Если бы я мог перевести часы назад, Я бы убедился, что свет не погаснет в темноте, Я бы провел каждый час каждого дня, Оберегая тебя. Calum Scott — You are the reason
Хан Джисон вытаскивал последнюю коробку из грузовика, чтобы после поднять их все вместе с грузчиками в новую квартиру на десятом этаже в новостройке, когда впервые увидел этого незнакомца. Он помнил об этом слишком четко и явно, потому что это первое их общее воспоминание, которое Хан оберегал в душе всем сердцем еще долгое время. Тогда, расписываясь в документах о качестве перевозки, он не особо запомнил черты лица, лишь темные волосы и выразительный нос. Это было лишь секундной заминкой, легким касанием взгляда. — Господин Хан, мы готовы поднимать коробки, — мужчина в специальной униформе привлек свое внимание быстрее, чем Джисон успел осознать зачем смотрел на парня, заходящего в соседнее здание. Сейчас он готов был отдать многое, чтобы вернуться в тот день и рассмотреть чужое лицо ближе и лучше. В новой квартире просторно, светло; две комнаты и звукоизолированная студия. Собственно из-за последней он и переехал на месяц позже, потому что ему все никак не приходилась по душе пустая студия. Не нравился цвет стен, отделка окон, запах, а после маленькой проверки и звукоизоляция. Зато сейчас, когда он трепетно распаковывал каждый предмет интерьера, потихоньку обживая самую важную комнату в новой квартире, чувствовал легкое покалывание в пальцах и приятный трепет души, связанный с безграничным желанием творить. Различные звукозаписывающие устройства, фоно, своя аудиосистема и еще куча других вещей и проводов. На подоконнике уютно расположились цветы, на полке у большого мягкого кресла — свечи в лампадках и сборники сказок с красочными картинками внутри. Пару картин на стене, и Джисон с уверенностью может заявить, что готов создавать свой новый альбом. В других же комнатах он не особо утруждался создавать уют, понимая, что в спальне будет только ночевать, а в гостиной есть и принимать редких гостей, таких как семья или близкие друзья. Все свое время он планировал провести в студии, отдаваясь любимому делу всем телом и душой, вырывая сердце с корнем и превращая удары сердца в ноты и лирику. Осенью темнело быстро. Небо заволакивало плотной пеленой туч и сумерек, в окнах зажигались ярко-желтые огни света, раскрывались красочные зонты, превращая теперь людей с такой высоты из муравьев в заметные круглые пятна. Джисон зажег свечи с помощью каменных спичек, сел у окна, закрыл глаза. Вдохнул и понял, что его что-то сильно беспокоит. Свербит под ребрами, мешает дышать и слышать внутреннего себя. Хан открыл глаза и впервые посмотрел в окно именно из студии. Соседний дом оказался преступно близко. Высунься по пояс из окна, протяни руку и постучись в окно. Раньше Хан не обращал внимания на это. Разве кто-то мог подумать, что в двадцать первом веке дома могут быть так близко друг к другу? Вот и Джисон не мог. Сощурился, подумал, что нужно купить шторы или что-то, что будет закрывать его от мира. Хорошо хоть стекла тоже не пропускают звук, мало ему будет ощущения, что за ним смотрят в процессе творчества. Отвернулся, взял блокнот в руки, готовясь начать набрасывать строки под прилипчивый бит в наушниках, как вдруг в окне напротив зажегся свет. Джисон невольно, сам того не желая, оторвал взгляд от бумаги на точку и удивленно приподнял брови. Там тоже была студия, без цветов и сказок на полках: техника и инструменты. Парень, плотно закрыв за собой дверь, стянул через голову толстовку, оставаясь в чисто белой футболке, бросил ее куда-то за пределы видимости комнаты и сел на стул, круто развернувшись. Джисон вскочил с него, поддергиваемый мыслью, что подглядывает. Ему вот такое было неприятно, а каково будет парню напротив. Бросив унылый взгляд на блокнот, осознал, что в голове теперь сплошной сумбур, и выловить из этого потока что-то действительно нужное практически невозможно. Посмотрел еще раз на студию напротив и робко улыбнулся, когда заметил, что незнакомец тоже удивленно его рассматривает. Тот замялся, нахмурил свои черные брови, в после на его губах расцвела ответная улыбка. Буквально приподнятые уголки губ, но этого хватило обоим. Сегодня был сильный дождь.***
