__________
Грехи и прошлое берут верх в настоящем. Иногда он убивает. Делает это тихо, незаметно, не с бывшим размахом. Лишь чтобы удовлетворить оставшуюся жажду крови. Подобно больному с раздвоением личности: днём беззаботно улыбается, а ночью искривляет губы в зловещим оскале и убивает. Казалось бы, бросил мафию, босса, сообщников, напарника, с которым сражался бок о бок. Бросил и сбежал от всего, однако прошлое не дает и вздоху спокойно сделать, как снова ты убиваешь и мараешь руки в чужой крови, не задумываясь о последствиях. Мафиози, который не убивает. Почему так сложно перейти на сторону добра? Вроде ничего сложного, только вот никак не выходит. Для Дазая уже невозможно всё бросить: это как наркотик, постоянно нужна доза, каждый раз, ты только и думаешь, как и кого убить. Как заполучить желаемую дозу крови. Каждый божий день ты хочешь убивать. Будто всё это происходит в бреду и желании. Невыносимое желание. Хочется думать, что всё это — просто плод испорченного воображения. Только это не фантазии — это реальность. Мори воспитывал Дазая, как безэмоциональную куклу, способную лишь слушаться приказа своего создателя и покровителя, внушал ему любовь к убийству и пыткам. Босс сделал подчинённого абсолютно точной машиной, без погрешностей и лишних эмоций, которые бы только мешали действию слаженного механизма. Вот только даже самые точные часы могут дать сбой. Любой механизм рано или поздно сломается. И он сломался, сбегая от создателя. Бежал из вечной тьмы к свету, только жить иначе он уже просто не мог, вернее не умел, не знал как быть, выйдя на свет. Поэтому он лишь покрывался больными ожогами, не теряя надежды на лучшее и стараясь найти утешение. Но несмотря на всё, хозяин бы с распростёртыми объятиями принял своего пёсика обратно. Как-никак, Дазай был лучшим преемником Мори, его гордостью. Чуя же, после того, как Дазай бросил организацию и его самого, ничего особо не делал, наперекор ожиданиям Мори. Не бесился, не крушил всё вокруг, даже не кричал. Абсолютно пустая, безэмоциональная реакция. Просто принял за должное. Ему было больно и неприятно: всё-таки Дазай был для него, как напарником, так и другом. Несмотря на цветы взаимной ненависти, что цвели в душах обоих, они были невероятно близки. У них было все: ссоры и драки, поломанные кости и множество синяков, объятия и сладкие поцелуи. Но вопреки их отношениям наедине, Накахара знал, что этот момент рано или поздно настанет. Это же Дазай, такой непостоянный, загадочный для общества и практически всегда отвратительный для Чуи. Но все же такой желанный и любимый. Но и в его пустой реакции была обида, да и злость была не чужда. Он поначалу терпел, ждал, пока все противные и неприятные ему чувства потухнут и пройдут сами по себе. Только вопреки желаниям страдальца, боль и злоба не утихли. Большинство событий в этой жизни происходят против нас: от неприятной горечи в утреннем кофе до провала на работе, который случился даже не по твоей вине. Время шло, злость, обида и боль постепенно росли. Литры дорого алкоголя и пачки сигарет уже не помогали. Заливаясь злыми слезами, он готов был самолично придушить эту, по его мнению, последнюю скотину, что посмела так с ним обойтись. Бросить того, кого спасал не раз, кого выручал из цепких объятий смерти, кому помогал остановить Смутную печаль.Они были больше, чем напарники, ненависть и прочие её прелести, мигом улетучивались, когда они оставались наедине. Злоба — просто выступлением на публике. Но Дазай бежал даже от этого спектакля.__________
