Loneliness

Глубокий вдох и такой же глубокий, до пустоты в легких — выдох. Темнота. Пустота. Давно всеми забытая комната и совершенно такой же человек в ней. Дым клубами валит изо рта, а одиночество так и просит выйти наружу, стать ну не совсем одиноким. Всем нам важно побыть наедине с собой, чтобы немного разобраться в себе, уладить какие-то свои внутренние переживания, или просто подумать. Но когда ты проводишь слишком много времени в компании себя, то становится страшно. Миллион мыслей в голове пробегают с невероятной скоростью, и чаще всего они говорят: «ты никто, глупая пустышка, ни на что негодная оболочка». И так каждый день. Ну так бывает каждый день, пока не встретишь того особого человека, который вытащит тебя из этого состояния самыми обычными разговорами или молчанием, происходящем во время объятий. Самой прекрасной вещи, до которой смогли додуматься люди. Именно через объятия ты можешь показать человеку, как дорожишь им, как тебе будет больно, если его не будет рядом с тобой. И просто множество вещей, которые сказать обычными словами, крайне сложно. Чангюн сидит один, совершенно один в своей уже ебать, как надоевшей комнате. Он курит, просто потому что так легче, пьет все по той же причине. Выхода из этого состояния не знает от слова совсем и даже не хочет знать. Сколько времени было потрачено на дорогого ему человека, важного в его жизни, но, сука, для чего? Чтобы его бросили, вытерли ноги и выкинули навсегда? Но все было бы проще, если бы воспоминания обрели негативный характер, а не развивающееся тепло внутри груди при одной мысли, о все еще важном человеке в его жизни. И даже если бы он вернулся, раскрыл свои руки для уже родных объятий, Чангюн бы простил, просто потому что все еще ждет, любит и просто долбаеб по всем параметрам. Он устал, каждый чертов раз, открываться людям, и получать пинок под зад, когда люди устанут от него. А Чангюн все ждет, того единственного человека, который поймет его и примет со всем эмоциональным и душевным багажом. Он не понимал, почему люди так легко уходят от него, он настолько пустое место для них? Это тот вопрос, ответа на который он никогда не получал. И не важно спрашивал он себя или бросающего его человека. В ответ — пустота, давящая, разрывающая и такая зловещая. В подъезд вошел человек, помнящий этот дом, как чуть ли не свой и стал медленно подниматься по лестнице. Дверь в квартиру незаметно скрипнула, а после по полу раздались шаги. Парень тихо прошел в комнату, освещенную одной свечей, как и любил ее хозяин. Чжухон присел напротив Чангюна и посмотрел ему в глаза. — Блять, я настолько одержим тобой, что ты начинаешь мне мерещиться, — сказал Чангюн и усмехнулся, больше не тому, что происходит, а его положению. — Если бы я был твоим глюком, то не смог бы коснуться тебя, — ответил Чжухон и взял руку парня в свою. Последний посмотрел на него, уже протрезвевшими глазами, полными удивления. — Почему ты здесь? Ты ведь выбрал ее, забыв о нашей дружбе, — прошептал Гюн. — Я понял, что тот человек, который мне важен, находится сейчас совсем один, — младший вырвал руку, посмотрел на Чжухона глазами полными презрения и ненависти. — Слишком поздно ты это понял. Мне больше не нужно твое общество, внимание, и ты сам. Мне хватило того, что ты сделал, чтобы осознать, кто я для тебя. Как оказалось — никто, даже после всего, что между нами было. А теперь будь так добор съебись, — сказал Чангюн, допивая вино из бутылки. Чжухон выдохнул, мысленно усмехнулся тому, что натворил, и в какую пизду все привел. Он, правда, не хотел, чтобы его друг так убивался, запускал себя до такого состояния. Они всегда были рядом, в любой ситуации. Просто опора, в который каждый нуждался в свое время. И