❦
Быть омегой сложно. Альфы бывают разные; было бы несправедливо со стороны Чонгука сказать, что они все ужасны, потому что это не так. Это было бы все равно, что сказать, что все мужчины ужасны — смешно и совсем неверно, ни капельки. И все же. Хороших альф трудно найти и еще труднее удержать. Чонгук сталкивался с нормальными альфами и ненормальными, но у него никогда не было хорошего. До Юнги. Они встретились в кофейне, маленькой и приютившейся в стене, не слишком популярной, но достаточно, чтобы люди ее любили. Воздух был наполнен ароматом мокко, темного, чувственного и сладкого, с легкой ноткой земли*, одновременно немного горького и сладкого. Это было странно. «Карамельный макиато», — прозвучал мягкий, тихий голос. Этот альфа казался застенчивым и погруженным в себя, облаченный полностью в черное — черный свитер, черные джинсы и черные очки. И Чонгук вздрогнул, уставившись на него темными круглыми глазами, с любопытством моргая, не совсем уверенный. «Прошу прощения?» «Карамельный макиато, — повторил альфа так же тихо, но на этот раз тверже. — Ты… гм… ты осматривался, принюхивался и… и да». (Юнги, как заметил Чонгук. Застенчивого альфу звали Юнги, у него были милые глаза и милые волосы, и милые губы. Мило мило мило.) «А? — Чонгук моргнул, склонил голову набок и окинул взглядом резкие черты лица Юнги, его красивые губы и серебристые волосы. — Круто. Очень…» «Сладкий, — Юнги теребил рукав свитера, когда Чонгук посмотрел на него, постепенно краснея. Он такой нежный в лучах солнца, с прелестными глазами, потемневшими от волнения. — Это сладкий кофе». «Да?» «Да, — а потом Юнги сунул ему в руки чашку кофе, тихий, нервный и очаровательный. — Я думаю… думаю, тебе понравится, если ты дашь ему шанс». «О нет, все в порядке, ты не должен…» «Но я хочу, — сказал Юнги, и его щеки снова порозовели, румянец затрепетал под кожей. — Просто… просто попробуй его и посмотри, понравится ли он тебе, а если нет, то это тоже хорошо. Ничего страшного». А потом Юнги ушел, повернувшись на каблуках и убегая с грацией измученной мышки. Кофе был теплым, горьковато-сладким, но приятным, сахар смягчался карамелью, сливками и еще чем-то сладким. Это было мило. Позже, после того как Чонгук запихнул свои вещи в сумку и взял на вынос один карамельный макиато, он нашел записку, приклеенную ко дну его стаканчика, крошечную, трепещущую маленькую записку с номером и именем. На следующий день Мин Юнги, маленький изящный альфа, купил Чонгуку кофе. А потом еще один, и еще, и так пока Чонгук не наполнился до краев, выплескивая все, что он чувствовал. Юнги был добрым; он не давил, оставлял мимолетные прикосновения на коже Чонгука, задавал ему незлобивые вопросы, слушал, даже когда тому нечего было сказать. Также он был обеспеченным, всегда оставлял чаевые, когда они куда-то ходили, покупал Чонгуку милые вещички, и только позже тот понял, как же много человек работает под его началом. Он был головоломкой; на первый взгляд мягкий, но полный остроумных фактов и странного острого чувства юмора. Не типичный альфа, совсем нет, но Чонгук и не хотел, чтобы он был таким. Юнги был прекрасен. Юнги был прекрасен, и считал Чонгука таким же, приглашая на свидание с застенчивой улыбкой и тихим: «Ты позволишь мне позаботиться о тебе?» И Чонгук тоже не типичный омега, совсем нет; он слишком большой, не такой мягкий, каким должен быть, но это же Юнги, с его темными красивыми глазами, улыбкой деснами и охапкой гвоздик в руке. «Пожалуйста? — сказал он сладостно и нежно. — Пожалуйста, Чонгук-а?» Его голос был тихим, низким, хриплым и очень альфьим, но это не имело значения, потому что Юнги смотрел на Чонгука с огромной теплотой, а его глаза блестели от эмоций. «Конечно», — прошептал Чонгук, и Юнги вздохнул с облегчением, воздух наполнился ароматом кофе, а потом сладкой карамелью. В конце концов, Юнги — хороший альфа. Он добрый, милый и приятный, совсем не давит на Чонгука, позволяет задавать свой темп и прислушивается к тому, что он говорит. Чонгук вроде как (он не уверен) влюблен. Учитывая все обстоятельства, это не так уж и плохо.❦
