My Chemical Romance The Sharpest Lives
Взрослые насекомые охотятся довольно традиционно, а вот их личинки придерживаются другой стратегии: они притворяются безобидными жертвами и, когда лягушка или жаба пытается их съесть, намертво вцепляются в горло амфибии челюстями. Освободиться земноводные не могут: личинки пожирают их заживо.
"О самых удивительных способах охоты в дикой природе".
Марси
Ночь была тёмная, тёплая. Осенняя. Высоко в чистом небе стояла большая круглая луна. Свет от её белого диска разливался по нагретому за день асфальту, бликовал на капоте её машины. Сама она, юная девушка в бледном голубом платье из лёгкого сатина, стояла, прижавшись бёдрами к гладкому боку автомобиля. Голова была задрана высоко вверх, к луне, наполнявшей ночь светом. Останавливаться в этом малолюдном месте для того, чтобы заправить автомобиль, было рискованно. И так соблазнительно. Когда гул мотора утих, она услышала, чем полнится ночь: воздух звучал звонко — приближением холодов, темнота — сладостью спрятанной тайны. И безопасностью, хотя окружающее пространство — круглосуточная заправка между двумя маленькими городками — не располагало к затяжной паузе в путешествии. Тем не менее чистота момента привлекла её. Ещё оставались силы любоваться тем, что ночь считала нужным подарить. Очарование неподвижности оказалось нарушено, когда шорох катящихся по асфальту камней привлёк её внимание. Чистота и прозрачность ночи позволили разглядеть силуэт в тени. И ещё один правее. Они не выходили на свет и не прятались. Незнакомцы, оказавшиеся вместе с ней на пустынном шоссе в самой середине осенней ночи. За спиной послышались шаги. Она обернулась и заметила во взгляде третьего, как раз подошедшего ближе к кольцу тусклого света, то, что знала и так. Не стоило останавливаться в этом малолюдном месте, чтобы заправить автомобиль.Луи
Лёгкий ветер шевелил подол голубого платья, то открывая девичьи колени, то пряча их. Ему нравилось то, что он видел: от испуганно вздёрнутых бровей на лице незнакомки до серебристых нитей лунного света вокруг них, замерших в нерешительности. Луи втянул носом воздух, но он стоял дальше всех, ему так и не удалось уловить запах её духов. А за ним — едва заметный привкус страха. Он станет больше, разрастётся, когда они сначала вдоволь наиграются, погоняв её по окрестному лесу, а потом загонят в угол. Тогда-то страхом будет вонять. И кровью. И болью. Пальцы сжались в кулак на мгновение, содрогнулась жадная до острых ощущений развратная натура. Ощущение тёплой крови на руках, той власти, что они будут иметь в последние минуты над её мыслями, чувствами. Жизнью. От всего этого голова шла кругом. Ночь вокруг наполнялась праздником. Сейчас она молчала, но Луи знал: когда его нож полоснёт по коже и вслед за этим пальцы окажутся внутри гладкого разреза, разрывая плоть, она закричит то, что кричат они все. "За что?" Ответа не было, потому что вопрос всегда ставился неверно. Луи хотел подсказать им, но так ни разу и не открыл рот. На самом деле "почему?". Почему они делали это? Зачем отнимали жизни, превращая раз за разом человеческую личность в хныкающее кровавое месиво? Всё было проще и прозаичнее, чем любое надуманное объяснение. Потому что они были утомлены обыденностью повседневной жизни. В их душах давно обесценились самые чувственные и изысканные радости, и оставалось только одно — с головой отдаться новому веянию, если оно сулило хоть какое-то убежище от всепоглощающего пресыщения. К сожалению, ступень за ступенью, которую они проходили всё в новых возбуждающих чувства практиках, новизна затиралась. Стоило ей улечься очередным серым затхлым пластом познанного опыта, как возвращалась скука. Их страшный враг, разрушающий души недуг. Убийства, кровожадные, ужасающие в своей жестокости, были последним средством, которое ещё подстёгивало воображение. И хотя давались они тяжело и каждое новое сулило наконец поимку и заслуженное