Чжухон воспользовавшись ей, когда ему было нужно, решил бросить, потому что уже нет смысла держать при себе игрушку. Но как часто бывает, как только мы что-то теряем, понимаем всю ценность своей потери. И Хон понимал, что все те чувства, вызванные Чангюном, совсем не те, что появляются в обычной дружбе. Тем более между парнями. Он всячески отрицал свою не дружескую симпатию к мелкому, сокращал общение с ним до минимума, нашел девушку, но все это привело только к большей заднице. Чжухон не мог без Чангюна, а Чангюн не мог без Чжухона. — Я люблю тебя. — Еxcuse me блять? — Чангюн не мог поверить в то, что ему сказал Хон, ведь именно это так давно мечтал услышать. — Я люблю тебя, Им Чангюн. Я понял это, когда перестал тебя видеть, слышать, трогать и еще целая куча глаголов, которые с тобой можно было делать. Я думал, что если мы перестанем общаться, то происходящая со мной херня пройдет. Но шли месяца, а мое желание увидеть тебя становилось все сильнее. Я думал о тебе, вспоминал. Каждый мой день не проходил без мысли о тебе, и теперь я здесь, не могу больше терпеть эту жизнь, пока рядом нет тебя, Чангюн. Чангюн поднимает на него глаза, заполненные слезами то ли счастья, то ли боли. Его губы подрагивают, но тянутся к чужим, чтобы показать взаимность чувств. Чангюн держит Чжухона за щеки и целует так по-детски, совсем наивно, аккуратно, стараясь ничего не испортить. — И почему ты не сказал мне этого раньше? Столько месяцев пиздеца для моих нервов прошло, а в итоге все оказалось так, как я и мечтал, — прошептал Гюн в чужие губы. — О чем ты там мечтал? — Да так, ничего особого, — улыбнулся парень и повалил Хона на пол. Чжухон облизнул губу Гюна и немного ее оттянул и поцеловал так, как умел, и давно хотел это сделать. Руки спускаются на спину младшего и сильнее прижимают, до отсутствия какого-либо пространства между телами. Чангюн разрывает поцелуй, стягивает с себя толстовку, и припадает губами к щеке, медленно переходя к шее. Руки проходятся по подкаченному телу, расстегивают рубашку, останавливаются на груди, зажимают соски, чем вызывают стон снизу. Чжухона не совсем устраивает это положение, и он оказывается сверху, проделывает все то же, что с ним делал Чангюн, но уже берет сосок в рот, немного прикусывает и после облизывает, смотря в глаза сверху. Руку опускает на уже давно упирающийся в его живот член, сжимает через ткань и тут же слышит тяжелый выдох. Притягивает младшего к себе за шею, впивается в его губы самым влажным, мокрым, требующим подчинения поцелуем. Чангюн дрожит, цепляется за все, что чувствует, прекрасные подкаченные руки старшего, плечи, спину, проникает дрожащими пальчиками под рубашку и изучает любимое тело. Руки младшего были быстро перехвачены, как только достигли чужого члена. — Не торопись, еще успеешь с ним поиграть, — говорит он на ушко, проходится языком по его извилинам и прикусывает мочку. Чжухон снимает ремень, завязывает Иму руки и поднимает над головой. — Не смей ими шевелить, иначе не получишь того, что так давно хочешь, мой сладкий. — Дааа, хорошо, — простанывает Чангюн, когда ощущает, как его член высвобождают из ткани. Чжухон рукой проводит по всей длине, распространяя смазку, берет в рот, облизывает головку и с причмокиванием выпускает орган изо рта. Потом берет снова в рот, в этот раз смелее и в разы глубже, проходится языком по выступившим венкам. Чангюн не знает, что делать, он мечется по кровати, всхлипывает, подталкивается бедрами, просит о чем-то большем. Старший понимает его намеки, сосет интенсивнее, чтобы выполнить все просьбы своего мальчика. Руками помогает себе, надрачивая член снизу и поглаживая яички. Рука Гюна уже давно зарылась в рыжих волосах, оттягивает их и прижимает ближе к