Soli

Стив толком не понял, как и когда это случилось. Просто однажды Брок не сразу отошел от касательного огнестрельного: колол антибиотики, разрабатывал руку, начал иногда морщиться по утрам, говоря, что сменится погода. Стив с любовью разминал его плечо, целовал багровый шрам, смотревшийся на гладкой когда-то коже, как толстый дождевой червь, и начинал считать, сколько же его любовнику исполняется в этом году? Брок будто чувствовал что-то в такие моменты, разворачивался к Стиву и целовал. Целовал так, что все забывалось, от номера страховки до собственного имени, не то что… — О чем думаешь? — Брок помешивал кофе в любимой чашке и улыбался. Лучики морщин тянулись от уголков глаз, солнце путалось в по-прежнему черных как смоль волосах, а Стив вдруг вспомнил — сорок восемь. Его Броку в ноябре исполнится именно столько. — О тебе, — честно признался Стив. — Я все время о тебе думаю. Брок хмыкнул, взлохматив Стиву волосы, и, не удержавшись, поддел: — Я предполагал, что о судьбе отчизны, ну да ладно. Голова, конечно, не только для того, чтобы в нее есть. Стив притянул его к себе, обнял, уткнувшись в твердый живот, и счастливо выдохнул. Почти десять лет назад ему очень повезло — он нашел своего человека. Стив всю жизнь был сам по себе. Чувствовал себя способным на крепчайшую нежную дружбу (Баки, Говард, Наташа, Тони были тому прямым подтверждением), но вот в любви ему не везло. Вообще, от слова «совсем». Красивым девушкам он начинал казаться скучным уже через полчаса неловкой беседы, чувствуя это, он начинал глупить, спотыкаться, был не в состоянии подобрать простейшие слова. Стиву, конечно, многое прощали. Любая девушка с удовольствием вышла бы за него, примерив роль жены Капитана Америки, но ему не нужна была любая. Ему нужен был кто-то, способный оценить его самого, а не внешность, связи и возможности. Это было глупо, но иногда он чувствовал себя хорошенькой старлеткой, окончившей Оксфорд: все пялились на него, но никто не слушал, о чем он говорит. В этом веке он проснулся, уже потеряв все и всех, знавших его настоящим. Его знакомые были либо мертвы, либо пребывали в таком плачевном состоянии от не пожалевшей их старости, что Стиву невольно становилось совестно за то, что время не коснулось его. О мужчинах он не думал никогда. До Брока. До его страстной, упрямой, восхищенной влюбленности, от которой Стиву делалось неловко и сладко одновременно. Он старался игнорировать знаки внимания, хмурился и требовал прекратить, Брок ухмылялся, давал ему передышку и начинал сначала. Стиву иногда казалось, что тот помешался, но каждый раз, входя в зал для брифингов, оружейку или отправляясь на полигон, он первым делом находил глазами его невысокую ладную фигуру. Подмечал всякие мелочи вроде новой стрижки, кругов под глазами или того, что сегодня он бережет левое колено. Брок бился о него примерно полгода, а Стив все не мог решиться. Связь с мужчиной, с подчиненным, да еще с таким, как Брок: ярким, живым, горячим и непостоянным, как пламя свечи на сквозняке, — пугала его возможными последствиями. Он жил головой, в новом веке это стало для него непреложным правилом — слишком больно было терять, ведь сыворотка не врачевала душевные раны. Он долго не подпускал к себе ни Тони, ни Наташу, время безоговорочного доверия прошло, и Брока, наверное, постигла бы участь так и не допущенного в ближний круг, если бы не его сводящее с ума упорство, беззастенчивый, жаркий интерес, неприкрытое любование, сменившиеся в один прекрасный момент угрюмым равнодушием. Только на контрасте до Стива дошло, насколько он привык быть кому-то нужным и интересным. Именно в том самом смысле. Брок исподволь приучил его к мысли о себе, обхаживал, улавливая малейшие оттенки настроения, и Стив не заметил, как начал поступать так же. Теперь же Брок старался лишний раз в его сторону не смотреть, но, оборачиваясь, Стив иногда ловил его взгляд: взгляд человека, уставшего делать вид, что у него все хорошо. Однажды утром, взглянув в зеркало, Стив вдруг подумал: а чего стоило Броку храбриться, хорохориться, раз за разом получая мягкий, но все-таки отказ? Как он собирался с силами, где черпал уверенность? Стив знал, что такое самолюбие, до него долетали иногда дружеские и не очень подколки, и «отморозить яйца о кэпа» было чуть ли не самой безобидной из них. Брок скалился, что-то отвечал и, наверное, просто устал. Выдохся. Стив выдержал неделю. А потом