Идём в бар

Они шли в бар не за этим. И не за этим вливали в себя спиртное. Нет, правда, не ради этого Гэвин решил, что им надо выпить, расслабиться и все обсудить. Нет, то, что происходит, происходит НЕ потому, что Гэвин собирался к этому привести. Определенно нет. Скорее вопреки. Коннор. Все началось с него. В определенный момент Гэвину даже стало казаться, что все в его жизни началось с Коннора. Да ёбаная жизнь началась с Коннора — так казалось Гэвину сейчас. Когда его перевели в их отдел, молодого, перспективного — инновационного, как едко шутил Гэвин — детектива, Рид уже встрял, хотя и не понимал толком, насколько серьезно. Коннор был бедствием, катастрофой, неотвратимой и ужасной, и вся эта беда была упакована в миловидного молодого офицера полиции, с асимметричными бровками домиком и родинками по всему блядскому лицу. Про себя Рид называл его именно блядским, ведь, блядь, посмотрите на него и попробуйте не думать о блядках больше десяти секунд. Ну как? На которой секунде вы провалились? Рид продержался ровно одну. Но тогда он этого ещё не понимал. На самом деле этот юный Робокоп обманул их всех — начиная от падкой на красавчиков Диез и заканчивая падким на красавчиков Питерсоном. И, окей, будем честны — включая весь департамент Детройта. Он был куда менее наивным, чем предполагала Тина, куда более профессиональным, чем считал Крис, намного более самостоятельным, чем мог подумать Хэнк и уж точно не таким безопасным, каким виделся Риду тогда. Абсолютно точно нет. Он был вежлив, точен, услужлив. Он был остёр на язык, нагл, высокомерен. Он был послушен и клал болт на приказы. Он принёс Гэвину кофе по первому требованию и разбил его же небритое ебало в архиве. Он внимательно слушал выводы Рида касательно одного дела, чтобы затем бессовестно макнуть его мордой в ошибки в другом. Он уважительно здоровался «Добрый день, детектив Рид!» и нагло вздёргивал те самые бровки с видом «Чего ты тут забыл, пёс?». Он бил в голову как залпом выпитый шот. Десяток шотов. Он раздражал неимоверно, и Рид не стеснялся об этом говорить — со всем уважением к коллеге, конечно, на котором так настаивал Фаулер. «Детектив-пластиковый-мудак, не соизволите ли удалиться в пизду?». И разумеется, Коннор не пожаловался начальству. Ни единого раза, хотя Рид был удивлён. Не столько тем, что новенький не сообщает об оскорблениях, так сказать, в принципе — нет, на это мало кто стал бы жаловаться. Боже, блядь, правый — это ёбаное отделение полиции, здесь даже пыль матерится и посылает уборщиков на хуй. Нет, конечно, на мат Коннор не стал бы жаловаться, хотя, опять же, имел основания. Рида больше удивляло, что киборг не жаловался на те идиотские прозвища, что Гэвин придумывал для его кхм, аугментации. На самом деле механическая рука не делала из Коннора киборга, если по-честному то. А если совсем по-честному, то сейчас дохрена и больше народа носили в себе и на себе «синтетику»: у кого рука, у кого нога, а кто-то даже внутренности проапгрейдил. Гэвин этого, конечно, не одобрял и даже в открытую презирал, особенно когда дело касалось улучшений типа облегченных ног для быстрого бега или, там, усиленных рук. Ну или утолщенного модифицированного члена с какими-то уродствами вроде бугристостей и усиков, бля, фу. У Коннора был протез потерянной в результате чего-то там правой руки — Рид не вдавался в подробности, у дохуя людей потерянные в результате ебанины(как правило, по их собственной вине)конечности заменены аугментами. Ну протез и протез, как у многих других. В общем, в этом плане Коннор диковинкой не был. Во всех других — был. Гэвин, если б его спросили, конечно, предпочёл бы знакомиться с Конноровскими диковинностями издалека, да кто б его спросил. Разборки «парочки» быстро стали главным развлечением всего отдела и головной болью капитана. А Джефф Фаулер очень, очень не любил головную боль. Капитан сделал их напарниками принудительно и подло: шефа достали вечные разборки и пререкания, и обоих детективов поставили в весьма тесные рамки: первый же выговор «семейной паре» будет означать перевод в другой отдел. Карьерист Рид этого не хотел. Не хотел даже больше, чем «блядь, Рид, засунь свой ёбаный характер себе в жопу и не выёбывайся!». Пришлось не выёбываться. По крайней мере, на людях. Утешало то, что Коннор не выёбывался тоже, хотя, Рид был готов поспорить на что угодно, давалось ему это едва ли не труднее, чем самому Гэвину. Прошли два месяца напарничьего ада, прежде чем жизнь Гэвина сделала кульбит. Два месяца вежливых притирок, придирок, незаметных толканий (очень по-взрослому, детектив Рид), многозначительных намёков и завуалированных посылов. Два — оскорблений, срывов, драк в подворотнях, совместных расследований, прикрытия друг друга перед начальством (чтобы не влететь самому, конечно же). Два месяца, чтобы, наконец, установив некое подобие хрупкого баланса и спокойствия, впервые добраться вместе до бара. Они завершили тогда дело и жаждали это отметить; триумф смыл с Гэвина всю возможную злость и неприязнь, а влитые внутрь роксы виски завершили дело, расслабив и вселив благодушное настроение. Из Коннора ушла его чёртова надменность — впервые он казался Гэвину живым и даже приятным. Всё тем вечером было приятным — приятная компания наконец-то не раздражающего напарника, приятный приглушённый электрический свет, приятный неон рекламы алкоголя, разбивающийся в стекле бутылок, приятное поблескивание диода на механической руке Коннора и его немного хриплый приятный голос. Его смех. Наверное, в этот момент Рид должен был что-то осознать, но он был слишком расслаблен и пьян, а вечер совершенно не располагал к рефлексии. Они напились тогда вдрызг, и оказалось, что Коннор не слишком-то устойчив к алкоголю. А ещё тяжёлый как пиздец, если переть его до такси и в блядскую его квартиру. — Сука, в следующий раз ты меня тащишь, — шипел Гэвин, испытывая огромные сложности с устойчивостью под вялым телом закинутого на плечо напарника. Коннор норовил сползти, чертова пластиковая рука — выскользнуть из потеющей ладони, было странно, тяжело, хорошо и очень, очень жарко. Коннор дышал глубоко и расслабленно, иногда улыбался, прижимался горячей грудью к плечу, а буйной головой к виску Гэвина и делал все ещё лучше. В его протезе, зажатом в кольце пальцев Гэвина, что-то пульсировало и билось, и так же пульсировало и билось в Гэвине. Рид не знал, что именно, и не хотел задумываться, просто плыл по течению и тащил Коннора дальше. Он завалился спать прямо у Коннора в квартире, внаглую пристроив самого Коннора на диван и устроившись в кресле. Годы практики научили Рида спать где угодно, но на работе всегда дрыхлось лучше, и Гэвин благополучно отключился, закинув ноги на журнальный столик. Утром его ждал похмельный Коннор и чашка крепкого, как хук Джимми Стоуна, кофе. Если вдруг Гэвин или Коннор — кто-нибудь один или оба сразу — могли подумать, что их отношения серьёзно изменятся после памятной попойки, то они ошиблись. После совместного хмурого утра рабочие отношения не претерпели никаких изменений, разве что напарник начал бесить Гэвина ещё больше. Гэвин помнил, каким приятным собутыльником и собеседником мог быть Коннор, если его присутствие сдобрить хорошей порцией алкоголя, помнил, что Робокоп, оказывается, умеет улыбаться, и что на его родинки можно качественно залипнуть на несколько прекрасных, расслабленных часов, полных тихого низкого голоса, приглушённого смеха и тепла и... И все это исчезало, стоило только блядской жестянке пересечь порог участка. Ну ёбаный в рот. В участке Коннор включал режим «детектив-мудозвон» и принимался доводить Рида с удвоенной силой и утроенным энтузиазмом. Им понадобилась ровно неделя, чтобы, дойдя до точки кипения, вновь завалиться в бар и поговорить по душам за бокалом пива. За тремя бокалами пива. В баре Коннор преображался, а Рид охуевал. Разговоры, на работе неизменно превращающиеся в злые подъёбы, в баре внезапно становились спокойными, размеренными и душевными, порой сдобренными дурацкими шутками и сортирным юморком, который внезапно чудесно вписывался. К определенному моменту Рид был уверен, что Коннор на самом-то деле отличный парень, да, немного странный, но ничего так, общаться можно... ...Определенный момент закончился на следующий день в участке, где Коннор опять преобразился в мудака. Окей, они оба, что сути дела не меняет. И тем же вечером в баре снова метаморфоза — улыбчивый молодой полицейский с блеском в глазах рассказывает о деталях допроса подозреваемого, а охуевший от перевоплощений Гэвин с ошалевшей улыбкой внимает и думает: «Ну нихуя ж себе магия!» Магия, как потом оказалось, работала не только в барах. Коннор преображался в нормального человека вне работы и со спиртным. Нет, нет-нет-нет, не в нормального. В охуенного. Гэвин залипал: на то, как менялась речь, как расслаблялись плечи, как двигался кадык, когда Коннор глотал, как выпирали ключицы в раскрытом вороте рубашки, когда Коннор снимал свою удавку и расстёгивал две пуговицы. Однажды он пришёл проведать лежавшего на больничном Гэвина, и тот потребовал рассказать, что и как с расследованием; пригласил (на самом деле без какого-либо желания) совершенно не вдохновлённого этим самым приглашением Коннора в квартиру, налил ему немного кофе, рокс виски и... Пропал. Коннор в своём костюме — строгий, привычный, суровый, снова стал тем Коннором — спокойным, расслабленным, уютным; он улыбался, рассказывая о закрытом деле, хмурился, говоря о текущем, крутил в длинных пальцах рокс и в целом был таким, что Рида жгло изнутри желание что-то сказать, ляпнуть какую-нибудь хрень, которая разобьёт момент, расколет его, разнесёт к чертям... ...