Несмотря на совершённую подлость, Осаму так же, как и раньше приветливо улыбается, когда мельком видит знакомую фигуру в старомодной шляпе. Его извечно раздражающая то ли ухмылка, то ли улыбка и никогда не искренняя. Фирменная фальшивка Неполноценного человека. Именно так Дазай улыбается обществу, именно так он обманывает всех. Накахару невероятно бесит эта фальшивая улыбка, эта маска, эта бренная роль, этот спектакль, эта наскучившая жизнь. Но в отличие от своего бывшего напарника, Чуя умирать не намерен, он будет жить и продолжать играть свою роль. Все эти четыре года Чуя, будто цепной пёс, пытался достать и, наконец, дать Дазаю то, что он так страстно желает, — смерти. Он ведь так часто заводит о ней разговоры и грезит о двойном самоубийстве с прекрасной девушкой. Придушить его и наконец-таки прикончить этого горе-суицидника — было давней и несбыточной мечтой Накахары. Именно, что «несбыточной», ведь Дазай невероятно живуч, хоть в упор стреляй — всё равно увернётся. Дазай словно змея, такой же изворотливый и ядовитый, не позволяющий кому-то себя убить или причинить хоть малейший вред. Чуя в сотый раз клянётся самому себе, что уничтожит его, сотрёт в порошок. Но прочная цепь не пустит бешеного пса. Остается лишь ждать момента, когда оковы спадут, и наброситься на свою жертву, вгрызаясь в мясо и ломая кости. А может всё совсем не так? Может он и не хотел? Ведь, если сам Накахара Чуя, тот, кого боятся даже в кругах мафии, захочет кому-то отомстить, его никакая цепь не остановит. А что, если этой глупой ненависти не было и вовсе? Показательное выступление фальшивых эмоций. Замечательный, по мнению многих, включая и Чую, и Дазая, расклад. Однако, он предал мафию, и это — факт, но истинную причину этого знает лишь Огай. Подумать только, из-за смерти какой-то там шестерки ушёл его ученик и превосходный убийца, немыслимо.***
Осень. Вечер. Алые лучи заката. Красивые деревья красных и оранжевых тонов. Легкие ажурные листья. Подворотня. Лезвие ножа. Едкий металлический запах. Багровеющая от крови рубашка. Работник ближайшего бара и мелкий наркоторговец в одном лице. Он часто подмешивал что-то в напитки и разбавлял алкоголь. Продавал дешевую дурь по завышенной цене, да и неизвестно, что конкретно покупатель получит. Эдакая лотерея. Резко чувствуется холод металла на коже, появляется острая боль. Скривившись в лице, наглый обманщик медленно опустился на колени, прикрывая куском фартука неглубокий порез на шее, в надежде остановить сочащуюся сквозь грязную ткань кровь. Последнее, что он видит — нечеловеческую улыбку обезумевшего зверя и холодный блеск ножа в свете луны. Без малейшего звука тело падает с колен. Из перерезанной артерии потоком хлещет кровь. «Хороший вечер для убийства,» — думал про себя Дазай, вытирая кровь со старого клинка, что подарил ему бывший напарник. Этому орудию, сделанному с ювелирной точностью, уже больше пяти лет, а оно всё ещё не потеряло былой остроты и блеска. Помнится, Чуя даже сказал, что б суицидник вскрывал себе вены именно этим ножом. Ах… ну что за забота, сердечко так и трепещет от такого внимания к своей персоне. Но вместо своих вен, шатен вскрывает этим прекрасным оружием чужие глотки. Хотя, на досуге можно и себе несколько глубоких порезов оставить. Это ведь будет куда приятнее, нежели совершать попытки суицида такими банальными и уже наскучившими бритвенными лезвиями. Посмеявшись над подобными мыслями, шатен обратил внимание на безжизненное тело у его ног. Негоже оставлять труп прямо посреди противных мусорных баков, потому, прибравшись за собой, он направился в свою обитель, что насквозь пропитана запахом медикаментов, старых вещей и дешёвого алкоголя. Зарплата маленькая, а большая её часть уходит на покупку бинтов и оплату счетов, поэтому на распитие горячо любимого Дазаем коньяка денег просто не оставалось. Думая о содеянном, Дазай особо и не жалел, что сказать — привычка. Для него это, как животный инстинкт. А против своей природы и воспитания не попрешь. Воспитали как верного пса — изволь соответствовать и не примерять маску «хорошего мальчика». Хотя те манипуляции, которые с ним проводил Мори, сложно назвать