застал Брока в общей раздевалке, явно уже после сауны и душа — расслабленным, но каким-то уставшим, почти изможденным. Не дав себе задуматься о последствиях и не пытаясь все на свете просчитать, он сел рядом и просто спросил, как дела. — Тебе правду, или обычного «Все ОК» хватит? — не открывая глаз, вопросом на вопрос ответил Брок. И Стив решился: — Правду. Мне — всегда правду. Брок тогда перекатил голову по металлической поверхности шкафчика и ответил: — Заебался я, кэп. Стив мог бы сказать что-то о конце сложной недели, о весне и витаминах, но по глазам Брока видел, что речь совсем не о том. — Прости меня, — просто сказал он. — За что? — Брок опять закрыл глаза и дернул уголком рта вниз. — Ты в своем полном праве, Роджерс. К счастью, я не могу тебя заставить. Да и не хочу, наверное. Он тяжело поднялся, застегнул штаны и нырнул в футболку, а Стив со всей тогда доступной ему четкостью понял: сейчас или никогда. Другого шанса не будет. — Я, — он встал за спиной Брока, не решаясь прикоснуться, совершенно не понимая, как ему следует себя вести и что говорить, — мне правда… — Жаль. Верю. Только вот если бы я хотел твоей жалости, я бы изначально вел себя иначе. — Нет, — Стив мучительно пытался подобрать слова, но это вдохновлять других на подвиги и произносить пламенные речи, всегда шедшие от сердца, было легко. Теперь же он глупо топтался, чувствуя себя идиотом, безъязыким и несчастным, и хоть убей не мог выдавить из себя ничего путного. Он просто обнял его за плечи и, уткнувшись лбом во вкусно пахнущий загривок, попросил: — Помоги мне. Я не умею все это. — Тебе достаточно было в прошлую пятницу принять мое предложение сходить куда-нибудь. Я же не собирался тебя… Я по-нормальному хотел. Я, блядь, первый раз за последние пятнадцать лет хотел по-нормальному. Бегал за тобой, как дурак. Насмотреться не мог. Роджерс, мне тридцать восемь. У меня уже никогда ничего серьезного не будет — просто не хватит сердца. На твою жалость и попытки определиться, на желание попробовать, на «поматросить», у меня нет ни времени, ни желания тратить то, что от меня осталось. Ты сожрал меня, даже не заметив. Я больше не хочу. — Выходи за меня, — сказал тогда Стив, и пока Брок оборачивался, пораженно раскрыв рот, поцеловал. Действия всегда давались Стиву легче, чем слова. Тогда его дернули прямо с первого их совместного ужина на долгие пять дней, и он при первой возможности слал глупые СМС, стараясь не задумываться о последствиях. Стоило вернуться — Брока услали на какие-то курсы повышения всего на свете, и еще около месяца они кружили друг вокруг друга, как две планеты в вакууме, не имея возможности пересечься как следует. Едва вернувшись, Брок тогда зажал его прямо в кабинете, жадно ощупал всего, целуя лицо, шею, запуская руки под футболку, и они сбежали со службы, как школьники с занятий, боясь, что кого-то из них снова куда-то дернут. Это был на тот момент лучший в жизни Стива секс, лучшая ночь и вот уже десять лет — лучший человек рядом. — Ты так и не ответил на мой вопрос, — напомнил Брок, возвращая Стива из воспоминаний. — О чем я думаю? — Стив отпустил Брока, с замиранием сердца смотрел, как он садится, оберегая колени и поясницу. Брок никогда не жаловался, но Стив и так видел все эти не слишком очевидные для остальных изменения. Еще более болезненные от осознания того, что сам Стив за последние десять лет стал только сильнее и выносливее. И счастливее. Наверное, дело было в этом. — Ну мысли я не читаю, что бы там обо мне ни врали, — Брок отпил кофе и подпер ладонью щеку. — Но ты будто, — он сделал неопределенный жест рукой, — обеспокоен. Тебе сорок скоро, ты каждый день с политиками и прочими волшебными тварями трешься, а мнение с лица убирать так и не научился. — Я и высказывать его не стесняюсь. — Ну так выскажи, — Брок поболтал в чашке ложкой и отложил ее на специальную подставку. Стив улыбнулся. Его всегда умиляли эти мелкие, знакомые до последнего жеста привычки его любовника. Они как-то смотрели фильм, кажется, он назывался «Без лица», и Стив никак не мог понять, как можно было не определить, что это другой человек, натянувший личину твоего мужа? Стив узнал бы сразу, уже по тому, как лже-Брок открыл бы дверь и куда повесил ключи. — Я думаю о том, что ты так и не принял мое предложение. Не отклонил, но и не принял. — Какое? — по тому, как Брок отставил чашку и переплел пальцы, Стив понял, что он прекрасно