наказание, ничто другое не заставляло сердце трепетать. Им непрестанно требовалось углублять эти эмоции, вызывая к жизни всё новый ужас своих несчастных сладостных жертв. Луи тряхнул головой и попытался сосредоточиться на этом мгновении. Очень скоро незнакомка потеряет свою первоначальную привлекательность. От этой нежности, облачённой в прозрачную вуаль луны, останется лишь визг и запах крови. А на смену дрожащему предвкушению придёт насыщение, глубокое и резкое, как боль. Но сначала будет гонка. Не с ней, о нет. Луи даже тихо рассмеялся, заставив её обернуться в его сторону. Они будут соревноваться за право нанести финальный удар, забрав её жизнь. И сколько бы она ни думала, убегая от них по лесу, что борется за свою жизнь, шансов нет. Ни одного. Это соревнование между ними. Её судьба решена.Джерард
Звук смеха заставил её отвернуться, и он увидел бледную шею без единой родинки и отметины. В голенище сапога прятался нож, и по пальцам то и дело проходила неврастеническая дрожь от желания его достать. Её хотелось отметить. Испещрить метками. Схватить её за плечи и бросить лицом о капот. Стук человеческой кости о металл зазвучит в тёплом воздухе блаженством. Они все выдохнут из себя это удовольствие, Джерард уверен. Вместо этого он лишь легонько коснулся локтей девушки, привлекая к себе внимание. Сначала она должна побегать, позволив им посоревноваться в ловкости и охотничьей сноровке, чтобы выявить сильнейшего сегодня. За территорией заправки начиналось покрытое травой пространство, резко переходящее в тёмную и неприветливую сейчас стену леса. Ещё не начавшие раздеваться к зиме деревья, похожие на гигантов-часовых. Они оба вдохнули одновременно и судорожно. Он и девушка в его руках. Пейзаж производил впечатление полнейшей безмятежности. Лунный свет бросал на каждое дерево, куст и травинку лунные блики, а в местах, недосягаемых для света, таились лёгкие, словно привидения, тени, вздремнувшие в ожидании зари. Их разбудил её вскрик. Девушка метнулась вперёд, чтобы вырваться из чужих, неприятных и пугающих прикосновений. Он отпустил. Подтолкнул. Инерция толчка отправила её на колени; должно быть, было больно упасть на твёрдое покрытие дороги, когда камушки остро впиваются в кожу. Джерард криво усмехнулся этой мысли как раз в тот момент, когда девушка обернулась и посмотрела на него с земли. Он практически завыл, словно волк, на стоящую высоко в небе полную луну. В теле то и дело вспыхивали импульсы вожделения. Зловещая потребность во всё новых и новых возбудителях привела его к тому отвратительному увлечению, жертвой которого она станет сегодня. Ему необходимо было чувствовать, осязать в себе струи жизни, которых он лишался, стоило такой вот ночи окончиться, а очередной девушке — умереть. Возвращаясь в реальность, он переставал жить, будто бы и сам умирал, подобно своим жертвам. Это пристрастие, которое не назовешь иначе, как самым гнусным проявлением человеческой разнузданности, помогало ненадолго. Убийство — инъекция. Не лекарство, излечивающее окончательно от рутинной скуки реальности, а доза наркотика, позволяющего протянуть в ней хотя бы ещё один день. Пейзаж был настолько идеален, что внутри не возникало никакого другого желания, кроме как разрушить. Джерард чуть наклонился к замершей в ожидании словно бы сигнала девушке: она уже наверняка поняла, что они представляют угрозу, почувствовала это глубоко в кишках. Человеческие инстинкты, подавленные веками цивилизованной жизни, обычно просыпаются в момент, подобный этому, и вопят во всю глотку. — Бу! Мелодичный, наполненный загадочностью смерти голос пронёсся по застывшему пространству вокруг них и ударил импульсом ужаса в жертву. Она дёрнулась в сторону леса, всё так же на коленях, и только через несколько неловких движений поднялась, чтобы бежать. Бежать без оглядки. Рядом засмеялся Луи. Коул по-прежнему сохранял молчаливое хладнокровие. Только сигарета дотлевала в