Счастье

С детства было ясно только одно: молчи, иначе ошибешься так, что не спасет тебя даже фирменная отговорка дяди Вернона: «Вам показалось». И Гарри Джеймс Поттер молчал, молчал всю свою жизнь до одиннадцати лет, изредка отвечая на уроках, Дадли дома, когда тот спрашивал про очередной комикс, да тетушке, когда она спрашивала, не произошло ли чего нового. Гарри молчал намеренно, с возрастом понимая, что чем больше он говорит, то тем страннее на него смотрят соседи, одноклассники и учителя. Он вырабатывал план ответов, зачитывался до самого рассвета книгами по психологии в десять лет и верил в Дьявола, а еще иногда будил тетю от кошмаров, которая шарахалась в сторону от его руки, шлепала босыми ногами на кухню, сидела, сгорбившись на стуле с расшитой розами сидушке, и заваривала ромашку — себе и ему. Подушку, кстати, она расшивала сама. Петуния гордилась собой, гордилась мужем, сыном и отдергивала руки от Гарри, когда хотела погладить по голове. Не потому что не любила или не желала на деле. Потому что боялась. В ту ночь, когда ей привезли племянника, она только с ужасом дотронулась до остывшего тельца младенца, судорожно всхлипнула, зажимая рот рукой, дернула шокированного Вернона за рукав, но муж никак не отреагировал, пялясь то на иррациональное письмо с просьбой позаботиться, то на мертвого младенца перед ними. Дорогая жена в тот вечер только между всхлипами, что и смогла, так с силой залепить себе пощечину, которая ничерта не помогла — лишь оставила противный красный след — да отправить еще не отошедшего мужа наверх, заставив прихватить с собой Дадли. Сама не выдержала — разревелась сильнее, уткнулась в такое же холодное, как и ребенок, одеяльце, прокляла всех и пошла за виски. Смотреть в трезвом состоянии на мертвого племянника она не могла. Когда мертвое тельце дернулось и заплакало, Петуния еще раз залепила себе пощечину и истерично попросила Вернона спуститься. Муж смотрел на плачущее тело, пытался выдавить из себя что-то цензурное, пока наконец не выдал: «Твою мать!». По наитию нагрел детской смеси и накормил ребенка. Ребенок довольно угукнул, улыбнулся и сонно замолчал, хотя дыхания не было. Петуния уже трезво всхлипнула, спрятала лицо у мужа на груди, сжимая руку того до синяков. С племянником проблем была масса: начиная от оформления появившегося непонятно откуда ребенка, до того, что у этого самого ребенка не билось сердце и не было дыхания, хотя он все также ел, спал, играл и лопотал на своем языке, иногда называя свою тетю «Ту!» — ласково от Петуния. — Да... — Вернон выдохнувшись, не подобрав нормальных слов замолк, но все же уже тихо подытожил, — Иррационально! Так и повелось: Гарри творил что-то дикое, а его дядя запинался, не в силах подобрать цензурных слов, стараясь не испортить детей, говорил привычное «Иррационально!» и замолкал до следующего случая. Случаев было много и не всегда приятных. Больше всего родственников поразила способность племянника видеть самое плохое в людях, отодвинувшись от него на приличное расстояние, они спросили, не видит ли он в них чего плохо и что думает. Племянник радостно ответил, делая большой глоток успокаивающего чая с ромашкой: — Воспитательница сказала, что семью надо принимать! Я вижу, все вижу, и что боитесь меня вижу. Но мы же семья! — лучезарно улыбнулся мальчик шести лет, и важно качнувший Дадли рядом с братом почти довел Вернона до инфаркта. — Твою ма...— почти привычно начал он, но жена со всей силы наступила ему на ногу, натянуто улыбаясь. Племянник все также улыбался в ответ. «Мертвый племянник, умерший пять лет назад» — напомнила она еще раз себе, сжимая обручальное кольцо и заканчивая речь Вернона, — «Твою мать!»

