От ненависти до любви.

Самураи — войны прошлого, что были преданны своим семьям, обычаям и кодексу Бусидо. Как сословие, они пропали примерно в 18-19 веке, но это не помешало им оставаться войнами. Скажете, что всё это уже далеко в прошлом, но даже сейчас остались целые кланы, что продолжают жить по старым обычаям, они составляют верхушку «знати», в их рядах различные бизнесмены, чиновники, политики и многие другие высокопоставленные личности. Не повезло мне родиться именно в такой семье. Всё решают за тебя, за кого выйти замуж, как одеваться, как говорить с другими отставными самураями, вообще всё. Но такова судьба наследницы клана Харуно. — Сакура-сан, солнце уже встало и ванна готова, — с этих слов начинается каждый мой день. Служанка стоит у дверей-купе, опустив голову. Лёгким взмахом руки, даю знак, что она свободна, служанка поклонилась, уходит. Поднимаюсь с постели и направляюсь в ванную комнату, уже там, распускаю розовые волосы до поясницы и скидываю с себя ночную рубашку, погружаюсь в ванну. Каждый день одно и тоже. На принятие ванны уходит не больше 15 минут. После ванны, надеваю домашнюю юкату белого цвета, подвязанную красным поясом и длинными рукавами, что не сказать про низ, он такой же длины, что и школьные мини юбки. Волосы закручиваю в низкую култышку, оставив две пряди лежать на щеках, закалываю красным цветком и выхожу из ванной комнаты. Этот повседневный домашний наряд, я обязана носить дни на пролёт, что очень надоедает, иногда хочется проснуться, надеть безразмерную футболку и шорты, и ходить так по особняку. Но увы, в особняке царит «эпоха самураев». Подъём в 5 утра, уже вошёл в привычку и после водных процедур, отправляюсь в комнату молитв, где мы молимся два раза в день, утром — после пробуждения, и вечером — перед отбоем. Но перед этим, нахожу огромный букет роз на своём подоконнике, так происходит раз в два дня, как только одни цветы завянут, то на утро появляются другие, вот только… кто их отправляет и незаметно оставляет на подоконнике? Этот вопрос мучает меня уже очень давно. Затем настраиваюсь на день, медитируя в саду. После каждодневных обязанностей возвращаюсь в комнату и переодеваюсь в школьную форму, завязываю конский хвост, оставив две пряди лежать на щеках, и только после этого отправляюсь в центральную залу, для отведения чайных церемоний, где меня уже ждёт отец. Стоит мне появиться в дверях, как он открывает глаза, кланяюсь и сажусь на своё место, прижав ноги под собой, направляя их в одну сторону, ведь мне запрещено садиться, скрестив ноги под собой, как делает мой отец — Кидзаси Харуно. — Юбка должна быть на десять сантиметров ниже колена, — ну вот, опять. Отец возмущается на счёт моего вида. — Это современная школьная форма, отец, тебе стоит смириться, — дерзить, конечно, неправильно, но сейчас без этого никак нельзя. Вижу, как на его лбу появились морщины. — Эта современность…она не соответствует нашему статусу, — бла-бла-бла, тысячу раз это уже слышала. — Три года назад, тебя всё устраивало, — нужно задеть нашу самую нелюбимую тему, иначе, этот вежливый разговор может затянуться на долго. — Тогда твоя мать была жива, — мама умерла два с половиной года назад, когда мне было 14, от тяжёлой болезни, после её смерти, отец начал соблюдать все обычаи и традиции самураев, хотя перестал это делать после 18 и взялся за моё обучение в качестве самурая. Теперь я дни напролёт тренируюсь во владении мечом, боевых искусств, чайных церемоний, молитв, а мне хочется свободы, ходить на вечеринки и тусоваться с друзьями. — Вот именно, она и поддерживала порядок в доме, — до тех событий, мы жили как обыкновенные семьи, мама была домохозяйкой, папа занимался своим бизнесом, а я училась в школе. — Тебе стоит смириться со смертью Мебуки. — Единственный, кто не смирился, так это ты, отец, — как всегда, последнее слово за мной, мы молча провели чайную церемонию и я, взяв сумку, ухожу в школу. Останавливаюсь перед зеркалом во весь рост в коридоре, проверяю состояние формы. В школе с соблюдением формы всё очень строго, белая рубашка с длинными рукавами, чёрный галстук, чёрно-белые пиджак и юбка, чёрные гольфы с белой резинкой и никаких распущенных волос. Выхожу из дома, где меня встречают пять мужчин в деловых костюмах и с катанами на боку. Сажусь в машину на задние сиденья, один из мужчин садится за руль, а остальные бегут с двух сторон. Это меры предосторожности, вдруг на меня нападут или ещё что. Мне жалко телохранителей, до школы путь не близкий, на машине 20 минут. Уже у школы, один из них открывает дверь машины, а остальные кланяются. — Сакура, здравствуй, — ко мне со спины подходит Хината, моя лучшая подруга и соседка, она такая же жертва «эпохи самураев» только с детства, только с ней я могу отбросить образ гордой аристократки и быть собой. — Хината! Привет, — улыбаюсь, она всегда такая скромная. — Пойдём, — берёт меня под руку и ведёт в класс, там всегда очень шумно и весело. Только со мной в одном классе учатся «крутые» ребята, что любят посмеяться надо мной. Это Учиха, Яманака, Нара, Инузука и другие. Есть и приятные личности, но с ними дружба у меня не сложилась. — Эээээй, Харуно! Почему