Часом позже до Чонгука с опозданием доходит, что у него начинается течка. «Блять, — говорит Чонгук, ни к кому конкретно не обращаясь. Он прижимает подушку к груди, в животе нарастает ужасная боль. — Блять». Запоздало Чонгук понимает, что должен был предвидеть это — он был приставучим всю неделю, обнимал Юнги в течение нескольких дней после того, как тот вернулся, дул губы. Это было ужасно. Вопреки распространённому мнению, то, что у Чонгука течка, не означает, что он хочет вязку. Узел — это хорошо, но объятия лучше, а обнимашки вообще самое лучшее. И сейчас все, что нужно Чонгуку — Юнги, чашка горячего чая и, может быть, парочка одеял. Нутелла тоже не помешает. Но сейчас только семь утра, а это значит, что Юнги придет как минимум через десять часов. Чонгук вроде как хочет умереть. Он раньше никогда не проводил течку в одиночестве. Либо Тэхен обнимает его, либо Намджун обнимает его, либо они оба обнимают его, потому что омеги предпочитают других омег нежелательным альфам. Но Тэхен сегодня с Чимином, а Намджун с Хосоком, и Чонгук… Чонгук один. Официально он встречается с Юнги всего шесть недель, и они даже ни разу не обсуждали это. Чонгук немного застенчив и совсем плох в том, чтобы просить о том, что ему нужно. Он провел прошлую ночь здесь из-за невиданной прихоти и не знает, что теперь делать. Он может уйти, но его квартира-студия слишком пуста, и пахнет ванилью с лавандой, а это совсем не похоже на кофе с сахаром. Чонгук не хочет быть там один. Кровать Юнги слишком большая для него одного, но у него есть одеяла и подушки, а совсем скоро у него будет и Юнги. Нужно просто немного подождать. Но терпение никогда не было его сильной стороной и уже через несколько минут под кожей появляется зуд, умоляющий что-то сделать. Ну же, озорной, насмешливый шепот. Юнги не будет несколько часов, все хорошо, ты успеешь исправить все до его возвращения. Он даже не узнает! Нет, рассуждает про себя Чонгук. Нет, он узнает, а потом накричит на меня, и я умру. Я не хочу умирать. Сделай это, снова шепчет голос и Чонгук фыркает. Нет. Да! Н.Е.Т. Д.А!!! Чонгук всегда был слабаком, так что через несколько минут он отбрасывает одеяло и сердито топает к платяному шкафу в углу комнаты, с легким ворчанием распахивая дверцы. Костюмы. Ряды и ряды дорогих костюмов, рубашек, брюк, галстуков, запонок и ремней. Hugo Boss и Armani слева, весь правый угол посвящен Gucci. Несколько других менее известных брендов расположены на верхних полках, и Чонгук издает взволнованный писк, прежде чем направиться прямо к ним. (чем дешевле, тем лучше, он уже знает) Он хватает около шести из них, прежде чем поспешить обратно к кровати, сваливая в кучу пиджаки и брюки на одеяла. Они здесь, пахнут кофе, карамелью и Шанель, и когда Чонгук прыгает в середину, тугой узел в груди немного отпускает. «Да, — шепчет он, кутаясь в одежду Юнги, маленький комочек энергии в грудах дорогой ткани. — Наконец-то блять» (Гнездование — важный процесс для омег. Чонгук и раньше делал все возможное, чтобы сопротивляться своим инстинктам, но все приводило к большему количеству капризов и недостаточному удовлетворению. Последний альфа Чонгука кричал на него почти полчаса, разглагольствуя о тупых омегах и их тупых желаниях, и это было ужасно. Чонгук хлюпал носом в течение следующих двух дней, и ему пришлось попросить Сокджина взять на себя обнимашки, ведь поддержка знакомого альфы лучше, чем ничего. Это было ужасно. Это было ужасно и совсем не приятно, но это инстинкт, и Чонгук не контролирует его так, как ему бы хотелось. Это проблема, но ее можно оставить на потом. Сейчас у него есть дела поважнее.) Чонгуку требуется некоторое время, чтобы сделать свое гнездо таким, как он хочет. У Юнги много костюмов, много одеял и подушек, и это чудесно. Они все такие мягкие и так легко сложились. Вокруг него громоздятся холмы ткани, пахнет карамельным кофе и дорогим парфюмом. Он чувствует себя