А что в конце?

Тучи не покидают небо уже третий день, и дождевые капли на оконных стёклах размывают вечерние огни. В одной лишь светло-голубой шёлковой комбинашке я, облокотившись о подоконник и не обращая внимания на холод, битый час стояла и наблюдала, как пасмурная погода гоняет домой случайных прохожих, спасавшихся от дождя зонтиками, куртками или даже руками. А некоторых она, наоборот, выманивала на улицу, обволакивая спокойствием мокрой свежестью. Но дождь необходим, и как бы к нему ни относились, он будет изредка напоминать о себе. Даже природа пытается намекнуть нам на то, что надо быть просто терпимым к тем вещам, которые как-то не соответствуют нашим принципам. Их же нельзя просто так стереть с лица земли… Да, пульсирующие виски не мешали мне мыслить. В такую погоду я обычно либо задумчива, либо страдаю от головной боли. Но на этот раз было комбо. И то больше не из-за дождя, а из-за университета. Три теста подряд плюс необычная тема для эссе по философии: «Опишите ваши мысли и чувства, если конец света наступит уже завтра». Во-первых, я старалась всегда избегать разговоров о подобном, ибо одно упоминание об этом лишало меня сна и пускало по всему телу мурашки, из-за чего я долго не могу вернуться к своей повседневной рутине. Шедоу всегда отчитывал меня за наивность и излишнюю впечатлительность. Говорил, что я иногда хуже Сильвера бываю. Ха, моему парню легко об этом говорить. А во-вторых, тема была достаточно сложной, и я впервые не знала, о чём писать. Я всегда считала, что мы все не так хорошо знаем себя, свою душу. Мы лишь хотим думать, что прекрасно знаем, какие мы на самом деле. Но, когда дело касается смерти, причём любых масштабов, очень сильно сомневаюсь, что кто-то вспомнит про свои ранние утверждения в духе «Я не боюсь смерти» или «Я буду плакать так много, что слёз не останется». В такие моменты, особенно во время мучительного ожидания всеобщей кончины, от нас ничего не зависит, поэтому мы на что угодно способны… — Решила пожертвовать своим здоровьем ради написания сочинения о смерти? Какая ирония. Эти размышления выбили меня из колеи. Я не услышала, как Шедоу вошёл в комнату, и он напомнил о своем присутствии едким замечанием. А затем я ощутила тепло пледа и его руки на своих плечах. — Вспомни Джордано Бруно и Диогена, что они сделали ради своих работ, — дерзко ответила я, слегка поёжившись. — И таких примеров много. — Не думаю, что твоя писанина что-либо изменит в этом мирке, — он всё-таки поставил меня на место, хрипло произнеся эту реплику. Он отпустил меня. Через несколько секунд я обернулась и увидела, что он сидит на диване и попивает виски. За год отношений я распознала его признак глубокого погружения в мысли — стакан виски в руке. Если я смотрю в окно, когда я о чём-то задумываюсь, то Шедоу пьёт этот крепкий напиток, иногда рассматривая форму стакана. Я ему сказала о теме для эссе, когда он забрал меня после уроков, но он тогда особо никак не отреагировал. Только хмыкнул и сделал вид, будто это ему неинтересно. Буду честной, его напускной пофигизм меня так бесит, что мне часто приходится бороться с желанием закатить ему истерику и потрясти за плечи. И трясти до тех пор, пока я не удостоверюсь в том, что его лицо не из камня сделано. — Ну что сказать? Я весьма амбициозна, иначе бы я не отнеслась так серьёзно к этой теме, — я не сдалась и ответила дерзостью на дерзость. Но это частично было правдой. Не скажу, что я мечтала стать богатой и знаменитой, просто чтобы найти хорошую работу, надо учиться. Хоть от этого тезиса меня уже тошнит. Я слышу его каждый день от родителей, от преподов, от бесячих и зазнавшихся зануд-однокурсников, для которых учёба — единственная отдушина из-за отсутствия социальных навыков. Шедоу, сделав небольшой глоток, ехидно усмехнулся и слегка качнул головой. — Это видно по твоим оценкам по техническим предметам, — я сейчас в него подушкой запущу. Простые разговоры с ним