Смерть героя

      Шото смотрел в зеркало и видел в нем незнакомца. Черты лица, которые Шото когда-то считал своими, были искажены гримасой ужаса, прятавшегося в зрачках лихорадочно мечущихся глаз. Его тело била крупная дрожь, дыхание было рваным и тяжелым, а костюм, пропитанный холодным потом, полностью прилип к коже. С намокшей челки падали капли ледяной воды, которой он безуспешно пытался привести себя в чувство. В каком-то старом пособии было написано, что это должно было помочь. Не помогло.       Он еще никогда в жизни не был так напуган. Мысли, беспорядочно метавшиеся в его голове на протяжение всей ночи, наконец покинули его, оставив после себя лишь зияющую пустоту. Шото снова посмотрел в расширенные глаза своего отражения и увидел в них помимо отчаяния застывшую решимость. Она пугала его. Она была неправильной, отвратительной, она была тем, за что он хотел себя возненавидеть, но, снова и снова мысленно возвращаясь к событиям этого вечера, он не мог заставить себя хотя бы представить, что случилось бы, не будь он таким эгоистичным дерьмом.       Капли воды стекали по шее за воротник, но он не чувствовал холода. Его вырвало пару минут назад, и он практически уверен, что это произошло не впервые за эту ночь. Но сказать точнее было сложно, все последние воспоминания были покрыты плотным туманом полузабытья. Он практически не помнил, как добрался до дома и сколько он уже таращился в зеркало, пытаясь найти в нем остатки прежнего себя. Но он с поражающей точностью помнил те самые события, которые выбили его из колеи и разделили его жизнь на «до» и «после». Эта ночь изменила его до неузнаваемости, показала его самому себе с той стороны, о которой он сам до этого момента не догадывался.

***

      Вечером перед заходом Солнца в центре города прогремело три взрыва. Один из них произошел в парке аттракционов, прямо у подножия колеса обозрения. Сначала их вызвали туда, чтобы помочь в спасении выживших.       Этой весной они только выпустились из ЮЭЙ, этим летом они впервые увидели столько трупов. Воздух пропах гарью и кровью, и от этого запаха тошнило не меньше, чем от зрелища, открывшегося перед их глазами. Из новичков они были только втроем: Шото, Мидория и Серо Ханта. Они и так знали, что операции по спасению не всегда проходят гладко, что не всех и всегда можно спасти. Что жертвы среди населения были и будут всегда, что порой и сами герои становятся жертвами, но это зрелище было чудовищно. Одно дело знать, другое — видеть перед собой трупы, искореженные, нелепо вывернутые, абсолютно мертвые. К такому невозможно было подготовиться. На то, чтобы стоять и смотреть, поддавшись парализующим оковам ужаса, не было времени. Ещё столько выживших кричали и просили о помощи, но и оторвать взгляда от этой жуткой картины было практически невозможно. Тело как будто одеревенело и застыло вместе с глазами, которые Шото силился отвести, но все никак не мог. Судя по звуку, рядом стошнило Серо. Тодороки слышал его кашель слева от себя, но не мог найти силы, чтобы повернуть голову. Он пытался заставить себя сдвинуться, но глаза все также впивались в людей, лежащих прямо перед ним, придавленных обломками железа, неподвижных и окровавленных.       — Хватит, мы нужны им, — прорезал тошнотворный воздух голос Мидории, выводя Шото из безмолвного ступора.       Шото с усилием оторвал взгляд от вида какого-то ребенка с вывернутыми ногами, чтобы взглянуть на Мидорию. В его глазах застыли слезы боли и сожаления, но Шото не мог открыть рот, чтобы сказать хоть что-то в ответ. Вряд ли он сейчас смог бы найти подходящие слова, способные хоть кого-то подбодрить.       Первый шаг стоил неимоверных усилий, но все последующие Шото делал практически на автомате. Заморозить и зафиксировать поломанные механизмы, готовые обрушиться на выживших. Потушить огонь. Растопить панели управления. Кажется, у одного из злодеев была ледяная причуда. Вся аппаратура промерзла насквозь, чтобы ею нельзя было воспользоваться. Шото с ненавистью посмотрел на корки льда, такие похожие на те, что он создавал сам. Причуды часто повторялись, бывая либо просто похожими, либо практически идентичными, но осознание того, что какой-то злодей использовал точно такой же лед, чтобы совершать подобные отвратительные преступления, было омерзительным.       Рядом раздался женский крик, и Шото мгновенно забыл о ледяной корке, поглотившей бесполезную сломанную технику. Он использовал причуду для того, чтобы спасать чужие жизни, а не для того, чтобы отнимать их. Ни его огонь, ни его лед никогда не станут причиной чьих-то страданий и боли.       