лучше, пока возится с другими вещами Юнги — полотенцами, бельем и даже парочкой галстуков. На кровати валяется слишком много одежды, но Чонгук продолжает радостно складывать ее в кучу, пока не находит корзину для белья, которая пахнет карамельным кофе с ноткой земли — природным запахом Юнги. Чайник стоит на плите, и когда Чонгук его проверяет, от него поднимается пар. Мятный чай, бледно-желтый и свежий, нежно облизывает края чашки. Чонгук осторожно обхватывает ее двумя руками, прежде чем вразвалочку направиться обратно в комнату. Одеяло уныло волочится за ним по полу. (в глубине души он понимает, что это ужасная идея. Юнги скоро вернется, и к тому времени Чонгук слишком устанет, чтобы все это убирать, не говоря уже об уборке спальни и развешивании костюмов. Ему пиздец. Но у него есть чай и одеяла, воздух пахнет карамельным кофе, и на самом деле Чонгук не волнуется. По крайней мере, не сейчас. Юнги может кричать, но это будет позже. Это не так уж и важно.) Кровать переполнена, полностью завалена вещами Юнги, но Чонгуку плевать. Вместо этого он запрыгивает на одеяла (аккуратно поставив чашку на прикроватную тумбочку) и удовлетворенно вздыхает. Он так и засыпает, свернувшись калачиком на слишком большой загроможденной кровати — идеальное гнездышко.❦
Только после двух часов сна до Чонгука дошло, что в действительности у него осталось не так много времени, чтобы все убрать. Теперь, когда первая волна его течки прошла, он понимает, что ему пиздец. Абсолютный пиздец во всех смыслах этого слова. Не только спальня Юнги разрушена, но и вся квартира тоже. Во время течки Чонгук не до конца осознает, что делает, и не обращает много внимания на разрушения, но он даже не помнит, как сделал все это. Костюмы везде — на диване, карнизе, один даже засунут в духовку. Это ужасно. Чонгук также разбросал крошки по всему полу; кажется, там много черного шоколада, немного бисквита и, если он не ошибается, немного чизкейка. Он даже не любит чизкейк. Честно говоря, квартира разрушена. Он чувствует себя ужасно и вроде как хочет спрятаться, что и делает. Это далеко не самая лучшая его идея, но у Чонгука все еще течка, и он встревожен, ошеломлен и действительно напуган. В последний раз, когда он гнездился, на него кричали, и пусть Юнги милый, но… Но он все еще альфа. А альфы кричат. Они кричат, вопят, и быстро гневаются, быстро прибегают к насилию. Чонгука можно назвать кем угодно, но он точно не идиот. Поэтому он прячется под испорченными костюмами, закутываясь во множество одеял и раскачиваясь взад-вперёд в приступе тревоги. Он слышит тихое тиканье часов в углу, «тик-так-тик-так», которое неприятно отдается эхом в голове, но все хорошо, потому что все должно быть хорошо. «Все хорошо, — говорит себе Чонгук, хотя на самом деле шепчет. Он снова прижимает подушку к груди и зарывается под костюмы, потому что ему немного спокойнее в темноте. — Все нормально. Он может кричать, но… Но я справлюсь. Все будет хорошо». И все хорошо. Следующие полчаса Чонгук что-то шепчет себе под нос, закутывается в одеяло и вдыхает запах Юнги, снова ныряя под одеяло, когда слышит стук в дверь. Честно говоря, он должен ответить — но он чувствует себя таким одиноким и маленьким, тревожась и паникуя. Юнги стучит снова, и Чонгук может представить его, склонившего голову набок и моргающим в замешательстве своими темными узкими глазами. «У него есть ключи, — твердо говорит себе Чонгук, натягивая одеяло и прижимая колени к груди. — У него есть ключи, так что все в порядке. На тебя будут кричать, но позже. Так даже лучше». Раздается еще один стук, на этот раз чуть громче. Чонгук пищит и прижимает колени к груди, погружаясь в плюшевые одеяла. «Блять, — он слышит, как поворачивается дверная ручка, отдаленный скрип эхом отдается в тишине. — Блять, блять, блять…» «Малыш? Малыш, эй, ты зде… оу». Чонгук всхлипывает и в страхе сворачивается калачиком. Он слишком боится вылезти из-под одеяла, остро чувствуется его природный запах — мед и лемонграсс. «Мне очень