знает, о каком предложении речь, и оборот, который принимает их разговор, ему не нравится. — Заключить брак, — все-таки сказал Стив. Брок вздохнул и уставился в окно. — Я ухожу из ЩИТа, — вдруг сказал он. — Раз уж зашел об этом разговор. — Брок… Почему? Стив растерялся. Они никогда не говорили о будущем, ну, о настолько далеком будущем, когда нужно будет что-то кардинально менять. — Я не сдам тесты, — поиграв желваками, признался Брок. — Стрельбы сдам, тактику и статические нагрузки да, рукопашку тоже, да и полосу пройду легко, но вот динамику нет. Я замедляюсь, Стив. А от моей скорости зависит слишком многое, чтобы я продолжал оставаться эгоистом. По-хорошему, меня должны были списать еще три года назад. Перевести на тренерскую, консультационную или бумажную работу, но я сдавал тесты. И даже не хуже всех. В прошлом году прошел по нижнему пределу и, если помнишь, загремел потом на курс витаминных капельниц. Аминокислоты всякие. Примочки. В этом году я не потяну. Как Стив это пропустил? Вернее, почему не копнул глубже? Брок с самого начала отношений приучил его не вмешиваться во внутренние дела группы. Сам менял состав, обучал новичков и добился того, чтобы Стива прикрывали лучшие. Себя он таковым считать, похоже, перестал. — И давно ты решил? — после небольшой паузы спросил Стив, ощущая острую смесь облегчения и растерянности. Брок больше не будет подвергать себя опасности во время работы в поле, но одновременно стало очевидным, что сам Стив привык доверять ему и ребятам, им отобранным. — После прошлогодних тестов. Если ты не заметил, то я натаскивал группу весь последний год. — Кого рекомендуешь вместо себя? Брок отпил кофе, и тут Стив осознал, как легко тот ушел от обсуждения вопроса о женитьбе. Все-таки Брок слишком хорошо знал Стива, и иногда это мешало. — Кому, кроме себя замечательного, я еще могу доверить твою жизнь? — Баки? — Да, новым командиром «Альфы» я буду рекомендовать Барнса. Стив вспомнил, как привел Баки в их общий с Броком дом. Беспамятного, опасно нестабильного и сдержанно-агрессивного. И как их отношения выдержали это. Баки восстановился и в конце концов занял место снайпера в группе Брока. Они вообще многое пережили за эти десять лет. Вдовство Роллинза, который значил для Брока лишь немногим меньше, чем Баки для Стива. Когда Сюзанна разбилась в автокатастрофе, Джек остался с двумя близнецами-трехлетками на руках. Без родственников. Совершенно не приспособленный к быту. Поседевший за одну ночь. Брок тогда сказал: «Такие, как Джек, не умеют гнуться. И если он упадет, то больше не поднимется». И они держали его все вместе. По очереди забирали детей из сада: Стив, Брок, Баки, ребята из «Альфы», Наташа и даже Тони (его единственное появление в рядовом детском саду стало чем-то вроде местного анекдота). Искали няню, покупали продукты, готовили обеды, переоформляли медстраховку, держали за Роллинзом место, когда тот все-таки сорвался и запил. Брок тогда уехал к нему ночью, вернулся потрепанным и злым, но Роллинз в понедельник вышел на службу, украшенный огромным синяком во всю скулу. Сейчас близнецам исполнилось по десять лет, и они обожали Наташу, не теряя надежды, что та все-таки согласится стать их мамой официально. Стив тоже на это надеялся, и только Брок считал, что Джек и Наташа не пара. Баки же однажды заметил, что Брок со Стивом, вот, живут и ничего. — Баки согласен? — Угу, — Брок прожевал печенье и снова посмотрел в окно. Стив не любил, когда он отводил взгляд, это никогда не означало ничего хорошего. — И когда ты собирался сказать мне? — Вот, говорю. Заметь — до тестов еще три месяца. Стив попытался представить себе «Альфу» без Брока и не смог. ЩИТ без Брока. Ланч без Брока. Каждый божий день теперь, чтобы его увидеть, придется нестись домой, согласовывать графики, видеться по полчаса перед сном. Он эгоист. Он привык, что Брок всегда рядом. — Не останешься на другой должности? — спросил Стив, уже зная ответ. — Нет, — Брок допил оставшийся кофе и наконец посмотрел прямо на Стива. — Чтобы ты кудахтал надо мной, как над умирающим? — Я не… — Когда я повредил колено, — напомнил Брок. — Ты чуть ли не дверь мне открывал. Мог бы — на руках бы таскал, ага? Стиву не было стыдно, но он вдруг понял: понятия не имел о том, что его беспокойство так заметно. И, наверное, не только Броку. — Таскал бы. — Я знаю, — Брок покатал чашку между ладонями, покрутил ее и вдруг снова