Шоколатье и Коллектор

***

Курсивом прописаны флэшбэки. Спасибо за подсказку читателям! — Ты не мог бы… взять и съебать с кухни?! — Рыжий смотрел на Тяня исподлобья. Его руки замерли в воздухе над шоколадным десертом. Брюнет лениво развернулся и вздёрнул бровь. Его кухня, черт дери. Чёрный фартук висел на бёдрах Мо, старенькая — со времён их первого знакомства — желтая футболка выглядывала из-под лямок. Хэ небрежно открыл холодильник, а потом захлопнул его, ничего не взяв. — Там есть блинчики, — произнёс Рыжий. Он снова всю ночь трудился над новым рецептом. «Я должен удивить шефа, понимаешь, Тянь…» Пропади он пропадом, этот шеф. Лицо Шаня выглядело ещё более нездоровым и сине-бледным, чем после школьных драк. Сколько бы Тянь не твердил, что стоит, блять, проспаться, потому что он так сказал, Мо не слушался. Это действовало на нервы. Хэ читал, что раньше практиковалась пытка, когда наказуемому на лоб, в одно и то же место на протяжении нескольких часов, капали водой. С определенной частотой. Непослушание Рыжего — регулярное, черт его дери, — выступало, видимо, персональной пыткой брюнета. Тянь решил, что обойдётся кофе и сигаретой… Потом посмотрел на никотиновый пластырь, еле слышно ругнулся — значит, обойдётся просто кофе. Мо оторвался от резки темного шоколада и проследил взглядом, как Хэ с кружкой вышел из кухни. Упрямый. Американо по-прежнему был дрянным. Брюнет подошёл к панорамному окну, вгляделся в город: в горящие огни, торчащие, словно пики, небоскрёбы. С переездом Мо в студии стало уютно. Студия стала тем самым домом, куда хочется возвращаться. «Хорошее утро», — думал Тянь, пока в кармане не завибрировал телефон, напоминая о работе. — Слушаю. — Надо съездить на точку, принять работу. Вылетаешь сегодня, — Чэн, как всегда, был немногословен, — в 12. Тянь повернул экраном на себя телефон. 11 утра. Чудесно. Хэ выдохнул. — Понял. Брюнет вернулся на кухню. Мо скрупулезно вырисовывал кремовые завитки на пергаменте, тренируясь. Тянь вылил остатки кофе и сполоснул чашку, невольно усмехнувшись. — Тебе так сложно помыть за собой чёртову кружку? Одну. Чёртову. Кружку, — Рыжий бесился, что парень оставлял после себя посуду. — Есть же домработница, зачем париться? И я не о тебе. — Домработница должна приходить, чтобы помыть за тобой одну ебанную кружку? — Ну да. Я ей за это плачу. Ты вообще лишаешь её работы. Мо заворчал, что-то вроде: «Разбалованный сукин сын». А Хэ начал мыть за собой чертовы чашки. Тянь прошёл мимо столешницы, где трудился Рыжий, протянул руку, чтобы утонуть в его коротких волосах, прикоснуться к нему. Его пальцы почти дотронулись до рыжины, но Хэ сжал их в кулак — Мо занят. Глаза его, ястребиные, смотрели точно на узоры. Тянь, есть кое-что тоже важное для него помимо тебя. Его творения. И это нужно уважать. Как бы не слепила ревность, это нужно уважать. Брюнет выдохнул и заставил себя убрать руку. Как только он ушёл, Шань прикрыл глаза. В груди тянуло. В отражение холодильника Мо видел широкие плечи, которые медленно — слегка отрешенно — покрываются чёрной тканью. Руки Рыжего дрожали, когда Тянь надевал чёрную рубашку — так брюнет идеализировал работу: чернь. И спрашивать, куда он едет не было смысла — ответ всегда один: «Разгребать грязь». Руки дрожали, когда Тянь начищал свои ботинки Prada. Руки дрожали, когда в воздухе слышались дорогие духи Tom Ford. Руки дрожали, когда Хэ шёл в самое пекло — в опасность. И