Или дополнит, раскроет, украсит. Он не знал, что делать и что происходит. За рёбрами копошилось и жгло, а ещё внезапно подумалось, что Коннор на самом-то деле не меняется, просто открывается. Вообще, когда работала эта чёртова магия, столько всякой хуйни в голову лезло. Например, что было бы неплохо с Коннором подружиться. Или сходить куда-нибудь, в смысле, не только в бар или морг, или блядушник, или куда их там по работе может занести, а так, просто. Да, он навешал пиздюлей Риду в драке. А ещё он прикрыл его в перестрелке. Да, он не может прикусить свой поганый язык и не пиздануть лишка в их обычных спорах, но когда Рид проебался — проебался по-крупному — в кабинете Фаулера Коннор тренировал актёрский талант, изображая слепо-глухонемого. Гэвин не был прямым свидетелем разговора, но Крис никогда не умел держать язык за зубами, особенно пересказывая сплетни отдела. Рид смотрел, как Коннор делает глоток виски и думал, какой Коннор, сука, сложный, но он его напарник, его собутыльник, даже всё-таки друг в каком-то роде, наверное, может быть... А ещё — об этом он как раз старался не думать, учитывая все предыдущие пункты — Коннор дохуя привлекательный. Вот на этом месте даже придушенная алкоголем чуйка спохватилась и попыталась было крикнуть, что Рид идиот, надо срочно спасаться, пока не стало поздно, пока Коннор не проник в него, не присосался, ведь Гэвин, сука, привязчивый как пёс, сам же знает... Но, как потом осознал Рид, «поздно» наступило намного, намного раньше. Коннор уже был в нём. *** Они продолжили ходить в бары после работы. Иногда раз в неделю, иногда чаще. Они почти никогда не договаривались об этом — просто в один момент начинали бесить друг друга, ситуация накалялась, едва не доходя до драки и... они шли выпить. Драться было нельзя — Фаулер заметит. Открыто ругаться — тоже. Спарринги — только под присмотром кого-нибудь из коллег. А вот что они делают в свободное время, никого, честно говоря, не ебало — так считал Гэвин. И молчал о том, что предпочитал проводить своё свободное время в компании Коннора. Коннор тоже об этом молчал, по-прежнему отыгрывая примерного мальчика перед Хэнком и Ко, что Рида бесило, конечно, но устраивало в связке со всем остальным. Он чётко разделял для себя Коннора-мудака и Коннора-другана. Если хорошо довести первого, то он позовет второго, дабы не схлопотать перевод по такой пиздец мелочи, как минутное удовольствие навешать Риду пиздюлей за доёбчивость, о чем тот знал и бессовестно этим пользовался. Коннор, наверное, тоже пользовался — Гэвин не был уверен, да и в темноте бара становилось всё равно, что там было на работе, ведь здесь, да, прямо здесь, в уютном маленьком баре со старыми неоновым рекламами напитков, разбивающихся в бокалах, рюмках, роксах, им было просто хорошо. Всё покатилось по пизде странно, страшно и дико: Коннору оторвало его аугмент, и это было больно. Больно Коннору, который кричал и дрожал так, словно ему раздробило и отсекло не пришитый к телу кусок пластика, а настоящую, из плоти и крови, руку; и Гэвину, который это видел, и по вине которого это произошло. Крик Коннора стоял в ушах, боль на его лице — перед глазами, и все внутри трясло, переворачивало и сжимало от ужаса. Рид много в жизни повидал хуйни, правда, очень много очень страшной хуйни — он видел переломанные ноги, руки, шеи, ребра, пробитые черепа, перемолотые колёсами тела людей — в его юности машинами управляли люди, и требования к навыкам вождения были ниже, а аварий — больше. А когда пошёл в полицию, увидел, что дохрена из перечисленного человеки проделывают друг с другом добровольно и с удовольствием. Почти как он проделал с Коннором, подумалось Риду, разве что не с удовольствием. Но да, зная, чем всё закончится. «Коннор тоже знал, — шептал мерзкий голосок внутри, — это был его выбор». Нихуя подобного. О чём Гэвин думал вообще?! Коннор ведь пытался его остановить, когда было не поздно. А когда стало поздно — вмешался. Что было бы, если б Коннор решил не вмешиваться? Что-что. Без руки остался бы Гэвин, вот что. Но Гэвин знал, что Коннор вмешается. Они не должны были дать тому упырю скрыться — так считал Гэвин. Даже если надо рискнуть чьей-то рукой. А ещё Гэвин считал, что его рука — настоящая, мясная, естественная рука — дороже пластикового аугмента. По крайней мере, ему. С протезом-то что? Новый можно поставить. «Гэвин!» — всё ещё звучало в ушах. Испуганный, злой, растерянный окрик человека, которому ты НЕБЕЗРАЗЛИЧЕН. И этот крик, раз за разом звуча в голове, бил в живот будто молотом. ...А потом была кровь. Гэвин думал, что она будет синяя — протезы заполняли какой-то химической дрянью — но она была красная. Текла от плеча вниз, напитывала рубашку, и её было так много, что сам этот факт уже пугал. Синяя тоже была, тоже горячая и обильная, но её мозг Гэвина игнорировал, глаза перескакивали с лица Коннора на его левую руку, вцепившуюся в остаток протеза до побелевших пальцев, на красное пятно, ползущее по рубашке, на перекрученные и порванные искусственные жилы, измазанные в крови, бешено пульсирующие и дрожащие. Гэвин был идиотом. Он должен был послушаться и остановиться. А если нет — должен был оттолкнуть Коннора. Потерять свою руку, ногу, голову, что бы там ни пришлось; понести ответственность за своё тупое решение — вот что он должен был сделать. ...И всё же злобный голосок где-то внутри по-прежнему говорил, что потеря аугмента не сравнится с потерей настоящей руки. И, к стыду Рида, он всё ещё хотел верить этому голоску, как тогда, когда принимал решение. Да вот только смотря на бледное лицо Коннора, на перемазанные синим и красным пальцы, на то, как над ним суетятся прибывшие медики, не особо-то верилось. Они не чувствуют боли Черта с два. Больно было им обоим. *** Гэвина ждал разнос. Разнос по всем фронтам, и легко бы он не отделался ни при каких обстоятельствах. Он серьёзно проебался, и Фаулер не постеснялся донести это до него в самых красочных выражениях. Он упустил подозреваемого. Он подверг напарника опасности. Он лишил Коннора руки Сказать честно, вряд ли Гэвин чувствовал бы себя хуже, даже если бы словил пулю. На него взъелись, казалось бы, все вокруг. То есть, его и раньше тяжело было назвать душой компании, но теперь... Он осознанно подверг напарника опасности — Отдел внутренних расследований вцепился в эту версию, как стервятник в свежескопытившегося зубра, и явно планировал выжать из дела всё, а возможно даже больше. Риду грозил пиздец, и он это знал. Но он бы не был Гэвином Ридом, если бы не делал всё хуже, чем было. «Сравнили тоже, блядь, пластик и живую руку. Что ему сделается? Заменят протез и всё». Коннор, конечно, слышал его слова. Спустя всего-то день после отсоединения аугмента, бледный как труп и с синяками под глазами, он пришёл в участок и, конечно, застал Гэвина во всей его уебанской красе. А даже если бы Коннор каким-то образом пропустил мнение Рида о произошедшем, то Гэвин все равно не поленился бы повторить. Глядя прямо в поблекшие карие глаза и игнорируя перевязаное, хрупкое и узкое, плечо. Гэвину уже пизда, он не знал, как улучшить ситуацию, и даже не был уверен, что возможно её ухудшить. Коннор выслушал всё спокойно и молча ушёл из допросной, оставляя Рида на растерзание представителям отдела внутренних расследований. Гэвин видел, как на него смотрят в участке, и слышал, что говорят. Мудак, который считает, будто его конечности, ни разу не улучшенные, ценнее аугментов. И это было так, правда так, Рид действительно так считал. Вот Гэвин, например, лицемером не был. Мудаком — был, лицемером — нет. Протез и живая конечность вообще несравнимые вещи — Гэвин готов был биться об заклад, что так считали все, Андерсон вон тоже никогда не скрывал своего отношения к аугментированным. И если бы речь не шла о, черти его дерите, Конноре, то, блядский боже, его бы даже не колыхнуло. Да и никого бы не колыхнуло, в самом-то деле. Всем этим мудозвонам важно не то, что ранили какого-то протезированного мужика, что бы они там ни говорили о гуманности и этике. Гэвин подставил копа. Вот что ему не простят. Гэвин подставил Коннора. Вот что он себе не простит. Риду однозначно пизда. Он знал, что виновен. Помощь пришла откуда не ждали. Гэвин даже не понял толком, что произошло, просто злой Фаулер потребовал повторного расследования. Внезапно вскрылись «новые обстоятельства дела»: свидетель, потерпевший и напарник Рида в одном флаконе достаточно оправился, чтобы дать показания и, к охуеванию всех, показания были в пользу Гэвина Рида. Коннор сообщал, что решение пойти на риск было принято совместно, в результате обсуждения, с полным пониманием степени риска и готовностью принять его последствия. Что действия детектива Рида были обдуманы и профессиональны, что вероятность травм и даже смерти всегда сопровождает работу полицейского, что упущенный преступник — это совместный провал, за который они оба готовы нести ответственность... И что детектив абсолютно прав, аугмент всегда можно заменить, а потерянную конечность заново отрастить не получится. Последнее он сказал, глядя в глаза Риду ничего не выражающим взглядом, спокойно, безэмоционально, словно взаправду был роботом, как Гэвин дразнил его когда-то, кажется, несколько жизней назад. Гэвина отстранили от работы и отправили домой с глаз долой на полную самоедства и ненависти к себе неделю, в конце которой он узнал, что полностью оправдан и дело закрыто. Коннор давил на совместное решение, совместную ответственность и вообще был идеальным напарником, пока Гэвина пытались сожрать или того хуже, лишить пенсии. Коннор его отвоевал. ...