В конце концов, они смогли вытащить всех пострадавших. Парк аттракционов был эвакуирован, всех спасенных гражданских передали в руки медиков. Все мертвые так и продолжали лежать, придавленные кусками металла.       Шото осмотрелся, стараясь дышать ровно и не обращать внимания на запах гари, витавшей в вечернем воздухе, с легкой примесью горелого мяса и пластика. Ни Серо, ни Мидории не было видно, глаза слепили яркие синие огни проблесковых маячков, а уши закладывало от непрерывного воя сирен. Сквозь эту какофонию изредка пробивался чей-то плач, каждый раз пробуждая в Шото чувство горечи. Героям нужно уметь вовремя абстрагироваться от чувства вины за то, что не было в их власти. Им обещали, что рано или поздно, поддавшись профессиональному выгоранию, они смогут спокойно засыпать даже после самых ужасных сцен, с которыми им придется столкнуться, выполняя работу героя. Но даже холодному рассудку Шото было сложно вытеснить навсегда запечатлевшиеся в памяти картины детей, погибших сегодня по чьей-то безумной прихоти.       Из мрачных раздумий Шото вывел голос подошедшего капитана полиции.       — Хорошая работа, Шото, — сказал он, но Шото успел заметить, что его руки дрожали так же, как у него самого, — Дальше здесь мы справимся сами, но вот на месте первого взрыва герои все еще не эвакуировали всех пострадавших. Деку и Целлофан уже отправились туда на подмогу.       Первый взрыв произошел за пятнадцать минут до второго в торговом центре, расположенном между двумя высотками. Шото слышал, что основные силы были отправлены к месту третьего, самого мощного, который предполагал больше жертв и разрушений, но опытные герои уже взяли ситуацию под свой контроль. К месту первого взрыва отправили таких же новичков, и, судя по всему, они не справлялись.       Шото коротко кивнул полицейскому и молча отправился туда. Оба места происшествия разделяла лишь пара улиц — небольшое расстояние для того, кто может использовать лед для собственного ускорения. Торговый центр горел, это осложняло ситуацию, для безопасной эвакуации людей требовалось больше времени и план обхода самых опасных и задымленных участков. Он слышал крики людей, и уже готов был броситься на помощь, но тут он заметил что-то странное. А точнее надломленную соседнюю высотку, опасно накренившуюся над торговым центром, но все еще не упавшую.       Здание покосилось и дрожало. Одна из несущих стен была повреждена и эта громадная груда бетона готовилась упасть на ещё не полностью эвакуированный торговый центр. Высотка уже должна была рухнуть — разлом в стене был виден невооружённым глазом, но какого-то черта она все ещё держалась. Что-то было в этом не так. Высотка весила несколько тонн, это слишком чудовищная тяжесть, Шото не мог придумать ни одного способа хоть как-то сдерживать падение этой махины. Хотя…       Липкий страх прошел по позвонкам Тодороки. Он все-таки мог вспомнить единственную причуду, которой было по силам на время сдержать падение чего-то весом в несколько тонн. Это значило лишь то, что он держится не за счет чего-то, а за счет кого-то. Кто-то удерживал практически все здание, отодвигая момент обрушения. Кто то придавлен там, внизу, выигрывая время для не успевших еще выбраться людей.       Шото почувствовал, словно часть его внутренностей заморозилась. Он сделал несколько пробных вдохов и выдохов, чтобы успокоиться и удостовериться, что его легкие все еще функционируют. Стараясь не привлекать внимание, он тенью проскользнул к накренившейся высотке, оставив позади слишком занятых спасением героев. Он должен был проверить свою догадку. Подобравшись ближе, Шото пролез под обломками и осмотрелся. И его сердце остановилось. Он был прав.       Мидория стоял на одном колене, одна его рука, обнаженная порвавшимся рукавом, была фиолетово-багрового цвета. Пот полностью пропитал его костюм, его лицо было красным от потуги, зубы крепко стиснуты. Даже когда центр будет эвакуирован, он не сможет отсюда выбраться, и его раздавят тонны поломанного бетона. Он не выживет. Лёд слишком хрупкий и ненадежный, он не продержится и пары секунд и раздавит Мидорию вместе с обрушившимися стенами. Мидория умрет, как герой.       О чем-то подобном они говорили на третьем году обучения ЮЭЙ. На уроках Айдзава часто поднимал тему морального долга героев, чтобы вдолбить в их головы, что каждый из них когда-нибудь столкнется со сложными этическими дилеммами, и они должны быть готовы принять быстрое и правильное решение. Они начинали с задачи про поезд и мальчика, истории, в которой машинист пожертвовал своим единственным сыном ради спасения пассажиров.       