воспитанием, скорее внесение программы действий и алгоритмов. Босс просто внушал ему то, что от него требуется, причём весьма успешно. Однако у Дазая на всё была своя маска, будь то моменты с близким ему человеком или на публике. Страшно подумать, сколько ролей мог играть один человек. Он никогда не покажет истинных эмоций. Только Одасаку и, как ни странно, Чуя были исключениями, они видели Осаму насквозь, через все сотни масок, что были на нём для игры самых разных ролей в этой печальной повести. У них был пропуск в закулисье, туда, где актеры снимают все маски после поклона. Он шёл по крышам, любуясь последними лучами солнца уходящего дня. Дазай любит закаты и не любит рассветы, ведь первые говорят о том, что очередной отвратный день подходит к концу, а последние наоборот твердят о начале подобного дня, подобного испытания. Дазай встал у самого края и, наблюдая за плывущими по небу розовыми облаками, невольно задумался о том, что может такие моменты и есть смысл жизни? Хотя, это было бы слишком просто. Наверняка, то самое высшее существо придумало что-то увлекательней, чем такие мелочи. Нечто сложное и непонятное, то, что дается понять лишь в момент смерти. От философских размышлений, Дазая отвлекли огни, которые уже поглотили вечерний город. Такие красивые и пёстрые. — Как бы красиво смотрелось моё тело на асфальте в луже крови, — мечтательно прошептал шатен, опустив взгляд на дорогу и проезжающие по ней автомобили. Он смотрит на алое небо, утихший с наступлением сумерек город, морскую синеву и таких жалких, по его мнению, людей. Зачем они живут, если их существование не приносит особой пользы? Их значимость чуть больше нуля, практически равна ему. Кто-то работает, кто-то вовсе ничего не делает, кто-то промышляет грязными делами, подобно тому наркоторговцу, чье тело уже отдает долг в виде корма для крыс, которые с удовольствием поедают мёртвую плоть. Если несколько из них умрёт, то особо ничего не изменится. Всем станет только лучше. Ведь кому нужна лишняя обуза? Подобными мыслями Дазай руководствовался, когда убивал после ухода из мафии. До этого он не смотрел на то, кем является человек, какой властью и какими связями обладает. Ему не нужен был повод, чтоб пополнить свой список преступлений, написанных кровью очередной жертвой. Просто пытал и убивал либо по приказу, либо ради удовольствия. Лишать жизни ради удовольствия и собственной прихоти — кто мог только додуматься до такого абсурда. Своей былой жестокостью, Дьявол Портовой мафии ужасал всех: подчиненных, напарника, даже собственного босса. Своими изощрёнными пытками он мог расколоть любого, именно поэтому сестрица Кое часто обращалась к нему за помощью в этом деле. В отличие от своего хладнокровного напарника, Чуя убивать не очень-то и любил. В особенности тех жертв, что были такие же, как он: боролись за жизнь изо всех сил, имели увлечения, строили планы на будущее. А он просто убивал их, лишая возможностей, лишая надежды. Просто он мафиози, а они просто его жертвы. Это просто его работа. Просто приказ. За весьма долгим мыслительным процессом Осаму не заметил, как последние лучи солнца уже скрылись за горизонтом, оставив лишь ярко-оранжевую полосу, а мрак ночи окутывал город. Ночная Йокогама прекрасна. Множество огней, люди расходятся по барам в поисках веселья и новых знакомств, чёрное море омывает стоящие в нём белоснежные яхты. Он вдохнул приятный ночной воздух, в котором появлялись всё новые и новые запахи, и нехотя направился по своему пути. Незаметный замах позади. Вонзающаяся до кости игла шприца. Снотворное. Глубокий сон. Бледные, аристократические руки с силой вкалывают шприц в предплечье шатена, — кажется, что ещё немного силы, и игла насквозь пронзит тощую руку жертвы. Дазай и подумать ничего толком не успел, как погрузился в крепкий сон.***
