Кроличья нора

Кофе почему-то не бодрит, а лишь оставляет во рту горьковато-кислый привкус. Мельтешение людей в кофейне, звук посуды и приглушенные разговоры только раздражают, а Тед как будто решил достать окончательно, убивая остатки моего самообладания, пиздя про то, как очередной парень отшил его вчера в клубе, и сопровождая всё это выражением глаз недоенной коровы. Желая, чтобы вокруг никого не было, помешиваю все еще горячий кофе, намереваясь слинять. — Брайан, как провел прошлую ночь? Блядь. Планы рушатся, как стены Иерусалима, и сознание, послав меня на хуй, моментально уносится в лофт, в спальню, где я вталкиваюсь в горячее, податливое подростковое тело и ловлю стоны с губ этого неуемного пацана, притащив его к себе после клуба, предварительно послав тех двух перцев в жопу. Абсолютно любую, мне не принципиально. Любую, кроме той, которую сейчас сжимаю в руках. Я целую его не переставая и не могу остановиться. Он — горячий, нетерпеливый, жаждущий всё и сразу, довольный от того, что получил свою желанную добычу. Мне трудно сдерживаться, пытаясь не делать то, что я привык с другими опытными парнями, а он совсем мне не помогает, требовательно цепляясь за меня и неосознанно шепча — ещё. Это «ещё» меня скоро будет преследовать, поднимаясь на поверхность памяти, крутясь, как старая виниловая пластинка и заставляя укладывать его в постель снова и снова. Снова и снова видеть, как он выгибается, кричит от боли, сжимая простынь в ладонях, и, несмотря на это, желанно поддаваясь мне навстречу, а я изо всех сил пытаюсь не вставить до конца, наклоняясь и успокаивающе касаясь губами горячей, покрасневшей кожи. Я не хочу видеть разочарование в его глазах, когда боль прошивает практически все тело, и слова «это часть этого» соскальзывают с губ, проникая в мозг. Хотя нет, это было в первый раз. Сейчас ведь уже второй. Или третий? Четвертый? Я запутался. Как в лабиринте, где стоит сделать всего пару шагов, и уже теряется ориентир, я погружаюсь в этого детеныша, все еще не осознавая, что происходит, делая роковые шаги, не подозревая ни о чем. А он — чудо, и, прикасаясь к нему, ощущения такие, как будто погружаешь пальцы в теплую воду или нагретый солнцем песок, не понимая, что это возможно зыбучие пески, и каждое, даже самое неуловимое движение, засасывает тебя глубже на дно. Пацана не успокаивает ни первый, ни второй оргазм. Он лезет ко мне с поцелуями, но я усмиряю весь его порыв одним спокойным, уверенным движением. А ему, судя по тому, как он утыкается носом мне в пах, уговаривая на третий заход, абсолютно плевать. Отсасываю сам, чтобы наконец успокоить мальца, но этот засранец ерзает подо мной, сбивая с ритма, толкается бедрами, тянет за волосы к себе, одновременно раздвигая ноги и давая понять, где сейчас должен быть мой член. А я смотрю на него сверху вниз и буквально чувствую то желание, которое скручивает его живот (или мой?), и он уже вместо простыней стискивает меня, прижимаясь так сильно, что я не удерживаюсь и чуть не падаю на него. Матерюсь, не сдерживаясь (хоть это можно), смачно шлепаю по заднице, а затем придавливаю его к матрасу и просто вбиваюсь, не входя, а он кричит, запрокинув голову, и я слышу задыхающийся, вибрирующий шепот у своего уха — ещё. Я чувствую не только его желание, но и боль, и беру его не в полную силу, видя во взгляде голубых глаз понимание, что ему ничем не перебить мою сдержанность и выдержку. Но он упертый как сто ослов, и секс с ним похож на то, как тебя несет в бурной реке к водопаду, и ты глохнешь от рева воды и чуть не задыхаешься в стремительных потоках, и всплывающая в сознании память о том, как ты легкомысленно думал, стоя ночью в круге фонарного света, что все будет привычно, пиздато и совсем ненавязчиво, тебя бы дико смешила, если бы бешено не раздражала. Мозг похоже решил зажить своей независимой жизнью, и неуместная мысль о том, что надо бы трахать этого блондинчика чаще, чтобы тело привыкло, и я мог делать с ним все, что захочу, сменяется еще более чарующей мыслью, что возможно за меня это делает уже кто-то другой. Ум моментально проводит измерения, и я злюсь на себя за эту слабость. А еще больше злюсь на него за все эти бредни про любовь, которыми он меня просто замучил. Я не люблю его. И он меня тоже. И я хочу выбить всю эту дурь из его белобрысой головы и просто трахаться. Я чувствую, как он ерзает подо мной, подхватываю поудобнее под бедра и целую в шею. Я не люблю его, но он чертовски горяч. Я это говорил? Он обхватывает меня ногами за талию, цепляется везде, где только может, поддается навстречу и охренительно стонет. А я, глядя на него, боюсь кончить раньше времени и не припомню, когда в последнее время страдал подобной хуйней. Страх и смешон, и реален одновременно. Смешон — потому как осечек у меня не бывает, ну, давно не бывает. А реален — потому что реален. Потому что, он отдается мне так, как будто это его последний раз, и я захлебываюсь от него так же, как и мой член. Да, я захлебываюсь от него каждый раз, и не могу с этим бороться: в отеле Нью-Йорка после адски тяжелой дороги; в мерцающих огнях клуба, когда он оставляет меня наедине с моей жизнью, а я иду за ним и тяну за руку, чтобы