И их оставили напарниками. Сразу после оправдания Гэвина Коннор пропал. На установку аугмента, как узнал Рид. Он никогда не интересовался этой темой раньше, а сейчас как-то само выяснилось, что операция не простая, и такие сложные протезы, как у Коннора, сращивают с нервами напрямую, мозг воспринимает их как часть тела, и сенсорная чувствительность таких устройств обострена из-за особенностей технологии. Вживление и изъятие такого протеза столь болезненно, что после операции необходимы мощные анестетики на весь период адаптации. Рид видел лицо Коннора, закрывая глаза, едва ли не каждую ночь. Его отчаянный, затопленный болью взгляд, излом бровей, бледность кожи и посеревшие вмиг губы. Аугмент или нет, а если верить статье, боль от его потери едва ли не сильнее боли от потери настоящей, живой руки. И всё это по дурости Рида, которому пиздецки хотелось повышения, настолько сильно, что он положил хуй на чувства, здоровье и буквально целостность напарника. С которым, казалось, уже подружился. Или что-то типа того. А ещё — себе-то пиздеть было уже не актуально — испытывал влечение. Молодец, Гэвин, ты главный свой враг. Коннор вернулся после операции словно бы таким, каким был раньше: аккуратная прическа, пиджак, удавка и родинки. Искусственная рука, серо-белая, выделялась на фоне его темной одежды ярким пятном, резала Гэвину глаза и перекручивала что-то во внутрянке, делая чертовски больно. Гэвин думал, что Коннор не захочет его видеть. Гэвин думал, что Коннор будет его ненавидеть. А Коннору, похоже, было все равно. Он поздоровался, сел за свой стол и приступил к работе. Гэвин знал, что ближайшую неделю Коннор не работник, так сказать, в полях — согласно статьям, которые Рид впихивал в себя последние несколько дней, адаптация к новоустановленным сверхточным аугментам длительная и болезненная. По-хорошему, ему бы больничный и отдохнуть как следует, но когда Гэвин попытался в своей манере сказать это Коннору, то получил вздернутую в лёгком удивлении бровь и «Это всего лишь протез, детектив. Он не испытывает боли и не нуждается в отдыхе». Ну да, наверное, стоило подбирать другие слова, отличные от «Херово выглядишь, Робокоп. Твоей этой херовине больничный не нужен?» Гэвин чувствовал себя мудаком. *** Отношения скорее не изменились. На работе Коннор по-прежнему его бесил, а Рид Коннора — нет. Киборг просто пропускал мимо ушей придирки, а если и отвечал на них, то предельно нейтрально, отказываясь вестись на провокации или вступать в дискуссии. Говорил исключительно по делу, свободное время проводил в компании Андерсона, который одним взглядом обещал Риду мучительное сосуществование с колом в жопе, если тот вздумает доёбываться до его протеже. Рид вздумал. Ему казалось, что вести себя как раньше — отличная идея, и если Коннор не реагирует на слова, то среагирует на действия. В один из дней Рид просто дошёл до точки кипения, и когда после работы на парковке Коннор перехватил занесённый кулак Рида своей кибер-рукой, Гэвин не мог не заметить, как тот вздрогнул и на долю мгновения поморщился, как подрагивает его пластиковая рука, удерживающая запястье Рида. Но голос Коннора был опять спокоен и нейтрален до тошноты: — Детектив. Мне следует напомнить вам, с каким условием мы оба остаёмся в этом отделении? Найдите иной способ выплескивать злобу, иначе мне придётся пожаловаться капитану и, уверяю вас, я смогу остаться здесь, а вы — нет. Гэвину хотелось что-то сказать. На самом деле, у него было дохуя мыслей, чтобы высказаться по этому поводу, и ни одной такой, какую можно было бы озвучить. Я скучал. Мне жаль, что я так с тобой поступил. Я мудак. Я хотел бы всё исправить. Мне тебя не хватает. Прости меня, если сможешь. Я не хочу терять то, что между нами, чем бы оно ни было. Ты очаровываешь меня. Ты мой друг. Прости меня. Прости меня. Прости меня. Коннор отпустил его руку и отошёл. — До свидания, детектив Рид, — вежливо сказал он, собираясь уйти, уехать, исчезнуть, и Гэвин с отчаянием думал, что вот сейчас наверняка решается всё, и вот он момент, который нельзя проебать. — Пойдём в бар? Замерли оба. Коннор — в удивлении, приподняв свои очаровательные-мать-твою брови, Рид — в охуевании. У него не было плана, он не знал, что говорить можно, а чего нет, но, блядь, что он теряет-то? Сейчас, когда думал, что уже все потерял? — Простите? — переспросил Коннор. — В бар, — сглатывая пересохшим горлом выдавил Гэвин, загнанно глядя на Коннора, прямо в глаза, — мы уже делали так раньше. Пойдём в бар. Нам надо поговорить. Рид пялился на него и не мог выдавить больше ни слова; смотрел и смотрел, и надеялся, что Коннор сам все прочтет по его лицу. «Прошу, боже, прочти это по моей морде, ёбаный ты киборг! Это то, что нам нужно! Что нужно мне! Поговорить, извиниться по-человечески, пожалуйста, дай мне шанс! Что же поделать, если я мудак и не могу ничего сказать без дозы алкоголя? Мне так не хватает того, моего Коннора, чёрт бы его побрал!» Да, если они пойдут в бар, как раньше, то Коннор, несомненно, поймёт его. У них всегда получалось поговорить так. Всегда ведь, пусть так будет и в этот раз. Шанс. Крошечный шанс на извинение. Растерянность пропала с лица Коннора, будто её не было, сменившись равнодушием. — Спасибо за приглашение, но это лишнее. ...Это что? Коннор ему отказал?... Гэвин не думал, что всё получится, нет, конечно, не думал...Он мечтал, что все получится, сложится, горячо на это надеялся, ведь... ведь это же Коннор. Он прикрыл его, всегда прикрывал, где бы Гэвин ни проебался, блядь, Господи, твою сука мать, это же его Коннор! Коннор ушёл. А Рид не смог его остановить. *** Он не спал всю ночь, не смог довести себя до отключки, даже выхлебав всю бутылку «чёрного ягненка» в одиночестве. Да, его тошнило и рвало до разодранного горла, утром было хуёво так, будто под каток попал, и, когда он просил отгул голосом свежезакопаного трупа, вряд ли возникли сомнения в необходимости этого самого отгула. Коннор продолжил являться ему, причём, похоже, было похеру, закрывал Рид глаза или нет. Лицо Коннора было то страдающим — в такие моменты Гэвину мнилось, что можно было всё переиграть; что он опускается на колени рядом с сидящим Коннором, зажимает его страшную рану руками, окрашивая их в красный и синий, чувствует пульсацию пластиковых трубок и обрывков искусственных, суматошно сокращающихся мышц, шепчет, что всё будет хорошо, что Коннор справится, они оба справятся, они ведь напарники, и страдальческий излом бровей чуть разглаживается, и Коннор утыкается бледным, прохладным от выступившей испарины лбом в его плечо, а Гэвин держит его и понимает, что сейчас он поступает верно, так, как должен был поступить тогда; то равнодушно отстраненным — и в этим моменты Гэвин заплетался в извинениях, говорил всё, что у него на сердце, всё, что в мыслях, клялся, что ни за что и никогда не причинит Коннору боли, что скорее отхерачит сам себе руку и установит аугмент, или вообще ничего, или херню смешную, может даже пиратский крюк, как в детских сказках, если Коннор захочет, и Коннор внезапно улыбался, его глаза переставали быть чужими, и он смеялся своим низким, приятным смехом, а по загривку Гэвина ползли мурашки, и он готов был на что угодно, лишь бы сделать это видение правдой. А один раз Коннор явился ему во плоти. Прямо на пороге квартиры. — Проходи, — хрипит Рид и отходит в сторону, уступая дорогу. Коннор хмурится, но всё же проходит внутрь. — Я ненадолго. Хотел передать материалы дела. Даже похмельный мозг Рида понимает, что можно было воспользоваться терминалом. Коннор, очевидно, тоже понимает, что сморозил неубедительную херню, и продолжает, будто не прерывался: — ...И узнать как вы. Капитан сказал, что вы плохо себя чувствуете и взяли отгул. О нет, капитан ошибся. Утром Гэвин выхлебал половину второй бутылки виски и чувствовал себя совсем не «плохо». «Дерьмово» — вот подходящее слово, исчерпывающе описывающее его состояние. Как говно, буквально. Коннор окинул взглядом гостиную: коробка со вчерашней пиццей, которую Гэвин так и не смог впихнуть в себя, пустая бутылка «ягненка», собирающаяся присоединиться к ней вторая и серая рожа Рида, гармонично вписывающаяся в обстановку. — Вижу, капитан переоценил тяжесть вашего состояния. Гэвин повёл плечом. — Что ж, я убедился, что всё в порядке. До свидания, детектив. Коннор развернулся, собираясь уходить. Голос Гэвина был хрипом, состоявшим из хрипков, когда он смог выдавить: — Стой. Пожалуйста. Он ни на что не надеялся, но Коннор замер. Развернулся обратно, всё такой же отстранёный и чужой, с этой своей красиво вскинутой бровью. Гэвин сейчас плохо видел, но знал, что она немного лохматая, волоски у переносицы растут вверх и совсем не лежат «по ходу» брови. Он видел её перед собой так часто и так часто хотел коснуться, очертить её пальцами, что если бы в его сознании было бы чуть меньше вины, а в крови — алкоголя, можно было бы испугаться. Молчание затягивалось, а Гэвина затягивало. Вот он, Коннор, стоит прямо здесь, готов слушать, ты только говори, Гэвин, говори, мать твою, пёс, раскрой рот и вещай то, что мечтал сказать. — Нам надо поговорить, — слова давались с трудом, голос нещадно хрип, Коннор смотрел внимательно, и Гэвин не должен был проебаться, только не сейчас. Слова