длинных пальцах. Этой ночью он всерьёз намеревался победить. Она пересекла черту леса, растворилась среди высоких теней, где-то за шелестящими ветками. Автомобиль остался покинутым и бесхозным. Они решат потом, что с ним делать, а может, будут слишком утомлены весельем и вовсе оставят как есть. Луи кивнул Джерарду, приглашая отправиться вслед за беглянкой первым. Тот покачал головой: лёгкие задачи были не по нему. Коул бросил сигарету себе под ноги, прерывая их безмолвный спор. Когда с него спадала маска обаятельного юнца и манеры растворялись в новом зверином облике, шутки заканчивались. Одновременно, как они делали всегда, все трое сорвались с места. Глухие шлепки резиновых подошв кед смешивались с резким стуком туфель и заглушались тяжёлой поступью сапог. Эти звуки хоть и были не громки, но в устоявшейся ночной темноте оглушали. А потом лес ударил в лицо, словно пытался остановить их от страшного преступления: ветви хлестали по рукам и щекам. Джерард почувствовал тонкую жгущую полоску поперёк подбородка у самых губ. Ему казалось, что в царапине скапливается кровь, и языком он пытался проверить свою догадку. Луи отделился, ушёл правее. Коул вырвался вперёд, и теперь было непонятно, какое направление выбрал. Они плели по ночному лесу своё кружево смерти, загоняя её, словно животное на охоте. И пусть каждому достанется кусок её, лишь один получит то, ради чего затевается эта ночь, — возможность забрать жизнь.Коул
Музыка её тяжёлого дыхания разносилась на весь лес. В его запрятанной глубже от глаз густоте просыпались зловещие тени, когда Коул перемещался от места к месту, вслед за звуками грудных выдохов. Она выбивалась из сил. Это было не столько слышно, сколько ясно по времени продолжения охоты. Двое его друзей-оппонентов потерялись, словно раскидистые ветви осенних деревьев спутали их, лес разверз пасть и поглотил. Сколько Коул ни прислушивался, он никак не мог уловить тихой поступи Джерарда или насмешливых шагов Луи. В этом лесу были двое: он и его жертва. И только. Победить хотелось отчаянно. Несмотря на дьявольский вкус и неврастеническую извращённость, с которой они создавали целую вселенную страха и тления, чтобы распалить свои угасающие чувства, победа была вишенкой на торте. Тем, что делало каждую ночь охоты незабываемой. Возвышало над двумя другими, кто был рядом и одновременно против. Уже не глазами, а чутьём охотника Коул уловил движение. Он настиг её! Тень метнулась между стволами деревьев. Голубой подол платья мелькнул искрой света в совершенно тёмном лесу. Он замер, как замерла, должно быть, она. Может быть, молилась, лишь бы не заметил. Может быть, пыталась заткнуть себе рот от истерического плача, наверняка дравшего ей горло. Ничего, скоро девушке не придётся сдерживаться: он действительно вскроет её гортань, чтобы достать оттуда все пронзительные звуки агонии. Настоящее удовольствие наблюдать, как они упражняются в диссонансах, корчась в боли и истерике, поистине дьявольских в своей изысканности и противоестественности. Девушка притихла, прижавшись к шершавому толстому стволу. Коул видел, как туда скользнула её субтильная фигура, и всё в лесу вновь замерло. Он подошёл неслышно, чтобы не спугнуть: хотелось прижать её к грубому дереву и повредить нежную кожу. От долгого бега вдоль линии роста волос и на затылке у него выступил пот. Таких выносливых ему ещё не попадалось. И тем интереснее. Но за стволом никого не оказалось. Может быть, близость желанной победы или удача, что повернулась к нему сегодня лицом и позволила выбрать направление жертвы, затуманили разум. Ведь он следил пристально и обязательно заметил бы бледный цвет её платья в тёмном полотне ночи. И тут тьму прорезал свет. Перед глазами полыхнуло пламя боли, и весь его разум заволокло ледяными лучами агонии. Она шла из шеи. Видимо, девушка каким-то волшебным образом оказалась сзади, ударила чем-то острым и тяжёлым. Коула оглушило, лицо его