сейчас тоже дрогнули, узор смазался. Шань оперся о столешницу, поставив ладони по обе стороны от десерта. Дышать было тяжело. Воздух свежий, потому что Тянь любил открывать окна после душа, влажный. Костяшки побелели, когда Хэ пересёк не отделенную перегородкой гостиную. Мо следил за ним, смотря в отражение. Внизу, прямо под Шань, стоял гребанный шоколадный десерт, который десять минут назад был центром внимания парня. Тянь надел чёрную рубашку — теперь это самое важное. Рыжий поджал губы, чем больше они живут вместе, притираются друг к другу, тем страшнее Мо его отпускать. Тем страшнее думать, что будет, если что-то вдруг пойдёт не так. Эпатажный, наглый, холодный. Тянь. Обнимающий сзади, утыкающийся губами в затылок. Тянь. Мо вывернулся в кольце рук и положил ладонь на вздымающуюся грудь. Знаю, что не хочешь уезжать. Знаю. — Спи побольше, ладно? — Шань не поднял глаз. Вдохнул его запах с примесью чертовых духов, которые встали в носоглотке комом. — Надень его… — Там ничего серьёзного не будет. — Надень чертов бронежилет. — Шань устремил взгляд прямо в его чёрные дыры. Утонул в них, закружился, задохнулся. Тянь пробежал по лицу Рыжего, на котором отразились все эмоции: страх, тревога, волнение, тёплая, как солнце, любовь — Мо позволил это видеть. Слабости надо иногда показывать. Особенно если от «иногда» зависит его жизнь. — Ладно, — на выдохе произнёс Хэ — он уже давно не может сопротивляться Рыжему. Не хочет. Расстегнул верхние пуговицы и на ходу снял рубашку. Позвонки выросли, как горы, и вновь выпрямились, когда Тянь разогнулся. Шань проскользнул взглядом по его бледной спине и сглотнул. Кожаный ремень стягивал его бедра. Тот самый ремень, которым… Тянь связывал запястья Мо. Рыжий покраснел от подушечек пальцев до кончика носа. Кисти запекло от воспоминаний. Воздух стал прелым. Брюнет затянул ремни на жилете. От этого свистящего звука Мо легче. Правда, легче. Дышать было легче. В груди всё равно стоял полный разгром: сердце заходилось и кромсало мешок. — Спасибо, — еле сказал Шань. Тянь встал вполоборота. Из-под жилета виднелся нижний пресс, на который Рыжий любит класть руки, опираясь, когда он… сверху. Не об этом сейчас надо думать. Не об этом, мать твою, думать. Мо взобрался взглядом по жилету, кадыку прямо к ухмылке на тонких губах. Тянь ухмыльнулся теперь по-другому. Пошло, развратно, по-дьявольски, по-настоящему. У Рыжего перед глазами пролегла пелена. — Одно слово, Шань. — Мо почувствовал, как по спине бегали мурашки. Захотелось пить. — Знаешь, я ведь полностью твой, — сказал Тянь. Его руки гладили веснушчатые плечи Рыжего. Голова Мо лежала у него на груди. — Не говори эту хрень, — брюнет посмеялся, что в районе сердца Шань услышал дребезжание. — Я полностью серьёзен, — Хэ зарылся носом в висок Рыжему. — Одно твоё слово: «Хочу», и ничего больше не существует. — Это ненормально, — Мо перевернулся и наклонил голову, глядя на брюнета. — И тем более как ты поймёшь, чего я именно хочу? — Хэ хмыкнул. — Ну, «хочу», а дальше? Всё? Блять… аккуратней… — Тянь навис сверху. Его холодная ладонь легла на разгоряченную щеку Рыжего. — Единственная вещь, которую ты можешь хотеть, — Хэ наклонился к шее Мо и несильно укусил, — желать, — его руки заскользили по плоскому животу и раздвинули бёдра Шаня, — и просить, — один палец вошёл внутрь, — это я. Воздух стал раскалённым. Фаланги Рыжего изнывали от того, с какой силой парень держался