полились как водопад: — Слушай, я знаю, что вёл себя как последний хуесос, правда, я по-жизни себя так веду, я мудак и пиздец, серьёзно, ты имел все основания надрать мне зад тогда, в архиве, и потом тоже, у тебя ангельское терпение, знаешь? Хэнк был прав, они все правы, а я нет. Я должен был сунуть свою руку, а не требовать от тебя того, чего не сделал бы сам, понимаешь? Блядь, я хотел сказать, что ты крутой коп и настоящий напарник, и я везунчик, что моим напарником стал ты, а тебе вот не повезло, что тебе достался такой уёбок, как я. И я хотел бы всё изменить. То есть, я хочу, чтобы у тебя тоже был хороший напарник, как ты заслуживаешь. Блядь. Я хочу быть твоим напарником. Но не хочу быть уёбком, — Гэвин путался, суетился, запускал пятерню в волосы, сбивался с мысли и очень хотел быть понятым. Пожалуйста, Коннор, пойми! И на секунду показалось, что Коннор слушает, понимает, но секунда прошла, и интерес в карих глазах пропал, вернулось нечитаемое выражение. Гэвин запаниковал. Он знал лишь один способ всё объяснить: — Может, пройдёшь в комнату? Выпьем. Погоди, я сейчас приберусь чутка... — Не стоит, детектив. Вам хватит алкоголя на сегодня, а мне тем более не следует. — Хорошо, хорошо. Окей. Без алкоголя. Я всё скажу так. Дай мне минутку. — Детектив, вам надо прилечь. И выспаться. Принять абсорбент. Вы в состоянии сильного алкогольного опьянения. Это он так намекает, что Гэвин несёт пьяный бред? Гэвин смотрел в глаза Коннора, в его спокойное и очень вежливое лицо, и чувствовал отчаяние. — Я уверен в своих словах, Коннор. Это не из-за алкоголя, я, блядь, готов повторить всё это при свидетелях под присягой, если ты будешь готов выслушать. — Хорошо. Если это всё, что вы хотели сказать, то до встречи в участке. Если вы не продолжите пьянствовать, то вполне будете в состоянии завтра явиться на работу. И ознакомьтесь с материалами дела. Коннор снова повернулся к двери. Блядский боже, это не должно закончиться так. — Ты мне дорог. Гэвин сам не ожидал, что ляпнет что-то подобное. Коннор же даже не обернулся: — Вы все ещё пьяны. — Если я повторю это завтра. Будучи трезвым. Ты поверишь? — До свидания, детектив. «Ты мне дорог». Гэвин, сука, Рид, ты умеешь устроить себе проблемы на пустом месте. Что мешало просто попросить прощения и заткнуть своё поддувало, пока оно не выдало чего-то... такого?! Можно списать всё на алкоголь и подписать смертный приговор их с Коннором отношениям — Коннор обязательно поймет все не так. И все снова пойдет по пизде. Нет уж. Это надо решить. Сегодня ночью Коннор снова явился ему. «Ты мне дорог», — сказал Гэвин не аккуратно стриженному затылку, а глаза в глаза, трезвый, адекватный и уверенный в своих словах. Ты мне нравишься, ты привлекательный, классный, весёлый, интересный. У меня сбивается пульс, когда ты рядом, и я не могу перестать смотреть на тебя. Я хочу прикоснуться. Поцеловать. Ты охуенный, ты такой охуенный, Господи боже, весь ты, любой, в любом состоянии, пьяный, трезвый — не важно. Понадобилось дохера времени и много боли, чтобы понять, что-то, что было магией, на самом деле не имеет для Гэвина значения. Да, для Коннора под алкоголем взгляд на Рида менялся; наверное, поэтому он отказался выпить с ним, хотя, конечно, сказал бы что-то про приживление аугмента и запрет врачей. Похеру. Может, он боялся поверить Гэвину, его аргументам и словам, если выпьет. А может, думал, что Гэвин хочет адресовать слова его пьяной версии. А может, его просто не интересуют слова набухавшегося говнюка, о чем он, собственно, и сообщил. В вежливой форме. Не важно. Важно было поймать его щёки ладонями, приблизиться лицом к его лицу и шептать, задевая губами кожу, о том, что Коннор прекрасен, весь, с его аугментацией, она тоже прекрасна, что Гэвин хочет изучить каждый миллиметр его тела, что он готов касаться и ласкать его губами и пальцами, покрыть поцелуями место, где искусственная плоть соединяется с живой кожей и, сжимая в кольце пальцев запястье его искусственной руки, чувствовать пульсацию, живую, сильную, как тогда, когда тащил его из бара домой и впервые почувствовал этот жар. Важно сказать, как Гэвин боится потерять его. Важно объяснить, что Коннор стал такой огромной, значительной и неотъемлемой частью его жизни, что Рид просто отказывается представлять эту самую жизнь без него. Важно огладить скулу большим пальцем, спросить разрешения без слов и без слов же получить однозначное согласие. Гэвин не представлял себе поцелуй с Коннором, не хотел (ХОТЕЛ) не должен был... И застонал, когда представил. Тёплые губы на своих губах, жар рук, искусственной и живой, на своих щеках, аккуратное касание языка и опьяняющее ощущение того, что его приняли и простили. Рид должен повторить это в реальности, сказать всё будучи трезвым — как и обещал. Добиться ответа. Или сдохнуть, пытаясь. *** Утро застало Гэвина нервной трясучкой. Твою мать. Нет, он все ещё был уверен в том, что сказал вчера. Не уверен только в том, что смог бы повторить. И не найдя Коннора в участке, Гэвин испытал постыдное облегчение. Впрочем, ненадолго. Коннор не появлялся на работе, хотя время клонилось к обеду. Он не опаздывал, никогда, даже после жёсткой попойки, а сейчас его абсолютно точно не было на месте, и Гэвин начинал беспокоиться. Он постоянно смотрел на мобильник, не умея сосредоточиться на работе и одновременно бороться с желанием позвонить Коннору и страшась этого. Чуть успокоился, увидев входящего в участок Андерсона, и занервничал с новой силой — Хэнк был один, Хэнк был хмурый. «С тобой все в порядке?» — скинул сообщение Рид, не надеясь, в общем-то, на ответ. Однако ответ пришёл: «Я взял отгул. Протезу необходима калибровка». Гэвин удержался и не бросился названивать с вопросами, что случилось. «Калибровка» — звучит не страшно. Любое оборудование нуждается в калибровке. Вот только Гэвину уже не хотелось думать о части Коннора как об оборудовании. «Сегодня будешь?» «Маловероятно». «Что ж, — подумал Гэвин, отодвигая телефон, пока не настрочил ещё чего-нибудь, — разговор, по видимому, откладывается». Самое время заняться работой и ознакомиться с материалами нового дела. Разговор отложился снова — Коннора опять не было, и опять ответ «калибровка» («Твою за ногу! Да за это время можно было всю «Нормандию» откалибровать!» — внутренне орал Гэвин. Страх перед разговором медленно, но верно сменялся раздражением от невозможности этот разговор осуществить); и снова — Гэвин едва успел кивнуть Коннору, когда Хэнк подхватил того под белу рученьку и уволок к выходу. «Спецзадание», — сказал Крис завистливо. Андерсона с его аугментированным протеже отправили куда-то за город, вроде как к некой таинственной особе (никто, конечно, не догадывался, что это Элайджа Камски — человек, посвятивший жизнь биопротезированию и разрабатывающий те самые сверхточные аугменты, как используемый Коннором). К кому же ещё обратиться за помощью с учётом происходящего пиздеца? Какие-то аугментанты раздобыли военные улучшения и с их помощью начали творить беспредел, причём такого масштаба, что дело вот-вот передадут ФБР. Конечно, Коннор и Хэнк в гуще событий. Ясен хуй, Гэвин на задворках. Всё логично, всё по-честному. Вообще Гэвина это должно было возмутить. Хоть немного. Это он, в конце-концов, напарник Коннора. И такое дело однозначно пахнет повышением. Но правда в том, что Гэвину было насрать на дело, единственное, что сейчас реально его беспокоило — он не может прикрыть Коннора в случае чего. Хотя — и от этой мысли Рида затошнило — опыт показывает, что без Гэвина Коннор целее будет. Андерсон точно не станет жертвовать его безопасностью ради спасения своей шкуры и уж тем более ради сомнительного шанса на задержание. Разговора не было и на следующий день, и на день после. Гэвину уже очень хотелось напиться. И позвонить Коннору. Хуевата идея, каждый её аспект. Как Коннор отреагирует, если выпивши Гэвин опять начнёт изливать ему душу? На какой секунде пошлет на хуй? Коннор появлялся в участке с Хэнком и с Хэнком же исчезал, а Рид ощущал себя ненужным и ничтожным, со всеми этими его чувствами и переживаниями. Что, если Коннору это всё на самом деле не надо? Что если он не то что не простит, а просто не считает необходимым об этом думать? Поставил крест на Гэвине и живёт себе нормально. Гэвин был мудаком, к которому его насильно впихнули напарником, вполне ожидаемо было бы, если б Коннор просто порадовался тому, что появился шанс от него отделаться и вернуться под крыло Хэнка, с которым у них все так мило и здорово, что смотреть любо дорого было бы, не будь так тошно. А Гэвин... Гэвину не хватало Коннора. Ему очень, чертовски сильно, не хватало Коннора. Гэвин продержался неделю. Точнее, почти неделю. Ладно, его хватило на три дня. На работе не ладилось, а выходные стали мукой, которую Гэвин еле переживал. Он больше не пил и не отправлял сообщений, зная, что Коннор либо не ответит, либо снова отмахнётся. В Риде росла и зрела злая, обречённая решительность. Он, блядь, поймает этого полупластикового засранца, прижмёт его к стене и заставит выслушать. Если представится шанс... И шанс представился. Коннор оказался в тире один, без своего бешеного деда, наверняка не одобрившего бы ни тон планируемого разговора, ни его тему. Коннор не сопротивлялся, когда Гэвин припечатал его плечом к стене, не испугался и не вырывался, когда Рид, приставая на носочки, практически навалился на него грудью и жарко заговорил, плюя на камеры наблюдения — всё равно нихуя не пишут звук в тире: — Что ж ты