врезалось в шипастую кору, но это и близко было не похоже на ту боль, что разрывала затылок. С трудом ему удалось удержаться в сознании, хотя разум заливала муть. Его нутро заполнилось газообразной скверной, становилось всё больше, раздувалось. Коул тряхнул головой, попытался подняться, упершись в ствол, и скинуть с себя эти ужасающие ощущения. Жертва больше не интересовала его, он и думать забыл о своём стремлении добраться до неё. Внезапная боль сломила его. Коул мог сосредоточиться лишь на том, как задыхался от зловонной тленности, что шла, казалось, из него самого. Это были до предела странные ощущения, которые никак не могли быть вызваны обычным ударом по голове. Всё его тело, каждая молекула, каждая мельчайшая частица, казалось, гнила и тлела. Он тихо застонал, полностью уничтоженный ядом, проникнувшим в тело. Это действительно было похоже на отравление, но Коул не мог бы ручаться. В его сознании осталась только боль и желание покончить с нею побыстрее во что бы то ни стало. Горло распухло, губы и дёсны саднили, в уголке рта появилась струйка свежей крови, уже застывший кровяной сгусток прилип к зубам у корня языка. Коул попытался сплюнуть. Горло содрогнулось в спазме, шею словно передавила невидимая рука. Судорожные инстинктивные вдохи последовали один за другим, но гортань всё сжималась. Руки едва дёргались, пальцы тряслись. Лес был настолько тих и тёмен, что граница, отделяющая Коула от бесконечного мрака, размылась и потерялась. Он пересёк её, не заметив. Только дыхание остановилось; тело ещё какое-то время тряслось в посмертных судорогах, но затем и они прекратились. Наступила тишина. И только где-то вдалеке было слышно присутствие ещё двоих.Марси
Лес всё не кончался, разливаясь вокруг шелестящим морем тьмы. Среди густых теней застыла какая-то обречённость. Должно быть, она же отражалась в огромной луне, но Марси не видела: раскидистые кроны переплетались над её головой, полностью скрывая небесное полотно. И с каждым шагом отчаяние всё прибывало. Бороться с ним не было сил. Она никогда не умела наступить на глотку собственным эмоциям и подавить это истошное чувство за собственными рёбрами. Кровь на руках добавляла в ситуацию свою толику дикости. Контроль, которого и так остались крохи, таял. Не было времени остановиться, подумать. К счастью, времени не было и на то, чтобы осознать, что контроль над ситуацией растворяется с каждым пройденным шагом. Впереди показался разрыв в тёмной стене деревьев. Ноги вдруг ступили на поросшую травой, но тропинку, а лесная мягкая почва осталась позади. За редеющими деревьями виднелось здание. В свете луны был хорошо виден деревянный крест над двустворчатой дверью. Марси подавила тревожный всхлип и попыталась вернуть себе остатки самообладания. Не сбавляя набранной скорости, она взлетела по ступеням вверх, не позволяя себе усомниться или передумать. Рвущие душу ощущения так и норовили отвернуть её прочь, гнать дальше по лесу. Она подёргала за ручку — дверь церкви была заперта. Чёртовой церкви!Луи
Ночь сожрала все цвета, но он скорее чувствовал, чем видел. К тому же сильный запах крови, застывший в воздухе, ни с чем невозможно было спутать. Луи подошёл бесшумно; ни одной веточки не хрустнуло под подошвой кед. Насмешливость его шагов растворилась в сокрушительном понимании одной единственной вещи: один из них выбыл из игры навсегда. В душе не было отчаяния или горя. Каждую минуту своего фатального увлечения мысль о том, что рано или поздно им всем придёт конец, ни разу не гасла в сознании. Но знать, что ты уже идёшь по тропе в никуда, и наконец дойти — вещи совсем разные. Посматривая на тело, тёмным пятном лежащее на земле, Луи почувствовал вдруг не сознанием, а нутром, что конец их общего пути — вот он. Он присел на корточки и поднёс руку ко лбу Коула. В темноте едва удалось разглядеть то, что почувствовал кожей: пальцы стали влажными и красными от крови. Он опустил взгляд