***

В Хогвартсе было одиноко, и он также молчал, хмурил тонкие брови на бледном лице, смотря бледными зелеными глазами на преподавателей, и старался избегать опасностей. Не то чтобы они могли ему навредить — он же труп, но все равно попадаться на этом не хотелось. Все, как говорил дядя, иррационально верили, что он жив. Хотя сам Гарри даже пытался сказать пару раз, но профессор Снейп, самый непредвзятый после МакГонагалл, только презрительно сощурил глаза и прошипел: — Знаменитость еще не все, а детским фантазиям здесь не место. Прекратите говорить глупости, мистер Поттер, и выйдите вон из моего кабинета, — процедил он, не отрываясь уже от бумаг, которые также продолжил заполнять, и Гарри только молча кивнул. «Молчи!» — говорил дядя, и Гарри наконец замолчал окончательно, отдаляясь все дальше и дальше от факультета, на который сам не понял, как попал. Шляпа во время распределения едва слышно прошипела на ухо: «Чертовы некросы Певереллы! Допрыгались! Живой труп в школе, полной детей!». Но Гарри уже не придавал значения словам, а потом и сам смог найти наконец собеседника — Кровавого Барона. Барон качнул призрачной головой, ткнул его призрачным пальцем в лоб, вполне осязаемо дотронулся и шепнул что-то на старо-английском, что Гарри не разобрал, но потом уже пояснил для него: — Молодой человек, на вас родовая защита, которая защищает от всего, но также и проклятие, которое вас убило. Родовая защита держит душу в мертвом теле и подстраивает его под вас, так как не может допустить пресечение рода. Вы такой навсегда. Бессмертны. Уникальный случай. Гарри поблагодарил призрака и повадился с тех пор ходить в подземелья из башни Гриффиндора, докучая уже уставшему после смерти привидению с вопросами, тот, недолго думая, нажал на один кирпич, открывая потайную библиотеку, и устало прошептал: — Мерлин всемогущий, только отстаньте, прошу, в отличии то от Вас, нам уже давно пора на покой, а тут вы… Мальчик серьезно кивнул, отрешаясь от мира и читая до умопомрачения книги, пока мозг не отказывался воспринимать буквы, а номера страниц не сливались в одну цифру. В книжном запое, как называл это Дадли, гордясь сумасшедшим мертвым кузеном и изредка пугая свою банду тем «Дьяволом», о котором пару раз упоминал Гарри, он пропустил два года учебы, незаметно сдал экзамены, а на третий год, когда оказалось, что сбежал из тюрьмы его вроде родственник, который вроде как предал его семью, не предавал никого, а слухи об огромном василиске вовсе не слухи, и что чудом убившего его Невилла еле откачали, Гарри отвлекся. Они встретились с Сириусом в Хижине, встретились при крайне странных обстоятельствах и больше не встречались. Гарри дотронулся до крестного рукой, заглянул бледными глазами в его ярко-синие, еще не потерявшие прежнего блеска, как крестный испуганно отдернул руку, метнулся до аппарационной границы и скрылся. «Чудовище» — непроизнесенно повисло между ними, и Гарри плюнул, снова уйдя в книжный запой. Подальше от всего этого. С мертвым телом, но живой душой боль воспринималась совершенно иначе. А перед ним стоял только один вопрос: «Зачем он? Зачем он здесь и для чего существует?» В конце пятого курса, после того, как неприятная ему и сумасшедшая для всех суматоха с четвертым и Турниром закончилась, к нему подошел Лонгботтом, рассказал шепотом в полутьме заброшенного класса о пророчестве и наткнулся на полное безразличие со стороны Гарри. — И что? — прошептал младший из них, и Невилл расстроенно замолчал, а потом, яростно вскинувшись, закричал. — Трус! Трус и предатель! Они же умерли! Твои родители! Седрик! Лорд - чудовище! Гарри наклонил голову, смотря прямо в испуганные, но яростные глаза Лонгботтома и спросил. Тихо, вкрадчиво и так мертвецки спокойно, что Невилл сделал шаг назад, испуганно споткнулся и больно ударился об угол парты спиной, падая. «Нет причины его существования, так не должно быть, но он есть. Не для чего-то, не просто так, как шутка вселенной, а просто потому. Потому, что так сложились обстоятельства. Потому, что он так захотел. Потому, что он сам построил свой путь. Не существует ни судьбы, ни предназначения. Есть лишь он. И все.» — А откуда ты знаешь, кто большее чудовище? Лорд или я?

***

В Замке на Костях Певереллов жил свой миллениум мертвый, но такой живой некрос, он устало посмотрел на огромное закатное солнце за окном, которое наливалось багрянцем, сделал глоток такого привычного с детства ромашкового чая и прикрыл глаза. — Наконец-то. Звезда взорвалась.