за столешницу. — Играешь с выдержкой, малыш Мо, — голос бархатистый, словно лепестки роз, щекотали низ живота. Шань осознал, что они всё ещё на кухне. Сзади чертов десерт. Спереди до чертиков желанный Тянь. Ткань зашуршала — брюнет вновь облачился в чёрное. Он слишком быстро дошёл до двери. — Поцелуешь на прощанье? — Хэ всегда спрашивал, их личная фишка. Господи, даже уже личная фишка появилась… Мо скрыл улыбку за поджатыми губами. Приятно. — Поцелуешь на прощанье? — А кто с тобой прощается, придурок? Тянь взглянул на кисть, на которой красовались массивные серебрянные часы. Шань подошёл, чтобы закрыть за ним дверь. — Будь осторожен, — Хэ просто кивнул. Дурацкий кивок. Тебе вообще по барабану, Тянь? — Если что… ты знаешь, где деньги, — Мо не знал, что хотелось больше врезать ему, чтобы опомнился, или врезать, чтобы стереть с его губ поганые слова. — Если что вдруг. — Никаких блядских «вдруг», — цедит Шань. Прекрасно осознавал, что «вдруг» имеет место быть, но не признает. Не-сука-признает. Даже думать об этом не хочет. Тянь улыбнулся, подонок. Играл на эмоциях Рыжего, мстил за то, что тот не слушается. Шань это чувствовал. От этого не так сильно внутри царапалось бешеное клыкастое беспокойство. Все ещё Тянь. Пафосный, ледяной, но Тянь. От Мо пахло шоколадом. Хэ был уверен, что если поцелует его, соприкоснётся с мягкими губами, то вкусит сладость. Между ними молчание вязкое, обволакивающее, заботливое… Время поджимало. У Рыжего продолжали дрожать руки. Он выдохнул, поправил воротник его пальто цвета вороньего крыла. — Увидимся, — Тянь холоднокровен, спокоен. В душе Мо стихийное бедствие. Он пытался гнать дерьмовые мысли прочь. Не получалось. Рыжий всегда как на иголках без него. — Увидимся, — Шань встал на носочки и прижался к губам брюнета. Мягкие. Замурчал. Зарычал. На языке ощущалась горчинка — лосьон после бритья. Наблюдать за тем, как Тянь бреется — отдельное удовольствие. Тщательно, аккуратно. Лезвием. От губ веяло прохладой, ментолом. Руки брюнета, будто виноградные лозы, оплели тело Рыжего, опьянили разум. Ладонь спустилась по пояснице, прижала к себе. — Надеюсь, придуманный в моё отсутствие десерт ты назовёшь в мою честь. — Обязательно, — с сарказмом ответил Мо и пробурчал что-то, потому что назовёт ведь… Хэ улыбнулся; белые клыки сверкнули и врезались в его нижнюю губу. Шань поджал пальцы, когда от Тяня осталась одна чёрная макушка, кусок ткани, а затем пустота. Рыжий пытался сосредоточиться: выводил изящные кружева из белого шоколада, пачкал очередной пергамент и выбрасывал его в мусорку. Тремор не отпускал. Линии неровные, грязные. Мо прикрыл глаза, позволяя беспокойству выпустить накипевшее. Давай, разнеси мою грудную клетку, сломай мои рёбра. Только прекрати. Пожалуйста. Дурные мысли лезли в голову, пугающие… Какие десерты, черт побери? Единственное о чем мог думать Шань, так это о Хэ. Как он раньше справлялся, когда брюнет уходил «разгребать грязь»? Печенка тряслась. Легкие сжимались и судорожно выплёвывали воздух. Мо не заметил, как село солнце, как прошёл моросящий дождь. Он ходил по квартире — бродил по квартире — возвращался к столешнице, матерился и снова возвращался. Теперь даже тесто замесить не получалось. Ничего вообще, блять, не получалось: мука рассыпалась на пол, тарелка упала и разбилась на три неровные — прямо как чертовы завитки — куска. Мо упал на кровать. Пахло им. Шань потерся спиной об