I'm rotting from the inside

Лос-Анджелес USA 10:43 am. Утро встречает Чимина бьющими прямо в лицо лучами весеннего ЛА-евского солнца, что было весьма удивительно, учитывая то, что в последнее время погода в этом "городе Ангелов" была если и не ужасной, то мягко говоря не типичной для этой части света. Три дня подряд, без каких либо перерывов на сон или обед, бог, кажется, пытался устроить второй всемирный потоп, и наказать всех грешных детей и прислужников своих, ибо Мин отказывался верить в другую причину, поспособствующую такому адскому ливню. И никакие синоптики не могли его убедить в обратном и уж тем более он не желал ничего слушать про какие-то там циклоны. Всё это чушь, так считал парень. Хоть он и не был человеком особо набожным, но что-то глубоко внутри него подсказывало ему, что так этот город пытается высказать недовольство слишком долгим присутствием наследника Сатаны в "Божьей столицы". Чимин и сам не был особо рад такому долгому нахождению в чужой стране и откровенно скучал, за эти 9 месяцев успев увидеть в этом городе всё: начиная с Diorama-museum of Bhagavad-Gita, который младший Мин посетил в первую очередь, и заканчивая самым элитным борделем "ангелочков", позиционирующим себя как обычный клуб, под недвусмысленным названием "Sweet sin", но так как родители продолжали налаживать мосты для поставок с этой, как считал Чим, вульгарной страной, он был вынужден находиться здесь по причине своего несовершеннолетия. Хотя, даже если бы ему уже и было 20 у него всё равно бы не было выбора: его совершеннолетний брат Юнги так же отправился в эту затянувшуюся командировку и в отличии от своего, как говорил сам Юн, глупого младшего брата, не тух в этом помпезном городе, ночами пропадая в бесчисленных клубах, а всячески помогал родителям налаживать бизнес, разбирался, что и как здесь устроено, находясь в самом эпицентре и готовясь в скором времени перенять бразды правления. И даже это младшему Мину было до безумия скучно и неинтересно. Всё о чём он мог думать это о возвращении "на свои земли", свою территорию, где в свои неполные 17 он чувствовал себя полноправным королём и повелителем. Это утро было бы для "принца" таким же пресным и унылым и он вряд ли бы встал раньше 12 если бы не одно но: этот день ознаменовал возвращение Чимина в родную сторону, в ЮК, в Сеул. Радость от осознания этой мысли заставила проснуться раньше, чем было негласно прописано в его своеобразном режиме дня. Ах, и всё таки Мину не стоило выбирать спальню, кровать в которой располагалась прямо напротив панорамного окна и пожалел он об это только сейчас, когда впервые с момента его прибытия сюда, солнце так нещадно било по глазам, заставляя щуриться и нехотя падать снова в кровать. Вслепую отыскав пульт управления так нужными сейчас шторами, парень бессмысленно отметил про себя отсутствие в его комнате жалюзи, и наконец прекратил эту идиотскую пытку своих глаз. Спустя пару секунд Чимин, мило, как считала его мама, потирая кулачками так до конца и не раскрывшиеся глаза, поднялся с постели, немного пошатнувшись от, кажется, так и до конца не отпустивших его двух бутылок джин-тоника и пары навороченных коктейлей, подошёл к трюмо. Первым делом парень осмотрел шею и ключицы на наличие засосов, укусов и прочих следов бурной ночи и не найдя ни того ни другого, очевидно решил для себя что на этот раз ночевал один. Почему-то облегчённо выдохнув, Мин вторым делом опустошил графин с водой ибо после полного пробуждения засуха в Сахаре, отчего-то оказавшаяся у него в глотке, весьма  навязчиво намекнула о своём присутствии. "Пора прекращать ежедневно пить, Мин Чимин, с таким здоровьем мир не завоюешь", - горько усмехаясь думал юноша, но снова вспомнив о том, что этот мир ему нахуй не сдался, в который раз отложил идею о здоровом образе жизни в долгий ящик. Поставив хрустальный графин обратно на стеклянный столик с максимально тихим звуком, всё равно раздавшимся в голове Мина как взрыв ядерной бомбы или же воя сирены (в общем очень громко и больно для его буквально опухшей