паху. — Хони, если ты так продолжишь, то я кончу, — через стоны говорит Гюн. — За этот вечер ты кончишь не один раз, — сказал Чжухон и уже через секунду ощутил, как член младшего подрагивает, а сперма заполняет его рот, небольшими капельками выходя наружу. Чангюн низко простонал, закинул голову назад и расслабился в руках Ли. Старший не стал долго ждать, проглотил все семя, и подтолкнул два пальца в рот Има. Последний начал обильно смачивать их слюной, посасывая, он представлял, что это чужой член, проходился между пальцев, всасывал щеки. Чжухона увлекла эта картина, он не мог оторваться, но переступил через себя и забрал у младшего пальцы и приставил их к входу. Обошел пальцами сфинктер, слегка надавливая. Протолкнул один, он начал медленно им шевелить, тут же добавил второй и уже трахал, извивающегося мальчика под собой, пальцами. Чангюну было безумно приятно и неловко, он так часто мечтал о таком, дрочил представляя образ старшего над ним, что все происходящее начало казаться чем-то нереальным. Будто вот-вот и испарится, навсегда останется неосуществимой мечтой. Чангюн дернулся, ощутив твердый член у тугих мышц. Чжухон навалился над ним, сплел пальцы рук и прижался своими губами к чужим, прошептал что-то похожее на: «не бойся, все будет в порядке, ведь ты со мной», и начал медленно входить, чтобы не навредить самому дорогому человеку. Когда член был уже на половину в узости, Чжухон остановился, давая привыкнуть Гюну к новым ощущениям. Младший не вытерпел и сам начал толкаться бедрами на встречу, для рыжего это было знаком к действиям. Он вбивался в мягкое тело, сжимал в своих объятиях, целовал шею, оставляя на ней следы принадлежности. Чжухон поменял позу, усадил Чангюна на свои бедра, а сам облокотился спиной о стоящий рядом диван. Им стал медленно насаживаться, придерживаясь за сильные плечи, он закинул голову назад, и низко простонал от другого ощущения. Ли целовал его шею, придерживал за задницу, он выдохнул младшему куда-то в районе скулы, когда ощутил, что его член полностью был охвачен тугими стенками. С каждым новым движением Чангюн был ближе к разрядке, за это спасибо узкому пространству между телами, в котором находился его член. Чжухону было сложно терпеть, он руками помогал Иму совершать более резкие движения, сам толкался бедрами, чтобы оказаться глубже. Пара движений и Чангюн кончает на пресс Чжухона, уже чувствуя, как старший кончает внутрь него. Белой жидкости было настолько много, что она начинает вытекать из ануса, каплями сползая вниз по ягодицам. Обессиленный Чангюн валится на теплую и родную грудь старшего, гуляет по ней прохладными пальчиками, улыбается своим мыслям. — И я люблю тебя. Им открывает, склеившиеся после долгого сна, глаза. В комнате темно, из плотно задернутого шторами окна совсем не поступает света. Чангюн осматривается, переводит взгляд на себя и видит одежду. Очередной, сука, сон. Он так устал от этого. Просыпаться каждый раз, молиться, чтобы это было правдой, и бороться с настигшим его разочарованием. Он ведь не просил так много, его желание было самым обычным, таким человеческим. Может даже глупым и наивным. Но всем нам нужна опора, человек рядом, который будет для тебя всем. И у Чангюна был такой, важный, дорогой. И он ушел, оставив после себя боль и одиночество, незаживающие глубокие раны, саднящие все сильнее. Вечно преследующая его пустота, становится новым другом, с каждой секундой забирая уже уходящий в воспоминаниях образ. Все мы рождаемся одинокими, живем одинокими и умираем одинокими. В нас живет пустота, которую мы пытаемся заполнить на протяжении жизни, но забываем, что она настолько бездонна, что избавиться от нее невозможно. Потому что она часть нас. Мы и есть пустота.