одеяло, словно дикий волк о свежую траву, и вдохнул глубже, вытянулся. Руками зацепился за изголовье. Мышцы заныли от растяжения. Стемнело. Шань поднялся, вернулся на кухню и прибрал «творческий» беспорядок, который не привёл творца ни к какому результату. Пальцы, будто деревянные, не слушались. Мо включил телевизор, чтобы играл на фоне. Хэ советовал так делать, в шутку, конечно. «Чтобы не одиноко было, малыш Мо». «Вы — Мо Гуань Шань?» Рыжий нахмурился — нахрена в телевизоре такие вопросы? Парень нажал «да» бездумно. — О! Да! Да! Глубже! — Шань выпустил пульт из рук, залился краской и проклял в миллионный раз чертового Тяня с его гребанными советами и шутками. Что бы это не было: обычная порнуха или чья-то запись (не Хэ Мо проверил — присмотрелся), или программа, но это не выключалось. Зазвонил телефон. Хоть бы не мама, господи. Рыжий прошёл к кровати, куда, видимо, его бросил и поднял трубку. — Как вечер проводишь? — Шань закрыл лицо ладонью. — Ты — придурок, Тянь, такой придурок. — Да ладно, забавно же получилось. Какой ты негодник, Рыжий. Твой любимый в отъезде, а ты… — Завали, Хэ, просто заткнись, — брюнет усмехнулся. — Как это выключить? — Да ладно тебе… — Как это, черт побери, выключить? — прошипел Мо. — Всего лишь надо сказать: «Я люблю тебя Хэ Тянь», — Шань посмотрел на экран. Может, это и не так раздражающе, потерпеть можно… — Хрена с два. Я не куплюсь на это. — Нет, я серьёзно, — Мо попробовал ещё понажимать кнопки на пульте. Шань выключил звук на телефоне, помолчал и снова включил. — Это не работает, врун. — Это работает, просто кто-то и не пробовал, — Шань чертыхнулся. — Ты ведь запишешь это, верно? — Ну естественно. — Паршивец. Тогда можно и порево послушать, я не против. —… Ладно, — Мо прислушался; сигнал пропадал. — Все в порядке? — Тянь закрыл динамик и отдал какой-то приказ, судя по тону голоса. — Да, все нормально. Я приеду… Ты до сих пор не выключил? — он снова усмехнулся, а Шань вместе с ним. — Я приеду завтра-послезавтра. — Хорошо. — Чувствуешь себя как женушка военного? — Я даже не знаю, что на такую чушь отвечать. …Немного. Стоны из телевизора продолжали доноситься. Тянь, видимо, устав их слушать, дистанционно выключил видео. — Наконец-то… — произнёс Рыжий и плюхнулся на диван. — Ты ложишься спать. — Нет. — Это был не вопрос. Уже полпервого и ты ложишься спать. Шань фыркнул и посмотрел на свернутое в комок одеяло. — Как продвигаются дела с рецептом? — Дерьмово, — с раздражением ответил Мо и подложил подушку под голову. Когда разговоры с Тянем ни о чем стали… успокаивающими? — Тащи сюда свою задницу, Рыжий, — Хэ в очередной раз докапывался до Мо, доставая того из-под земли. Просто потому что хотелось. Просто потому что тогда Шань был глотком свежего воздуха. — Пошёл к черту. Задолбал ты меня уже. Готовь себе сам. — Через сорок минут не будешь у меня, приду к тебе домой и будешь отрабатывать. И ведь пришёл тогда… — Забей, — У Мо заходили жевалки — вечно Тянь недооценивал интерес и страсть парня к созданию вкусностей. — Не в плане «забить» и не пытаться что-то сделать, а в плане передохнуть сегодня. Я знаю, для тебя это важно. Может, вместе что-нибудь придумаем, когда я приеду. Но тогда… название десерта точно за мной. Блять, прекрати так говорить — я же не выдержу. Рыжий закрыл глаза и позволил его низкому голосу властвовать. Мурашки перебегали со спины на предплечья, а затем на бёдра. — Шань, ты меня