улыбнулся. — Стив, ты же понимаешь, что я все равно никому даже рядом не дам с тобой постоять, пока по кускам не развалюсь? Я предупреждал тебя в самом начале. Мы говорили об этом. У Стива отлегло от сердца. Он только в этот момент осознал, как боялся остаться совсем один. Без Брока. — Ну, скандал с моим принятием твоего решения можно считать оконченным, — тоже улыбнувшись, ответил он. — Чем думаешь заняться? Брок почесал щеку и хмыкнул. — В идеале я бы на родину уехал. К земле привыкать, — он фыркнул, оценив, видимо, вытянувшееся лицо Стива. — Но еще не сейчас. Кровь, она возьмет свое, Стив, и рано или поздно я затоскую по рассветам над виноградниками и запаху моря, смешивающемуся с ароматами цветущей лаванды, степи, земли. Захочу сам выращивать то, что ем и пью, объезжать свои владения на лошади и устало смотреть на закат сквозь розовое вино в бокале, чувствуя, что день прожит не зря. Еще один день из тех, которых остается все меньше. У Стива защемило сердце. Он открыл рот, уже зная, что не найдет слов, и потому просто сжал ладонь Брока своей. — Я не смогу без тебя, — поколебавшись, все-таки признался он. — Не на службе, а в целом. — Насчет этого можешь даже не рыпаться: пока жив, я тебя не отпущу. Я эгоист. Глядя на тебя каждый день, видя, как с каждым годом ты все набираешь силу, наливаешься ею, я знаю, что ты проживешь дольше меня. Знал это с самого начала, Стив. И все, чего я хочу, это быть частью твоей длинной жизни до конца. До своего конца, разумеется. — Так и будет, — сглотнув ком в горле, ответил Стив. — Я обещаю тебе. Но… — Даже не начинай, Роджерс, — Брок усмехнулся, наконец, знакомо-насмешливо и, убрав руку, подсунул вместо нее Стиву бутерброд. — Я проживу еще лет тридцать. Так что не рассчитывай даже ближайшие годы… — И ты все еще не ответил на мой вопрос, — напомнил Стив. — У меня эйдетическая память, и я могу так весь день. — Стив. — Послушай, как это выглядит с моей стороны. — Стив взял его кружку, заново наполнил кофе, развел его молоком и положил сахар. Поймав себя на том, что мысленно просчитывает, не вредно ли Броку столько кофе и глюкозы и не пора ли начать покупать без кофеина и переходить на фруктозу или мед, он мысленно фыркнул — в чем-то Брок был прав. Он превращается в наседку. — Мы вместе десять лет. Ты рассчитываешь прожить еще лет тридцать, оставаясь рядом со мной. И при этом раз за разом избегаешь разговора об официальном скреплении отношений. Это странно, Брок. Будет лучше, если ты как-то пояснишь мне… — Страх, — Брок пожал широкими плечами, и у Стива внутри все перевернулось от нежности к нему. Он никогда, даже в юности, не думал, что сможет так сильно и так долго любить кого-то одного. Все боялся, что, женившись по страстному влечению, быстро охладеет, но уйти не сможет. Теперь же знал, что не уйдет, даже если будут гнать. — Я могу сколько угодно надувать щеки и делать страшную морду, но по сути я знаю, кто ты — и кто я. Мне когда-то не был нужен секс из жалости, теперь мне не нужен брак из чувства «так правильно» и «чтобы как у людей». — И тогда секс не был из жалости, и теперь я предлагаю тебе заключить брак по той же причине, по которой когда-то лег с тобой в одну постель. Ты столько лет со мной живешь, неужели так и не понял, что я не делаю того, чего от меня требует общество? Не в наших с тобой отношениях — точно. — Ты пожалеешь. Не сейчас, так позже, когда врожденное чувство справедливости, на которое ты равняешь все на свете, не позволит тебе трахнуть хорошенькую официантку на столе закрывающейся кофейни, а вынудит тащиться ко мне, впавшему в старческий маразм, — он усмехнулся, отпив кофе, и дурашливо сощурил желтые глаза. — А если я чего и хочу меньше, чем впасть в маразм и стать тебе обузой, так это того, чтобы ты сожалел о чем бы то ни было. Не спорь, — Брок поднял ладонь, как только Стив открыл рот, чтобы возразить. — Ты мой. Настолько, насколько вообще может такой, как ты, принадлежать такому, как я. А я твой без остатка. И никаким бумажкам из мэрии этого не изменить. Хочешь, даже кольцо носить буду? Для меня это ничего не изменит, Стив. Но для тебя свидетельство о браке — это все равно, что бетонная плита на свободе распоряжаться собой. Я этого не хочу. Спорить с Броком у Стива никогда не получалось. Он не мог найти достаточно веских аргументов, чтобы на словах переубедить его в чем бы то ни было. Единственным аргументом, который Брок