на открытую ладонь и обнаружил, что она полна крови, смешавшейся с потом. Множество раз до этого момента Луи касался мёртвых тел, часто ставших такими благодаря нему. Он привык к ощущению мягкой кожи, в которой звучит отголосок будущего окаменения, к тому вызывающему мурашки чувству холода и неестественности. Коул был, без сомнений, мертвее мёртвого — в этом Луи ручался — но продолжал кровоточить. Тело на земле сочилось кровью из каждой поры. Вокруг стоял запах, словно он оказался не в лесу у одного единственного трупа, а на скотобойне. У Луи во рту стоял вкус крови, и отчаянно хотелось сплюнуть. Вместо этого он сглотнул тяжёлый ком, ободравший горло, и потянулся к платку, спрятанному в карман. Оттирая тканью место, где он коснулся того, что когда-то было его напарником по запретным приключениям, Луи думал не о смерти. Её он видел бессчётное количество раз. Он думал о девчонке, на которую они напоролись сегодня. И надеялся, что Джерард ещё не догнал её.Джерард
Тайные вылазки от реальной жизни доставляли все эти сокровища, которые Джерард собирал по крупицам и хранил в глубинах своей памяти. Порой это были особенно отчаянные крики, порой — надрывные выдохи. Молитвы, стоны. Звуки ломаемых костей или запахи крови и женских духов, смешавшихся со страхом и наслаждением. Часто повторять ночи, подобные этой, не удавалось. И, когда реальность сжимала костлявую руку на горле, перекрывая кислород, все эти моменты в памяти воскресали и помогали вдохнуть. Они давали ту толику сил, которая требовалась, чтобы дожить до ночи новой охоты. Не только о безопасности собственной свободы заботились они, отправляясь веселиться. Убийство было для них своего рода эстетическим событием. Всегда требовалось сочетание вполне определённых внешних и внутренних условий. И сегодня они были не просто соблюдены, они превзошли любые самые смелые ожидания. Джерард замер от восхищения, когда увидел, как его жертва, трясясь от отчаяния, дёргает входную дверь старой деревенской церкви. Над козырьком крыльца возвышался аскетичный деревянный крест, а на небе сияла полная урожайная луна. Он резал её белое тело на части своей тёмной тенью. Увиденное наполнило Джерарда не просто желанием убить и насытиться, а некой формой артистического самовыражения, из убийцы вдруг сделав истинным художником. Лёгкой поступью она спустилась по ступеням вниз и скрылась за углом здания. Он вдохнув влажный, с гнильцой воздух леса, вновь взглянул на луну. Идеальность картины причиняла душе зловещую томительную боль. И её хотелось больше. Джерард направился по следам на земле, обошёл церковь. Деревянные доски пахли плесенью и старой краской. В конце длинной стены здания хлопнуло, закрываясь, окно. Сначала он заметил движение, потом услышал этот звук, тихий и чужой в тишине. Внутрь его манило желание острого удовольствия, которое могла подарить ему только её живая, дышащая плоть. Но ждать не хотелось, а Коула и Луи всё ещё не было. Раньше они никогда не давали ему фору в такое количество прекрасных одиноких минут. Джерард даже позволил себе надежду на то, что их будет ещё столько же. Наедине с незнакомкой. Тонкими пальцами схватившись за выступ под грязным поцарапанным окном, он подтянулся и тихо, словно тень, приземлился на дощатый грязный пол. Внутри было темнее: свет луны, проникая лишь сквозь стёкла, делился на порции, которых не хватало. Но её он заметил. Желанный силуэт застыл напротив алтаря. Спина прямая, плечи не трясутся, как мог бы предположить Джерард, дыхание ровное. Длинные волосы струились по плечам и рукам, как продолжение ночной тьмы. — Попалась, — выдохнул Джерард. Нож сам собой оказался в руке. Пальцы сжались вокруг рукояти, язык скользнул по губам: у него вдруг пересохло во рту от близости желанного. В голове взорвался ворох беспорядочных мыслей о том, что сейчас произойдёт. Попытки достичь ощущений острее становились со временем всё более лихорадочными и