— Хэй, Хан Джисон, ты совсем не заходишь в компанию, — его друг, Кристофер Бан или же Бан Чан, сидел на диване в гостиной и пил чай из кружки с оленем на боку. — Парни скучают по тебе, ждут когда ты принесешь им новый классный трек. Джисон откинулся на спинку кресла напротив, облизнул губы и нахмурился. Парни ждут его новый трек. Он и сам ждет свой новый трек, который, как и прошлые, определенно должен пробить верхушки корейских чартов, взять парочку дэсанов, а группе, исполнившей ее, новых преданных поклонников. Да, такой расклад ему определенно нравился, но в этом оптимистичном плане было одно маленькое «но»: он совсем не чувствовал новые биты. Сперва они казались ему классными, уникальными, если добавить еще пару ритмов и звуков происходил «тотальный взрыв мозга» — так сказал Бан Чан, когда Хан, не выдержав, рассказал ему все. — Это бывает. Возможно потому что ты только-только сменил квартиру и еще не успел привыкнуть к здешнему интерьеру, расположению комнат и кружек с тарелками на кухне. Со временем все устаканится, и в голове будет порядок. — Очень на это надеюсь, — кисло ответил Джисон. Он не хотел больше возвращаться к этой теме, думая, что сделает еще хуже, поэтому стал активно расспрашивать про подготовку к первым концертам группы, у которых Кристофер был менеджером. Бан Чан, к великому счастью, начал бойко вещать о проблемах и достижениях. Что у юного Ян Чонина отлично начала получаться сложная хореография, зато у Ким Уджина начались проблемы со связками и доктор посоветовал ему на время прекратить вокальные занятия, чтобы не подорвать здоровье еще больше. Джисон искренне завидовал другу, хотел чтобы и его работа не зависела от вдохновения, настроения и степени привычности к новой квартире, чтобы каждая мысль не могла бы стать причиной застоя на несколько дней. Парни ждут его новую песню, готовятся к первым концертам, и он, как их практически родной человек, член команды, тоже должен не сдаваться, а работать со всех сил. Поэтому стоило только Кристоферу уйти, он побежал в студию, зажег свечи и стал раз за разом вслушиваться в мелодию, решая, что следует дополнить, на чем сделать акцент, а что и вовсе убрать. Погрузившись с головой в процесс, он не особо отреагировал на свет, вспыхнувший в соседнем доме. Зато, когда глаза и голова гудели от приятной усталости и единственное, о чем просило тело — это лечь в кровать и поспать пару часов, посмотрел на соседа, отмечая его невысокий рост, ширину плеч, красивую линию скул, выразительный нос и челку, спадающую на глаза. Встречаются взглядом, улыбаются — Джисон широко и морща нос, незнакомец лишь уголками губ, — и Хан уходит из студии, бросив прощальный взгляд на парня за стеклом. Ему срочно нужно лечь и поспать.***
Дождь барабанил в окно свою мелодию, играл на струнах ветра каплями и заставлял детей радостно визжать на площадке где-то внизу, пока родители едва успевали раскрывать зонтики и утаскивать своих чад от разрастающихся луж. Джисон листал книгу сказок, которую ему когда-то подарил Крифстофер Бан. Внутри все было на английском, который Хан не особо понимал, но однажды, вооружившись переводчиком и Бан Чаном, перевел все на доступный корейский и написал перевод сверху карандашом, и теперь довольный листал страницы. Красочные рисунки дополняли образы из текстов, окунали с головой в атмосферу истории, заставляли аккуратно, буквально кончиком пальца проводить по глянцевой бумаге, ощущать легкий скрип. Джисон листал книгу только в моменты глубочайшего заточения вдохновения, надеясь, что после пары сказок слова сами начнут выстраиваться в нужном порядке или пальцы начнут наигрывать или же отстукивать новую мелодию. Ему срочно нужна порция музы в кровь. Дождь, сказки и свечи обязательно должны помочь. — Ну что же это такое… — вымученно простонал Джисон, захлопывая книгу и подходя к окну, чтобы посмотреть на соседа из дома напротив. Сегодня незнакомец, в отличие от него, работал уже пару часов, не снимая глупых розовых наушников с кошачьими ушками на ободке, иногда стучал простым карандашом по столешнице и крутился на стуле, раскинув руки в сторону. Привычную майку сегодня сменил ярко-красный вязанный свитер. Нет, Джисон передумал, что он был