слушаешь? — М? — Хэ тихо посмеялся. Мо разомкнул губы, облизнулся и выдохнул. — Я знаю этот выдох, — Шань едва заметно ухмыльнулся. — Я знаю этот чертов выдох, малыш Мо. От хриплого, глубокого «малыш Мо» сперло дыхание; тёплые реки возбуждения заструились по телу. Рука сама легла на торс и задрала футболку. — Уже прислушиваешься к моему дыханию?.. В тебе просыпаются замашки маньяка… — «В тебе просыпаются замашки маньяка…» — протянул Хэ. — А в тебе нет? — Пф… Что ты имеешь в виду? — Возбуждаться от моего голоса, вот что я имею в виду. — Я не… — Подумай, прежде, чем соврать. Помнишь, чем для тебя это обернулось в прошлый раз? Шань замолчал. В прошлый раз действительно было отвратительно: Мо, привязанный к стулу, Тянь с синяком на щеке, потому что связать Рыжего не так-то просто, и аудиокнига «Как не позволить вранью разрушить вашу семью? Том первый». К утру у Гуань уже съезжала крыша, а этот заснул. — Ладно, Рыжий, ложись спать. Пусть тебе приснюсь я и наша семейная жизнь, — каждый раз, когда Тянь заводил разговоры о семье, о них, черт побери, с Шанем, голос его был похож на мглистый шелест листвы. Завораживающий. — Да ну нахуй. После такого кошмара я неделю отходить буду. Тянь посмеялся. — Все. Хочу спать, — произнёс Мо, покраснел от того, что вспомнил, каким свойством наделено слово «хочу». — Без меня не уснёшь. Рассказать тебе сказку, как благородный принц-красавчик спас заточённую в башне рыжеволосую принцессу? — Завали. Шань сбросил, выдохнул и улыбнулся. Ну надо же быть таким идиотом, господи. И чертов Тянь оказался прав — Рыжий действительно не мог заснуть: ворочался, крутился, подминал под себя одеяло и смотрел в потолок. Его запах, оставшийся на подушке, дразнил. Мо посмотрел на фотографию, которая стояла на прикроватной тумбе. Он и Хэ на рождество в парке аттракционов. Счастливые. Тянь тогда купил ему большое яблоко в карамели и заставил сделать селфи. Кто бы знал, что счастье повиснет над пропастью в тот же вечер. — Выбирай либо фотография, либо поцелуй. — На карусели смеялись дети, а толпы подростков стояли в очереди в фотобудку. — Какой нахуй поцелуй? — Щеки Мо раскраснелись то ли от холода, то ли от стыда, и он спрятал их под большим красно-оранжевым шарфом. Тянь, как всегда, был в одной куртке, даже без шапки. Хотя к перчаткам Шань его приучил — и так пальцы, как ледышки, так тут ещё и после улицы. А потом сразу под футболку, к Мо, греться. — В засос, Рыжик, с языком. Как ты любишь, — Хэ вздёрнул бровь. — При всех. — Ладно, валяй. — Что? — Целуй, что стоишь, — Тянь поджал губы, сдерживая улыбку, и сказал: — Хорошо. Но ничего не сделал. Сначала. Мо уже обрадовался: забыл про дурацкое фото — Шань не любил фотографироваться — и про не менее дурацкий поцелуй. При всех, совсем сдурел. Повсюду мерцали гирлянды; играли популярные американские песни про Новый год и Рождество. Рыжий смотрел, как парочки хихикают и держатся за руки, и радовался, что такой ванили в их отношениях нет. — Что смотришь? Хочешь мы тоже возьмёмся? — одернул его Тянь. — Нет. Дальше они шли в тишине. Не той, которая сковывает внутренности от неудобства, а в домашней, будто родной, тишине. Около какой-то будки с хотдогами, Тянь свернул. Огни остались позади, а впереди распластался небольшой перелесок с высокими соснами. — Куда мы идём? — спросил Мо и провёл пальцами по сизым иголкам. Хэ не ответил, а когда Шань захотел спросить снова, то выполнил обещание: поцеловал. Шея Рыжего покрылась мурашками от ощущения его тёплых губ. Мягкие, словно бархат. Мо задрал голову. Ноги подкашивались от удовольствия. Пальцы чуть не отпустили палочку, на которую было нанизано яблоко. — Ты выбрал поцелуй — хорошее решение. А я хочу фотографию. — Хоти, — Тянь ухмыльнулся. Мать твою, Рыжий прекрасно знал эту улыбочку. Брюнет наклонился к уху парня и прошептал: — Мне ничего не стоит прижать тебя к дереву прямо сейчас, — Шань слышал запах его одеколона. — И ты не сможешь сопротивляться. Вспомни кино, сауну, твою комнату, пока тётушка Мо была на кухне. Вспомни то, что делают мои руки с тобой. Не говоря уже… о — Я понял. — Какой понятливый мальчик, — Тянь запечатлел невесомый поцелуй на пунцовой щеке и потерся носом, усмехаясь. Они вновь вернулись в атмосферу праздника. И сделали чертово фото. — Извините, вы не подскажете, где здесь гей-бар? — какой-то незнакомец, чертами лица похожий на француза, остановил Хэ, потянув за локоть. Шань метнул настороженный взгляд на профиль брюнета. — Честно, не знаю. Но желаю хорошо провести время. С Рождеством, — француз посмотрел на карусель и обречённо вздохнул. — И вас тоже, — он кинул беглый взгляд на Рыжего, потом на Тяня и снова вздохнул. — Вы красивая пара. — Мы не п… — Спасибо, — отрезал брюнет и натянуто улыбнулся. Теперь тишина стала вязкой и удушающей. Они возвращались домой. Тянь посмотрел на билборд, где опять предлагали гражданам испоганить свои жизни кредитом. — Знаешь, мы могли бы тоже туда пойти, — сказал Хэ. — С чего бы это? — Шань почесал нос и засунул руки в карманы парки — всегда так делал, когда начинал раздражаться. Брюнет хмыкнул. — Потому что мы — геи, а это гей-бар. Там должно быть весело. — Мы не геи. У Мо закопошилось чувство вины внутри. Да, он понимает. Да, осознает. Но не может. Не может. Все ещё, блять, не может принять этот факт. И Тянь — удивительно — не давил и не настаивал. Не выбивал из него чертово признание в чертовой любви. Они вместе шестой год. А Рыжий… А Рыжий ссыт. Упивается его ласками, поцелуями и трусит, как последняя скотина. Шань не знал, как отважиться на это. Что нужно, чтобы он смог отважиться на это? Наверное, закончившееся терпение Тяня. Когда тёплый воздух обволок лицо, и щеки защипало, брюнет попробовал снова. Донести до Рыжего истину. Он воткнул ключ в замочную скважину и провернул один раз. — Мы два парня, которые состоят в отношениях и любят друг друга… — Я не л… — Тянь замер на месте. Шань слышал, как трещит лампа. — Ты «не что»?.. Продолжай, — Мо посмотрел в его бездонные глаза и увидел самое страшное: дно. Край, о который разбились внутренности Рыжего. Край, который он видел в глазах своей матери, когда отца забирали в тюрьму. Край, в котором раскрошилась печаль Тяня на мелкие осколки. Сердце Шаня вздрогнуло. — Извини. Брюнет довернул два оборота и зашёл в квартиру, оставив дверь открытой. Мо не знал, что, черт возьми, значило его «извини». Извини, я тебя не люблю — брехня. Извини, я не могу ответить взаимностью — брехня. Но это единственное, что было ему по силам. Блядское извини. Аж тошно. Хэ снял куртку, кинул свитер на диван и скрылся за дверью в ванной. — Ебанный пиздец, — прошептал Рыжий. Шум воды доносился до тех пор, пока Мо не выключил свет в гостиной и не лёг в постель. Господи, что же я натворил. Душу Рыжего выворачивало изнутри. Да, блять, скажи эти три слова, твою мать. Ты же любишь его, твою