головы), Чимин наконец-то выпрямляясь, поднял глаза на зеркало. Оттуда на него смотрел невысокий юноша, несмотря на это достаточно атлетичного телосложения, благодаря всем тренировкам и занятиям в залах, с сейчас растрёпанными, но обычно лежащими в идеальной укладке пепельно-блондинистыми волосами. Ох, скольких криков ему стоили эти волосы. Семья Мин издавна славится своими природными иссиня-чёрными шевелюрами, являющимися их визитной карточкой узнаваемости и отличительным знаком принадлежности к правящей в клане семье. Чимин нагло нарушил запрет на смену "королевского" цвета волос и очень сильно тогда, в свои 14, поругался с родителями. Да, хоть парень и любил "чистоту" своей крови, обожал когда его называли "принцем" и всё такое, но не видел никакого смысла в соблюдении старых правил, установленных ещё тогда, когда клану не нужно было скрывать то, чем на самом деле, под картинкой легального бизнеса, они занимаются. Тогда о том, что ты "верхушка", нужно было заявлять всему миру. Сейчас же, все кто должны знать, знают кто такой Мин Чимин, а значит необходимость в так ненавистном для парня цвете волос отпадает. Родители тогда лишили младшего сына на месяц карманных денег, но перекрашиваться обратно, к счастью Мина не заставили.  Его тогда ещё 18-летний брат, наблюдавший всю эту сцену ссоры, а после и вынесения наказания с лестничной площадки, на вопросительный взгляд Чимина лишь покачал головой, как-то снисходительно улыбнувшись и сразу же вернулся к делу, от которого его так жестоко оторвали крики из гостиной, то есть ко сну. Немного повертев головой Чим вынырнул из своих воспоминаний, продолжая рассматривать свою, как он не боялся говорить, идеальную внешность. Она была идеальна во всём. По крайней мере ему твердили об этом с самого детства и юноша быстро свыкся и принял мысль о том что он, как любили повторять взрослые, "живая кукла", и она ему даже ни капли не претила. По началу. Его кукольное лицо не могла испортить даже отёчность после всего выпитого им алкоголя: эти красные и пухлые губы, как говорили все его бывшие ухажеры, были созданы для поцелуев (или минетов), а маленький и аккуратный носик наталкивал на мысли ни об одной пластической операции, которой Чимин конечно же не делал. Узкие тёмно-карие глаза на удивление обладали выразительным и глубоким взглядом, обрамлённого пушистыми тёмными ресницами, которые придавали ему некую томность и соблазнительность. Мин никогда не жалел ни подводки, ни теней, делая акцент в своём макияже именно на глазах. Его мягкая алебастровая кожа, часто покрытая синеватыми засосами, всегда заслуживала отдельное восхищение за свою природную нежность и чистоту, так как даже в подростком периоде (хотя он и сейчас подросток) не была покрыта прыщами и прочей гадостью. Чимину всегда очень льстили комментарии по поводу его внешности, состоящие исключительно из комплиментов. Особенно он любил слушать свою маму. Она называла его своей куколкой и обожала в детстве одевать в костюмы принцев на все детсадовские праздники. Джису, а так зовут женщину, так горячо любимую(но кажется безответно), как казалось тогда младшему Мину любила его больше брата, ведь именно его она обожала наряжать, красить и всячески холить и лелеять, именно его первого представляла своим подругам, а мальчику тогда оставалось только ловить их восторженные взгляды, получать тонны комплиментов, касательно конечно же внешности и крепче хвататься за руку мамы. И лишь со временем, вместе со своим взрослением он стал замечать, что к нему действительно относятся как к живой кукле, а не человеку. Каждый раз, чего бы он не достигал, где бы не побеждал, каким бы умным он ни был на всё это он получал один ответ: "не трать время впустую, лучше смотри какой костюмчик мамочка тебе купила". Ни одного пресловутого "умница" или "молодец", так часто даримые его брату. Всегда, даже если он побеждал в долбанной школьной олимпиаде, которая не была ему даже нужна, ради того чтобы услышать хоть что-то не относимое к его внешности он лишь слышал:" ну зачем тебе