Дазай очнулся в тёмном подвале, в котором противно пахло сыростью и гнилью. Холод каменных стен пробирал до костей. К сожалению, он не смог даже примерно представить, сколько времени спал. Он был прикован к стене по рукам и ногам толстыми цепями, которые при каждом движении издавали противный звон, что отражался от стен просторной комнаты. Во всём теле чувствовалась тупая боль, а железные оковы больно сжимали запястья, раздирая их до крови. На руке проявилась крупная фиолетовая гематома. Суставы неприятно саднили, на рубашке и некогда белых бинтах выступали новые пятна крови. Источниками света служили несколько свечей в настенных подсвечниках, сделанных под старину, поэтому было сложно что-либо рассмотреть. Когда глаза наконец привыкли к темноте, узник смог разглядеть плотно закрытую деревянную дверь, несколько цепей и ржавых лезвий лежащих по углам темницы, кованую решетчатую дверь, за которой скрывался мрачный коридор, который, как казалось, вёл в никуда, и кровь, множество кровавых пятен, въевшихся в каменные пол и стены, которые уже не удастся отмыть. К горлу подкатила тошнота. Отвратительно. Дазай вновь попытался воссоздать вечернюю картину, но кроме ярких сливающихся в одно единое тёмное пятно красок, ничего не вспоминалось. Жёлтый, оранжевый, красный, все тёплые цвета в один момент начинали перерастать во всепоглощающий чёрный. Всё вокруг такое холодное, безжизненное, а страх постепенно сковывает тело. Приближающиеся за выкованной дверью шаги эхом отдаются от каменных стен. В непроглядной тьме коридора показывается фигура высокого человека в маске, сапогах и длинном плаще, держащим в руке керосиновую лампу. Дверь с жутким скрипом отворилась, и мужчина, не торопясь, зашел внутрь комнаты. Света от тусклого пламени хватало, чтобы разглядеть смоляные волосы и те самые бледные руки, которыми Дазаю вкалывали снотворное. Неприятный звук вновь раздается в каменном подвале. Деревянная дверь с шумом открывается и впускает в комнату яркий жёлтый свет. Дазай щурит непривыкшие к свету глаза, невольно морщится, но всё же рассматривает вошедший силуэт стройного мужчины с длинными седыми волосами. У этого человека голова обмотана бинтами, на лице — широкая маниакальная улыбка, в тонких руках — старый револьвер. — Прошу, мой господин, — приклонив голову, подал оружие светловолосый. Отношения босса и подчиненного Дазаю хорошо знакомы. Когда он видел, как кто-то из низших мафиози встает перед боссом на колено и опускает голову — в их глазах читались печаль и отчаяние, только у этого человека глаза говорили лишь о радости служить и быть рядом со своим господином. Глаза, одержимые этой службой и подчинением. Дазай никогда не понимал этого притворства, этой наигранной верности. Это всё так глупо и низко, настолько неестественно, что в дрожь бросает. Блондин поклонился в пол и удалился, плотно заперев за собой дверь, за которой была слышна классическая музыка. Кажется, Чайковский. Щелчок предохранителя. Тонкий палец нажимает на курок. Крик и вновь пятнающая одежду кровь. Пуля прилетела в плечо Дазая, который от неожиданной и резкой боли сорвался на громкий крик. — Мир полон грешников, каждый совершает пороки, каждый порочит изначально чистую душу, данную Богом. Свершится правосудие, и окрасится этот бренный мир кровью грешников. Еще три выстрелов, и не один — контрольный. Смертный, возомнивший себя Богом, что несёт правосудие. Этот мир погряз во тьме, а тьма не способна освещать. Потому часть этой чёрной скверны никогда не станет праведным светом. Смертный никогда не станет Богом. Нечестивцу не дано вершить правосудие над ему подобным миром. Крысам не дозволено быть рядом с Богом. Плащ, одежда, бинты — всё, скрывающее худое тело пленника, небрежно разрывают и кидают на пол. Полностью нагое тело только прочнее закрепляют толстыми цепями, разрывая связки.По коже проходится металл. Лезвие втыкают и выводят, насквозь рассекая щёку, врезаясь в ряд зубов, раня дёсна. От боли расширяются зрачки, почти перекрывая радужную оболочку, а к горлу подкатывает тошнота. В глуши коридоров отдаются крики. В соседнем помещении играет блаженная музыка. А здесь кровь красит пол, а крики раздирают горло. Начинается его пляска смерти.__________