жаль, — шепчет он, даже не уверенный, слышит ли его Юнги. — Я, я, из… извини…» Слезы, отдаленно понимает Чонгук. Он плачет, щеки влажные, слова застревают в горле, ужасные и немного жалкие. «Эй, — голос Юнги тихий, немного взволнованный, — детка, эй, ты можешь выйти оттуда? Пожалуйста». «Не хочу, — шмыгает носом Чонгук. — Т… ты будешь кричать на меня. Не хочу, чтобы на меня кричали». «Я не собираюсь на тебя кричать, — Юнги говорит мягко, и Чонгук чувствует, как прогибается кровать, он может представить, как Юнги сидит рядом с ним, сложив ноги вместе. — Ты слышишь меня, детка? Я не собираюсь на тебя кричать». «Не Ври». После мимолетной секунды тишины Юнги осторожно вытягивает одеяло из рук Чонгука, глаза его горят от беспокойства. «Я не собираюсь на тебя кричать, — повторяет он, ведя ладонью вдоль чужого позвоночника, оглаживая позвонки. — Слышишь?» Чонгук хлюпает носом, сворачиваясь в клубок, прежде чем осторожно взглянуть между пальцев. Пара теплых, темно-карих глаз смотрит на него с беспокойством. «Обещаешь?» — робко спрашивает Чонгук. «Обещаю», — неуверенная улыбка украшает лицо Юнги, когда Чонгук берет его мизинец своим, скрепляя клятву. Тишина между ними теперь менее напряженная, менее натянутая и неровная. Рука Юнги легко и нежно перебирает пряди волос парня. «Не хочешь рассказать мне, что случилось? — спрашивает он как-то тихо, неуверенно. — Я имею в виду — у тебя явно течка, но…» Чонгук фыркает. «Я не хотел этого делать, — говорит в ответ тихо, серьезно и искренне. — Хен, я сделал все возможное, и, и я даже справлялся в течение нескольких часов, но. Но это инстинкт». Юнги склонил голову на бок, немного смущенно: «Что?» «Гнездо, — слабо объясняет Чонгук. — Я не хотел портить твои вещи, но испортил, и мне очень жаль. Я знаю, что костюмы очень дорогие, но я могу, могу отдать их в химчистку, если ты…» «Малыш, — нежно говорит Юнги. — Я не спрашивал о костюмах, Гук. Я спрашивал о тебе». Чонгук моргает в замешательстве: «Что?» «Гнездование естественно, — пренебрежительно машет рукой Юнги, его кольца блестят в свете позднего летнего вечера. — Моя сестра как-то разрушила целую кровать, я не буду кричать на тебя из-за пары вещей». «Значит, — Чонгук смотрит на него с тревогой, немного смущенно, но с облегчением. — Значит, ты не сердишься? Ты не бросишь меня?» «Ты думал, я собираюсь порвать с тобой?» «Просто», — Юнги снова склоняет голову набок, все еще одетый в свой деловой костюм, обтягивающую рубашку и черные брюки. Чонгук чувствует себя немного смущенным, не привыкший к такому вниманию; голова все еще тяжелая из-за течки. «Это будет не в первый раз, — бормочет Чонгук, — так что… да». Юнги молчит несколько секунд. Его лицо непроницаемое, но голос мягкий, дрожащий от извинения. «Иди сюда», — бормочет он, отодвигаясь назад, держа руки распахнутыми, пока Чонгук не обнимает его. «Я хочу, чтобы ты выслушал меня очень внимательно, хорошо?» Чонгук кивает. Юнги мягко обнимает его, одна рука на бедре, другая в волосах Чонгука. «Ты идеален, — выдыхает он, и этот шепот такой мягкий, сладкий и уверенный. — Ты пахнешь медом и лемонграссом, и, и сном, ты пахнешь, как сон, и это прекрасно. Ты добрый, застенчивый и милый, и, Чонгук-а, хён не разбирается в чувствах, но… но ты идеальный». «Хён, — слова Чонгука звучат глухо, переполненные эмоциями. — Ты не должен…» «Ты идеален», — твердо повторил Юнги. Он прижимает Чонгука к груди, позволяя ему уткнуться лицом в плечо, гладит его волосы и шепчет ему на ухо. «Если какой-то мудила-альфа бросает свою пару из-за чертовой… чертовой течки, то он идиот. Чертов кусок дерьма. Ты заслуживаешь большего». Чонгуку нечего ответить на это. Юнги говорит так уверенно, и он такой теплый, его грудь опускается и поднимается так спокойно, что Чонгук не знает, что делать. «Спасибо, — в конце концов бормочет он хриплым от слез голосом. — Я… я правда очень благодарен, хён». Юнги фыркает, и тихое, теплое, крошечное дуновение воздуха оседает на коже Чонгука. «Ты не должен, — шепчет