это ты же красивый, или лучше отрепетируй походку, как мама учила". И он шёл. И до стёртых в кровь стоп репетировал. Ведь всё, чего хотела от него мать, кроме идеального образования для галочки так это превосходное знание манер и модельная походка. Она баловала его, задабривала, желая вырастить идеальную красивую послушную живую куклу, и хвастаться ей перед людьми. Ещё, когда Чимину только исполнилось четыре года Джису записала его в балетную школу и это было единственным привитым мамой занятием, которое Мину нравилось. Танец делал его свободным и Чимин обожал это чувство. Но он был далеко не глупый и прекрасно понимал, что красота сегодня есть – завтра нет и о своём будущем он должен позаботиться сам. Поэтому наравне с братом  ходил в школу, получая только высшие баллы и похвалу от учителей, посещал репетиторов, после чего сразу же бежал на танцы. Ему хотелось быть лучшим во всём, и Чимин верил, что тогда мамочка откроет глаза и поймёт, что её сын не только божественно красив, но и может чего-то достичь своим умом и усилиями. Что в нём есть что-то другое, кроме его внешности. Увидит его "я", но... Его брат рос и так же становился невероятно красивым, но ни разу мама не назвала его куклой. Она хвалил его за достижения и гордилась им. Им, а не его личиком. И это значило лишь одно – она не не могла увидеть в нём "его", а не хотела этого. Осознание этого очень больно тогда ударило по Мину, так трепетно и нежного любящего маму. Она любила кукол. Он был венцом коллекции. Джису убеждала его в обратном, но Чимин не поверил. И сейчас не верит. Из воспоминаний парня выдёргивает настойчивый стук в дверь и судя по тому как по ней барабанят, стучатся далеко не в первый раз. Нахмурившись, а после тяжело вздохнув Мин всё же выдавливает из себя "Войдите" и присаживается за туалетный столик, снова начиная разглядывать своё лицо. Судя по тому, что не смогли войти без разрешения это кто-то из прислуги. Отец никогда к сыну в комнату не приходил, мать всегда заходит без стука, а брат лишь раз постучавшись и даже услышав нет, равнодушно нарушает его личное пространство. В комнату заходит горничная, но только подняв взгляд сразу же его отводит, начинает заламывать пальцы на руках и становится похожа на любимый бордовый пуфик Мина. Увидев боковым зрением все эти махинации, произошедшие буквально за пару секунд, Чимин усмехается. Забавное зрелище однако, парень даже знает причину этого парада смущения. На стройном, подкаченном теле парня нет ничего кроме его любимых серых Calvin Klein  боксеров. Эта девушка работает на них не так давно и ещё не привыкла к достаточно свободному отношению юноши к одежде. Точнее к её отсутствию. Ей ещё повезло, что он вообще не голый ибо Мин младший любит поспать обнажённым, когда ничто не сковывает его тело, ну или же после очередных утех у него нет сил даже дотянуться до трусов, не то что их надеть. А ещё он слышал, что это полезно. Ну то есть проветривается всё там. –Младший Господин, Старший Господин попросил вас спуститься к позднему завтраку, –Мин было уже открыл рот дабы напомнить, видимо, не очень далёкой девушке, что всегда  нужно говорить в таком случае, как его нагло перебивают. – Старший Господин в курсе, что вы находитесь дома, он лично заходил к вам не больше получаса назад и просил охрану контролировать ваши передвижения. "Вот придурок", – нахмурив брови думает Чимин, а сам кивает на дверь, давая понять, что разговор окончен, и на попытку девушки что-либо ещё пикнуть, утробно рычит, показывая, что теперь он не в настроении. Завтрак в кругу семьи? Ну уж увольте, но Мин ненавидит это. Строить из себя дружную семейку и не перед кем-то, а перед самими собой, в понимании Мина в высшей степени глупо, но в этот раз ему не оставили выбора, а потому умывшись и не спеша приняв душ, юноша делает себе укладку, нанося позже лёгкий макияж, состоящий из светлых теней  и более светлой тональной основы, дабы скрыть синяки под глазами. Накинув на тело, на которое были так же надеты лишь боксеры, но уже белого цвета, лёгкий нежно-розовый