вести невозможно. В знак недовольства и протеста я отбросила в сторону плед и положила руки на бока. Он мне парень, а не отец, чтобы его заботили мои оценки по техническим предметам, которые, несмотря на мои смешанные с ненавистью и неохотой старания, никак мне не давались. — Слушай, — начала я, — ты для чего ко мне пришел? Чтобы подразнить? Без сарказма никак нельзя обойтись? Я уже хотела начать гневную тираду о том, какой чёрствый, как он опередил меня ещё одним неоднозначным высказыванием. — Мне, во-первых, мне небезразлична твоя судьба, во-вторых, профессия журналиста требует словесной закалки, так что считай, я тебя морально к ней готовлю, а в-третьих, не того парня ты выбрала, если хочешь простых разговоров. Это одна из причин, почему меня так привлёк Шедоу. Он интересный собеседник, разговоры с которым напоминают разгадывание шифра. Одна его фраза или прячет целую историю, или имеет много скрытых смыслов. И если других такая загадочность отталкивала, то меня она манила. В этом и суть общения. Оно должно приводить к раскрытию глубинных тайн друг друга, к сближению, к снятию масок. У него должна быть цель. Но иногда мой парень являлся причиной плохого настроения, потому что усталость убивала всё удовольствие от наших с ним бесед. Но здесь целиком была моя вина. Он допил виски и, положив стакан на журнальный столик, прошёлся по комнате, пригладил свои взъерошенные иглы, слегка сжав их. Что-то его тревожило. — Мне нравится, что все наши разговоры содержательны и имеют смысл, но… Я подняла брошенный мною плед и начала от волнения теребить его края. Меня эта мысль мучила уже очень долго, и тема для эссе стала поводом для того, чтобы я наконец поделилась ею с Шедоу. — Я знаю, для тебя простое общение на банальные темы — это бесполезная трата времени, но для меня это был способ не только отдыха, но и социализации. Когда я пыталась поговорить с однокурсниками о прочитанной книге или о законах взаимодействия в обществе, они смотрели на меня как на диковинное животное. И в итоге все наши разговоры сводились к моде, знаменитостям, учёбе и студенческим тусовкам. Мне было скучно, но мне пришлось болтать с ними на эти темы, ибо белым воронам никогда не было легко. Но когда я начала встречаться с тобой, с тем, кто так же терпеть не может пустую болтовню, мне начало казаться, что я недостаточно умна для тебя… К счастью или к сожалению, Шедоу меня перебил, нагло улыбнувшись и прикрыв глаза. Он всегда принимает такое выражение лица, когда кто-то пытается с ним спорить. И я не исключение. — Вот уж не думал, что после, без сарказма, весьма занимательной и необычной речи последняя фраза окажется такой глупостью. Ты думаешь, что я стал бы встречаться с пустышкой, каких много среди и твоих сокурсниц, и моих воздыхательниц? Ответ очевиден, — он сложил руки на груди и окинул меня полу-осуждающим — полу-хитрым взглядом. — Ты весьма не глупа, высказываешь очень глубокие и интригующие предположения, когда мы обсуждаем литературу, я уже не говорю о твоих сочинениях и рассказах. А ты знаешь, я не люблю лесть ни в каком её проявлении. Я чувствовала себя первоклассницей, которую похвалили за правильный ответ у доски, а щёки горят, как на первом свидании. С моей самокритичностью мне никогда не удастся привыкнуть к его комплиментам. Как ещё я не порвала плед, так и останется загадкой. От холода он, кстати, хорошо спасал, поэтому я быстро и небрежно укуталась им. — Шедоу, ты же прекрасно знаешь про мою гипертрофированную неуверенность. Из-за неё мне до сих пор с трудом удаётся поверить в реальность происходящего в своей жизни… — Вот. Вот ты и нашла причину, почему ты не можешь взяться за написание эссе по такой щепетильной теме. Подсказок для поисков второй причины всего три, но я дам тебе две — он измеряется или возрастом, или количеством прочитанных книг и трудностей и мешает нашему воображению и мышлению. А вот третью ты сама найдёшь. Думаю, этого достаточно