красный, скорее красивого кирпичного оттенка: а это ему показалось из-за света и стекол, что красного. Честно, Джисон устал обмениваться с соседом улыбками раз в день или два. Он прямо сейчас был готов открыть окно, небезопасно свеситься и постучать в окно тому. Но сегодня был сильный дождь, а болеть в планы Джисона определенно точно не входило. Поэтому у них сегодня по плану снова улыбки. У него во все тридцать два зуба, а у незнакомца снова уголками губ. Интересно, а он всегда так улыбается, а шире может? Хан надул губы, чмокнул ими, взял блокнот, вырвал оттуда лист, схватил яркий черный маркер и размашисто написал. Оторвал кусочек скотча и прилепил надпись к стеклу. Ты всегда улыбаешься только уголками губ? И сел ждать ответа. Смотрел на незнакомца не моргая, не двигаясь и с легким прищуром. Ну он же почувствует чужой пристальный взгяд и обязательно повернется, да? Джисон бы точно повернулся, почувствовал бы всем телом, что за ним вот так вот, в открытую, наблюдают и следят. Спустя десять минут ему надоело, потянуло в сон, поэтому, зевнув, потушив все свечи специальным куполом, вышел из студии, не заметив, что именно в этот момент сосед посмотрел в его окна и широко улыбнулся, показывая зубы. Утром, когда Хан зашел за вещами, чтобы быстро уехать в компанию на такси на срочное собрание по поводу концертов его парней, Джисон снял свою записку со стекла и увидел на чужом ответ. Нет. Со Чанбин. Чанбин. Со Чанбин. Интересное имя и явно подходит ему, подумал Джисон, закидывая блокнот с набросками текста в рюкзак, чтобы показать их Бан Чану.***
В компании всегда пахло чистящими средствами и чем-то очень свежим. Хан Джисону нравился этот запах. Поэтому он, каждый раз как в последний, вдыхал его полной грудью уже когда входил в здание, поднимался на лифте на седьмой этаж, шел по длинному коридору до кабинета директора. Запах заставлял его творить и удивительно быстро очищал мысли от грязи. Может потому, что тут все люди заточены на работу, его мозг тоже настраивается на долгие часы упорного труда? Директор сидел во главе стола, как привык, как положено. По правую руку сидел вымученный последними неделями подготовки Бан Чан, чьи волосы успели отрасти так сильно, что тот спокойно связывал их в хвостик на затылке, и лидер его подручной группы Ким Уджин. У этого вокалиста характерная линия челюсти и голос, отлично подходящий к его песням. По левую сторону сидел… Со Чанбин. Хан даже думать не хотел о том как выглядел, когда осознал, что его сосед сидит за столом в его компании на срочном совещании по его же группе. Это как вообще? Чанбин молча встал, вежливо поклонился и протянул руку для рукопожатия. — Со Чанбин. С этого дня мы будем вместе работать над новым альбомом Stray Kids. И я помогу в аранжировке некоторых треков для приближающихся концертов. — Хан Джисон… — только и смог выдавить из себя парень, сжимая чужую ладонь в ответном рукопожатии и бросая косой взгляд на Кристофера Бана, которого эта новость совсем не удивила. Прямо вот совсем-совсем. В прочем, как и Ким Уджина, все еще меланхолично рассматривающего платиновые диски на стенах. — Да, — директор радостно хлопнул в ладоши, поднимаясь и подходя к Джисону, дружески приобнимая его за плечи. — Ты не подумай только, что мы тебя недооцениваем, но мы с Бан Чаном подумали, что тебе нужна какая-то помощь. Писать третий альбом абсолютно одному очень и очень сложно, а тут в Корею вернулся хороший друг Криса. Не обижайся, просто подели работу, послушай его идеи и тексты, попробуйте написать что-то вместе. Вдвоем определенно лучше, не так ли, Хан Джисон? Джисон явно выглядел не очень. Да, конечно, писать три альбома, один из которых полноформатный, в одиночку сложно, но он же не из робкого десятка, чтобы вот так вот говорить, что теперь он работает не один, что всеми наработками придется поделиться, слушать не только своего внутреннего композитора и продюсера, а еще учитывать мнение чужих внутренних тараканов. Хан нахмурился, облизнул губы, достал блокнот и предложил присесть за стол и вновь здраво обсудить все их планы. Джисон, сам того не понимая, начал защищать себя и свое пространство. Вот, смотрите, у меня аранжировано восемьдесят процентов треков, написано четыре