Высокие каменные стены холодных чужих домов, отвратительный запах мусора и гнили, трущобы. В одном из многочисленных переулков, насквозь пропахших запахом грязи, сырости, разлагающихся тел и нищеты, сидит мальчишка лет тринадцати. Одет он в рваные классические шорты и грязную заношенную рубашку. Лохмотья — впрочем выбора нет. Все проживавшие в таких местах, как трущобы, ходили в том, что найдут на помойке; главное, чтобы одежда хоть немного спасала от холода. Мальчишка кутался в старое тонкое одеяло, в надежде хоть чуточку согреться. Где-то слышатся шаги. Мальчик не смог сразу понять, взаправду это или ему померещилось. Подняв голову и морщась от холодного ветра, который гулял по закоулкам, он разглядел человека в медицинском халате и с чёрными волосами. Позади этого врача, как подумалось мальчишке, было два человека с пистолетами в руках. Паренёк нервно прижал к себе колени от страха быть застреленным здесь и сейчас. Доктор посмотрел на оборванца и обманчиво-ласково улыбнулся. Эту ложь мальчишка увидел сразу, потому немного скривился в лице, показывая, что догадался. Врач перевёл взгляд на глаза ребенка, в которых он думал увидеть страх и отчаяние. Только в глазах мальчишки не было всего этого, взгляд его был пустым, мёртвым, словно смотришь в мутное стекло. Ничего не видно. Бледная костлявая ручка сама потянулась и слабо взялась за подол докторского халата, вооруженные люди напряглись и подготовили пистолеты, на что получили неодобрительный жест со стороны врача. Мужчина вновь посмотрел на мальчика и также фальшиво улыбнулся: — Меня зовут Мори Огай, я врач. А как тебя зовут? — сказал мужчина, присев перед мальчиком на корточки. Он нежно взял его руку, чуть поглаживая, чтобы показать, что на уме у него исключительно благие намерения. — Дазай. Дазай Осаму, — тихим хриплым голосом прошептал мальчик. Он был брошенным котёнком, которому подвернулась удача встретить именно своего человека. В мутных глазках появился огонек, этот мужчина заговорил с ним, значит он не полное ничтожество, значит ему дозволено жить. Он выживет. Теперь у него есть надежда.__________
В комнате появляются ещё два человека в масках и чёрной одежде. На их руках надеты кожаные перчатки. Крыса покидает пленника. Мощный удар приходится в солнечное сплетение, диафрагма сокращается, а изо рта прыснула кровь. Удар в живот, рваный крик. Его вырвало желчью и сгустками крови. Ощущение, что все внутренности сейчас полезут наружу. Фаланги некогда изысканных рук безжалостно ломают, дробят мощным ударом о стену. И вновь крик.__________
— Хей, коротышка, — смазливым голосом протянул высокий шатен, поправляя воротник длинного пальто. — Чего тебе, скумбрия бинтованная? — недовольно рычит зашедший в кабинет рыжий паренёк, натягивая на голову излюбленную старую шляпу. — Да так, просто решил пригласить напарника выпить, — заманчиво предлагает Дазай, замечая, как гнев Накахары мигом улетучивается. Что что, а алкоголь Чуя любит, особенно вино. Можно сказать, что он был гурманом в этом деле. — А что так, аль повод есть? — Будто тебе, чтобы напиться, нужен повод, я просто приглашаю того, кто мне точно не откажет, — он всё и всегда знает наперёд, знает ведь, что Чуя никогда и никому не откажет в предложении выпить пару бокалов. — Тц. Только за твой счет. — Конечно-конечно, только весь винный магазин я скупать не собираюсь, имей в виду, — хитро улыбаясь в своей манере, промолвил Дазай. И все-таки Чую легко уговорить, думалось шатену по дороге к бару. Всегда такой