---
Нева в тяжелую броню льда закована намертво; на улице по ощущениям ближе к минус тридцати. А может, все дело в том, что глаза Марьи Сергеевны по-прежнему — непробиваемый темный лед. А Костя, глядя в ее утомленное лицо с раздраженной складкой между бровей, думает неожиданно, что своими руками придушил бы того, кто ее так расстроил — но вместо этого может только пригласить в самый шикарный ресторан, надеясь почти по-мальчишески наивно, что не откажет. — А что, в более дешевых заведениях кофе в горло не лезет? У Швецовой голос — обнаженная сталь, закаленная жгучим холодом, но Косте плевать — чтобы просто посидеть с ней, он готов идти не то что в дешевую забегаловку — к черту на рога, к дьяволу в пекло, на все круги ада. Но ему не светит и этого.---
Мария Сергеевна — просто другая. Она не опускается до желания "закрыть Костю Барракуду, и неважно за что"; она искренне и неприятно поражается тому, что кто-то из ее коллег готов выпустить за взятку киллера номер один или, напротив, преспокойно сфабриковать улики — она совсем из другого мира кажется. Мария Сергеевна — просто другая. Другая — контрастом истеричным праведным теткам или пустоголовым дешевым девкам; другая — недосягаемая, железная, неправильно-принципиальная, иная — и Косте даже странно становится: такие существуют разве? Осознание невозможности грудную клетку распарывает болью.---
У Кости вся жизнь — бурями, метелями, вьюгами, и только в глазах Марьи Сергеевны теплым омутом плещет тихий покой. Костя не смеет надеяться, не смеет думать — что для него и из-за него, наверное, просто из-за раскрытого дела и торжества справедливости; может еще — из-за внезапного, в не сезон, потепления. В воздухе пахнет преждевременной оттепелью — Косте больше не холодно.