делаешь со мной, ублюдок? Я виноват, да, да, блядь, я виноват; я урод, мразь и тварь, я это говорил и повторю. Набей мне рожу, надери задницу, хочешь, сломай нос, только, чёрт тебя побери, не игнорируй! Дай мне шанс на прощение, а если не можешь, то просто выслушай. Я трезв, как, мать его, стёклышко, я ручаюсь за каждое своё слово, ты мне... «Дорог». Давай, Гэвин, скажи это. В этом блядском слове не так много букв, они не страшные, ты его уже произносил! Ты повторял его из раза в раз, как заведённый, клялся ему, глядя в глаза, каждую ночь с того момента, а сейчас, блядь, он перед тобой, настоящий, живой, слушает. Блядь, Гэвин, просто повтори... Гэвин был словно в трансе, беспорядочно оглядывая лицо Коннора, по которому соскучился так, что в районе желудка сейчас разливалось слегка болезненное тепло, и хотелось коснуться рукой, проверить — а не прострелил ли его Коннор ненароком? Твёрдое плечо под пальцами, складки рубашки, которые Рид слегка огладил большим пальцем, спокойные карие глаза, смотрящие прямо и выжидающе. «Ты мне дорог, ты мне так дорог, что мне трудно дышать». Но голос пропал. Рид шевельнул губами, но не проронил ни звука. Пауза затягивалась, а он не мог перестать смотреть на Коннора, держать Коннора, дышать Коннором, ощущая биение сердца во всём теле. -... Прости меня. Коннор молчал. А Рид, наконец-то, нет: — Я знаю, что говорил хуету. Про твою руку и это всё, ну, ты понял, — Рид пространно очертил рукой аугмент, сам не представляя , как выразить то, что имеет в виду, но Коннор-то посообразительнее будет, сможет разгадать гэвиновские шарады, — я вообще не умею вовремя заткнуться и держать своё дохуя важное мнение при себе. — Так значит, это всё же ваше мнение? — перебил Коннор, приподнимая бровь. Что ж ты такой дохуя красивый-то. — Это хуета, — прохрипел Рид, ощущая, что идёт по очень тонкому льду, и уже не держа Коннора, а держась за него, — Хуета, которую я говорю, потому что мудак. Всего лишь слова. — Хотите сказать, что ваше мнение о человеке и оценка его важности не зависят от его аугментаций? Что? Гэвин моргнул. Это что за вопрос? С чего он... Взгляд сам собой метнулся на правое плечо Коннора, спустился по нему до белых пластиковых пальцев и медленно вернулся к глазам. Вот оно что Собственные слова звучали в ушах: Сравнили тоже, блядь, пластик и живую руку Гэвин, например, сравнил. И оценил живую дороже пластиковой. И даже принял решение, основываясь на этом выводе. Страшное, ошибочное решение... А тут ещё и эта блядская банда аугментантов, взбаламутивших и без того проблемный Детройт и настроивших общество против всех аугментированных людей. Не то чтобы это было новостью, нет, на самом деле нет. С момента появления первых спортсменов-аугментантов общество начало с подозрением коситься на протезы и их носителей. Аугменты давали ПРЕИМУЩЕСТВА. Но ведь Гэвин никогда не разделял аугментантов и не. Всмысле, если человек гондон, то он и с протезом гондон, и без, так? А если человек хороший, то его аугмент не испортит, улучшит даже. Вот когда Киборг пришёл в участок.... Киборг. Робокоп. Пластиковый копозаменитель. Консерва. Клешня автоматная. Твою ж за ногу. Да, фантазия у Гэвина работала, когда ей следовало бы свернуться и съебать к хуям. Когда Гэвину следовало бы съебать к хуям. ...А потом он пожертвовал рукой Коннора с формулировкой «не велика ценность». Что всё это сказало Коннору? Гэвин знал ответ, и этот ответ ему не нравился. Но ведь он раскаялся. Он ведь правда раскаялся. Весь Коннор нужен ему, с его аугментированной рукой, Гэвин же решил для себя, давно, как только понял, так сразу решил, что Коннор нужен ему. Он ведь сказал... Гэвин почувствовал себя так, будто на него ушат воды вылили. А Коннор смотрел на него и улыбался — холодно, криво, но улыбался. И от этой улыбки внутри разрасталась пустота. — Не зависит, — наконец ответил Гэвин. ...и почувствовал, что лёд под ногами пошёл трещинами. Ты нужен мне, ты дорог мне, ты нравишься мне. Коннор поднял руку — живую, левую руку, и сжал запястье Рида так сильно, что кости заныли: — Отпустите, детектив. Нет. Нет-нет-нет, чёрт, блядь, боже, нет. — Я знаю, что ты думаешь, но это были только слова, Коннор, блядь, это были всего лишь слова! — отчаянно заговорил Гэвин, отчётливо понимая, что проёбывается всё сильнее, — ты хотел, чтобы я повторил всё будучи трезвым. Я сделал это, я сделаю это столько раз, сколько захочешь. Прости меня, я ошибся. Все ошибаются, боже правый, все! Коннор опустил голову и прикрыл глаза, и на секунду Рид подумал, что всё получилось, что он его услышал, что Гэвин смог объяснить. Но лишь на секунду, пока Коннор не поднял голову и, отведя его руку от себя, не произнёс: — Это были всего лишь слова, подкреплённые действиями, Гэвин. Рид почти слышал хруст воображаемого льда. — Слушай, мне не важно, есть у тебя аугменты или нет, на мое отношение к тебе это не влияет... — Вы серьёзно? — насмешка в голосе бьёт как пощёчина, наотмашь и обидно. — Мне отхерачить себе руку? — хрипло спросил Гэвин, холодея от этой перспективы. — Это сойдёт за доказательство? — Вот это точно лишнее, — Коннор выпутался из хватки легко и изящно, как змей, — нам нужно вернуться к работе, и попрошу больше эту тему не поднимать. Я полагаю, мы всё выяснили. Лёд проломился. Гэвин понял, что всё, шанса больше не будет, никакого, никогда, это конец; он собрался с силами, давай, Рид, блядь, ты сможешь... — Ты дорог мне. Такой, какой ты есть, — отчаянное, жалкое, вымученное и до боли искреннее. — А вот это слова, действиями не подкреплённые. Над головой сомкнулась ледяная толща воды. *** В участке всё было хорошо, отлично даже, не смотря на то, что памятную группку аугментантов-дебоширов, убивших бомжа по чистой случайности и глупости, признали террористами и дело быстро передали ФБР. Андерсон с Робокопом получили благодарности в финансовом эквиваленте, которые тут же спустили на общую гулянку всем убойным в пабе неподалеку. В принципе, за прошедший месяц хорошо отметились практически все, даже Риду немного перепало. Этим немногим был хлопнувший по плечу и доверительно сообщивший «молодец!» Фаулер, а так же Хэнк, криво усмехнувшийся и отсалютовавший ему бокалом пива от своего столика. Коннор, сидевший напротив Андерсона, даже обернулся в след за движением своего дорогого деда и вежливо кивнул Риду. Гэвин криво усмехнулся в ответ и повторил салют роксом. С него не убудет. Он же теперь хороший. Коннор отвернулся и, видимо, продолжил что-то рассказывать чудо-деду. А Гэвин вернулся к своему бокалу. Последний месяц был... Неплох, как минимум. Про историю со злостным искалечиванием копом копа все, вроде как, забыли. В первую очередь, забыл сам Коннор, за ним Коллинз, за ним Чень, Левис, Диез, Крис, опять же, одним чудесным утром просто внезапно припёр почесать языками и, сука, отлип к полудню. Теперь вот и Хэнк подключился к общей амнезии, хотя держался дольше всех. А вообще, с чего бы? Разве у него был повод быть предвзятым к Риду? Уже месяц всё идеально. Гэвин хороший. Отношения Коннора и Гэвина наконец стали действительно походить на продуктивное партнёрство, построенное на непробиваемом взаимоуважении. Ни единой ссоры. Ни единого срыва. Вежливо, корректно, по-существу, с милыми допущениями вроде «киборг», ибо убери Гэвин из речи подобные обороты, кто-нибудь наверняка помер бы от шока. Прямо-таки примерно-показательные напарники, хоть на выставку таких. Фаулер не мог нарадоваться, Питерсон завистливо насмехался — «Голубки!» (Коннор обещал прислать ему приглашение на свадьбу и посадить в первых рядах, когда они с Ридом всё-таки решатся, а Гэвин со всей вежливостью посылал на хуй), а поймавшая в буфете Чень восхитилась тому, как хорошо они, наконец, ладят. Да заебись просто. Гэвин крутил в пальцах бумажный стаканчик, лыбился во всю пасть и шутил, что распробовал пластик, проникся, вот и поладили, а Питерсон завидует, что не для него эта синтетическая роза цвела. Чень подхихикивала, проходящий мимо Коннор хмурился, Гэвин был хорошим. Раскрываемость не взлетела до небес, конечно, но кого это волновало? Детективы явно работали, и их напарничество определённо пошло на пользу Риду, если не исправив его херовый характер полностью, то сглаживая углы. Обложить особо доебчивых хуями Рид, конечно, все ещё мог и любил, но рядом с Коннором как-то без энтузиазма. Да, всё, блядь, хорошо было в королевстве датском. А у угрюмо и методично надирающегося сейчас алкоголем Рида — лучше всех. Очередной рокс уже не обжигал глотку. Нажрались качественно. Коннор, как всегда, продуктивнее всех — он всё делал продуктивнее всех, и нажраться в хламину, очевидно, воспринимал как личный вызов. Миссия успешна, тушка молодого детектива висит на могучем плече Хэнка, а Рид ощущает, что сейчас точно сдохнет, потому что, глядя на них, чувствует теплый вес Коннора, его пьяное дыхание, скользящее по коже, его чёртову руку в своей руке, биение жизни в ней, в них обоих. Это он должен тащить Коннора в его блядскую квартиру, он уже делал так, он хочет ещё Тёплая боль разливается в животе, дыхание сбивается, будто в глотку загнали воздушный шар и Рид смотрит сквозь почти пустой рокс сухими глазами, сухими и пьяными, как Хэнк легко ведёт практически безвольного Коннора к выходу, и думает где он проебался. Точнее, он знает где. Но как с этим жить не имеет ни малейшего представления. Громкий окрик «Рид!» вырывает Гэвина из мысленного плена и тот реагирует единственным адекватным для него образом: — Чего, блядь, надо? Не видите, уебки, что я тут страдаю? В зале паба уже значительно меньше народу, офицеры разбились по маленьким компаниям и что-то перетирают за своими столами, обеспечивая Риду практически идеальный релакс. В фокусе внезапно оказывается Крис, навеселе, но сравнительно адекватный. Он ухмыляется, кивает Гэвину на лежащий рядом с рукой мобильник: — До тебя дозвониться тяжелее, чем до Гватемалы. Вставай, давай. Хэнку нужна помощь с транспортировкой вашего ценного оборудования, — последнюю фразу Миллер сказал уже мерзотно подхихикивая. До Гэвина не сразу дошла суть разговора, несколько мгновений он пялился то на телефон, то на Криса и пытался сообразить что за ценное оборудование надо транспортировать, да ещё помогая ёбаному Андерсону. — Блядь, Рид, он твой напарник, в конце-то концов! Шевели булками! Мозг включался неохотно: — ...