Пепел по венам

      Джулия была блядски красива даже с сигаретой в руках. Не то чтобы Марину беспокоил запах табака, но Уикер буквально пропитана им. Её волосы пахнут дешёвым шампунем, шея сохраняла нотки вина с примесью чего-то более крепкого, а пальцы на руках частенько были покрыты маленькими ожогами — Джулия не любила выбрасывать сигареты, стряхивая пепел в надлежащее место. А иногда и вовсе забавлялась, после чего на её запястьях появлялись маленькие ожоги — неплохая пепельница, согласитесь.       Марина, пожалуй, могла что-то сделать с этим, однако её [не] любовь к поломанным игрушкам лишь усиливалась с каждым разом, когда губ Уикер касалась очередная сигарета.       Это можно сравнить с эйфорией. Наблюдать за тем, как Джулия медленно умирает где-то в своём сознании, забыв, что у неё есть что-то или кто-то, для чего стоит жить — чистый экстаз.       Андриески часто сравнивала Джулию с собой, но в отличие от первой, Джулия никогда не скрывала своих эмоций — они рвались наружу, затягивали тугой узел на её тонкой шее и медленно-медленно стягивались, пока, наконец, кислород не превращался в дурной смог, что оставлял следы по всему телу, а мысли в голове растворялись, словно кубик льда в горячем чае — быстро, с треском, крошась, словно маленькие осколки.       Когда Марина нашла Уикер, та медленно разрушалась — ломалась, ржавела изнутри, покрывалась слоем плесени, кусала губы до маленьких капель крови и курила — так много, будто сигареты заменяли ей кислород.       Джулия не раз просила оставить её в покое — мол, это само пройдёт. Наивная волшебница пыталась как можно сильнее скрыться от внешнего мира, мирно спала на скрипучем диване и вставала лишь для того, чтобы немного выпить и снова закурить.       Каждый визит Марины превращался в истерику Джулии. Та заливалась слезами, находясь на грани припадка; безумно хохотала, пока слёзы обжигали лицо, а после просто сдавалась — утыкалась Андриески куда-то в шею, пытаясь вспомнить, почему она всё ещё дышит.       — Ты думаешь, мне нужна твоя помощь?       — Ты думаешь, я стану помогать тебе?       Но Марина снова и снова возвращалась к ней. Терпела, на удивление, позволяла обращаться с собой, как с тряпичной куклой, которую либо обнимают в порыве эмоций, либо же выкидывают на помойку всё от тех же эмоций.       Эмоции, эмоции, эмоции.       Марина не позволяла себе чувствовать. Она лишь стискивала зубы всего лишь на пару секунд, а после идеальный образ стервы загорался над ней лишь с новой силой. Вот только с Джулией было немного по-другому. С ней, по правде, всегда было немного по другому.       С Джулией она возвращалась назад, в прошлое — вспоминала то, что не должна была помнить. Ощущала то, что не должна была ощущать. С Уикер мир терял краски, яро концентрировался на сломанной девушке, будто Джулия становилась кем-то большим, кем-то особенным.       Иногда Марина ощущала жжёный запах чего-то горелого — будто внутри что-то медленно тлело каждый раз, когда Джулия срывалась на ней — тушила окурки прямиком там, где, по мнению остальных, должны находиться душа — оставляла маленькие рваные раны, подпаливая края кожи до самого мяса.       — Ты не можешь вечно прятаться тут.       — Ты не можешь указывать мне, что делать.       Джулия искрила чем-то тёмным — с каждым днём её руки становились холодней; под глазами появлялись пятна, напоминающие палитру космоса; губы были покрыты тонкой корочкой крови, а глаза проваливались куда-то в бездну, забрав с собой оставшиеся нотки жизни. Она напоминала зомби, хотя этот термин не мог описать её состояние в достаточной мере — Уикер дышала табаком, питалась нервами Андриески и поглощала собственный свет. Съедала саму себя, словно монстр из ночных кошмаров.       Джулия Уикер медленно угасала, тлела, подобно сигарете. Впитывала в себя всё живое, а после на ходу уничтожая всё, к чему прикасалась.       Она любила касаться Марины. По вечерам, когда звёзды медленно пропадали на небе и лишь немногие отражались в глазах Андриески — Джулия смотрела на неё отрешенно, а после пододвигалась ближе, касалась сухими ладонями рук Марины, медленно скользила к шее, а после к губам — на сей раз, своими губами. Для неё это была маленькая игра — очередной спасательный круг, чтобы попытаться хоть немного остаться на плаву. Но ведь нельзя лезть куда-то, буквально держа нож в руке.       Уикер, пожалуй, даже не думала о том, что чувствует Марина — Марина не думала о том, что чувствует Джулия.       И если для Джулии Андриески казалась тем самым огнём, что разжигался в ночи — для Марины это означало полное и бесповоротное уничтожение. Пожар, что длится неделями с тех пор, как она узнала Джулию. Каждую блядскую минуту, до последнего треска, пока тьма не обрушится на то, что осталось от бедной Марины.       — Ты не обязана быть тут.       — Ты не обязана говорить мне, что делать. Джулия продолжала курить, вместе с сигаретой медленно втягивая Марину в свой       маленький тёмный мир, а после выкуривала ещё — тушила сигареты, прожигая кожу до костей.

      И где-то там уже давно скрывалась Марина — бедная маленькая Марина, что каждый раз возвращалась к ней.