для помощи. И Шедоу, подмигнув мне, удалился из комнаты, оставив после туман загадки, который я пошла рассеивать за письменным столом, как следует поправив плед и собрав свои жёлтые непослушные иглы в конский хвост. Синяя ручка робко коснулась листа блокнота, в мыслях уже были обрывки будущих предложений. Но стоило мне дойди до середины, как в голове снова стало пусто. Чтобы избежать временного творческого кризиса, я перечитала всё, что написала. И тут, как ни странно, я поняла, что имел в виду Шедоу. Подсказка — незаконченное сочинение, оборванное на середине. А причина — это недостаток опыта, причём опыта именно в настоящих трудностях, в рисках, в опасностях. Я привыкла к спокойной и размеренной жизни, лишённой приключений. Поэтому я не могу представить, что было бы со мной, если бы планете осталось недолго. Оттуда и родилась моя теория о том, что никто не знает себя точно. Но когда я начала выстраивать эту логическую цепочку, исчезнуть её заставил один вопрос. А как вёл бы себя Шедоу, если бы он оказался в ситуации, в которой от него ничего не зависит? Он внешне может показаться спокойной и уравновешенной личностью, всезнайкой с высокомерным взглядом на окружающих. Но я знаю, что это всего лишь оболочка, скрывающая его внутренний беспорядок, устроенный его прошлым. Я вспомнила цитату из нашей любимой книги: «Дело в том, что вообще человек без сюрприза внутри, в своём ящике, неинтересен.». С Шедоу то же самое, что и с Алоизием из «Мастера и Маргариты». Причём в его ящике таких сюрпризов много, и никогда не знаешь, что от него можно ожидать. И я не смела даже предполагать, чтобы он делал перед лицом неизбежной смерти, потому что все мои варианты по умолчанию были бы неверными. Моя теория не разбилась вдребезги, но дала трещину, когда в моей жизни появился парень, для которого не существует никаких секретов, и который является хозяином своей жизни. Настоящим хозяином, а не прожигателем, потому что их постоянно путают. Я закрыла блокнот и, взяв его в руки, вышла из комнаты. Наша квартира и так не могла похвастаться светлыми тонами, а сейчас, когда просветов в небе не было уже три дня, здесь и вовсе было темно, словно сейчас не вечер, а глубокая ночь. И, если честно, это немного угнетало и давило на мозг. Шедоу же наслаждался этой прозрачной темнотой, сидя на диване в гостиной и пристально глядя на книжный шкаф напротив. Этот вопрос теребил меня изнутри, в тот момент я даже не думала об эссе, я просто хотела узнать эту тайну. Потому что я чувствовала, что она ещё сильнее сблизит нас, если станет общей. Но поток мыслей заставил меня стоять смирно и нервно вертеть в руках свой блокнот. Спустя несколько долгих секунд я краем глаза увидела, как дернулось его ушко. Видимо, блокнот выдал меня. Он обратил свой пронзительный взгляд на меня, и тут последовало ощущение, будто кто-то меня под микроскопом изучает. — Дела с домашним заданием улучшились, как я вижу? — спросил меня Шедоу, лёгким кивком указав на блокнот в моих руках. — Намного, и я не устану этот повторять, лучше я буду разгадывать твои разговорные ребусы, чем решать задачи по физике, — ответила я, улыбнувшись. Шедоу тоже улыбнулся в ответ, зная, как я ненавижу этот предмет. И на душе от его улыбки даже легче стало. Она так редко появляется на его лице, и, похоже, только я и победы на миссиях могут его заставить радоваться. — Ты что-то хотела у меня спросить, раз уж ты последовала за мной, — он хитро выгнул бровь, но при этом ухмылка не исчезла. — И, судя по твоему лицу, ты боишься это сделать. Чёрт, какой же он проницательный. Это одновременно и классное, и противное качество. Он может понять, когда тебе грустно или просто нехорошо, и утешить тебя. Это с одной стороны. А с другой, ничего от него не скроешь: ни плохое настроение, ни проваленную контрольную, ни усталость, смешанную со злостью на преподов и однокурсников, И зачастую приходится отчитываться, чтобы избежать