он немного смущенно. — Я имел в виду то, что сказал, детка. Ты заслуживаешь самого лучшего». «И оно у меня есть, — Чонгук отодвигается, чтобы легонько поцеловать жилку на шее своего парня, вдыхая запах кофе с сахаром, горько-сладкого и манящего. — Ты самый лучший, хён». «Ох». «Ох, — эхом откликается Чонгук, а затем хихикает, чувствуя, как его губы растягиваются в улыбке. — Спасибо, что заботишься обо мне, хен». «Конечно, — отвечает Юнги. — Спасибо, что позволяешь мне заботиться о тебе». После этого они замолкают. Чонгук не уверен, как долго они сидят, но, в конце концов, Юнги оставляет маленькие поцелуи на изгибе шеи и нежной коже за ушком. «Ну же, — очень тихо шепчет он. — Тебе нужно принять душ, Гуки, хорошо? Это поможет справиться с течкой, я обещаю». «Нет», — Чонгук сонно хлопнул в ладоши. «Нет, я… я хочу принять ванну с пеной. Пожалуйста», — добавляет он запоздало. Юнги смеется тихо, мягко и как-то ласково. «Конечно», — легко соглашается он, мягко сталкивая Чонгука с колен, взамен беря за руку. Чонгук сонно волочит ноги, вцепившись пальцами в подол рубашки Юнги. Он чувствует себя мягким и расслабленным, легко позволяет Юнги помочь ему в ванне, даря в ответ небольшую улыбку и морща нос. «Хен, — бормочет он, пузыри пенятся вокруг его плеч — душистый горошек и цветение вишни. — Хен, я хочу… ты можешь…» «Ты такой ребенок», — пробормотал Юнги, но его лицо исказила усмешка, губы приоткрылись, обнажив десны. Он взял табуретку из угла и сел, нежно проводя руками по волосам Чонгука, легко и грациозно. «Ты можешь закрыть глаза, — этот любящий шепот, — я разбужу тебя, если ты заснешь». «Хорошо, — Чонгук, зевая, наклоняется к Юнги и смотрит на него затуманенными глазами. — Только… только пятнадцать минут, хен. А потом разбуди меня». Двадцать восемь минут спустя Юнги протирает полотенцем волосы Чонгука, тихо напевая себе под нос. «Хен, — Чонгук скулит, но слабо, совсем не уверенно, даже немного благодарно. — Это… Я сказал…» «Все в порядке, — с румянцем на щеках Юнги снова берет Чонгука за руку, касаясь губами тонкой кожи его запястья. — Я хотел дать тебе немного отдохнуть». Чонгук издает недоумевающий звук. «Ты такой милый», — бормочет он, покачиваясь на ногах, полотенце небрежно закреплено вокруг его талии. Он позволяет своей голове упасть на плечо Юнги, пара знакомых рук покоится на его бедрах, успокаивая. «Чертовски… чертовски восхитительный». «У тебя течка, — шепчет Юнги, кончики его ушей краснеют. — О тебе должны заботиться». «Но ты всегда заботишься обо мне, — Чонгук крепко прижимает Юнги к себе, слегка наклоняясь, голос его дрожит. — Ты всегда заботишься обо мне, хен. Я просто… я к этому не привык». «Эй, нет, — Юнги отодвигается, чтобы поцеловать Чонгука, тихо и мимолетно; хрупкое прикосновение губ и руки, влажные от слез Чонгука. — Ты невероятный, — шепчет, как будто не говорил это достаточно много раз сегодня. — И ты заслуживаешь, чтобы о тебе заботились». И прежде чем Чонгук успевает сказать что-нибудь еще, Юнги помогает ему надеть слишком большую ночную рубашку, его руки мягкие, изящные и ласковые. Гнездо все еще там, когда они добираются до спальни, и Чонгук издает счастливый вздох, прежде чем нырнуть в беспорядок, отодвигая часть одежды в сторону, чтобы освободить место для Юнги. Они проводят следующие несколько часов, поедая Нутеллу прямо из банки, ноги Юнги втиснуты между Чонгуковыми, голова младшего покоится на его груди. «Рыбка Поньо на утёсе» крутится на заднем плане, и это уже третий мультфильм студии Ghibli за день. Чонгук разморенный сном, теплый и податливый из-за заботы. «Хен, — бормочет он, язык заплетается сам по себе, потому что Чонгук слишком сонный. Юнги крепко прижимается к нему, одной рукой обнимая Чонгука, такой тихий, милый и нежный. — Спасибо, что заботишься обо мне, хен». «Всегда пожалуйста, — шепчет Юнги, и Чонгук не уверен, что это потому, что он так устал, но голос Юнги немного более хриплый, чем обычно. — Спасибо, что позволил мне позаботиться о тебе, малыш».