холод

Он, вообще-то, раньше много улыбался. Ну, до всего этого пиздеца. Хотя бы по этим очевидным морщинкам в уголках глаз было заметно. В последние полгода его улыбки не видел никто. — Спасибо, Сэм, — мужчина лишь чуть приподнимает уголок губ, — зови, если опять сломается. Всегда рад тебе помочь. Пухляш-Сэм, местный библиотекарь, архивариус, секретарь и вообще все на свете, только машет рукой в ответ. Тормунд же прижимает к себе ящичек со своим любимым виски — четыре полноценные бутылки! — и думает, как же хорошо было бы нажраться сегодня. В хлам. Но нельзя. Сейчас он живет не один. Санса постоянно спит. Она до конца ещё не оправилась, да и… Да и прошлое не даёт девушке покоя, так что выпутывается она из одеяла только несколько раз в день, да и то чаще всего для того, чтобы накормить рыжего мужчину. Между ними ничего нет — но у малявки, которой едва девятнадцать, больше никого не осталось, кроме ебанутого жениха ее сводного брата, а он, со своим комплексом героя — не бросит. Когда он сворачивает к дому, уже начинается буря. Ветер несёт слишком много снега для обычного дня. Оконные стекла он давно заменил на ударопрочные, но противно дребезжать они не прекратили. — Здравствуй, Тормунд, — Санса тенью проскальзывает за ним, такая домашняя в своей тёплой пижаме и тапочках, — у нас почти закончилась мука. Ты сможешь съездить в Город? — Как только закончится буря, — он кивает, передавая ей бутылки, — поставь в шкаф, подальше, ладно? Девушка кивает и бледным рыжим приведением уходит в сторону кухни. Тормунд привычно идёт заколачивать окна с восточной стороны — дом на отшибе, и из снежной пустоши всегда приходят самые сильные ветра. Самая первая комната, в которую он заходит — детская. Две кроватки, по полу все ещё разбросаны игрушки, только их покрывает неплохой такой слой пыли. Он быстро стучит молотком и уходит. Возможно, стоило бы вообще не трогать это окно, забить его окончательно, заложить кирпичом, если выйдет достать цемент… Но Тормунд до сих пор видит во сне пустые глаза дочерей, что сгорели в лихорадке за три дня, одна за другой, и хочет, чтобы у них осталось хоть немного света. Он привычно прикасается пальцами к урне с прахом и закрывает комнату на ключ. Следующая комната — бывшая супружеская спальня. После того, как Иггрит попала под раздачу в Городе и не вернулась, он старается туда не заходить. Перебрался в гостевую. Светлые покрывала, фото на тумбочке — они, все вчетвером, такие рыжие-рыжие… Улыбаются. Иггрит, вроде бы, даже смеётся. Они уже в куртках ходили тогда, но все думали, что это просто такой суровый сентябрь. Что наступит весна. Здесь быть ещё сложнее, так что он торопится. Здесь у него нет даже той малости, что в детской — и потому он просто целует ее любимый шарфик, так и оставшийся висеть на ручке туалетного столика. Разумеется, он давно уже ничем не пахнет, но Тормунд может вспомнить духи своей солнечной девочки. Дальше… какой-то «вечер воспоминаний». На втором этаже первая же комната с восточной стороны — та, которую он делил с Джоном. Куртка на плечиках, презервативы на прикроватной тумбочке и старый, красный будильник. Каждую ночь Тормунд видит его лицо — таким, каким запомнил за полтора года совместной жизни. Только вот за несколько секунд до пробуждения оно всегда превращается в посмертную маску замёрзшего в бурю — пустые глаза, синие губы и эта чертова улыбка. Таким его и хоронили. По местным обычаям, закапывая в землю. Санса не позволила кремировать. А через три недели, когда он заехал к ней, она почти умирала. Ничего не могла сама, и, более того, ничего не хотела. Джон был последним из Старков… Кроме неё. Первые три недели приходилось кормить с ложечки и самостоятельно закутывать в одеяло. Потом она чуть-чуть — как иронично звучит! — оттаяла, начала помогать. Сейчас даже возобновила общение с Маргари Тирелл, которая ухаживала за ней довольно долго, и они частенько сажали батарейки в рации по вечерам. Пару раз Марджи даже приезжала в гости — вернее, её привозили. Она делила дом со своим братом и его парнем. Ренли и Лорас были ярчайшими представителями типа «педики», но катастрофа расставила всё по местам. Особенно после майских холодов. Парни они мирные, совершенно не злобливые и готовы помогать даже бескорыстно. Естественно, их все любили. Тем более, что женщин осталось так мало, что многие находили себе пару именно так. Холода сильно изменили людские приоритеты. Окно Джона он забивает тоже достаточно быстро, а потом, закрыв дверь снаружи, прислоняется к ней лбом. Всё еще пытается найти ответ на заведомо неверный вопрос. «Почему он?» Через какое-то время заставляет себя оторваться от двери и пройти на кухню. Он мягко забирает у Сансы рацию, прощается с Маргари, обещая, что они вместе заглянут в гости после окончания бури, и говорит девушке: — Санса. Сейчас начало бурана. Многие вызывают помощь, а вы забивайте эфир. Позже, хорошо? Девушка лишь кивает, опустив глаза и явно устыдившись. Ей он выделил маленькую комнатку рядом с кухней, которую было очень легко отапливать. Туда она и удалилась, волоча за собой плед наподобие мантии. Тормунд проглатывает её стряпню, стараясь не сосредотачиваться на вкусе солонины, которая порядочно уже достала, и всё же открывает бутылку виски, перебираясь в гостиную, к камину. За окном не видно уже решительно ничего, но его почему-то не заметает, оно даже не покрывается инеем — мужчина видит отчётливо, кажется, каждую снежинку, что мгновенно проносится мимо, влекомая ветром. «Или это все переутомление и виски, — ставит он себе диагноз, еле заметно усмехаясь, — а ты скоро чокнешься в этом белом мире. И никто не будет плакать, потому что ты никого не смог спасти». Он прикладывается к бутылке раз, второй, третий, после идёт за следующей, забывая данное себе обещание. Больно и тошно. За окном снег, в камине огонь, но душой Тормунд там, в буране… А буран, кажется, откликается. За окном мелькает какое-то шевеление — что-то, отличное от этого бесконечного снега, — и Тормунд, насколько может быстро, подходит туда. Если это человек, то нужно помочь… Из бурана на него смотрит Джон. Совершенно по-человечески смотрит, улыбаясь мягко-мягко, и чуть прикусывает губу — привычка, от которой он безуспешно пытался избавится все те полтора года, что Тормунд знал его. — Джон… — почти беззвучно шепчет он, и за стеклом Джон откликается охотно, машет руками, он — Тормунда пронзает догадкой — он просит о помощи! Он же там замёрзнет! — Сейчас, сейчас, — лихорадочно шепчет он, натягивая куртку и засовывая ноги в валенки (с третьего раза). С собой у него плед и ещё одна куртка, он вылетает наружу, даже не застегнувшись толком, но плевать, плевать — Джон там, не в мерзлой земле, он ждёт там… *** Тормунда Уилдинга нашли после бури, бушевавшей три полных дня. Никто так и не понял, что сподвигло его покинуть тёплый и безопасный дом — возможно, что-то почудилось из-за алкоголя. Мужчина, прах которого развеяли по ветру, улыбался.