халат, так горячо "любимый" его отцом, наконец спускается вниз, всё же надеясь, что собирался достаточно долго, для того чтобы чета Мин позавтракав, отчалила по своим делам. Но нет Боги как всегда не на стороне Чимина, потому что вся семья в полном составе восседала в шикарное гостиной двухэтажной квартиры, купленной специально для этой "командировки". Ей, впрочем, Мин был доволен. Она была просторной, в стиле хай-тек, отделанной в его любимых тёмно-серых тонах и без лишней  презентабельности, что нельзя было сказать про их фамильный особняк, при входе в который думается, что это минимум Екатеринский дворец, но никак не дом, пусть и потомственных, но бизнесменов. Хоть они все и уже закончили с завтраком и на столе стояли лишь тарелки для Чимина, на одной из которых, источая аппетитный аромат лежали панкейки под любимым ягодным соусом парня, а рядом его так же тихо дожидались мюсли, всё же продолжали сидеть за ним, попивая свежемолотый кофе. Джису, на секунду оторвав взгляд от очередного гламурного журнала, равнодушно кивнула сыну, не задержав на нём взора дольше пары секунд, но этого хватило для того чтобы разбудить в Мине злость и заставить нервно сжать кулаки. Конечно, зачем обращать внимание на сломанную куклу. Омерзительно. Глава семейства, красивый и властный мужчина средних лет, оторвав глаза от газеты, немного раздражённо оглядел быстро надевшего маску улыбчивого парня Мина, всё так же безмолвно кивнув и вернулся к увлекательному чтению утренних новостей. Ну серьёзно нахуя его позвали? Помолчать? По его мнению они отлично справлялись и без него. Юнги, так же сидящий за газетой, сперва собирался просто кивнуть, как и родители, но подняв взгляд, задержался им дольше положенного на длине халатика брата, еле прикрывающего его упругую задницу. Это не укрылось от Чимина, который, довольно усмехнувшись, начал медленно приподнимать правый край халата, замечая жадно следящего за его нехитрой махинации брата, и доходя почти до боксеров резко спускает его вниз, хихикнув, прыгает за стол, подзывая к себе прислугу с просьбой принести ему зелёный чай. Проморгавшись и запоздало кивнув, Юн нервно сглатывает и кинув на играющего бровями брата уничтожающий взгляд, всё же возвращается к газете, не представляющей для него больше никакого интереса. –Мог бы хотя бы на завтраке с семьёй не выглядеть, как элитная блядь, – недовольно кидает Вусок, кивнув на одеяние Чимина. –Элитная блядь живёт в нашей квартире, в Каннаме, периодически трахается с тобой и зовут её ЧанМи, ну если тебе конечно когда-то было интересно её имя, – понуро усмехнувшись кидает Мин, за что немедленно получает ощутимый удар по правой ноге от матери и по левой от брата, буквально означающих "закрой своё ебало".  Но уже слишком поздно. Старший опускает газету, метая взглядом молнии, одна из которых точно должна угодить в Чимина и убить его. А он и не против, лишь бы закончить уже этот фарс от которого буквально тянет блевать. Возможно дело не только в нём, но и в том, что выпитый вчера алкоголь просится наружу, суть одна –Чимина уже ощутимо подташнивает, а разбираться в причинах и, что из него хочет выйти, как-то вообще не хочется.  Всё, что сейчас хочется – это обняться с его верным другом унитазом и провести так минимум пару часиков, но он вынужден сидеть за одним столом с людьми, двух из которых он ненавидит, и наблюдать за медленно закипающим отцом, закатившим глаза братом и засуетившейся мамой, не желающей слушать очередной скандал, который случается всегда, когда Вусок видит своего младшего сына, то есть от силы пару раз в месяц. Нет, ну а в чём он виноват? Он сказал правду и вообще это не его вина, что отцу вечно всё не нравится именно в нём. То слишком женственный, то слишком глупый, то  слишком наглый, то вообще блядь. И так всегда. Чимин привык уже, но до сих пор каждый раз  что-то всё равно неприятно свербит в груди, заставляя нахмурившись следить за суетящейся вокруг уже почти остывшего главы семейства матерью. А она ведь знает. Про каждую любовницу знает. Чимин