новые песни — да, пока без текста — и даже четыре новых трека для мини-альбома — а это уже полдела. Директор качал головой, соглашаясь со всем, Бан Чан едва касался его ногой под столом, поддерживая, пока Со Чанбин молча листал его блокнот с набросками текста. — Мне нравится эта, — сосед перебил сбивчивый отчет Джисона, заставляя того захлебнуться своим же потоком слов. — Красивая история о любви между соседями. Джисон едва сдержался чтобы не выдернуть свои наброски и не разорвать эти страницы над чужой коричневой макушкой. Он сам плохо помнил, когда написал эти строки: возможно, вчера вечером, когда листал сказки и ждал ответа на свою записку. Быстро пробежался глазами по тексту, вспоминая ощущения, пока Чанбин делился и дальше своими идеями. — Под гитару, сделать что-то наподобие баллады. Да, немного нетипично, если весь альбом будет на сильных битах и прилипчивых мотивах, но это заставит фанатов полюбить трек. Если поработать над посылом, чтобы фаны думали, что песня о них, дать им волю в поиске подтекста, то получится своеобразная бомба. — Джисон не пишет баллады, — заметил Бан Чан. — Я пишу, — пожал плечами Со Чанбин. Джисон, кажется, совсем запутался. Ему одновременно хотелось услышать чужую игру на гитаре, понять, каково это — придумывать баллады, посмотреть на Чанбина в его студии за работой, как тот хмурится, когда ничего не выходит, как идет заваривать себе чай или варить кофе в таких ситуациях. А если вдохновения нет, как он его находит. Пытается как он создать его свечками и сказками в окружении растений или как-то иначе? Может, просто идет спать, или просто делает какую-то банальщину, смотрит видео на ютубе. По сути Джисон никогда не работал с другими композиторами, не видел никогда чужих взлетов и падений. Может, сейчас этот шанс? Шанс увидеть широкую улыбку, посмотреть на то, как создают музыку другие. Опыт, Хан Джисон, это же все опыт. Не бойся его. Вон как Бан Чан под столом ногой по ноге бьет, там же явно уже синяк будет. — Может и правда стоит попробовать написать балладу. Слова действительно неплохие… — Вот и славно, — улыбнулся директор. — Вы двое свободны, а тебе, Бан Чан, придется с Ким Уджином еще тут посидеть. Сейчас придет группа дизайнеров. Нам нужно обсудить декорации и костюмы… Джисон и Чанбин быстро собрались, не желая слышать о каких-то бытовых делах. Джисон сейчас мечтал о какой-нибудь вкусной лапше и супчике, пока Со лишь улыбался уголками губ.***
Их первую попытку совместно работать можно назвать провальной. Полностью. Джисон пригласил к себе Чанбина, пустил его в свою студию, но все что получилось из себя выжать равнялось пустоте, стуку метронома и едва уловимому звону струн гитары соседа. Теперь он не мог называть его незнакомцем. Потому что знал, что у него каждый день разный парфюм, что он композитор, приехал откуда-то, ненавидит зеленый чай и сладкое, а еще его свитер не красный, не кирпичный, а терракотовый. О незнакомцах так много не знают. Чанбин же осмотрел слишком, на его взгляд, заполненную лишним хламом студию, вежливо отвечал на вопросы, но сам признавался Джисону, что не может понять, что именно должен рассказать через аккорд. Какую историю о влюбленных соседях, о чем должна говорить мелодия, когда на листе есть строки «от одной лишь улыбки». — Я никогда не влюблялся, поэтому мне сложно, — признался Чанбин, пока Джисон сидел на своем кресле в углу и листал сказки. — Тогда зачем вообще заикнулся про балладу? Я вот влюблялся и мог бы и сам что-то сделать с этой лирикой. — Да, конечно, — фыркнул Чанбин, подкручивая колки на гитаре, поднимая все струны на тон. — Если бы ты знал, что делать с текстом, то не смотрел бы на него тогда так, словно видел корейский алфавит впервые в жизни. — Эй, не дерзи мне! Ты на моей территории! И Чанбин улыбнулся. Не уголками губ, а широко. Обнажая ровный ряд зубов, показывая морщинки в уголках глаз. Его все это забавляло, а Джисон едва на стенку не полез, потому что осознание того, какая у парня красивая улыбка, сдавило внутри все горячим жгутом. Влюблялся он, ага, конечно. Так давно, что не помнит даже лицо своей «любви». Зато помнит ощущение. Когда тяжело сделать вдох, потому что легкие словно слиплись от сладости мыслей, когда