безостановочными и сейчас достигли своего апогея — Джерард хотел всего и сразу. Медленно и жёстко. Кроваво и чисто. Болезненно и томительно. Подстёгивало также и то, что, кроме него, до неё пока никто не добрался. Лес замер в своём сонном коконе, и компании не предвиделось. Луи и Коул где-то потерялись, но мысль об этом не беспокоила. Шаг. Другой. Третий. Между ними осталось расстояние вытянутой руки. В нос ударил запах, и он в корне отличался от того, чего ждал Джерард. Волосы не пахли шампунем, а кожа — ароматом духов. Незнакомку окружало нечто древнее, от чего густел воздух и лёгкие за рёбрами скрипели. Было немного странно, но не более того. Нежно, самыми кончиками пальцев Джерард убрал пряди волос и коснулся плеча. Лезвие ножа, сжатого в другой руке, прижалось к мягкому женскому боку. Преодолев последний разделяющий их шаг, Джерард прижался к ней всем телом, вдавил лезвие сильнее, чтобы она могла почувствовать угрозу ощутимее. Крест над алтарём возвышался мрачной громадой, расчерчивая полосу лунного света. Джерард с удовольствием отметил тот факт, что они оказались в самом центре получившегося узора из теней. Сами переплетённые друг с другом. А девушка была всё так же холодно неподвижна.Луи
Первое, что увидел Луи, — красно-синие огни. Ему не нужно было угадывать, от чего идёт этот свет, разгоняющий тени вдоль спящего леса. Их общий главный страх, преследующий годами садистских преступлений. Судьба всё-таки столкнула его со служителями порядка, но, к счастью, они были тут не по его душу. Автозаправка кишела людьми в форме, разных мастей и калибров. Луи обошёл по большой дуге, попутно стараясь разглядеть, что именно заставило служителей порядка роиться, словно садовых пчёл. Вряд ли это был труп Коула: Луи покинул то место в лесу меньше нескольких минут назад и сразу пришёл сюда. Был ли это Джерард? Об этом стоило разузнать. Нож плотно прижимался к ноге, и связать Луи с происходящей чертовщиной — что бы там у них не происходило — они не могли. Бояться было нечего. Почти. Но по жилам текло беспокойство, выработанное годами своих желаний и пристрастий. Луи подошёл ближе, стараясь убрать из походки кошачью крадучесть. Руки были спрятаны в карманы кофты, подальше от цепких профессиональных глаз. — Доброй ночи, — поздоровался он с самым юным, насколько можно было судить в разорванной сигнальными огнями тьме, из копов. — На добрую она не тянет сегодня, — устало вернул пас работник полиции. — Что-то грандиозное? — Луи обвёл выразительным взглядом пространство вокруг, в котором прыгали красно-синие блики сигнальных огней. Очаровательная улыбка скрасила любопытство. Он умел и хотел быть обаятельным, когда ночь не играла по выдуманным для них троих жестоким правилам. Полицейский устало выдохнул, понуро опустил плечи. Луи не казался ему странным или подозрительным, а беспокойство, вселённое случившимся преступлением, требовало выхода. Но прежде, чем тот успел поделиться соображениями, в их узком кругу появился третий — высокий пожилой мужчина, чья выправка выдавала в нём человека военного. Он глянул на Луи, остро и подозрительно полоснув этим взглядом, но тут же отвернулся к коллеге. — Машина числится в угоне? — задал он свой вопрос. Юнец резко мотнул головой в одну и в другую сторону. — Некому было заявлять. Хозяева в ней, — добавил он. Эти слова, скупые и ничего не объясняющие, заставили Луи проявить больше интереса, попытаться вытащить на красно-синий свет какую-то зловеще оскаленную тайну. Он сделал несколько шагов в сторону, чтобы взглянуть на автомобиль, оставленный девушкой в ситцевом платье. Багажник был открыт, и рядом с ним стоял всего один человек. Видимо, самый крепкий, потому что остальные держались на безопасном расстоянии. Бледный сероватый цвет их кожи не был вызван отсветами полицейских мигалок. Только содержимым брошенного автомобиля. Внутри него лежали тела. Их ноги и руки были переплетены, глаза — широко