видел, что эта с виду хрупкая женщина делает с ними после того, как Вусок выбрасывает одну, находя новую. Однажды Чимин подсмотрел, как Джису, обезумев, отрубала бедной Хёне, бывшей фаворитке отца, руки. Столько крови и боли тогда ещё 13-летний Мин увидел впервые. Ему тогда казалось, что люди не могут так кричать. Это было больше похоже на вой смертельно раненого животного, но никак не на крик о помощи. Тогда вся эта картина очень напугала подростка, заставив убежать в слезах в свою комнату и закрыв дверь, опуститься на пол, обняв свои колени, и заходясь уже в настоящей истерике. Нашёл и успокоил его тогда Юнги, несколько часов подряд обнимая и нежно поглаживая по голове, шептал лишь одну фразу :"всё будет хорошо". Не будет. Чим далеко не глупый и с уверенностью может сказать не будет. Дальше только кровь, боль и секс. Возможно, смерть. Желательно смерть. –Дорогой ты принимал сегодня таблетки? Пожалуйста, не забывай об этом их нужно пить регулярно, –всё причитает уже севшая обратно Джису, явно желая перейти с так неприятной ей темы, умоляюще смотрит на своего сына, делая большой глоток слишком горького для Чимина кофе. " Таблетки тут не помогут, мама. Ничто уже не может" – думает Чим, но в реальности лишь натягивает одну из своих коронных обаятельных улыбок и смотрит на уже вроде как, усилиями матери, успокоившегося отца. – Нет, мамочка, но в скором времени обязательно приму, не думаю что стоит глотать что-либо на голодный желудок, –кидает Мин, вздёрнув бровями и снова приступает к еде как ни в чём не бывало, будто не он только что вывел своего отца из себя разговорами про его любовницу за столом, где находилась его же жена и непосредственно, как это ни прискорбно, мать Чимина. Сказав что-то Юнги, самый старший в семье Мин поднимается из-за стола и дождавшись жену, даже не попрощавшись, удаляется из гостиной, оставляя двух братьев наедине. –Прекрати нарываться и скажи спасибо Богам за то, что они не увидели твою новую татуировку на ключице, которой насколько я помню ещё вчера не было,– откинувшись на спинку стула, констатирует факт Юн, складывая руки на груди и заинтересованно склоняя голову на левое плечо. – Как это переводится? Отправив последний кусочек панкейка в рот, младший из Минов требует три свои таблетки, но просит так же принести к ним дополнительно ещё две: одну от похмелья, а вторую от головной боли. Немного подумав, Чимин кричит уже ушедешей служанки захватить с собой так же таблетку от тошноты. Снова обратив внимание на ожидающего ответа брата, Чим немного стягивает халат, полностью оголяя ключицы справа и задумчиво ведёт бровями. Это уже вторая татуировка юноши. Первую он сделал в 15, и это была надпись на греческом "Ο έρωτας αποτελεί σοβαρή πνευματική ασθένεια" , переводимая дословно как "Любовь – это серьёзное душевное заболевание" , аккуратно расположившаяясь у него на левой лопатке. Родители о татуировке так ничего и не узнали, благо видятся они не так часто и им особо не интересуются. Как говорится" лишь бы проблем не создавал". Вообще довольно забавно, когда Чимин называет любовь душевным заболеванием при этом обладая настоящим. Маникальное расстройство личности мучает Юнги очень давно. Чимин бы диагностировал бы себе ещё парочку к примеру депрессию и желание убивать. Охуительная троица, как любил повторять Хосок, которому почему-то до жути нравится ходить с Мином в психиатрическую больницу на его ежемесячные проверки. Раньше они были почти что ежедневными, но благодаря "улучшению" состояния пациента встречи удалось сократить до одной каждое 28 число каждого месяца. На самом деле никаких улучшений не было –просто в какой-то момент Чимин понял, что никакой пользы от походов к этому красивому молодому доктору, кроме быстрого траха не будет и лучше от этих, уже стоящих в горле комом разговор не станет. Лучше может сделать только сам Чимин. А Чимин... Чимин понятия не имеет, что ему нужно сделать, а потому он жутко растерян и кажется делает только хуже. – На этот раз латынь, – мягко проведя подушечками пальцев по своей