мать. И лучше бы Тянь был Тянем в этой ситуации. Тем, кто получает то, что хочет. Тем, кто добивается всего, чего пожелает. Лучше бы он выбил это гребанное признание. Хэ вышел из душа. Его мокрые волосы при лунном свете были словно чернила. Шань выдохнул. Судорожно. Потому что повеяло холодом, в прямом смысле. И это было чертовски плохо. Пиздец, как плохо. Тянь принимал ледяной душ, когда надо было в прямом смысле заморозить себя: мысли, чувства. Это происходило всего три раза, когда звонил Чэн с плохими новостями, когда Чжэнси попал в больницу и лежал в коме и когда мать Тяня перевели в палату для особо опасных больных с психическими отклонениями. И сейчас четвёртый раз. У Шаня щемило сердце. Плечи покрылись мурашками от того, что холодок гулял по простыням. — Ты можешь попробовать уйти… от меня… я постараюсь тебя не трогать. Рыжий чуть не заскулил — зачем ты говоришь это, зачем ты кромсаешь себя, Тянь. Блять, Тянь. — Я никуда не пойду, — Шань посмотрел в окно. — И только ляпни что-то про свои деньги. Это тут не причём. То «извини» было действительно ублюдским, извини. Блять… Ядействительнонеэтоимелввиду, когдасказал, чтояне…корочевотэтухерню.Янезнаюпочему, ноэтотакстремно.Мнедосихпорстремно: ходитьпоулицамиосознавать, чтомыкакбывродебыминисемья.Мненестремнооттвоейработы, аэтогода…янезнаю, почемустремаюсь, наверное, потомучтонепринимаюнаскактехребят.Ятебяоченьлюблю, ножизнь, какуобычныхпарочек: сосутьсятамвездеивсетакое — этокакой-тополныйпиздец. Илиэтигейбары. Этожежесть.Естьобычныебарызачемперетьсячертзнаеткуда, чтобыпростонакидаться. — Что ты сказал? — Тянь перевернулся и лёг лицом к спине Рыжего. — Что я сказал?.. — Шань взглянул на него через плечо, тоже развернулся и нахмурился. — Ты сказал, что очень меня любишь, — тёмные волосы рассыпались по подушке. — Херня, не мог я такого сказать. — То есть это неправда? — Шань поджал губы. — П-правда, но сказать я такого не мог. — Мне стоит записывать твои «я тебя люблю». — Записывай. — Мо подался вперёд. Его руки потянулись к шее брюнета и сомкнулись в замке. — Я думаю, надо приятно завершить Рождество. — Шань языком нарисовал узоры на его бледной шее. Кожа Тяня покрылась россыпью мурашек от горячего, влажного языка. — Мы же не геи, Шань. Рыжий укусил ключицу Хэ. Вот же подонок, издевается ещё. — Но это не отрицает того факта, что мы два парня, которые состоят в отношениях и любят друг друга. Тянь положил ладони на ребра Мо и придвинул его ближе, впиваясь в податливые, манящие губы. Шань улыбнулся, в груди разливалась приятная патока от воспоминаний. Парень встал с постели, подошёл к телевизору и включил его. «Вы — Мо Гуань Шань?» — О! Да! Да! Глубже, — Рыжий сложил руки на груди и сказал: — Я люблю тебя, Хэ Тянь. Телевизор выключился. Рыжий потёр глаза и покачал головой. Не соврал же с паролем. — Ты выйдешь за меня? Ты выйдешь за меня? Ты выйдешь за меня? Ты выйдешь за меня? Ты выйдешь за меня? Ты выйдешь за меня? Ты выйдешь за меня? Ты выйдешь за меня? Шань выронил пульт. Телефон зазвонил. Мо на деревянных ногах подошёл к кровати и поднял трубку. — Я тоже тебя, малыш Мо. — Как это к черту выключить? — Сказать: «Да». — Да. Экран окончательно погас. Шань сел на диван и посмотрел на свои дрожащие руки. Послышался звук открывающего замка. — Смотри-ка, как забавно получилось… Ты теперь не отвертишься. — Ты такой ублюдок, — Рыжий накрыл лицо ладонями. — Хитрый ублюдок, малыш Мо, хитрый.