в животе творится полнейший беспредел, а пальцы на ногах поджимаются от тепла по всему телу. Хан Джисон мог соврать самому себе. Он бы даже поверил самому себе, что все, что он ощутил лишь от чужой улыбки — это просто последствия тяжелого дня, переживаний из-за концерта парней, застоя в написании альбома. Мог бы, но прекрасно понимал, что это будет ложь. Это определенно не любовь с первого взгляда. Потому что первый взгляд был два месяца назад, когда дождь только начинал хлестать в окно с завидной периодичность. Это определенно была симпатия. Такая легкая, воздушная, как сахарная вата. Чанбин склонил голову, смотря на Джисона, а тот так и сидел с открытым ртом. — Эй, Хан Джисон, все в порядке? Ты покраснел. Ой, отлично. Он еще и покраснел. Джисон вскочил, прокашлялся, быстро посмотрел на часы на стене и ляпнул что-то про позднее время, что они вряд ли сегодня что-то придумают и им нужно встретиться завтра пораньше, чтобы времени подумать было больше. Со Чанбин лишь кивнул, быстро спрятал гитару в чехол, любовно огладил черный материал, остановил метроном, закинул в специальный контейнер свои медиаторы, положил блокнот в отдельный карман на чехле и уже у дверей, когда Джисон, как и положено хорошему хозяину, проводил его, произнес слова, которые Хан не мог забыть всю ночь, прокручивая раз за разом: — Ты очаровательно краснеешь, Хан Джисон. До завтра. Боже, ну почему ему не жилось в своей старой квартире где-то на окраинах Сеула. Ну почему?***
С каждой встречей Джисон все больше понимал, что вляпался по уши. Ему уже не хватало улыбок Чанбина, его взглядов и того, как чужие пальцы бегали по струнам, подбирая новые аккорды под мелодию, что Хан напел ему с утра, скинув голосовое в Какао. Ему уже было мало просто сидеть в небольшой комнате на расстоянии вытянутой руки, вдыхать чужой парфюм. Пока Чанбин успешно справлялся со своей задачей, Джисон без всякого разрешения трогал технику, примерял на себя наушники с ушками, которые раньше видел через окно. Здесь действительно, по сравнению с его студией, было просторней. Только техника и инструменты. Ничего лишнего, ничего такого, что создавало бы атмосферу какой-то абстракции, творческого окружения. Хану было бы неуютно в такой студии одному. Слишком много места, слишком пусто, поэтому это лишь сковывало его сильней. Чанбину же явно нравилось такое. Здесь он чувствовал себя уютней, свободней, а соответственно и более трудоспособным. Уверенно держал карандаш в руке, стирал одни аккорды без жалости, записывал поверх новые, слушал метроном, закрыв глаза, напевая своим глубоким голосом мелодию из голосового. Джисону нравилось здесь. Ему было хорошо каждый раз, когда он приходил сюда к Чанбину. Было хорошо только когда он был рядом. Стоило только соседу отойти в туалет или на кухню за новой порцией воды в чайник и в бутылки, как он едва сдерживался, чтобы не прыгнуть из этого окна в свое и не начать листать сборник сказок. Потому что так привычно, потому что так было, есть и должно быть. — Смотри. Я подумал, что лучше сделать всю основную часть в мажоре. Минор будет смотреться слишком грустно и тяжело с таким текстом. Подожди, сейчас наиграю. Чанбин начал перебирать струны в каком-то замысловатом переборе, быстро сменяя аккорды с одного на другой. Джисон завороженно смотрел на то, как чужие пальцы летают по струнам, как красиво выглядит чужой профиль и сосредоточенное лицо. Так преступно завораживающее. Хан не слышал песню, плохо осознавал, что это именно его слова так красиво ложатся на эту мелодию, что именно их встреча послужила созданием чего-то такого удивительно спокойного. В голове лишь набатом стучало «красивокрасивокрасивокрасиво». В какой момент Хан Джисон протянул руку и коснулся чужой скулы, он не знал. Осознал, что происходит что-то безумное лишь тогда, когда струны напряженно замолчали, Со Чанбин смотрел на него, слегка приоткрыв рот, а его глаза расширились от удивления. Испуганно вздохнув, Джисон отдернул ладонь, прижал к своей груди, воровато оглянулся, схватил свой рюкзак — благо ничего не достал из него, — и, быстро ляпнув: — Думаю, сегодня мы хорошо поработали, — убежал. А дома сидел на кухне, дрожащей рукой закрывал себе рот, смотрел на то, как переливается в гранях чашки свет от свечек, и думал лишь о том, что еще немного, и он бы поцеловал его. Какой позор.***