не в кимоно? Ведь сегодня канун вечера памяти, — этот поганец Учиха, откуда он знает все эти праздники прошлого? Ненавижу его! — Учиха, не мог бы ты закрыть свой поганый рот? — нужно вежливо послать его, но не получается. — Грубиянка, — наглый, высокомерный, жестокий придурок! — Тикусё! — переводится как «сукин сын». Он скорее всего не знает самурайскую версию японского, но его лицо скривилось в гримасе ярости. — Ама! — это невозможно! Он назвал меня сучкой, но откуда он знает эти слова? Нельзя показать, что я удивлена. — Рэйдзи! — «псих» — Ама! — «сучка» — Ахо! — «придурок» — Яриман! — «шлюха» — Коно-Яро! — «сволочь». Мы могли оскорблять друг друга весь день и никто ничего не поймёт, но пришёл учитель и разнял нас. Терпеть его весь день дело не из лёгких, плюс ко всему, мы сидим вместе. Весь оставшийся день я старалась его игнорировать, но на физкультуре сорвалась и «случайно» попала ему в голову мячом, а он только нахмурился. По дороге домой меня догнала Хината. — Подожди меня, — подбежала ко мне и пыталась отдышаться. Я так быстро шла? — Ежедневный ритуал? — я поняла о чём она, ухватилась за резинку и стянула её с волос, она сделала тоже самое. Смотрим друг на друга, потом на взъерошенные волосы и начинаем смеяться. — Пойдём, — она кивает и встаёт рядом. — Кстати, что это было утром? С Учихой. — Ну, я хотела его оскорбить на самурайский манер, но не вышло. Этот гад тоже знает несколько словечек, — мне кажется, что не несколько, а больше. — Понятно. У меня к тебе ещё один вопрос… — она задумалась. Настолько озадаченной её увидишь не часто. — Задавай. — Что это за метка на твоей груди? — ЧТО?! КАК ОНА… УЗНАЛА? После этого вопроса я заметно дёргаюсь и нервничаю, — извини, когда мы переодевались, я случайно посмотрела на твою грудь и увидела. По моему это был «Инь» из Инь-ян. — Да, это «Инь», — мне нельзя говорить о этой метке, но если она её уже увидела. — Расскажешь? — она так молебно смотрит на меня, что я не смогу отказать. — Это долгая история, — нужно попробовать увильнуть. — До дома нам ещё идти и идти, а занятие по Кендо у меня через два часа, так что я никуда не тороплюсь, — уверенная ухмылка на её лице так забавляет. — Ладно. Это метка от помолвки, — Хината остановилась и ошарашенно посмотрела на меня с покрасневшим лицом. — Да ладно? У тебя есть жених? Кто он? Когда это произошло? — этот наплыв активности весьма опасен для нас обеих. — Всё по порядку, — подмигиваю ей, она внимательно меня слушает, — это случилось три года назад, помолвка с неизвестным мне парнем было предсмертным желанием моей матери, я не могла отказать. Она состоялась в слабо освещённой комнате, на всех были фарфоровые маски, что я не могла понять, где родители, только на двух масках, моей и того парня, нижняя половина лица была открыта. За всю церемонию мы не сказали ни слова. Мы могли бы узнать друг друга по голосу в будущем, но говорить было запрещено. В завершение мы капнули своей крови в бокалы и выпили их, соединив свои души друг с другом по традиции. Мне казалось, что это всё, но нет. Нас подвели к старинной статуе и сказали соединиться физически, наши губы соприкоснулись. Остальное не помню, помню, что проснулась утром с этим знаком и всё. — Ого. Я в шоке. Ты не знаешь ни имени ни внешности своего будущего мужа, просто супер, — кажется Хината ждала другой истории, но я врать не собиралась, — значит, если у тебя «Инь», то у него «Ян»? — Скорее всего. Ты никому не рассказывай, хорошо? Это секрет, — я боюсь, что кто-то из школы узнает и тогда будет полный п*здец. — Хорошо, — берётся за руки и бежим в сторону дома, весело смеясь. *** — Сакура! Где ты?! — Цунаде ищет свою ученицу — меня. Кэндзюцу, Нагинатодзюцу, Бу-дзюцу и Каратэ — виды боевых искусств, что она преподаёт мне изо дня в день. Если честно, то мне нравится учить новые приёмы, но каждый день, это уже слишком. — Я здесь, сенсей, — я вышла из-за шторы, что отделяет мою комнату и додзё, сажусь на пол, рядом с подставкой для моей катаны. — Почему так долго?! — я задержалась всего на 2 минуты… Цунаде хороший учитель, но не терпит опозданий. — Возникли проблемы с кейкочи, — (кейкочи — одеяние для сражений, состоящее из широких красных брюк, похожих на юбку, и свободной белой рубахи). — Если всё хорошо, то приступим к разминке, и вот ещё..... Убери волосы, вдруг отрежу, — чем ей хвост не угодил? В сидячем положении распускаю хвост. Делю волосы на две половины и делаю два высоких хвостика, завязав их лентами, потом закручиваю на месте ленточек и получаются две култышечки, оставляю две пряди на щеках. Закончив причёску, начинаю разминку, что длится 40 минут… К чему все эти сложности? Спросите вы. Но я учусь не совсем как «дочь» самурая, точнее не только как она. По большей части я учусь именно как самурай, именно поэтому мне доверили два меча: катану и вакизаси. Когда с разминкой покончено, Цунаде принесла мне мою катану «Сидзи» («смерть») в ножнах. Хватаюсь за рукоять и оголяю острое лезвие меча. Цунаде выбрасывает ножни и оголяет свой кинжал «Доно», который получила в знак принадлежности к сословию воинов. — Начинай! Тренировка в Кэндзюцу (искусство владения мечом) начинается.