/в себе/

— Да ты вообще в себе последние дни?! — Да какой там в себе, конечно нет! Два изумительно несхожих рта бросали изумительно одинаковые упрёки, плетя своеобразный диалог. Все знали, что это ехидство уже несколько дней аккуратно, по капелькам сцеживалось и хранилось вдали от прямых солнечных лучей при комнатной температуре в ожидании случая. Целиком и полностью эта первосортно настоенная дрянь предназначалась  е й,  а сама  о н а  мялась у порога с кругло-глупыми глазами и смазанной помадой. Е ё  голова сейчас мало чем отличалась от глобуса — пластиковой сферы, у которой снаружи — раскрашенный картон, а внутри —пусто. Шар на ножке. Пустота с накрашенными губами на безвольном семнадцатилетнем теле. Е ё  мать уже  замолчала и устало-демонстративно глядела на экран телевизора. Она с самого утра была такая — в своём коконе из  пледа и нереализованных стремлений. Злая-злая на всех и почему-то больше всего на отца. Обычно  о н а  сочувствовала  с в о е й  матери, но не в этот раз. Е ё  отец сердито твердил всё то же по второму(?) кругу, стоя почти рядом, в коридоре. Внезапно он выплюнул: —Понятно?  О н а  ещё несколько минут назад начала догадываться, что привычный сценарий сошёл с рельс и движется в новом, непредсказуемом направлении. Потому что  е ё щ ё к и б ы л и с у х и м и . Слёз не было. Вообще. Немой вопрос, эхо в голове от голосов снаружи, чувство 'лишних' рук, горящие ступни, какая-то тяжесть. Все в сборе. Н о  щ ё к и  с у х и е. Зачем-то проглотив слюну,  о н а  сказала: —Конечно. Ты это уже говорил. Получилось легко. На какой-то миг  е ё  отец замолчал и лишь молча вперил в  н е ё  взгляд. — Ты как вообще разговариваешь? Сзади из кухонного окна мягко лился вечерний свет. В сочетании с тёмным силуэтом на фоне августовских сумерек звучало всё-таки устрашающе. Внутри что-то затрепыхалось и тут же поникло. Была не была, всё лучше чем молчать. — Что? Мне всё понятно. Можно было сказать что-то подлиннее, чуть более связно и даже с нотками оскорблённой справедливости, но пока и так хватит.  О н а  не осмелела, нет. Просто решила попробовать. Отец уже протопал мимо  н е ё, достал бумажник и протянул сложенные вчетверо две сотни.  — Тимьян, не забудь. Иди уже! И отмахнулся брезгливо. Ступенька,                       ступенька,                                            ступенька,                                                                пролёт и снова  ступенька,                      ступенька,                                          ступенька… Остановка у почтовых ящиков. Глаза начинает слегка пощипывать, но это уже не важно. В пустую голову въезжают мысли, осматриваются и остаются, знакомятся, заносят коробки и мебель, распахивают окна. И фонтаном бьёт свежее, громкое. Где-то там ещё страшно, там, где боятся, что скажут за ужином. Но глаза уже даже не щиплет. Кнопка домофона с мелодией, сегодня звучащей гимном. А за дверью — август. И наверно, в последние дни о н а больше /в себе/, чем когда-либо.