Концерт дышал в спину. Сроки дышали в затылок, а психика не хотела подчиняться Джисону, подкидывая ему кошмары во снах, где Чанбин даже не смотрел на него. Хан просыпался, загнанно дышал, словно воздух вот-вот закончится в комнате. В студии он занавесил шторы, лишь бы не видеть чужих глаз. Вдруг там презрение? Отвращение? Желание больше никогда с ним не видеться и не работать? Найти окончательно потерянное вдохновение не помогло ничего. Свечи, сказки, музыка, растения… С таким ощущением, наверное, писался похоронный марш: внутри так же пусто, как при его прослушивании. Хотя вряд ли, ведь даже для такого необходимо вдохновение. Кристофер Бан скривился, услышав о том, что он не виделся со своим «помощником» вот уже как полторы недели. Упер руки в бока, навис грозной тучей, начал говорить, что до концертов осталось каких-то жалких двадцать дней, а он тут сопли развозил по столешнице, превратился с переездом в кисейную барышню. Джисон авторитетно заявил, что квадратные метры тут не имеют ничего общего с музыкой, а потом и сам засомневался. Если бы он не переехал, то не увидел бы Чанбина, не засмотрелся на его робкую улыбку. Может, познакомь их потом компания, как и предполагалось изначально, все вышло бы по другому? Сердце бы точно не стояло в глотке, не работали с ускоренной мощностью легкие, перекачивая кислород в углекислый газ. А сны были бы такие же, как раньше… обычные, а не делились на хорошие и плохие, где его сперва крепко прижимали к груди, а потом бросали, как старую игрушку. Хан, заваривая кофе другу, явно слишком задумался о том, что происходит, потому что довольно поздно заметил как из краев чашки полился кипяток прямо ему на руку. Коротко вскрикнув, он прижал запястье к груди, пока Бан Чан цокал языком, вытирая лужу на полу, молча намекая на объяснения. — Ты что? — Влюбился. Звучит как констатация факта. Скорее больше для себя, чем для Кристофера. Бан Чан почесал затылок, не понимая, как о таком можно говорить с таким постным лицом. Джисон шмыгнул носом, сходил выпил таблетку успокоительного и сел обратно, откидываясь на диван. — И давно ты таблетки пьешь? Не замечал этого за тобой. Ты же сам говорил, что не переносишь их вид на дух. — Недели полторы… Как раз после последней встречи с Со Чанбином. — И поче… Нет, Хан Джисон, ты шутишь. — Не особо, — пожал плечами Джисон, чмокая губами и смотря в потолок. Он всегда был таким грязно-белым? Или это серый такой? — Ты умудрился влюбиться в Со Чанбина за три с половиной недели? — Немного больше. Может месяца три. Да, где-то так. Не поверишь, но наши студии находятся на расстоянии вытянутой руки. Мы почти два месяца только улыбались, потом я написал тупую записку и приклеил ее к окну. Еще Чанбин сказал, что я очаровательно краснею, а вот полторы недели назад я положил руку ему на скулу, ну, знаешь, так интимно, а он остановился играть, луп-луп на меня глазами. Я быстро ретировался, и вот мы здесь. Мне снятся кошмары, я не могу прийти в себя, у меня не готова ни одна песня нормально, а лирика к новому альбому выглядит так отстойно, что я уже готов дать возможность твоим парням написать свою, хотя никто из них не излучает желания. Кристофер Бан. Бан Чан. Сколько они знакомы? Кажется, дружба столько не живет. Они встретились в старшей школе, когда один только начинал свои твердые шаги в создании музыки, а второй переехал в Корею из Австралии. Сидели весь первый год рядом, вот и подружились. Бан Чан всегда был рядом, когда сложно, когда не получалось ничего, а его треки отклоняли все кому не лень. Кристофер читал сказки, Джисон собирался с духом и начинал творить с самого начала. Поэтому когда Бан Чан сел рядом, раскинул руки для объятий, Джисон быстро нырнул в них, прижимаясь ухом к чужой груди, слушая, как стучит сердце. Если Кристофер рядом, значит, все будет хорошо. Значит, все наладится. Они сидели так, пока Джисон не почувствовал, казалось бы, утерянное ощущение вдохновения. — Вам все равно нужно поговорить.***