Многие вкладывали в понятие героя идею самопожертвования. Герой всегда должен быть готов спасти и защитить людей даже ценой своей жизни. Шото был готов умереть во имя спасения невинных людей, как и любой, кто называл себя настоящим героем. Конечно, такими были не все профессионалы. Он не знал, пожертвовал ли бы его отец своей жизнью ради спасения других. Но он видел, как Старатель жертвовал его матерью ради собственных идей, так что вопрос был практически закрытым. И Шото знал, что если он столкнется с подобным, то не будет колебаться. Потому что он хотел стать героем, не похожим на отца, настоящим.       Мидория был именно таким героем. Чистым, самоотверженным, готовым спасти всех, до кого только сможет дотянуться. Он знал, что умрет здесь, и его глаза горели решимостью. Шото всегда уважал в нем это. И любил.       Но в той задаче говорилось совсем не об этом. В каком-то плане жертвовать своей жизнью довольно просто, особенно тем, кто решил избрать путь героя. Твоя жизнь принадлежит лишь тебе, и если у тебя есть благородная цель и идеалы, за которые ты борешься снова и снова, то ты всегда предполагаешь такой исход. Профессиональные герои рискуют своей жизнью постоянно, иногда осознанно, иногда нет, но это та реальность, которую они сами для себя выбрали. Нет ничего удивительного в том, что кто-то из них умирает, пытаясь спасти других. Куда сложнее в тех же обстоятельствах пожертвовать жизнью того, кто тебе безмерно дорог.       Мидория умрет здесь, как герой, ведь он бы никогда не смог простить себе, если бы кто-то погиб ради его блага. И он никогда бы не смог простить Шото, если бы тот спас его ценой множества жертв.       Этой ночью мир лишится одного героя. Шото смотрел на Мидорию, и его горло сжимала паника. Он не может спасти его, ведь он поклялся защищать тех, кто в беде, и не может подвергнуть опасности жизни, которые они пришли сюда спасать. Такова судьба героя — ставить на кон все ради остальных.       Шото ненавидел то, как его отец гордо носил звание героя номер один, потому что он не заслуживал быть героем под любым номером. Шото поклялся, что он ни за что не станет таким, что он станет героем в истинном значении этого слова. Что ничто и никогда не сможет сломать эту решимость. Что нет ничего в этом мире, чем бы он не смог пожертвовать ради всеобщего блага.       Слезы прочертили светлые полосы на его щеках, покрытых пылью и сажей. Его Изуку. Его улыбка, озарявшая любой, даже самый паршивый день, его глаза, горящие огнем решимости в самых безнадёжных ситуациях. Его волосы, его руки, его покрытые веснушками щеки, его губы, весь он — все, что Шото любил в этом мире больше всего на свете.       Сегодня он возненавидит себя.       Шото на негнущихся ногах сделал несколько тихих шагов назад, чтобы покинуть опасную зону, и глубоко вдохнул. Мидория не заметил его, он слишком сосредоточен или измучен, чтобы замечать хоть что-то вокруг себя, и сейчас это играет Тодороки только на руку. Он вспомнил одну примечательную вещь, которую заметил в разрушенном парке аттракционов, превратившемся в кровавый ад.       У одного из злодеев была ледяная причуда.       Шото сглотнул. Грязное помещение поплыло перед глазами от подступающих слез, но его рука, словно сама по себе, незамедлительно поднялась, чтобы нацелиться на дрожащую, еле держащуюся, чтобы не сломаться, фигуру. Выстрел ледяной глыбой буквально выбил Мидорию сквозь противоположное окно на сумасшедшей скорости. Его тело безвольной куклой пролетело над тротуаром и врезалось в стену следующего дома. Мидория рухнул и больше не двигался. Видимо, удар, который он получил, оказался слишком мощным для того, кто и так был почти без сил. А спустя мгновенье с нарастающим рокотом начала рушиться стена, захватывая с собой практически все здание, погребая под обломками торговый центр, сделанный, кажется, только из стекла и палок, так легко он ломается, сминается и расползается под тоннами бетона. После оглушительного грохота слышны крики, вопли героев, пытающихся выяснить, остались ли выжившие, но Шото уже не обращает на это внимания.       На дрожащих ногах Шото развернулся и незаметно влился в нарастающую суматоху. С Мидорией все будет в порядке.       Изуку ни за что бы не простил ни себя, ни его, если бы узнал, какой ценой была спасена его жизнь. Но он никогда не узнает.       Шото почувствовал, как к горлу подкатила тошнота. Все оставшееся время он старался не смотреть на тела погибших, чтобы не гадать, когда именно и по чьей вине они погибли. Он все же похож на своего отца. Он готов идти на жертвы ради собственных интересов. Герои так не поступают, но Шото уже понял, что никакой он не герой.       Этой ночью на одного героя стало меньше.