воспринимал, были действия. Одни и те же, проверенные временем и обстоятельствами. С Броком терпение всегда срабатывало лучше лобового натиска, молниеносной атаки и красивых слов. Терпения Стиву было не занимать. *** — Ты нервничаешь, — произнес Баки, отпивая пиво и не глядя на Стива. — Это из-за отставки командира? Стив с усилием заставил себя остаться на месте, когда Брок, подняв тяжелый мешок углей, засыпал их в мангал и принялся раздувать пламя. Две недели. Осталось подождать две недели, и Брок больше никогда не появится в ЩИТе, не примет участие в боевых операциях и не попадет под перекрестный огонь. Не придется, молясь всем богам, наплевав на все на свете, бежать с ним, перекинутым через плечо, к границе оцепления, надеясь, что скорости хватит и щит прикроет. Его тогда тоже чиркнуло по бедру. Два месяца назад. На Стиве все зажило, а Брок, несмотря на содействие доктора Чо, все еще хромал. То же чертово колено. Еще мешок этот тяжелый. — Да. Нет. Не совсем, — ответил он Баки, наблюдая за тем, как Ванда делится с углями своим огнем, и те вспыхивают, будто облитые жидкостью для розжига. Баки снова пригубил пиво и обнял усевшуюся рядом Ванду. Они раскачивались вдвоем на садовой качели, и Стив немного им завидовал: за Ванду можно было особо не переживать, девчонка была боевой, живучей и почти преступно юной для Баки. — Дядя Стив! — на него сверху плюхнулась Маргарет, а за ней тут же взобрался Джош. — Мама сказала, что ты все еще поднимешь нас обоих! — Одной рукой, — добавил Джош. — Ну, если мама сказала, — Стив посмотрел на подмигнувшую ему Наташу и взглядом пообещал ей это припомнить. Пожалуй, после Баки и Брока она лучше всех чувствовала его и то и дело норовила избавить от меланхолии (и покоя заодно) таким вот проверенным способом. — Если мама сказала, тогда держитесь! Увесистые десятилетки взвизгнули, когда он легко поднялся вместе с ними, закружил по лужайке перед домом, подкинул обоих разом и тут же поймал. Он сверхчеловек, он мог и не такое. Хорошо, когда его способности получали вот такое мирное, домашнее применение. Кружить детей по лужайке было несоизмеримо приятнее, чем выносить из-под огня тех, кто мог и не выжить. Но он сам выбрал такую жизнь. Стоило ли винить Брока в том, что он в конце концов от нее устал? *** Провожали шумно, весело, заставляя Баки и Брока раз за разом соревноваться в меткости и устойчивости к алкоголю. Вспоминали всякие забавные и не очень случаи — в отряде еще оставались ребята вроде Роллинза, знавшие Брока с тех самых пор, как он, будучи не намного их старше, стал командиром тогда еще «Дельты». Стив сидел чуть поодаль. Он пришел сюда как пара Брока, а не как Кэп, но при нем все равно немного сдерживались — сказывалась репутация. Но уходить он не хотел. Смотрел на Брока среди своих, любовался его плавными движениями, слегка небрежными из-за выпитого, блеском глаз, широкой чуть нетрезвой улыбкой и спрашивал себя, чем он заслужил такое. Он любит взаимно человека, которому ничего от него не нужно, кроме него самого. Стив вдруг подумал, что было бы, если бы он вдруг лишился сыворотки, снова став тощим астматиком с отвратительным характером? Крутил мысль так и эдак, примеряя ее к себе и к Броку, которого знал достаточно хорошо, и вдруг понял — ничего. Ничего бы не поменялось. Разве что тогда он смог бы уехать с Броком в северную Италию и спокойно дожить свой и без того длинный век, не переживая, что мир обрушится без него. Мир наверняка бы выстоял, он существует уже достаточно долго, и неизменно в нем лишь одно: он постоянно меняется. Новые эпохи требуют новых героев, и главное, наверное, суметь вовремя понять это, пропустить вперед сильных, жадных до подвигов и славы. Это и есть мудрость. Брок вот сумел. Стив был уверен, что тот сдал бы тесты, вытянул еще год и еще — сколько потребуется, но не хотел его к этому вынуждать. Он помнил, как они лежали как-то, в окно задувал южный ночной ветер, доносивший откуда-то запах яблок, Стив вырисовывал на влажной от пота спине Брока узоры, и тот вдруг сказал: «Я убивал людей тридцать лет и делал это хорошо. Я зачем-то пережил и Ирак, и читаури, и много чего еще. Хватит ли мне времени понять, зачем?» Стив тогда молча поцеловал его в плечо, без слов благодаря за то, что Брок думает при нем вслух, позволяет услышать то, что его беспокоит. От него не требовалось делиться готовыми рецептами и искать смысл жизни — с этим каждый должен