вспыльчивый и предсказуемый — это точно его Чуя, никак иначе и быть не может. И все же хорошо, что Мори поставил их тогда в пару, создав самый сильный дуэт всей Йокогамы. Вместе они много всего пережили, благодаря чему очень сблизились. Даже неприлично близко для людей, которые только работают вместе. Двойной черный — самый жестокий и неординарный дуэт Портовой мафии. Ближе к полуночи значительно выпившие напарники уже не соображают. Дазай что-то бормочет про двойное самоубийство и напевает свои слащавые песенки. Чуя же пытается держать пылкость в себе и не прикончить суицидника, чтобы тот наконец заткнулся. Выборы куда пойти посреди ночи нет, поэтому они, еле перебирая ноги, плетутся в квартирку Дазая, которая благо находится недалеко. Лечь в кровать и наконец уснуть — вот что они сейчас хотят больше всего и плевать на то, что кровать всего одна. Плевать и на то, что они уже заходятся в страсти пьяных поцелуев и бросаются в объятия друг друга под действием спиртного. Плевать на всё. На весь этот бренный мир. Плевать! Сейчас существуют лишь они друг для друга, никого и ничего больше, только они — пьяные и бесстыжие.__________
Щипцы отрывают пальцы ног, заставляя жертву вновь кричать. Из-за резкой боли по телу вновь и вновь проходят судороги. Стопы кровоточат. Раны, нанесенные ножом на голом теле уже начали гноиться из-за грязного металла, который к ним прикладывают. На теле поверх старых шрамов ложатся новые порезы и ожоги. На коже чувствуется раскаленный металл, горячая жидкость и, по-видимому, кислота. Его заставляют глотать таблетки, чтобы он держался в сознании. Только это не очень помогает. Его сознание вновь покидает тело.__________
Люпин. Компания из трёх мужчин и веселые разговоры. Исполнитель портовой мафии, мафиози, который не убивает, и человек из архива. Это их место. Это их последний вечер, перед тем, как один из них уйдет. Сакагучи Анго — двойной агент, служащий в отделе по делам эсперов.__________
— Слушай, ты сказал мне, что можешь найти повод для жизни, если живешь в мире насилия и кровопролития, но ты должен знать, что, на самом деле, так ты его никогда не найдешь. Убивай или спасай людей — ничего выше твоих ожиданий не появится. Ничто в этом мире не может заполнить дыру в твоей душе. Ты будешь блуждать во тьме вечность… Лучше будь на стороне, которая спасает людей. Если обе стороны равноценны, стань лучше хорошим человеком, спасай слабых и защищай сирот. Ни зло, ни справедливость не значат для тебя многого, я знаю… но это бы сделало тебя хоть немного лучше… Конечно, я знаю. Я знаю лучше, чем кто-либо, потому что… я твой друг. Ода Сакуноске — мафиози, который не убивает.__________
Люди острым ножом срезают кожу, слой за слоем. Сыпят соль, прикладывают горячую сталь. Некоторые места на теле разъедает кислотой. Насекомые выедают внутренности. К уху подносят китайскую сколопендру и запускают внутрь. В сознании держаться всё сложнее. Если закрыть глаза, то может показаться, что всего этого нет. Но боль вновь и вновь действует отрезвляюще. Дикость достойная средневековья. Когда-то он так же расправлялся с неугодными. Но карма настигнет любого, каждый смертный в её власти. Изуродованное тело отвратительно до тошноты. На полу кровь, желчь, отрезанные пальцы, ногти, остатки химикатов и таблетки. Насекомые расползаются от тела. Горло болит от криков, а голос срывается до хриплого шёпота. Судороги молниями проходятся по конечностям. Тело немеет. Будь это сказка со счастливым концом, ему на помощь уже давно бы пришел принц на белом коне.Или рыжий напарник на черном мотоцикле. Чуя помогал ему всегда, именно ему Дазай мог открыться и не скрываться за масками и фальшей. Именно Чуе он мог довериться. Чуе и никому больше. Цепи спали. Истерзанная туша упала на пол. Все тело болит — кажется, что от малейшего движения кости снова издадут хруст и на этот раз точно превратятся в порошок. Раны кровоточат. Слишком больно. В волосах виднеется седина. Взгляд отныне мертвых взгляд устремлён в пустоту. Но дыхание есть, значит, есть надежда. Боль и карма торжествуют. Ответь же за грехи свои ценою собственных страданий.***
