Поддержка

      Ребята были удивлены ничуть не меньше, чем зрители — обычно не выражающий истинных чувств Минсок сейчас плакал, признаваясь в том, что полюбил человека своего собственного пола. Он не извинялся — его поглотило чувство недосказанности, но он не жалел о своих словах, только о том, что не сказал раньше. Сейчас, пусть он и волнуется, знает, что потом будет легче.       — Я не считаю, что делаю что-то не так. Я пойму, если вы не ожидали этого, если вы озадачены… — Он делает паузу, — или разочарованы. Я понимаю. — Не сумев устоять на одном месте, Минсок ходит по сцене, неспешно ставя пятку возле носка другой стопы и крепко сжимая микрофон двумя руками и зажимая в одной бумажную салфетку, которая дала обеспокоенная фанатка. Минсок не знает, сожалеет ли она о том, что поделилась с ним этой вещью, когда всё узнала. — Я считаю, что не должен был врать вам, что должен был сразу рассказать об этом EXO, потому что они бы поняли меня, я… надеюсь на это. — Он крепко зажмуривается, останавливается где-то на другом конце сцены и вытирает капающие с щёк слёзы.       — Хён, мы понимаем, — осторожно начинает Бэкхён, только успев поднести к губам свой микрофон, но тут же прерываясь, смотря на то, как блестят от влаги глаза Минсока, смотрящие на него с просьбой простить.       — Это, наверное, так отвратительно. Простите, что разочаровал вас.       Минсок позволяет себе всхлипнуть в микрофон, прежде чем снова разреветься, прикрывая глаза одной рукой и отворачиваясь ото всех.       Парни не знают, что делать: концерт почти закончился, фанаты тоже не знают, как реагировать, только кричат периодически: «Сюмин не плачь! Сюмин не плачь!», из-за чего тот плачет только сильнее, кажется, жутко растроганный. Но Минсок чувствует себя жутко грязным. Невероятно липким, пропитанным насквозь разочарованными взглядами. Да, пусть фансервис — это классно и замечательно, но он является исключительно показным взаимодействием, но никак не подразумевающим за собой истинные чувства. И тут их хён сознаётся в том, что действительно любит мужчину. Кого-то из них.       — Минсок-хён! — слышится откуда-то из-за кулис, и через несколько долгих и мучительных секунд на сцену полубегом влетает Чанёль. Он был единственным, кто упал на образовавшейся после выступления водяной луже, поэтому ходил переодеться, пропустив всё признание, но видев его по телевизору в гримёрке. — Ты расстроен? — Задаёт он риторический вопрос, в упор смотря на своего хёна и дожидаясь, пока тот к нему хотя бы повернётся. — Скажи мне, хён! — Мокрый от пота лоб под красной чёлкой морщится, а Чанёль продолжает неотрывно смотреть, только взгляд становится более тяжёлым, а сам он хмурится. — Почему ты ничего не сказал?       Зал, кажется, замер в ожидании, потому что взволнованный и помятый Чанёль, явно сюда спешащий, выглядел жутко обеспокоенно. Его рот был приоткрыт в немом вопросе, а кадык каждый раз подскакивал, когда он сглатывал перед очередной фразой.       — Неужели мы — не те, кто мог бы поддержать тебя? — продолжает Чанёль, начиная осторожно ступать ближе, как будто боясь спугнуть долго выслеживаемую добычу. — Мы знаем друг друга больше десяти лет, хён. До дебюта, после него и до сегодняшнего дня. Нас связывает далеко не только сцена, между нами разделено столько слёз, переживаний и радостей, что мы стали одной полноценной семьёй. — Чанёль облизывает губы, впервые за всё своё время появление на сцене после кулис посмотрев на ребят. Сехун и Чонин мнутся с ноги на ногу, держа микрофон в двух руках и не решаясь вообще как-то комментировать происходящее, потому что до сих пор считают, что это — взрослые проблемы, хотя сами они далеко не младенцы. Чунмён, Кёнсу и Исин в жажде помочь, но все трое прекрасно понимают, что любые слова здесь бесполезны. Даже лидер молчит, хотя, наверное, больше всех хочет подойти и утешить хёна. Чондэ смотрит в пол, периодически смахивая выступающие слёзы. Бэкхён же слишком часто останавливает взгляд на зале, желая прочитать реакцию фанатов. Девочки сжимают лайстики, поджимают губы и тоже плачут, потому что они с ними слишком долго, чтобы не понять. Все они — семья, и Минсок может доверить им все свои тайны. — Между нами нет тайн, хён, — продолжает Чанёль, уже сумев подойти к Минсоку достаточно близко, чтобы их разделял только один десяток метров. И последний вздрагивает, когда слышит голос Чанёля отлично близко от того, где он стоял до этого. — Между мной и тобой, — поправляет он себя, останавливаясь, по-прежнему, чтобы не спугнуть. — Между нами всегда была особенная связь, ты разве не чувствуешь это? — Чанёль успокаивающе улыбается, когда Минсок всё же повернулся к нему. Уголки губ поползли вверх — Минсок даже такой прекрасен: с потёкшим карандашом для глаз, лопнувшими от долгого плача сосудами, красными линиями оплетающими белок. — Ты… ничего не хочешь мне сказать? — Чувствуя, что его слышат, Чанёль хитро заблестел глазами, чуть наклоняясь к Минсоку и приглашающе расправляя руки. Зал гудит необычно тихо, кажется, уже готовый взорваться и перейти на крик, но желая увидеть, что произойдёт. Этот концерт и без признания был особенным: наконец закончились разборки с Китаем, поэтому к ним смог присоединиться Исин, два месяца назад из армии вернулся Минсок, а месяц назад — Кёнсу. Чунмёну меньше чем через полгода заступать на службу, поэтому удалось упросить компанию на череду концертов в честь того, что группа теперь в полном составе. Они как никогда более ранимы и открыты, поэтому для признания Минсока настало нужное время.       — Я… — неуверенно начинает Минсок, совсем забывая про микрофон в своих руках. Потому что сейчас этот атрибут для развлечения публики не так важен — хочется сказать об этом еле слышно, чуть ли не шёпотом, чтобы только Чанёль услышал. Минсок вновь поджимает губы, не договаривая, но всё равно делает неуклюжие шаги в нужном направлении.       Чанёль терпеливо ждёт, пока хён упадёт в его объятия и задорно хихикает, когда Минсок резко подаётся вперёд, чуть ли не сбивая его с ног. И эта картина донельзя странная, но в избытке переполнена эмоциями: Чанёль на радостях смеётся, сжимая в своих объятиях Минсока настолько крепко, насколько это возможно, а он сам навзрыд плачет, отвёрнутый от любопытного взгляда и что-то беспрерывно шепчет.       Зал перестаёт гудеть и задаваться вопросами, когда Чанёль подносит к губам микрофон:       — И я тебя тоже. Безумно.       Теперь плачут ещё и Кёнсу и Бэкхён, крепко прижатые людской капустой в лице всех остальных участников. В серединке, уже успокоившись, Минсок довольно улыбался, чувствуя, как его спину гладит сильная мужская рука.