справиться сам — ему позволили заглянуть куда дальше, чем пускали случайных любовников и даже друзей, и Стив умел это ценить. И теперь, наблюдая за тем, как Брок взбирается на небольшую сцену паба и под оглушительный свист своих парней регулирует микрофон под свой рост, Стив вдруг понял, для чего выжил он. И тогда, во льдах, и много раз позже. Ради вот этого чувства уюта, собственной принадлежности и ощущения, что ты — часть чего-то большего. Что ты не одинок. Что, посвятив себя войне, ты все равно оставил что-то для себя. Что есть место, куда можно вернуться, чтобы перевести дух и зализать раны. — Я люблю эту песню, — сказал со сцены Брок и посмотрел на Стива. — Ей много лет, но… в общем, для тех, кто не полиглот: она о любви. Как и все лучшие песни, наверное. Послушайте старого мудака, каждый из вас поймет со временем: самое лучшее в этой жизни так или иначе связано с ней. Стив тоже знал эту песню. Она была об одиночестве вдвоем, о первой близости по любви, о том, что в этой жизни важно. О том, что нужно, оставаясь вдвоем, оставлять мир за порогом дома. Дом. Место, где тебя примут любым. Как он сам не отпустит Брока, даже когда его волосы побелеют, глаза выцветут, а руки утратят былую силу. Когда он истончится, как лепесток, заложенный между страницами, станет хрупким и беззащитным, он подставит ладони. Укроет от всего. Будет рядом. — Я тебя люблю, — сказал он, когда они далеко за полночь вышли из паба и вызвали такси. Брок курил впервые на памяти Стива, тепло привалившись плечом к плечу, над ними моргала какая-то вывеска, из паба доносился смех самых молодых и горячих из отряда и командирский голос Баки, руководившего «отгрузкой», как в «Альфе» назывался вызов такси и отправка всех подгулявших бойцов по домам. Раньше этим занимался Брок, теперь вот Баки сменил его на посту. — И я тебя, — впервые за долгое время ответил Брок, с удовольствием затягиваясь — он бросил курить пятнадцать лет назад, почувствовав, что вредная привычка начинает осложнять работу. — Черт, разонравилось, — он затушил сигарету о подошву ботинка и прижался к Стиву бедром. — Все думал, как перестану нормативы гонять и в качалке сдыхать, так начну курить опять. И чего-то не прет теперь. — В жизни так часто, — Стив быстро коснулся губами его волос и прикрыл глаза, запоминая это чувство: полного и безоговорочного счастья просто от того, что Брок рядом. — Все ждешь чего-то, прокручиваешь в голове, как оно будет, а в реальности потом все не то. — Ну не скажи, — Брок фыркнул ему в шею и чуть отодвинулся, чтобы видеть лицо. — Я когда представлял, как это будет — с тобой, даже на сотую долю того, что в результате получил, не рассчитывал. Все думал — в ресторан сначала, посмотреть, как ты ешь. Губами этими своими вилку обхватываешь, а у меня встает тут же. И лицо у тебя такое довольное всегда. Потом, думаю, куда-нибудь в кино или на выставку, чтобы культурно. За руку взять. И руки у тебя, наверное, теплые, большие. Люблю большие руки с крупными пальцами и широкими ладонями. Потом, думаю, поцелую, и на вкус ты будешь сладким, свежим, как персик. А потом раздеть тебя. Медленно. И проверить, докуда ты краснеешь. И целовать тебя, целовать так, чтобы губы болели, сделать тебе хорошо. Я знал, что ты не по мужикам, и от мысли, что ты будешь моим, только моим, в голове мутилось и руки дрожали. Я так хотел тебя, думать ни о чем не мог, а ты смотрел пьяно, так что у меня все внутри переворачивалось, и каждый раз: «Простите, Рамлоу, мне жаль, но это неэтично», а сам на губы пялился. Боже, как я хотел тебя поцеловать тогда, у меня кровь кипела каждый раз. И я уже решил, что все, хватит, вымотал ты меня, иссушил так, что я спать перестал, все крутился, крутился. Глаза закрою — а там ты. Подо мной. Голый, белый-белый, только губы и щеки красные. Я бы душу тогда продал, если бы она была кому-то нужна, за одну ночь с тобой. Но решил все — баста. Невозможно так жить. Рапорт на перевод подал. Я ведь во Французском Легионе начинал, и вот меня туда капитаном звали. Ближе к родине, дальше от тебя. Но когда ты действительно меня поцеловал, я понял, что ни черта не знаю о поцелуях. И о жизни. И о том, что значит быть с человеком, который по-настоящему твой. Десять лет прошло, а ни черта, веришь, не изменилось. Не попустило, не разочаровало, не приелось. Каждый день просыпаюсь, смотрю на тебя и думаю — спасибо. Вот ни единой мысли, кроме благодарности. За