конфликта, хотя тебе хочется в тот момент запереться в спальне, лежать, свернувшись калачиком, и мечтать о том, чтобы весь мир оставил тебя в покое. Но, увы, это так и останется на уровне приятной фантазии. Я ещё пару секунд колебалась, а потом набралась необходимой мне смелости, когда я заметила признак его кончающегося терпения — постукивание пальцами по деревянному подлокотнику. — Шедоу, эта тема для эссе весьма необычна для меня, но является она таковой для тебя? Что бы ты ответил, учитывая, что ни я, ни психологи, ни врачи даже близки не будут к истине, потому что твоя жизнь подчиняется только тебе и больше никому? Я продолжила стоять у дверного проёма и почти отчётливо стала слышать трепетное биение своего сердца, когда хитрость на его лице сменилась суровой задумчивостью. Он сначала повернулся к окну, города почти не было видно из-за стены дождя и капель на стекле, но он несколько минут понаблюдал за это картиной. А потом встал и начал направляться ко мне, взгляд всё такой же пронзительный, как и несколько минут назад. Он осторожно взял меня за предплечья, точно я фарфоровая, и аккуратно и нежно прижал к стене в гостиной, словно боялся, что я разобьюсь на осколки подобно опрокинутой тарелке. Такое обычно происходит в моменты откровения. — Ты действительно хочешь знать ответ? — спросил меня Шедоу, большими пальцами поглаживая мои плечи. — Шедоу, это важно для меня. Я поняла, для чего профессор дал это задание. Это проверка на нашу степень эгоизма. Одни напишут чисто про себя, а другие ещё зададут этот вопрос другим чисто из интереса, а я хочу знать, что тебе не всё равно на то, что сейчас между нами. Потому что приближение смерти обычно объединяет. Я увидела, как заблестели его глаза. Там отразились скрытые задумчивостью грусть и тоска. И тут же меня начала грызть совесть? Зачем я вообще задала этот вопрос и заставила его вновь вспомнить прошлое? Зачем я напомнила ему о боли? Но он не разозлился. Он молча запустил руку за голову и распустил мой хвост. Его ладонь плавала в моих иглах, как будто ища в них успокоение. А мне одновременно было и приятно, и грустно. — Если бы кто-нибудь задал мне этот вопрос раньше, я бы рассердился на себя, на то, что ничего не могу сделать, — он уткнулся мне в шею и прерывисто вздохнул. — Но сейчас я бы просто смирился бы с этим и принял тот факт, что даже Совершенная Форма Жизни, причём в любом её проявлении, не вечна. Но я бы не злился и не грустил. Шедоу вновь посмотрел на меня и погладил по щеке. Я не смела ничего говорить, потому что понимала, что происходит сейчас с ним внутри. И это напоминало мир после апокалипсиса, везде лишь руины, напоминающие о прошлом, а выжившие, кто не равнодушен к дальнейшей судьбе их дома, пытаются потихоньку его восстановить. И этот процесс в его душе идёт очень долго. — Благодаря тебе, Руж, Омеге и даже Сонику я нашёл то, чего мне не хватало. А именно осознание, что я не просто правительственный инструмент для устранения угроз. Вы все даёте мне почувствовать себя живым. И переживаете за меня, как за друга, товарища, любимого парня, а не как за механизм. Вы дали мне понять, что значит быть счастливым. Вы оживили то, что умерло ещё на АРК. Слёзы обожгли мои глаза и щёки, но Шедоу подхватил их и вытер. Нависло молчание, но оно было нужно нам после столь откровенного разговора. Мне показалось, что я полюбила его ещё сильнее. Но я так же осознала свою роль в его жизни. Не просто любимая девушка, а та, кто наполняет его жизнь, его существование светом, та, ради которой он возвращается с миссий, та, кто помогает ему чувствовать себя живым… Мы не нуждались ни в каких красивых словах и признаниях, когда дело касалось наших чувств. Непонятно, сколько длились наши объятия у стены, но это не важно, когда мы знаем, что стали еще ближе друг к другу. И если раньше были сомнения, то сейчас их нет и не будет. Потому что мы не отпустим друг друга вплоть до скончания времён.