— Это… Короче… — Со Чанбин сидел на своем стуле, поджав ноги под себя и обнимая гитару, поглаживая ее по разрисованному боку. — Я хотел бы с тобой погово… Кхм… Я дописал песню. Джисон вжимался в кресло так сильно, что болело все тело, а особенно лопатки. Кусал пальцы, облизывал губы и тупо кивал, как болванчик, на все слова и звуки, вылетавшие из рта. Даже на простые вдохи и выдохи кивал. Чанбин прокашлялся, понимая, что разговор, не начавшись, зашел в тупик, поэтому проведя по струнам один раз, сделал глубокий вдох и запел: Возможной встречи с нетерпением жду, Её в своём сознании рисую. Тобой лишь только я живу, А без тебя я просто существую. Впервые за долгое время Джисон ощущал себя окрыленным чем-то невидимым, словно кто-то схватил его за руки, поднял в воздух и понес куда-то очень и очень высоко. Хан буквально смотрел Чанбину в рот, следил за каждым движением губ, жадно вслушивался в слова и внутренне сходил с ума, потому что не бывает такого. Не бывает такого ужасно-приятного ощущения в груди, не должно быть так. Это же иллюзия. Джисон сидел и боролся с адским желанием вскочить, отшвырнуть гитару куда-то в сторону, наплевав на сохранность инструмента, и поцеловать, а с другой стороны всем сердцем и душой хотел дослушать до конца, услышать красивые переходы. Чанбин провел пальцами по струнам в последний раз. Испытующе уставился на Хан Джисона, явно ожидая его вердикта, и был готов вносить правки в музыку, но услышал лишь быстрые-быстрые хлопки. Облегченный выдох сорвался с его губ, которые он тут же облизнул, а после, отставив гитару, неловко улыбнулся. Уголками губ, как Джисон и запомнил. — Эм, чай будешь? Или кофе? У меня есть макаронс и пара пирожных, — Со отвел глаза в сторону, запуская руку в короткие волосы. — Не откажусь, — улыбнулся Джисон. Если у Джисона на кухне, в отличие от студии, был минимализм — максимум три тарелки и три чашки для гостей, хотя вроде где-то еще вроде была спрятана пара приборов для большого количества гостей, — то у Чанбина все было совсем наоборот. Куча различной техники: микроволновка, миксеры, кофеварка, специальный чайничек для заварки чая, тостер, на плите томилась вафельница, а еще в шкафчике была куча тарелок, но все как на подбор — одинаковые и белые. Здесь также была небольшая барная стойка, отделявшая кухню от гостиной, и именно она послужила им столом для быстрого чаепития. Джисон издал непонятный звук, когда сделал первый глоток из большой прозрачной кружки. Он и не подозревал, что чай может быть таким вкусным. Или это потому, что его делал Со Чанбин, который сидел совсем близко и болтал ногой в воздухе. — Вкусно? — Очень, — кивнул Джисон, хватая пальцами макаронс, закидывая его в рот и прикрывая блаженно глаза. — Мне, наверное, никогда не было так вкусно. — Я сам собрал этот чай из трав. Там немного мелиссы и мяты, но вкус получается превосходным. На этом разговор потух, едва только начавшись. Джисон гонял по рту ароматный чай, иногда отламывал кусочек от своего пирожного, а Чанбин и вовсе сидел и хмурился, пока они оба вдруг не сказали: — Нам надо поговорить. Джисон вспыхнул как свечка, покрываясь пунцовыми пятнами, а особенно горели уши. — Ты первый, — уступил Джисон. — Хорошо. Честно, не знаю с чего начать. Наверное с того, что между нами возникло недопонимание, которое застопорило нам с тобой всю работу по подготовке к концертам. Честно, я долго думал стоит ли соглашаться на предложение твоей компании, но когда сообразил, что мой партнер — это ты, решил рискнуть. Я живу в этом доме около десяти лет, а вот в квартире напротив жильцы долго не задерживались, менялись каждые полгода, а потом переехал ты, превратил комнату, которая у многих была вечно пустой, в студию, и творил. Ты хоть раз видел себя за работой? Такой весь вдохновленный, прижимающий книжку к груди и смотрящий в экран, почти не моргая. Я еще тогда заметил, что ты из тех людей, кто готов умереть за свое дело, ставить чужие приоритеты выше своих. И это мне в тебе нравится. Несмотря на всю свою серьезность по отношению к работе, ты сохранил в себе ребенка и это классно. Я, увы, не смог. — Хранить в себе ребенка… Я думал, что выгляжу взрослым и ответственным, — улыбнулся Джисон, склоняя голову вбок. — А мне нравится твоя противоположность. Я имею ввиду, что в твоей студии все так аккуратно, совсем нет ничего лишнего, а