Коннор? А ещё его называют предвзятым нетолерантным технофобом, ага? Он ни разу даже мысленно не назвал Коннора оборудованием, суки вы лицемерные. Благодарно послав Миллера в пешее эротическое, Рид подхватил телефон и побрёл к выходу. Он не стал звонить Хэнку — просто вывалился из паба на встречу свежему воздуху, опершемуся на багажник Андерсону и приключениям. Коннора рядом не было, и Гэвин ощутил смутный укол беспокойства. — Чего надо? — набычившись, спросил Гэвин. — Где Коннор живёт знаешь? — Допустим. — Садись. С этой стороны, — Хэнк кивком указал на заднюю дверь, и Рид послушался прежде, чем спросил «на хуя?». Наверное, он просто слишком пьян. ...а в салоне обнаружилась спящая красавица. Коннор сидел, прислонившись головой к стеклу, и обеспечивал запотевание окон хэнковой развалюхи. Водительская дверь хлопнула, и только тогда до Рида дошло: в этой мечте сборщика металлолома нет автопилота. — Ты что, блядь, сам нас везти вздумал, пьянь? Хэнк посмотрел на Рида через зеркало, таким взглядом, каким, наверное, не на каждого идиота посмотрят, и завёл машину. — Лейтенант пил безалкогольное пиво, — тихо пробормотали рядом. Гэвин перевел взгляд на Коннора, ожидая увидеть его пришедшим в сознание, но тот все так же сидел, сонно привалившись к стеклу и прикрыв глаза. Светлая кожа едва ли не светилась в темноте, и Гэвину мучительно хотелось протянуть руку и коснуться. — Адрес давай. Хэнк завел машину, Гэвин назвал адрес. Коннор молчал всю дорогу, возможно, спал, и не пошевелился даже когда Гэвин аккуратно накрыл пальцы его свободно лежащей на сидении руки своими. Он надеялся лишь, что Андерсон не смотрит на то, что происходит на заднем сидении. Или просто игнорирует это. Пластик был холодным, но место соприкосновения обжигало Гэвина до боли. Они довезли Коннора до дома и затащили его в квартиру. Точнее, Хэнк затаскивал, аккуратно придерживая его, Гэвина, напарника своими, Хэнка, лапищами за талию и кибер-руку, а Рид брёл рядом, выполняя роль навигатора. Гэвину казалось, что он протрезвел до стеклянной чистоты и теперь косо поглядывал на оглядывающегося по сторонам Андерсона. Как же так, скажите на милость, получилось, что обожаемый лейтенант не в курсе, где живёт его полусинтетический протеже? Как так вышло, что из всех людей в отделе, помочь с этой проблемой мог только Гэвин, мать его, Рид? Коннор ведь весь из себя любимый и прекрасный, неужели никто не знает его адреса? А вот Гэвин отлично знает, практически с самого начала их взаимодействий. Даже ночевал тут пару раз, как и Коннор у него. А Хэнк вот не в курсе. Над этим можно было бы порефлексировать, будь Гэвин склонен к подобному. Не стесняясь взгляда Хэнка, Гэвин нырнул рукой в карман пиджака Коннора, выуживая ключ. Помнится, он долго смеялся, что весь такой самый высокотехнологичный сотрудник отдела пользуется старомодными замками. Немного позднее Коннор без особых усилий взломал навороченный электронный замок Рида. Трижды. И Гэвин сменил замки. Да, на старомодные. Даже купил брелок с Робокопом для ключей и иногда им поигрывал чисто Коннора побесить, в результате бесясь сам, что Коннор не реагирует на шутку и, блядь, о чем ты сейчас думаешь, Гэвин? Хэнк молчал, нечитаемым взглядом смотря, как почти привычно Рид открывает двойной замок и скидывает ботинки в прихожей. — Направо, там гостиная, положи его на диван. Я принесу воды и абсорбент. — Часто тут бываешь, а? — без особых эмоций спросил Хэнк, и Рид едва не споткнулся на ровном месте, потому что «Вряд ли чаще чем ты», — хотелось сказать, но. Хэнк не знал адреса. Никто не знал адреса. А Гэвин — знал. — Был разок, — не оборачиваясь сказал он, уходя на кухню. Там выудил с полки стакан, включил холодную воду и сунул под струю голову вместо стакана. Блядь. Блядь-блядь-блядь-блядь! Хуёвый ты детектив, Гэвин Рид. Коннор — любимчик отдела, значит, да? Хорошо со всеми общается, да? Тогда почему из всего отдела только ты бывал у него дома? Почему из всего отдела только Андерсон не верит в ваши прекрасные отношения и полное перемирие, но обратился за помощью именно к тебе? «Ценное оборудование», блядь. Вот как они к нему относятся. Вот как вы все к нему относились. И ты тоже, Рид, ты тоже. Попробуй сказать, что это не так. Что это всегда было не так. Но ведь на какое-то время сраный киборг верил, что нет; не смотря на всю хуйню, что ты ему вещал не затыкаясь, он верил, что в твоих глазах он человек, а не аугментант Блядский боже. Перед Гэвином рушились и осыпались песком стены, стекали каплями по волосам и исчезали в сливе раковины; всё произошедшее между ними вдруг стало очевидным и понятным. Какой же я идиот. Какой же ты идиот, пьянь силиконовая. Как Коннор сказал? «Это слова, подкреплённые действиями». Нет, Робокоп, ты ошибся. Слова Гэвина — хуета, а действия были ошибкой. Но он исправится, он, блядь, исправился. Хэнк никак не прокомментировал появившегося в гостиной Рида, по морде которого на пол стекала вода, но промолчал столь многозначительно, что как-то само всё понялось. — Я воды принес, — неловко сказал Гэвин, протягивая стакан. — Это я уж вижу, — серьезно откликнулся Хэнк. — Я домой. Тебя подвезти? — Не. Нет, не надо. Глаза Хэнка чуть сузились. Оставлять Рида с Коннором он явно не собирался. Тот лежал на боку на диване, подтянув к лицу руки, и, укрытый пледом, смотрелся уютным и до щемящего чувства за рёбрами трогательным. Остаться хотелось, хотя Гэвин ощущал — не время; ему нужно всё обдумать, выбрать линию поведения. Исправить всё. Он не знал в точности, что значит для Коннора, но знал, что наверняка ему небезразличен, или хотя бы был небезразличен, а как друг, партнёр, напарник — не важно, это всё выяснится позднее. Хэнк уже ждал у двери. Последний раз бросив взгляд на спящего Коннора, Рид выключил свет в гостиной и вышел следом за Андерсоном. — Сам дойду, знаешь, голову охлажу,— пробурчал Гэвин, выходя на улицу. Вот что-что, а пройтись точно бы не помешало. На улице было прохладно, и подпитая, но живая, чуйка Гэвина вовсю намекала ему на хуевость затеи шляться по ночам с мокрой головой. — Смотри менингит не подхвати, горячий парень, — сказал Андерсон, стаскивая свою куртку и кидая ее Риду, — в участке вернёшь. Только постирать не забудь. «Будто ты её стираешь», — хотел сказать Рид, но вместо этого вырвалось «Спасибо». Тут даже Хэнк охуел. *** Проблема была в том, что никогда ранее Гэвин не пытался наладить с кем-либо отношения. Вообще. Он не знал, как подступиться к Коннору (нет, конечно, он знал, он миллион раз так делал, но как подступиться без драки или хотя бы задирки — нет) и очень старался не думать не послать ли все на хуй и не прибегнуть к привычным методам решения проблемы — игнорированию этой проблемы. Но проблема была 186 сантиметров роста, имела красивое усыпанное родинками лицо, мельтешила перед глазами едва ли не каждый божий рабочий день и была его напарником. Гэвина тянуло к этой проблеме, на определенном моменте он начал понимать, что просто не может без нее и другие проблемы ему не нужны, и вся вот эта сентиментальная херь, боже, Рид, угомонись. Об игнорировании проблемы речи не шло, скорее, проблема игнорировала его. Или не игнорировала, и ему было просто слишком насрать на Гэвина, чтобы хоть как-то по-особому реагировать. Гэвин придумал миллион сценариев разговора, но когда решился запустить самый перспективный из них, Коннор прервал его раздраженным жестом и «нам нужно сосредоточиться на деле». О, конечно. Ведь раньше сосредоточенность на деле очень мешала им сцепиться в словесной перепалке и высказать что капитан-ой-еще-всего-лишь-детектив-Крюк и зарвавшийся технофобный упырь думают друг о друге. Гэвин высказался до того, как прикусил себе язык и даже не успел пожалеть о сказанном, когда поймал странный взгляд Коннора. Ну серьезно, блядь. Да, он хочет прощения, да, знает, что проебался, но это же не повод относиться к грёбанному киборгу как-то иначе? Ведь бога ради, Коннор, во всем этом блядском участке только я с тобой искренен, нравится тебе это или нет. А Коннору нравилось. По крайней мере, раньше. Как же, блядь, очевидно это теперь! Но нынешний Коннор только хмыкнул, сказал, что «не-капитану-Крюку больше нечего сказать о зарвавшемся мудаке», и на этом он считает разговор исчерпанным. Охуенно, блядь. На них уже косились. А Хэнк, нарисовавшийся будто из ниоткуда не только косился, но и ненавязчиво, но неотвратимо подбирался ближе к говорящим в коридоре напарникам. Надо было поговорить в неформальной обстановке, но не сталкерить же Коннора в конце концов. Тем более, что теперь его адрес знал не только Рид, о чем вежливо пару раз намекнул Хэнк. Пару десятков раз. Да больно, блядь, нужно! Было