, на двоих этот мир бесконечен, — чонгук чувствует влагу на спине и, мягко отталкивая тэ, заставляет его отпрянуть от себя и показать покрасневшие глаза, которые почему-то не смотрят в его собственные. — малыш, — чонгук подставляет ладонь под щёку, и тэхён незамедлительно ластится к ней, всё так же избегая взгляда. — любовь моя, — снова говорит он, зная как сильно нравится его мужу это обращение. — спой со мной, м? иди ко мне, — гук ловит тэхёна в объятия, одной рукой поглаживая волосы на затылке, а другой поясницу. они продолжали покачиваться в тишине, когда тэ всё-таки запел. — я люблю на твоих волосах этот вечер, — руки чонгука обвились сильнее вокруг его тела, а уши навострились. если бы он был котом, то они бы точно задвигались, пытаясь уловить как можно больше. — голос твой, — тэ чувствует лёгкий поцелуй на шее, сопровождаемый тихим ‘сладкий’, — и как молчишь, — ещё один на скуле, — как мои гладишь плечи, — на последнем слоге его голос срывается, потому что чонгук, следуя словам, мягко оглаживает плечи, спускаясь на спину и там останавливаясь, не доходя до ягодиц. тэхён уже не ведает, от чего кожа покрылась мурашками: от холода? от любви? у них осталось восемь слов, одна строка и ноль терпения. закидывая руки и цепляясь за шею, тэ устанавливает зрительный контакт. чонгук лениво склоняет голову набок, и прямо сейчас тэхёну невыносимо хочется его поцеловать. — каждый вздох, — начинает гук, прислоняя своё лицо к тэхёнову и смотря на губы. они делает один воздух на двоих, перекатывая дыхание из губ в губы. — каждый взгляд, — вновь встречаясь глазами, ни одни из них не в силах успокоить бурю, бушующую в сердце каждого. это и есть то, что описывают в сказках? — каждый миг, — чонгук трётся своим носом о чужой, и всё внутри тэ крошится. разве можно чувствовать столько всего одновременно? можно ли любить так сильно? — нашей встречи. пробормотав скорое ‘люблю тебя’, тэхён падает в пучину. он целует так, как никогда доселе. и его целуют так, как он и не мечтал. за окном уже не идёт дождь.