он повернулся; в детской комнате Майкла, совершенно не располагающей к сексу; у себя в лофте, сгорая от ревности и не желая ее показывать. Я заглатываю его каждый раз, как удав, в этом бесконечном лабиринте событий, уходя по нему все дальше и дальше, путаясь в чувствах и мыслях, пытаясь дать им логическое объяснение и стараясь всё расставить по полочкам, тем самым обезопасив себя от чего-то тревожного и еще непонятного, ожидая уже по закону жанра встречи с минотаврами и загадками сфинксов. Хотя, какой нахуй Нью-Йорк и сфинксы? Сегодняшний раз — еще только второй, и я облизываю парня взглядом, наблюдая его очередной оргазм. Он проливается быстро, ему всего семнадцать, но мне этого мало. Я хочу, чтобы он кончал снова и снова, но боюсь сделать больно. Прижимаю это чудо к себе и ощущаю, как бешено бьется его сердце. Или это мое? Трогаю языком венку на его запястье, оставляю засосы на мягкой коже шеи, провожу губами по старым, оставленным в предыдущий раз, и везде, везде, где прикасаюсь, ощущаю его пульс. Он у него буквально под кожей, и я окончательно схожу с ума, чувствуя, что он у нас один на двоих. Блядь, я не люблю его. Мне просто нравится секс. Просто нравится чувствовать, как его тело дрожит в оргазме, выплескивается, он тяжело дышит, облизывая пересохшие губы. А я смачиваю их своей слюной, пережидаю, целую так, что он задыхается, затем опять возбуждаю, не выходя из него, и умираю каждый раз от его тесноты и жара, окутывающего нас. Я чувствую его теплые ладони или даже ладошки на своей коже и еще не знаю им настоящей цены. Я пока сосредоточен на своем члене и не могу в полной мере ощутить эти страстные и требовательные прикосновения, которые в какой-то момент станут нежными и трепетными. В какой-то момент, когда от тошноты и боли, выворачивающими наизнанку, мне понадобится что-то такое, чего я никогда не имел и не смогу дать этому название, но получу. Эти ладони вместе с поцелуями окутают, как в мягкое одеяло, возможно от чего-то чуть мокрое, но теплое, и я растворюсь в ощущениях, как в объятиях матери, убаюкивающей своего ребенка. И может быть даже услышу песню. Да, это будет колыбельная, успокаивающая, утоляющая жажду в человеческом тепле и навевающая сон. Сон, который возможно в какой-то момент не захочет меня отпускать, но эта мысль совсем не будет пугать. Мне не будет страшно ни за себя, ни за своих близких просто потому, что руки, которые меня гладят, успокаивают и согревают, и я знаю, что все будет хорошо. И эта колыбельная — возможно единственная вещь, под которую я буду готов уснуть навсегда. А сейчас обычный, уже рассветный сон начинает сплетаться с желанием, и я успокаиваю себя мыслью, что позже еще наверстаю упущенное, главное, чтобы Майкл не помешал. Хотя, я опять путаюсь. Измученный мозг бормочет, что это уже было в первый раз, и сегодня вроде как второй. Или третий? Похуй. Я чувствую, как мне утыкаются носом в плечо, и изо всех сил борюсь с желанием, чтобы даже у себя в голове не произнести это треклятое «ещё», но все равно протягиваю руку и.. — Брайан, ты меня слышишь? Я спрашиваю, как ты провел прошлую ночь? Я выныриваю на поверхность и делаю глубокий вдох. Бросаю на Теда короткий взгляд, а затем вижу Дебби. Она протирает стаканы с таким выражением лица, как будто сама может прекрасно ответить Шмидту на его вопрос. В деталях. — Ничего особенного. Рано пришел домой. Отвожу взгляд и опускаю его на свой кофе. Слышу стук стекла о дерево и короткий смешок. Я не поднимаю глаз: они всегда выдают. Но это только для Теда. Потому как этот смешок совершенно определенно предназначается именно мне. Я не могу больше сидеть здесь и, вставая из-за стола, иду к выходу. Стараясь мимолетом кивнуть на прощанье Дебби, мой взгляд все-таки ловит какой-то странный блеск в ее глазах, и, выйдя на улицу, я понимаю его. Нет никаких лабиринтов и минотавров. Я не блуждаю по извилистым дорогам, пытаясь найти выход. Все это полная ерунда. Я просто падаю. Как героиня английского писателя, я буквально падаю в Кроличью нору и погружаюсь в нее все глубже и глубже, испытывая такие иррациональные и нелепые, как мне казалось, переживания, и даже не пытаясь бороться с искушением, которому, впрочем, я никогда не мог, да и не хотел сопротивляться. И, наверное, никогда не захочу и никогда не буду. И мне не надо делать никакого второго, третьего и уж тем более четвертого шага. Достаточно одного, и я его уже сделал: один единственный, той ночью, подняв взгляд и замерев на мгновенье, шагнув от машины в сторону яркого света. И больше от меня ничего не требуется: все остальное завершит гравитация. И выход из всего этого совсем не там, где вход. Выхода нет — есть просто финал, и каким он будет, я не знаю: мягким ворохом сухих листьев или твердым каменным полом. А может, это будут шелковые простыни моей спальни, где все когда-то началось, и где все должно закончиться. Но сейчас я не задаю себе этих вопросов, наслаждаясь сладкими моментами и думая, что шагаю по асфальту Питтсбурга, деревянному полу своего лофта или дорогому паркету офиса, через пару лет переименуемому в Вангард. И Дебби — она пока единственная, кто видит мое падение. Падение вниз по Кроличьей норе.