нужно. Было нужно, но страшно. На самом деле Гэвин малодушно радовался, когда его планы поговорить рушились один за одним: Коннор был по ноздри в новом деле, в которое вгрызся с аппетитом пираньи и в расследовании которого тесно сотрудничал с Андерсоном, полагая, что пропавшие из утилизаторных контейнеров части повреждённых протезов, найденные на месте преступления, имеют отношение к производству синтетических наркотиков, и Андерсон, раздуваясь от гордости, делился своим опытом из ОБН; Гэвин смотрел на этих двоих, и его тошнило. Сейчас, когда он узнал, что грёбанный мистер Совершенство — сраный параноик, Гэвину становилось очевидно, как виртуозно Коннор сохраняет дистанцию в отношении своего обожаемого наставника. Хэнк этого то ли не замечал, то ли познал дзен и его это не ебало. Зато ебало Рида. Одновременно гордостью (из всего участка Коннор так близко общался только с Гэвином!) и досадой (ах, да, Рид, ты всё проебал). Коннор был вечно занят, Хэнк был вечно поблизости, Гэвин тихо радовался, что Разговор Судьбы откладывается и надеялся, что со временем все рассосётся само собой и Коннор снова станет привычной занозой в ридовской заднице. Однако не рассасывалось. Гэвин не успел придумать ничего толкового, чтобы ещё раз поговорить с Коннором, когда произошло это. Хотя ситуация располагала — совместный выезд в ебеня, одни в машине. Почти романтика. Но — не срослось. Это должен был быть обычный опрос свидетельницы, причем даже не ими, а Диаз и Питерсоном. Но когда эти двое вошли в грёбанное здание то просто пропали со всех радаров. Исчезли сигналы с маячков, не было ответа по рации. Вообще никакие сигналы со стороны здания не отслеживались, и это было чертовски странно и чертовски объяснимо, на самом-то деле, да только кому надо было ставить «глушилку» на обычную многоквартирку в неблагополучном районе? Свидетельница не столь важна, да и подозреваемый, который теоретически мог бы ее убрать, не того полета птица, чтобы позволить себе такие игрушки, но Питерсон и Диаз могли быть в опасности, хоть и, драть их за ноздри, пошли всего лишь поговорить с пожилой женщиной, а Коннор с Гэвином были рядом и не то чтобы тут действительно был бы выбор, да? «Плохая идея», — сказал Коннор, запросив подкрепление и проверяя пистолет. «О, да, Робокоп, хуевая. Мы ещё пожалеем», — согласился Рид, выходя из машины. Пожалеть пришлось после первой же пули, встретившей их на третьем пролете лестницы и чирканувшей Рида по шее жарким росчерком. За ней стаей полетели ее товарки. Сердце тут же скакнуло в горло, глупое — опыт показал, что горло у Гэвина нихера не защищённое. Они нырнули вниз и в сторону, и Гэвин успел порадоваться, что эти лохи с пистолетами, что открыли по ним огонь, не удосужились дождаться, пока копы выйдут на достаточно открытое хорошо простреливаемое пространство, начали стрелять раньше, тем самым дав им возможность нырнуть под лестницу и укрыться от выстрелов. — Заебись, — пробурчал Рид, когда выстрелы стихли и они оказались в относительной безопасности. Шея горела огнем, руки, казалось, пульсировали, — Это ещё что за пидарасы? — Судя по аугментам — они из Сиона, — напряжённо ответил Коннор, — Диаз и Питерсон на четвертом этаже. Нам надо найти их. — Если живы, конечно, — вставил свои пять копеек Рид, не сводя взгляда с лестницы. А ну как повезет и эти голубчики начнут спуск к ним на встречу? — Какой план, Железный Человек? Ждём подкрепления или играем в героев? Коннор смерил Рида нечитаемым взглядом и отвернулся. Его пластиковая рука, сжимавшая пистолет, чуть подрагивала. Что за...? Обычно на твердость этой кибер-руки Гэвин, пусть он никому и никогда не признается в этом, полагался больше, чем на свои две. До происшествия Коннор был лучшим стрелком отдела, а после на износ тренировался в тире, буквально все то время,что был не на выезде и не с Хэнком. Какой же ты слепец, Рид. — Здание захвачено. Это очевидно. Дождаться подкрепления — самый разумный выход... — Стоя на лестнице? Или ты полагаешь, что нас выпустят из главного входа после такого приветствия? Коннор открыл рот, чтобы ответить и... Далее события развивались так стремительно, что слились для Рида в череду сменяющих друг друга кадров. Дообсуждать план не дали ребята снизу, тоже, между прочим, вооруженные и тоже бывшие не рады копам. Гэвин помнил, как Коннор выстрелил дважды — в направлении агрессоров и один раз в замок двери на технический этаж, у которой они оказались каким-то чудом. Наверное, тем, которое звали Коннор и которое, блядь, не терялось в опасных ситуациях. Гэвин помнил петляние по техническому этажу, помнил, как Коннор, сраная энциклопедия, рассказывая по пути о схемах этих домов, вывел их на лестничный пролет снаружи здания и, давайте честно, они могли слезть и съебаться нахуй, но нет, не могли. Они добрались до Диаз и Питерсона, когда последний был без сознания, а держащаяся молодцом Диаз живо крыла на чем свет стоит и ёбаных террористов, и глушилку, и Рида, и Коннора, и снова ёбаных террористов, которые откуда только не лезли. Вызванное Коннором подкрепление на самом-то деле приехало быстро, просто их команда оказалась быстрее, и когда все закончилось, Питерсон имел на своем счету блядский океан вытекшей из его лощеной задницы крови, Диаз две пули в лёгких, Коннор... у Коннора был Гэвин, который имел в себе достаточно осколков, чтобы собрать из них какой-нибудь Хэнд мэйд, вроде тех безделушек, которыми торгуют девочки-скауты. Потому что Коннор, блядь, должен был быть в первых рядах, прямо впереди, блядь, хорошо экипированных бойцов, из экипировки имея на себе свою сраную рубашку да непробиваемое самомнение. Потому что Гэвин, взвесив все «за» и «против», решил, что не хочет новых дырок в этом дорогущем выглаженном куске ткани. И в Конноре. Особенно в Конноре. Да, поэтому за секунду до того, как блядская, примитивная донельзя, ловушка сработала, между драгоценной рубашкой и осколками встал Гэвин. ... Он знал, что теперь не пожалеет о своем решении ни секунды. Даже если сможет эту секунду прожить. На самом деле, им очень повезло, что неотложка приехала вместе с нарядом. Конечно, так и должно было быть, но пока Гэвина грузили на носилки и отцепляли от него Коннора, пока спускали вниз и что-то говорили, в мозгу билась мысль: «повезло». Рида, Диаз, Питерсона и других везунчиков с обеих сторон конфликта погрузили по машинам. Коннор был рядом — сидел возле отключающегося Гэвина и быстро и четко рассказывал медикам в каком состоянии бойцы были, когда напарники их нашли, у кого сколько пуль (и когда считать успевал?) и даже время наложения жгута. Его голос успокаивал, а жёсткая хватка руки вокруг ладони не давала потерять связь с реальностью, постоянно сжимая кисть как тисками. Хотя, Гэвину казалось, что реальность уже помахала ему ручкой. Примерно на моменте, когда заляпанный его кровью Коннор срывающимся голосом умолял его оставаться в сознании, касался руками лица, отвешивал пощёчины (ауч, блядь!) и всячески агитировал тело Гэвина проявлять признаки жизнеспособности. Просто не могло быть у его блядского киборга, этого проклятого несносного напарника, ёбаной занозы в заднице, его занозы, его славного, доброго, красивого мальчика, не могло у него быть такого обеспокоенного лица. Нет, детка, не собирай бровки домиком, тебе ведь не больно? Мне не больно, совсем нет, блядь, я, конечно, сдохну сейчас, но мне не больно. Его чёртовы родинки калейдоскопом разбивались перед глазами — у Гэвина кружилась голова и язык ворочался с трудом, и все хотелось сказать Коннору какой же он, сука, офигенный. Прекрасный, такой красивый, и прядка его чёртова... Убрать бы ее со лба, провести пальцами по коже, прижать к себе, зарыться носом в волосы и сказать, успокаивая: «в этот раз я правильно сделал, видишь? Все хорошо». И Коннор бы поверил. Не мог не поверить. Гэвину что-то кололи, о чем-то спрашивали и он даже что-то отвечал, или о чем-то рассказывал, клялся заплетающимся, тяжёлым языком, повторял снова и снова что-то очень важное, а Коннор был рядом и, блядь, был живым и целым. Гэвин с трудом поймал его пластиковые пальцы, когда хватка на запястье разжалась. Как хорошо, что можно было отрубиться и никому ничего не объяснять. Он чувствовал теплый пластик в руке до самого конца. Все оказалось не плохо. Херово, да, но не плохо. Из Гэвина вытащили все, что только можно (а по ощущениям и то, что нельзя, тоже изъяли к чертовой матери, и набили освободившееся пространство стеклом), зашили, обмазали биогелями. Пообещали, что через недельку будет как новенький. Ну или как хорошо отремонтированный старенький. Если, конечно, детектив соизволит отлежаться в покое, а не подрываться с чертовой кровати каждые десять минут! Гэвин укладывался на подушки и, отчаянно строя глазки медсестре, шутил, что просто забыл как вести себя во время отдыха. Шутил херово, выглядел ещё хуже, медсестра вряд ли впечатлилась топорному больничному флирту от сплошной повязки (Рид был уверен, что выглядит как блядская мумия) — поджала губы и сказала, что посетителей начнут пускать только на следующий день. Родственников пустили бы и сегодня, но только никто из них в больницу ещё не обратился. Гэвин имел родню. Даже не так. Имел он свою родню! ...