то, что ты мой. Брок нечасто говорил о таком, но то ли перемены в их жизни изменили его обычную неразговорчивость, то ли странное ощущение волшебства ночного города, почти опустевшего, наполнившегося совсем другой публикой, то ли еще что-то развязало ему язык, но Стив этому чему-то был благодарен. Потому что сам чувствовал то же — благодарность. В голове все еще звучал хриплый голос Брока, который, казалось, пел знаменитую песню только для него, и Стив знал: теперь она всегда будет связана для него с Броком. Может, когда-нибудь он снова попросит его спеть, подгадав, конечно, с настроением. Они целовались в такси всю обратную дорогу, как когда-то в самом начале; смеясь, уронили с креплений щит в прихожей, сдвинули диван в гостиной и впервые за последние лет пять оказались в спальне уже полностью голыми. — Ты — меня, — попросил Стив, и Брок со стоном вытянулся рядом, смуглый в полумраке, как языческий бог, и такой же первозданно-красивый. Подумалось вдруг, что они давно не были только друг для друга, без трезвых мыслей о том, что завтра трудный день, и длинного списка дел и покупок в голове. И вот трудный день завтра только у Стива, а Броку можно будет отсыпаться до обеда, уютно поворачиваясь с бока на бок. Стив его жалел — пришло вдруг понимание. Зная, что сам на сыворотке может не спать несколько суток, лишь бы еды было достаточно, он всегда сдерживался, старался угомониться хотя бы за шесть часов до подъема, чтобы Брок мог выспаться. Но теперь в этом не было нужды. За окном уже светало, когда Брок, устроившись рядом, поцеловал его сыто и сонно, взглянул сквозь ресницы и устало улыбнулся. — Ради этого стоило выйти на пенсию, — хрипло заметил он. — Т-с-с, а то еще узнают, что ты можешь трижды за ночь, решат, что рановато тебя отпустили. Что ты еще полон сил и энтузиазма. — Предпочитаю любовь, а не войну. К тому же, меня не сама Америка возбуждает, а ее живой символ. — Спи, — Стив еще раз его поцеловал — длинно и нежно — поднялся, зевая и потягиваясь. — Только не говори, что у тебя остались силы на пробежку, — сонно проворчал Брок. — Найдутся. — Недоработка. Моя. Исправим. Стив накинул на него простыню и спустился на кухню. Если бы у него спросили, какое мгновение в его жизни было самым счастливым, ему, пожалуй, было бы сложно выбрать. Последние десять лет ему было из чего выбирать. *** Дом был большим и светлым, с широкой террасой, идущей вокруг, подстриженными лужайками, одуряюще пахнущими цветниками и видом на подернутые утренней дымкой виноградники, взбирающиеся на небольшой пологий склон. — Мне нравится, — сказал Стив. Это была не первая вилла, которую они осмотрели, и Броку все время было что-нибудь да не так: мало земли, много земли, далеко от моря, плохие почвы, дорого, дом слишком старый, соседи слишком близко, дорога слишком разбитая. — Дорого, — сказал Брок, и Стив вздохнул. — Земли не много и не мало? Район хороший? Море близко? Дорога нормальная? Соседей нет? Дом новый, планировка отличная, даже конюшня есть, не говоря уже о винном погребе. Лоза молодая, ухоженная, сезонных рабочих можно нанять в соседней деревушке. И участок под огород есть. Будешь выращивать базилик, рукколу и кинзу. — На сто штук дороже, чем надо. — По двести пятьдесят — не так уж много. Брок взглянул на него остро, пробирая до нутра. — Стив. — Пятнадцать лет вместе, — напомнил ему Стив. — Пора бы и совместную собственность завести. — И детей. — Мне детей Джека и Нат хватит. — Полмиллиона евро за дом с относительно небольшим клочком земли… — ...который единственный тебе понравился. Что? Я вижу, — Стив обнял Брока за плечи, поцеловал в висок. Агент, яркий веселый синьор Бруно, тактично отошел к дому, чтобы не мешать привередливым американцам обсуждать покупку. — Представь, — продолжил уговаривать Стив. — Вот тут повесим гамак. Солнце будет садиться за холм, будет все время тепло. Осенью можно будет топить камин, пить вино. Заведем большую собаку, я с детства мечтал. По утрам ты будешь объезжать свои владения, как настоящий дон, а я буду сибаритствовать часов до восьми, а потом обливаться ледяной водой из колодца и готовить тебе завтрак. Зимой можно будет ездить в горы и кататься на лыжах. Летом будут приезжать наши, дом большой, места хватит. Для Марго и Джоша можно будет оборудовать те две спальни наверху с общей ванной комнатой. — Не замечал за тобой привычки привирать, Роджерс, — Брок прищурился, но