на кухне и по остальной квартире у тебя куча всего нужного и нет. А еще ты отлично играешь на гитаре! Я вот играть на гитаре совсем-совсем не умею, но хотел бы научиться. А еще у тебя красивая улыбка, честно-честно. Если бы не она, то я даже бы и не посмотрел в твою сторону. Она такая… Джисон только вдохнул воздух в легкие чтобы сказать что-то еще по поводу улыбки, но не смог, потому что к его собственной прикоснулись губами. Тихонько, без напора, едва касаясь, но у Хана вмиг в голове вспыхнули фейрверки, по телу прошлась волна теплоты. Чанбин отстранился, смотря ему прямо в глаза. — Ты мне тоже нравишься, а еще, я говорил, что ты очаровательно краснеешь. — Я не говорил, что ты мне нравишься, — на автомате, все еще находясь под шоком, ответил Джисон, после закрывая лицо руками. — Все, давай на сегодня закончим чаепитие, хорошо, мне кажется, что я сейчас отключусь от перегрева. Чанбин лишь засмеялся, обнажая зубы.***
Концерты прошли с размахом. Джисон и Чанбин, присутствующие на генеральных репетициях, уставали не меньше основных рабочих парней и бедного Кристофера Бана, который едва не поседел за последние пару дней, потому что врач Уджина хотел вовсе запретить парню петь, потому что результаты обследования его совсем не радовали. К счастью, потом это оказалось ошибкой: просто перепутали его данные с каким-то другим парнем, зато психика менеджера уже явно успела сама прийти в негодность. Шесть прекрасных юношей работали в поте лица. Чонин без устали репетировал хореографию, постоянно просил помочь Минхо с некоторыми сложными для него моментами; Сынмин и Уджин распевались, берегли связки, но по ним было видно, что еще немного, и они запоют во всю мощь уже на генеральной репетиции, а между Хенджином и Феликсом постоянно горела какая-то нешуточная страсть во время своих сольников. Но больше всего на концертах оба продюсера ждали их балладу. Компания пришла в восторг от их совместной работы, решив, что они будут использовать этот трек как специальный ивент на концертах, а потом просто выпустят синглом. Джисон лишь счастливо улыбался, пока Чанбин, незаметно для остальных, держал его руку под столом в кабинете директора и водил пальцами по внутренней стороне ладони. Хан бы не удивился, если бы его спросили, почему он сияет как лампочка, потому что сам чувствовал себя яркой лампочкой. Знакомый перебор, четыре вступительных аккорда, и Сынмин запел, поражая в очередной раз фанатов своим голосом. Под куполом зала раздался умилительный визг, а лайтстики были подняты еще выше, заменяя тем самым звезды. Джисон, стоящий за кулисами и видевший все это почти с лучшего места, не сдержал привычного «ва», слетевшего с губ быстрее, чем он успел подумать. На него тут же шикнул кто-то из стафа, сидящий за сценой почти весь в проводах. — Думаю, я лучше ничего не создам, — над ухом раздался тихий шепот Чанбина, приставшего на носочки для удобства. — А я уверен, что напишешь. Тоже мне дело, подобрать пару аккордов, — фыркнул Джисон, чувствуя, как его щипают за бок. — Эй, больно вообще-то. — Такое не напишу уже точно, потому что все это построено на ощущении легкой влюбленности, а сейчас уже явно не то. Джисон вскинул брови, вмиг теряя интерес к глубокому голосу Феликса, раздающемуся из динамиков, и повернулся к Со, смотря тому прямо в глаза. — В каком это смысле «явно не то»? — передразнил Джисон. — Ты еще неделю назад говорил, что-то. — Говорил. — И что? Уже все? — Нет. — Я что-то запутался, — нахмурился Джисон, начиная теребить мочку уха. — Потому что это уже не легкая влюбленность, а немного серьезней. И с каждым днем все серьезней и серьезней. — Вот подлиза, — пунцовый Джисон отвернулся, складывая руки на груди, а Чанбин обнял его со спины, прижимаясь лбом к его плечу. По завершении концертов, Чанбин решил во чтобы то ни стало научить Джисона играть базовые аккорды на гитаре. Они сидели у Хана в квартире, плотно прижимаясь друг к другу, перебирали струны — Чанбин зажимал аккорды, а Джисон бегал пальцами в переборе, — а после и вовсе утратили интерес к инструментам, ласково касаясь друг друга губами. На столе лежала книга со сказками, горели ярким огоньком свечи, а за окном шумел дождь. И оба считали, что таково на вкус счастье.