Белое место. Из неоткуда слышатся голоса. Они женские, мужские, детские. Такие знакомые. И все просят о смерти. Умереть и не чувствовать боли. Они нагнетают, уводят от реальности, убивают своим существом.***
Он очнулся в больнице. Приоткрыв глаза, его ослепил яркий свет. Всё вокруг белое-белое, сразу понятно, где он, если не перепутать с загробным миром, но запах лекарств выбивает его из подобных иллюзий. За окном крупными хлопьями падал снег. Скоро начнется метель. Рыжие локоны. Старомодная шляпа. Обеспокоенный взгляд. Неужели его принц на белом коне спас его? Тело всё ещё болело, поэтому двигаться было проблематично. Дазай, превозмогая всеми неприятными ощущениями, повернул голову в сторону его принца и не увидел ничего. Рядом не было его Чуи. Но он точно его видел. Неужели померещилось. Жаль. Несколько катетеров соединяют тощее тело с капельницами. В глазах всё плывет. Тело неприятно ноет. От каждого вздоха в груди всё пережимает. Хочется просто исчезнуть из этого мира, забыться, уснуть и никогда не проснуться. Хотя Дазай хотел этого всегда, но сейчас особенно. В мыслях витает желание о горячем чае и тёплом теле рядом, чтобы пришёл Чуя и нежно поцеловал. Чтобы всё кончилось. За большим окном хлопья снега кружат в замысловатом танце. Это вальс со всей присущей ему лёгкостью и элегантностью. Свободные вовек. Замёрзшие капли чистой воды, приобретшие эстетический вид. Слишком красиво. Карие мутные глаза наблюдают за этим, ничего не видя. Только танец мерещится перед глазами. Но опять все краски сливаются, навевает тот самый вечер, тот закат, но чёрное пятно и море крови всё поглощает. Разум покидает тело. Апатия вновь берёт во власть разум.***
Реабилитация длится полтора месяца. Чтобы восстановить физическое и психическое состояние ему дают всевозможные препараты. Из-за этого большую часть времени он спит. Спит тревожным и беспокойным сном. Нет, кошмаром. Окружающий его мир перестал походить на реальность. Хотя какая там реальность. Он даже не может отличить её от обыкновенного кошмарного сна. Руки обвязаны бинтами вплоть до кончиков пальцев, на лице также были марлевые полосы. Теперь он выглядел как настоящая мумия. Кремированный, иссохший снаружи, мертвый внутри. Выглядя жалким и беспомощным, он улыбался. Опять его улыбка, пусть фальшивая и натянутая, пусть никогда не искренняя, пусть полная боли и желания покончить со всем этим, но улыбка. Всё вокруг такое бессмысленное. И он и этот мир. Кажется, что та самая надежда ещё есть, конечно, она должна быть. Она никогда не должна угасать. Но сидя в инвалидном кресле и смотря на бушующую в неизвестном городе метель, в этом легко усомниться.__________
В своей голове он бежит от тумана, только эта гонка тщетна. Вокруг бездонная пропасть, а он бежит. Можно лишь заметить мелькающие рыжие и такие знакомые волосы, которые сродни маяку, помогают не оступиться и не упасть. Дазай полностью очарован Чуей, это его принц и выход к спасению из извечной агонии. Накахара чуть ли не Бог для него. Хотя Чуя был всего лишь неуловимым призраком. Мысли путаются, создавая огромный клубок, который только растет. Кукловод сам стал марионеткой в руках высших.***
Рядом сидит поникший Накахара. Дотронувшись до его плеча рукой Дазай ничего не почувствовал, а вот Чую пронзил резкий холод. Холодные, ледяные объятия, те же сладкие поцелуи. Они снова вместе. Только туман никуда не исчезал, видимо было уже поздно. Дазай запустил руку в такие мягкие рыжие локоны, как приятно. Только вот нельзя трогать огонь — обожжешься. Но ему плевать. — Забери меня из этого мира, мой принц. Клубок мыслей распался на множество нитей. Туман отступил. Обрыв оказался под ногами. Он сгорел, приблизившись к яркому и такому желанному пламени, что поглощало его. Карма настигла извечную любовь. Боль и грехи отпустили. Пустоты приняли в свои объятия.***