коже, Мин улыбается, потихоньку вспоминая, как в хламину вчера завалился в тату салон, и сделал то, что давно хотел, но отчего-то не решался. – "Volo enim vos diligunt me. Est Nunc aut nunquam". Это переводится, как "Я хочу чтобы ты любил меня сейчас. Сейчас или никогда". Я думаю, что это про меня, – Мин поправляет халат, возвращая его на место и под пристальным взглядом двух цвета аспида глаз, выпивает подряд шесть таблеток, заботливо до этого разложенных для него на подносе. – Собери свои вещи, сегодня вечером мы вылетаем в Сеул. Мы наладили здесь дела с Кордоном, и ещё парочкой более мелких покупателей, так что нам больше тут нечего делать. – цокнув языком, заключает старший Мин и просит прислугу принести ему бокал вина, до этого любезно поинтересовавшись будет ли Чимин, но получив отказ, выбрал полусладкое, которое младший Мин на дух не переносил. Либо всё, либо ничего. Никакого "полу". Встав из-за стола, Чимин уже было хочет побежать в комнату и сообщить всем своим, что они возвращаются, как брат осаживает его одним громогласным "сядь". Тут не поспоришь. Властности ему не занимать. Но Чим тоже не лыком шитый, поэтому не садится, а лишь поднимает недоумевающий взгляд на Юнги. На, стоить сказать, шикарного Юнги. Перед ним сидит юноша, в отличии от него самого одетый в чёрный официальный костюм, на данный момент с расстёгнутым пиджаком, благодаря чему открывается вид на обтянутое белой рубашкой подтянутое тело. Исиняя-чёрные волосы, как всегда немного небрежно уложены. На лице нет ни грамма макияжа, но он ему и не нужен – его прекрасное, будто фарфоровой личико не нуждается в нём. Эти тонкие губы не созданы для тинта, может для поцелуев, но точно не для него. Взгляд слишком тёмных по мнению Чимина глаз сейчас сосредоточен на почти пустом бокале вина, так ловко перебираемом длинными и тонкими пальцами, выдавая в этом парне настоящего аристократа. Юнги красив, не признавать это с каждым годом их взросления Чимину было всё тяжелее, и вот уже как год он вообще сдался, поняв что ещё в самом начале проиграл битву "я считаю Юна страшным" генам родителей. Чимин любит своего брата. И в глубине души восхищается им. Его силой, умом, умением в любой ситуации сохранять спокойствие. Юнги всегда был тем, на кого Мину хотелось равняться, кого хотелось слушать и возможно слушаться. У них никогда не было отношений "между братом и братом" в традиционном понимании. Ну то есть они никогда не дрались, пытаясь доказать кто прав кулаками. Юнги никогда не дразнил Чимина из-за его возраста, как это часто бывает с младшим братьями, а Чим искренне уважал старшего брата. Их отношения всегда были выше всего этого подросткового дерьма. Они доверяют друг другу как никому другому, за помощью или совету всегда идут к брату и знают что являются поддержкой и опорой друг для друга в любой ситуации. Знают, что второй всегда будет на его стороне. Наблюдают со стороны. И возможно людям вокруг покажется что их отношения холодны, но это будет в высшей степени не так. Просто каждый из них не умеет правильно выражать свои чувства. Или не умеет выражать их вообще. А может, как Чимин, просто настолько сильно "выпотрошен" жизнью в свои 16, что кажется совсем разучился выражать настолько истинные и глубокие чувства. Вернувшись в реальности парень понял, что снова так не вовремя ушёл в воспоминания и пропустил мимо ушей всё, что говорил Юнги, а потому неловко переспросил его об этом. – Я сказал тебе, что в Сеул возвращаемся только мы. Родители на пару недель едут на свадьбу к старым друзьям в Италию, на которой нам присутствовать совершенно необязательно. Так что возрадуйся друг мой, небеса милостивы к тебе – засмеявшись, Юн поднялся из-за стола, прихватив с него яблоко и проходя мимо Чимина всё же оставил лёгкий, почти целомудренный, поцелуй на его щеке. "Очень сомневаюсь в том, что небеса ни с того ни с сего решили задобрить любимое Дитя Ада" – снова оставил свои мысли неозвученными Мин и машинально проведя пальцами по месту поцелуя Юнги, быстрым шагом удалился обратно в спальню.