И был искренне рад, что никто из родственников не поинтересовался его здоровьем, да и департамент не стал ставить их в известность о произошедшем. То ли потому, что нихрена страшного с Гэвином не было, то ли потому, что местный алкаш был до отвратительного в курсе семейных дрязг Рида и руководствуясь жалостью к потенциальному калеке (герою вообще-то!) не стал топтать больную мозоль и другим не позволил. И если это так, то откуда такая доброта? Вопреки мнению медсестры, отсутствие посетителей не заставило Рида переживать. На самом деле ему было просто необходимо побыть одному. Желательно, в тире, но тиров в больнице все равно не было, а руки, куда попала большая часть осколков, были изрезаны вдоль и поперек, перетянуты повязками, под которыми бодро и весело щипалась какая-то медицинская дрянь, и отдавались болью при одной мысли что ими можно что-то взять. Поначалу, Гэвин даже ощутил укол разочарования, обнаружив, что все конечности на месте — он уже всерьез начал думать о протезе и как можно его использовать (встроенная пушка и лазерный резак как в старых играх? Дайте две!). В порядке бреда, конечно же. Но всё-таки... Как бы отреагировал Коннор на такие нововведения в напарнике? Сердце тут же разогналось, реагируя на мысли о напарнике совсем не так, как надо реагировать на мысли о напарниках, ну да уж чего там. Гэвин не врал себе. Коннор ему нравился. Ладно, он слегка преуменьшал. Коннор ему пиздецки нравился Может быть (МОЖЕТ БЫТЬ) он был даже чуточку в Коннора влюблён. И, возможно, когда-то у него даже был шанс. Тень шанса. А сейчас... Гэвин громко сглотнул. И, вызвав медсестру, попросил планшет. Если Коннор придет его навещать (КОГДА Коннор придет его навещать, когда, а не если, Гэвин ему, блядь, жизнь спас! Не может же Робокоп проигнорировать этот маленький героический поступок скромного детектива?) Гэвину понадобится кое-что узнать перед его визитом. Коннор пришел не на следующий день. Он завалился вечером того же дня, проигнорировав заявление, что посещение только для родственников. А может, он кому-то что-то напиздел (он умеет!) или пригрозил (и это умеет!). Может быть, пофлиртовал с медсестрой и наверняка куда более успешно, чем Рид, что не удивительно — ухоженная мордашка в родинках всяк привлекательнее и без того вечно мятой рожи, а теперь ещё и украшенной порезами и подтёками всех форм, цветов и размеров. Ну, Гэвина она однозначно привлекала. Коннор ввалился в палату уверенной походкой главврача, ультимативно положил на прикроватную тумбочку плитку своего любимого шоколада и уселся на край гэвиновской койки; Бедро Гэвина тут же обожгло жаром чужой близости и ёбаное одеяло не помогало. Коннор уставился ему в лицо, хмурясь и явно хотел что-то сказать, и Гэвин с замиранием сердца ждал ЧТО ИМЕННО ему хотят сообщить в больнице с таким суровым е... лицом. «У тебя рак, Рид»? Но вместо этого Коннор сказал: — Как себя чувствуешь? — и от его голоса, тихого, полного участия, больно перехватило за ребрами. — Лучше всех, — пересохшим горлом выдал Рид. И добавил с усмешкой: — По мне что, не видно что ли? *** — Ёбаные аугментанты, блядь, проблем им было мало. Коннор вскинул свою красивую бровь, и Гэвин приложил все усилия, чтобы на нее не залипнуть. Рид пристал к напарнику как банный лист и не собирался сдаваться пока не вытянет всю возможную информацию о том, что происходило в отделе, что с Питерсоном и Диаз, с теми сраными стрелками, свидетельницей и этим всем. Может, его не так уж и ебало что там в отделе — он на больничном в конце-концов! Но на самом деле, конечно, ебало. И Коннор это знал и рассказывал, а Рид слушал. — Это дело снова забрали ФБР. Объединили с прошлым. Теперь они не наша проблема, — спокойно закончил Коннор, на секунду скользнув взглядом по своей руке. — Жалеешь? Что проебал интересное приключение? Коннор чуть нахмурился: — Не уверен, что это можно назвать приключением, но действия Сиона очень подпортили репутацию всем аугментированным людям, знаешь ли. Ага, поднасрали будь здоров. Теперь в обществе даже на детей с протезами, небось, косятся как на потенциальных террористов. Как же этот пиздец разгребать-то? — Пиздец, — вслух сказал Гэвин, отвернувшись. — Слушай, киборг, видишь на столике конверт? — Вижу. — Возьми-ка. Не-не, сам открой, мне, как видишь, не с руки, — вяло махнул Гэвин, когда Коннор, взяв маленький квадратный конвертик, протянул ему, — давай, не тормози, бомбы там нет. Обещаю. Из конвертика на ладонь Коннора выпал серебряный четвертак. Коннор некоторое время смотрел на него, потом поднял взгляд на Гэвина. — В счёт испорченного галстука? — опять эта вскинутая бровь и полуулыбка, от которой что-то сладко сжималось внутри. Впрочем, это мог быть эффект лекарств, Гэвин в душе не ебал, чем его тут пичкают. Нет, правда, хватит, он уже признал, что чуточку, слегка, самую малость по уши влюблен, хватит тыкать его носом в этот ебучий факт! — Ага. Услуга за услугу, типа того. И под вопросительным взглядом пояснил: — Проблемы с мелкой моторикой у твоей клешни. Их можно решить тренировками. Складыванием оригами, там, или игрой с монеткой. Могу показать пару трюков, ну, когда выберусь с этого курорта. Коннор долго смотрел на монетку; крутил ее так и этак, подкинул на ладони, поймал. Прокатил по пальцам ловким жестом (Гэвин засмотрелся) и сунул в карман джинс. М-да, а Рид уже подумывал понтануться перед робокопом, когда рукой сможет шевелить без того, чтобы материться от боли. — Не подумай ничего такого, пластик. У меня руки были сплошной фарш, уже готовился пополнять ваши кибер-херовы ряды, вот и занялся вопросом, чтоб как ты не мазать с двух шагов, — чем дольше Гэвин говорил, тем большим идиотом себя чувствовал. Но не правду же, в самом деле, сраной консерве говорить. Коннор смотрел с серьезной миной, но Гэвин готов был поклясться всем, чем угодно, что глаза его улыбались. — О, я ничего такого и не думал. — Ага. Это не ради тебя. Просто полезная информация. — Конечно. — Я же детектив, мне положено знать… всякое, что имеет отношение к делу. А сраные аугментанты имеют отношение к делу, их сраные аугменты имеют отношение к сраным аугментантам, и вот это вот все — логично? Надо знать как эта херь функционирует, как говорится, знай своего врага в аугмент, или как-то так. Не-сраный аугментант, имеющий отношение непосредственно к Гэвину, смотрел на несостоявшееся пополнение херовых рядов и — вот тут уж не было сомнений! — откровенно лыбился. Гэвин скучал по его улыбке больше, чем готов был бы признать. Хорошо, что признаний от него и не требовали. Они проговорили довольно долго, но Гэвину казалось, что прошло совсем немного времени. Коннора не хватало физически и сейчас его присутствие рядом творило с Ридом что-то, что он не смог бы объяснить, как бы ни старался. Это что-то растекалось по организму, вызывало и бодрость, и умиротворение, и приятие, и много чего ещё. И все это без единого грамма алкоголя (хотя, опять же, Рид не мог гарантировать, что в капельницу не подмешали чего-нибудь эдакого). Но все хорошее имеет свойство заканчиваться, да и вечерние часы посещений не предполагали совместной ночёвки с больным в палате — о последнем поведала лечащий врач Гэвина, пришедшая, кажется, лично выпроводить Коннора. — Коннор! — окликнул его Гэвин, прежде, чем тот успел подняться с койки. — Да? ....Твою мать, что так стремно-то? Они говорили сегодня много, больше, чем за весь прошедший месяц, что же так нервно, жутко, спросить это ещё раз? — Когда я выпишусь... Нам надо поговорить. Нормально, по-человечески. Ну, то есть, совсем нормально, понимаешь? И опять его красивые, выразительные брови поползли вверх. И Коннор улыбнулся. — Давай, когда ты выпишешься и когда врачи позволят, позовешь меня в бар? — В бар? — сухим голосом переспросил Рид, не до конца уверенный, что ему не послышалось и пропустивший часть про врачей мимо ушей. — В бар. Думаю, нам стоит выпить вместе. — Да. Точно. — Несомненно. — Согласен. Тогда...? Коннор чуть наклонился к нему («опасно близко!» — заговорило что-то в Гэвине и снова обожгло жаром от желудка и ниже, и этобылнуточнонегастрит), гипнотизируя своими глазищами и, блядь, в лекарствах точно были наркотики иначе бы голова так не кружилась. — Выздоравливай скорее, Гэвин. *Недели спустя* Не за этим они шли в бар. И не за этим вливали в себя спиртное. Не ради этого Гэвин звал Коннора, а потом Коннор звал Гэвина, и им многое мешало, дохуя всего, если честно, но главное им реально надо было выпить, расслабиться и все обсудить. Не за этим — так думал Гэвин изначально, да и все время в баре, строго до злополучной текилы. Но вжимая сейчас Коннора в стену, слизывая, сцеловывая, впитывая с его губ остатки лаймового сока, отчётливо осознавал что именно за этим. На следующий день его ждал крепкий, как кулак Джимми Стоуна, кофе, сучащийся Коннор в участке, с которым они умудрились разругаться едва ли не до драки в первые десять минут рабочего дня, закатывающий глаза с утомленным «ну, началось!» Хэнк, обросшая протезом Диаз (эй! Он должен был достаться Гэвину! Где ёбаная справедливость, блядь?), посмеивающаяся Тина и охуенное ощущение правильности. Тем более, что злой Коннор стрелял в его сторону не только злыми взглядами, о, нет, не злыми, настолько не злыми, что у Гэвина темнело в глазах (так как кровь к мозгу решительно отказалась приливать, сосредоточившись на других областях Рида) и все внутри ходуном ходило в ожидании вечера. Бара. Возможно, без бара. Текилы. Можно без лайма. Можно без текилы. Коннора. Можно без всего. Нет, блядь, абсолютно точно Коннора без всего. Рид много раз ошибался. Чертовски много. На самом деле большая часть его жизни была ошибкой. И самая лучшая, самая сладкая и прекрасная из этих ошибок была в том, что он считал, будто шансов нет. И ошибся.