Демоны. Призраки прошлого. Осмотревшись, можно увидеть лишь бесконечное белое пространство. Дазай смотрит на себя и сильнее кутается в бежевый плащ. Он стоит в белой порванной рубашке, классических шортах, лишенный бинтов и в своём любимом пальто. Хотя бинты здесь и не нужны, на его теле ни единого шрама или пореза. Чистая кожа, какой не обладает даже первая красавица. Вокруг сотни трупов. И вновь таких знакомых. Среди них можно увидеть того самого работника бара, членов организаций и множество других. Из мертвых тел прорастают цветки хиганбаны, благодаря которым не так заметна кровь и изуродованная кожа. Перед ним стоит он же, только моложе, с повязкой на правом глазу и держит в руке окровавленный пистолет. Маниакальная улыбка озаряет его лицо. Он вновь и вновь стреляет в мертвеца. Пули пронзают тело насквозь, но их поток не ослабевает. Дазай смотрит на себя и ужасается. Неужели именно так он пообещал Оде помогать людям? Юноша смеется и откидывает пистолет, поворачиваясь к детективу. — Здравствуй, ты хотел убить меня, забыть. Но ты промахнулся, — говорит ему его призрак прошлого. Он и вправду хотел забыть о своем деле и о мафии, но у него ничего не получилось. Он убивал, потому не мог забыть. — Вновь в меня не попали. Вновь я живой! Он зашелся в безумном смехе. Призрак подошел и коснулся руками шеи Дазая, затем повалил на пол. Конечности Осаму стали чернеть, покрываясь скверной. Вот над его телом вновь надругаются, только в этот раз его прошлое. Начав кашлять и задыхаться, он перестал понимать, что творится вокруг. Цветки медленно прорастали сквозь его конечности, не принося боли. По телу раскатывалось приятное ощущение, словно от наркотика. Сильная мужская рука хватает, сидевшего на Дазае за волосы и откидывает в сторону. У призрака начался приступ жуткого кашля, а изо рта и глаз липкими струйками, подобно смоле полезла черная вязкая жидкость. Пытаясь избавиться от этого, призрак откашливался, получая лишь обратный эффект. Дазай увидел перед собой доброжелательную улыбку и такие родные, добрые глаза. Перед ним в синем кимоно стоял Одасаку и протягивал руку. Шатен попытался за неё ухватиться, но цветы и скверна не давали ему и коснуться желаемого. Из глаз тонкими струйками потекла кровь вперемешку со слезами. Раньше он редко плакал, разве что наедине. Но он знает, что Ода заберёт его. Обязательно возьмет с собой. Его призрак прошлого, вернее, его душа умирала. Он умирал вместе с ней. Такой же отвратительный и гнилой внутри. Недостойный жить в этом мире. Крыса сыграла роль Бога по-своему, показала грехи и убила, заставляя этими же грехами задохнуться. Прошлое убило его настоящее и его будущее.***
Длится седьмой месяц комы. Седьмой месяц Чуя Накахара не отходит от лежащего на койке Дазая Осаму. Всё же его рыжий принц на белом коне пришел слишком поздно. Он опоздал, совершив роковую ошибку. А Дазаю виделось обратное. В его больной фантазии всё было хорошо. Только мечты и реальность вещи несовместимые. Аппарат жизнеобеспечения противно пищал, но в голове крутились мольбы, чтобы тот не умолкал. Чуя верил: Осаму очнется, точно-точно очнется. Через месяц, год или два, но когда-то этот момент придёт. Но мольбы не были услышаны. Видимо Дьяволу в человеческой плоти жить не дано. Крыса вновь играет роль Бога. Грехи поглотили его с головой. Он сгорел в своих страданиях сродне яркому пламени. Аппарат издал противное молчание, больше ни единого удара сердца и не единого звука. Пустоты поглотили его. Извечно блуждавший странник, убивающий и гробя чужие души, не замечая гниения своей.