не подозрительно, а весело. — Я о чем-то не знаю? — Я хотел сказать тебе уже в нашем доме за бокалом вина, но если эта новость позволит быстрее, наконец, этот дом приобрести… — Стив. — Да. Я ухожу из ЩИТа. Остаюсь только в Мстителях и только как рядовой член команды. Ник был очень недоволен. Стив смотрел в чуть выцветшие глаза Брока, на редкую пока седину в его волосах, и знал, что все сделал правильно. Написал рапорт и настоял на том, чтобы тот был подписан. Просто однажды, проснувшись один, потому что Брок улетел на Корсику смотреть очередной дом, он вдруг представил, что так будет теперь всегда: пустая постель, вещи, каждая из которых напоминает о Броке, бутылки с молоком у крыльца, которые опять было некому забрать, отсутствие свежего хлеба и тоска, неизбывное тревожное чувство пусть временного, но одиночества. И пришедшее вдруг осознание, что лет в лучшем случае через двадцать он останется совсем один без возможности это исправить. Мир все так же будет воевать, он никуда не денется, а одиночество поселится рядом со Стивом навсегда, и с этим совершенно ничего нельзя будет сделать. Никогда. Будь ты хоть трижды супергероем, долгожителем и символом всех наций на свете. И он понял, что у мира впереди много лет войны и бедствий, лет, которых нет у них с Броком. Только у них двоих. — У тебя шило в жопе, Роджерс. Тебе наскучит эта пастораль уже через месяц, ты будешь изводиться сам и изводить меня. — Устроюсь на полставки спасателем в горах, пожарным или волонтером пойду, кормить сирот, — улыбнулся Стив. — Если вдруг — что вряд ли — устану от трудов праведных и твоего бесценного общества. По глазам Брока Стив видел, что тот понял все, все мысли до единой, пришедшие в его голову от одиночества. Что он и сам все понимает. — Мне дорог каждый день с тобой, — добавил Стив. — Я хочу их все. — С поправкой на форс-мажор. До которого тебе добираться часов восемь даже джетом. — Порталы, — улыбнулся Стив. — Стрендж... он, ну… согласился. — Охренеть, — Брок рассмеялся громко и искренне, заразительно, почти до слез. — Роджерс, в любви ты так же безжалостен к чужому удобству, как и в политике. — Сочту за комплимент. — Черт с ним, берем этот дом. Тут горы совсем рядом, да и спасательная станция наверняка найдется. Должно же и у тебя быть какое-то хобби, а? В конце концов, он тебе же и останется. Не раньше, чем лет через тридцать, конечно, — Брок, заметив, что Стив хмурится, разгладил пальцем суровую складку у него на лбу. — Не раньше. *** У него было все: ранние закаты, когда фиолетовые тени кипарисов тянулись к самой террасе, почтительно замирая у ступеней; и ранние рассветы, напоенные ароматами кофе и свежей сдобы; и жаркие июльские ночи, пронизанные запахами лаванды и сухого разнотравья; теплые уютные вечера у камина, когда за окном по традициям итальянской зимы лило, как из ведра; и знакомый запах дома, который он жадно вдыхал каждый раз, как выпадал из портала, замученный, раненый, больной и измотанный до самого последнего предела. Бросал щит и, упав на мохнатую овечью шкуру у глубокого кресла, утыкался Броку в колени. У него был дом, о котором он мечтал когда-то давно. Друзья, облюбовавшие, похоже, его в качестве загородной виллы. Смирная кобылка, на которой можно было напроситься с Броком на объезд виноградников. Лепешки с рукколой, розовое вино, с легкой руки Тони приобретающее все большую популярность в Нью-Йорке, и даже любимое «хобби» — горы влекли туристов, как мед влечет ос, и без работы он бы не остался, даже если бы захотел. У него было все только потому, что когда-то давно он просто решился обрести, не побоявшись потерять. Решился жить — и, откровенно говоря, ни разу об этом не пожалел. Пусть весь мир подождет. Потому что, закрывая дверь, он предпочитал оставлять его за порогом. Не стучите в дверь, всё равно никто не откроет, Мы заперли снаружи весь мир с его суетою И остались в доме одни, холодильник полон еды, Футбол идёт по ТиВи, только я, только ты. Бесполезно звонить, всё равно никто не ответит, Телефон улетел в окно, а этаж наш - четвёртый, Мне очень важно сейчас думать только о нас, Мы никогда не были одни, и вот сейчас сбылись мечты. Одни, и одежд на себя не надели, Одни, едим бутерброд на двоих, я и ты Одни, и хлебные крошки в постели, Одни, и объятия наши тесны, только я, только ты.* ______________________________________ * — А. Челентано, песня «Soli» https://youtu.be/zIIcV4eSSYk