распахнуты. В них отражалась ночь и вся та бесполезная суета вокруг. Но миг, который ему позволили поглазеть на трупы, прошёл. Высокий полицейский окликнул его: — Эй! А ты что тут забыл? Напряжение его мысли росло: он лихорадочно соображал, подставляя варианты того, кто же такой Луи и почему он здесь, где в брошенном автомобиле найдены двое. — А я за сигаретами пришёл. Луи достал руку из кармана толстовки и щёлкнул зажигалкой, заставив огонёчек загореться. Это действие должно было подтвердить его намерения, но взгляд, полный подозрения, выдержать всё же пришлось. И пока он смотрел в суровые глаза служителя порядка, перед мысленным взором видел только трупы незнакомцев. Было в них что-то отвратительное, даже для него, привыкшего убивать ради удовольствия. То, как исковерканы были лица. Как кровь текла из пор, скапливаясь на дне багажника и вытекая из него на асфальт. Так же кровоточил труп Коула.Марси
Он придвинулся ближе, горячее дыхание шевельнуло прядку волос на её щеке. Марси сжалась. Наслаждение этой близости вдруг нахлынуло в той же мере, в какой она испытывала беспокойство от нахождения в этом здании и распростёртой на них тени креста. Потеря времени тоже теперь казалась незначительной, когда он вот так прижимался, вдавливая лезвие в её тело. А в груди билось горячее сердце. Марси чувствовала его удары лопатками, и каждый — пульсар затаённого удовольствия, обещание настоящего наслаждения. Она наконец отмерла. Теперь уже её пальцы невростично дрожали. Марси не могла дождаться того момента, когда это сердце забьётся ещё сильнее, когда из него в кровь впрыснется то, что делает их деликатесными, сладкими. Страх ли, нежелание умирать или ещё какая причина — она не знала, даже спустя все эти годы. Но отсутствие понимания не делало этот момент менее привлекательным. Ради него охота и затевалась. На миг Марси задумалась о том, что почувствует он. Близкое знакомство со смертью лежало печатью на лице, горело во взгляде. Эти трое не были обычными её жертвами, а значит, и вкус могли нести другой. Но чем рассуждать об этом, стоило попробовать. Она обнажила клыки и обернулась.Джерард
То, что силы неравны, он понял сразу. Пальцы впились в него, словно металлические штыри; боль тут же разлилась до локтей и выше, к плечам. Джерард от неожиданности шагнул назад, но нож не выпустил. Хотя в этом оказалось не много смысла: девушка повалила его на деревянный пол, и воспользоваться им Джерард уже не мог. Сила, которой она была наполнена, резко контрастировала с невинным голубым цветом платья. Боль от прикосновений — с нежностью ткани. В отличие от своих жертв, он не задавал глупых вопросов "почему?" и "за что?". На попытку стряхнуть её ушли краткие мгновения: девчонка держалась крепко, словно клещ, давила сверху каменной плитой могилы. Джерарду казалось, что даже воздух сгустился от силы этого давления. Или дело было в запахе её кожи. Не человеческом запахе. Но в глубине своей души он уже знал о бесполезности этих трепыханий. Множество подобных ситуаций составляли тот опыт, что позволил сейчас оценивать всё предельно трезво. Вот только раньше охотником был он. Поцелуй оказался укусом. Она наклонилась резко, и пелена волос упала на лицо. Они были шелковистыми, но какими-то чересчур холодными. Боль обожгла за ухом и тут же оглушила сознание. Голова наполнилась зимней слякотью, и мысли вязли в ней, перемешивали и пачкались сами. Яд скрутил тело менее чем за миг. Он смотрел, как она медленно подняла голову: с клыков капала кровь, тёмная, почти чёрная, в мертвенном свете луны. Тень от креста медленно таяла. Джерарду казалось важным смотреть на неё, но и без того размытые края истончались сильнее. Пока она и вовсе не исчезла вместе с его возможностью видеть что-либо. В сознании запечатлелся лишь один вопрос, ставший для Джерарда последним. Простят ли небеса те безрассудства и нездоровые пристрастия, что привели его к столь чудовищному концу?